Вальтер Скотт
   Монастырь

     ---------------------------------------------------------------
     Перевод: Глава 1-19 - Метальников В. Д.
              Главы 20-37, вводное послание, ответ автора - М. А. Колпакчи
     OCR: Svan
     ---------------------------------------------------------------


ВВЕДЕНИЕ

     Затруднительно было  бы  привести  какую-либо  основательную причину, в
силу  которой автор  "Айвенго",  употребивший в названном  романе  все  свое
умение,  чтобы отвести героев  повести, нравы  и действие подальше  от своих
родных  мест,  избрал теперь, в следующей  работе,  фоном  для повествования
знаменитые  развалины Мелроза, расположенные  в  ближайшем  соседстве с  его
домом. Но причина  или прихоть, породившая изменение его планов,  совершенно
выпала  из  его памяти,  да и  не стоит пытаться восстанавливать  то, что не
имеет существенного значения.
     В основу нового произведения  легло противопоставление  двух характеров
этого бурного и неуемного века, поставленных в такое положение, при  котором
они должны  были по-разному относиться к  Реформации.  Оба  они с одинаковой
искренностью  и чистосердечием  посвятили  себя: один - поддержке  падающего
значения католической  церкви; другой  - утверждению  нового,  реформатского
учения.  Автор  полагал,  что  столкновение  на  жизненном  пути двух  таких
фанатиков может породить  интересное  развитие  сюжета  и  даст  возможность
сопоставить  истинную ценность  этих людей  с их страстями н предрассудками.
Окрестности Милроза  очень  подходят в качестве фона для задуманной повести.
Сами  развалины  являются великолепной  декорацией  для любого  трагического
события,  о котором  может  пойти  речь.  Кроме  того, по  соседству с  ними
чудесная  река  со  всеми своими притоками  течет по широкой  долине, бывшей
местом  многих  яростных  битв  и полной  многих  воспоминаний  о  прошедших
временах. И  все  это  лежит  почти  непосредственно перед  глазами  автора,
который, таким образом, легко мог включить этот вид в свое повествование.
     Местоположение это обладает и иными  преимуществами. На противоположном
берегу реки Твид виднеются остатки старинных ограждений, обсаженных довольно
высокими кленами и ясенями. Когда-то они окружали поля пли возделанные нашпи
деревни, от  коей сохранилась теперь всего одна хижина, где проживает рыбак,
он же и перевозчик. Деревенские домишки и даже существовавшая здесь когда-то
церковь  превратились в нагромождение камней,  которые можно  заметить, лишь
подойдя к ним вплотную. Местные  жители постепенно переселились в  возникший
по соседству,  в  двух  милях расстояния,  процветающий городок Галашилс. Но
суеверные  старики  населили  покинутые  рощи взамен  живых людей воздушными
существами.  Разрушенное  и  заброшенное  кладбище  в  Болдсанде  давно  уже
считается  прибежищем  фей. Освещенные  луной широкие и  глубокие воды  реки
Твид,  огибающей  откос  крутого берега,  заросшего  деревьями, в свое время
посаженными для  ограждения  полей,  а  ныне образующими  небольшие  рощицы,
чудесно дополняют наше представление о волшебной местности, облюбованной для
игр  и  плясок  Обероном  и  королевой  Мэб.  Здесь  бывают  вечера,   когда
посетитель, вслед за стариком Чосером, может подумать, что

     ...Королева фей
     С волшебной арфою своей
     И ныне там живет.

     Другим прибежищем  племени эльфов, еще  более  ими  облюбованным,  была
(если  верить  преданию)  долина  речки  -  или,  скорее, ручейка  -  Аллеи,
впадающей в  Твид  с северной стороны, около  четверти мили  выше  нынешнего
моста.  Ручеек этот прокладывает  себе путь  позади охотничьего домика лорда
Соммервила, именуемого  "Павильоном". Лощина, по  которой он течет, получила
прозвище Лощины фей, или, иначе, Безымянной лощины, ибо, согласно старинному
поверью, всякого,  кто упомянет имя волшебного  племени (или только намекнет
на него), ждет  беда. Наши предки  называли эльфов и фей добрыми соседями, а
горцы именовали их даоин-шай, или "мирные люди". Впрочем, имена эти давались
скорее  из почтения  и  не  выражали  какого-либо представления о  дружеских
чувствах  или мирном общении, так  как ни  горцы, ни  пограничные  жители не
верили в возможность дружелюбия со стороны этих раздражительных существ.
     В подтверждение того, что деятельность сказочного племени  продолжается
и но сей день, приводят  находки в  долине, после спада весенних вод,  неких
известковых образований, то ли созданных руками маленьких волшебников, то ли
выточенных силон водоворотов, бурлящих среди  камней. Образования эти  имеют
некое фантастическое сходство с чашечками, блюдцами, мисками и т. п., почему
дети, которые их собирают, утверждают, что это домашняя утварь фей.
     Кроме  этих признаков  романтической местности,  mea paupera regna [Мои
убогие владения  (лат.)]  (так  капитан Дальгетти называет свои  владения  в
Драмсуэките) граничат с небольшим, но глубоким озером. Говорят, что еще ныне
здравствующие люди  видели, как из этого озера на берег выходил бык и  ревом
своим сотрясал холмы.
     Действительно, окрестности Мелроза, хоть они  и не  отличаются столь же
романтической  прелестью, как  некоторые иные виды в Шотландии, вызывают так
много увлекательных для воображения фантастических  представлений, что могут
соблазнить  человека,   даже  и  менее  к   ним  пристрастного,  чем  автор,
приспособить пейзажи будущего повествования к этим любимым им местам. Однако
было бы неправильно предполагать,  что если Мелроз,  в общем, и -может сойти
за  Кеннаквайр  и  его виды соответствуют пейзажам  "Монастыря"  в отношении
подъемного  моста, мельничной плотины  и иных конкретных  деталей, то и  все
картины  романа  обладают   точным   и  безусловным  сходством  с   реальной
действительностью.  Автор поставил себе  целью  но списать свой  ландшафт  с
натуры, а  создать  некий  вымысел,  в  котором  знакомый ему пейзаж  был бы
отображен лишь главнейшими чертами.  Таким образом,  сходство  воображаемого
Глендеарга  с подлинной долиной Аллена далеко не безусловное, да автор и  не
стремился  их отождествлять. Это  должно стать ясным для всякого, кто  знает
характерные особенности  долины Аллена и  даст  себе труд прочесть  описание
вымышленного   Глендеарга.  В   этом   описании   речка   бежит  по   узкому
романтическому ущелью, извиваясь и крутясь  подобно ручью, который ищет себе
самого  удобного  пути, не встречая  по дороге никаких признаков возделанных
земель. Начало свое речка эта берет поблизости  от  одинокой башни -  жилища
некоего вымышленного церковного  вассала и места действия некоторых эпизодов
романа.
     Подлинная же речка Аллеи, пробегая через романтический овраг, именуемый
Безымянной лощиной,  и отскакивая  от  его  берегов,  подобно тому  как  шар
отскакивает от бортов бильярда, в этой своей части  действительно напоминает
поток, низвергающийся по долине Глендеарга, по зато выше она течет по  более
открытой  местности,  где берега расступаются шире  и где  в долине  имеются
обширные участки незатоплепной, сухой земли, которые отнюдь не были обойдены
вниманием  ревностных земледельцев  этой округи.  Речка эта  тоже доходит до
своего истока,  по своему  примечательного,  но совершенно не совпадающего с
описанием в романе. Вместо одинокой пиль-башни, или пограничного сторожевого
укрепления - обиталища госпожи Глендининг, в истоках Аллена, примерно в пяти
милях  от слияния его с  Твидом, видны  развалины трех пограничных строений,
принадлежавших  трем  различным  владельцам, которые из  естественного в эти
смутные  времена  стремления к  взаимной  помощи  были расположены рядом, на
границе участка, составляя как бы одну усадьбу. Одно из этих полуразрушенных
строений - замок Хиллслэп, в свое время принадлежавший Кэрнкроссам, а теперь
мистеру  Иннесу  из  Стоу.  Вторая  башня,  Колмсли,  издавна  находилась  в
потомственном  владении  семьи Бортуик, что  доказывается гербом  - козлиной
головой  на  щите,  украшающим  эти  развалины;  третий  замок   принадлежал
семейству  Лэнгшоу, и  он  тоже лежит в развалинах,  но рядом с ним нынешний
владелец, мистер Бэйли  из  Джервисвуда  и  Меллерстанна, построил охотничий
домик.
     Все эти развалины,  которые так  странно  теснятся в  весьма уединенном
месте,  полны своих  особых воспоминаний  и преданий, но ни  одно  из них не
имеет  ни  малейшего   сходства  с   соответствующими  описаниями  в  романе
"Монастырь". А поскольку автор  едва  ли мог  допустить такие грубые ошибки,
касающиеся  местности, расположенной  в  нескольких  часах езды от его дома,
надо  сделать  вывод, что он  п  не стремился  к  точному  соответствию. Что
касается замка Хлллслэп, то о  нем еще теперь  вспоминают благодаря причудам
его  последних  владелиц, нескольких пожилых дам, отчасти  напоминающих мисс
Рэйлендс из "Старого  поместья", хотя и не столь богатых и знатных, как она.
Колмслп прославлен песенкой:

     Колмсли на холме стоит,
     Вода вкруг мельницы журчит...
     И дружит с мельницей пекарня,
     Зато нет больше в Колмсли псарни!

     В Лэнгшоу, хотя это и самая крупная усадьба из всех трех, расположенных
в устье воображаемого Глендеарга, пет ничего  особо  примечательного,  кроме
надписи,  помещенной нынешним владельцем над  входом  в его охотничий домик;
"Utinam hanc etiam  viris impleani  amicis!"  [О, если  бы я мог наполнить и
этот дом друзьями! (лат.)]
     Кстати, я  не знаю, кто  смог бы лучше  и шире претворить в  жизнь  это
скромное  пожелание,  чем  тот  джентльмен,  который  выразил  его  в  столь
ограниченных пределах.
     Показав, таким образом, что  я могу кое-что сказать об этих разрушенных
башнях,  которые объединило у входа в ущелье  или стремление их обитателей к
общению, или возможность  более  эффективной  совместной  обороны,  мне  нет
необходимости  приводить еще какие-либо основания, чтобы показать, что башни
эти не имеют ничего общего с одиноким жилищем  госпожи Элспет Глендининг. За
указанными строениями сохранились кое-какие перелески и широкие пространства
трясин и болот. Однако и тут я не могу  рекомендовать тому, кто интересуется
местностью,  тратить  время на попеки источника и  куста  остролиста,  около
которых появлялась Белая дама.
     Поскольку  я  касаюсь  этой  темы,  могу  добавить,  что  для  капитана
Клаттербака, воображаемого издателя "Монастыря", не найти никакого прототипа
ни  в деревне  Мел-роз,  ни в ее  окрестностях. Во  всяком случае,  я никого
похожего на него не встречал и о таковом не слыхивал. Дабы придать некоторое
своеобразие этому  лицу,  оно  наделено чертами  характера,  который  иногда
встречается в современном обществе. Такой человек обычно проводит всю  жизнь
в обязательных для него профессиональных занятиях,  но в конце концов от них
освобождается и вдруг остается без всякого дела и рискует от этого  впасть в
тоску  до  тех  пор, пока  ему не  удастся  найти  какой-либо второстепенный
предмет  исследования,  соответствующий его способностям, и исследования эти
занимают  его  в   его  уединении.  Надо  заметить,  что  обладание  запасом
специальных знаний повышает значение человека в  обществе. Я часто наблюдал,
что  даже  самое случайное и поверхностное изучение  древностей  удивительно
заполняет  душевную  пустоту,  отчего  многие  капитаны  Клаттербаки  ему  и
предались.  Поэтому я был  весьма  удивлен, когда мне стало известно,  что в
моем  капитане-археологе  узнают  одного  моего  соседа  и  друга,  хотя для
всякого,  кто  прочел книгу  и знает, какие  свойства характера я приписываю
моему  герою,  должно  быть  ясно, что ничего  общего  между  ними  нет. Это
ошибочное отождествление встречается  в книге, озаглавленной: "Иллюстрации к
трудам  автора  "Уэверли". Замечания  п  анекдоты, относящиеся  к  подлинным
лицам,  событиям  н эпизодам, легшим  в основу  его сочинении,  составленные
Робертом Чеймберсом".
     Этот труд, естественно, должен был изобиловать ошибками, да иначе и  не
могло быть, даже при величайшей изобретательности автора, так как он взял на
себя труд разъяснять то, что может быть известно только другому лицу. Ошибки
в  отношении  местности пли  упоминаемых неодушевленных предметов  не  имеют
существенного  значения. Но добросовестный  автор  должен  был бы  проявлять
особую осторожность, сопоставляя подлинные имена с вымышленными персонажами.
Помнится,  в  "Зрителе" мы  читали  об одном деревенском шутнике,  который в
своем экземпляре книги  "Нравственный долг человека" против каждого описания
порока  ставил имя лица,  живущего с  ним  по  соседству,  и  таким  образом
превратил этот превосходный труд в пасквиль на целый приход.
     Подобно пейзажу, который достался автору в готовом виде, и исторические
традиции  местности благоприятствовали ему.  В  стране,  где  кони постоянно
стояли оседланными и воин редко расставался с мечом, война была неизменным и
естественным  состоянием  для населения, а  мир  существовал лишь в качестве
изменчивого  и  короткого перемирия.  При этих  условиях  у автора  не  было
недостатка в возможности запутать и распутать  по своему  усмотрению эпизоды
своего повествования.  Однако  при  описании  пограничного  района  возникло
затруднение, так как все его ценности в свое время уже были расхищены как им
самим, так и другими. И тут необходимо было представить  все в новом  свете,
иначе имелись бы все основания упрекнуть автора в том, что crambe  bis cocta
[Капуста сварена дважды (лат.)].
     Для придания описанию необходимого  качества  новизны кое-что, казалось
бы,  могло дать  сопоставление  характеров церковных  вассалов с характерами
вассалов светских баронов,  которые их окружали. Но большой  пользы от этого
все-таки ждать было  нельзя. Конечно, известное  различие между этими  двумя
группами  населения  существовало, по, подобно  тому как разные семейства  и
классы минералов п растений легко устанавливаются естествоиспытателями, в то
время как для обыкновенного человека в них все-таки гораздо больше сходства,
чем  различия,  ТАК и  группы  эти  в  целом  настолько  схожи,  что  трудно
противопоставить  их  друг  другу.  Оставалась  возможность  воспользоваться
чудесами - ввести в повествование явления таинственные и сверхъестественные.
Это обычная  уловка попавших  в затруднительное положение авторов, известная
со  времен  Горация.  Но   в  наше  время  права  этого  священного  убежища
подвергаются большим сомнениям и даже начисто отвергаются. Народные  поверья
теперь  не допускают возможности  существования  племени  волшебных существ,
порхающих между этим миром и невидимым. Феи покинули свою утопающую в лунном
свете  луговину.  Ведьмы больше не совершают своих мрачных орган  в зарослях
болиголова, и

     Видение, чей смертным страшен вид,
     Могильный призрак, нынче мирно спит.

     Недоверие  публики  к  простонародным и  грубым  шотландским  суевериям
побудило  автора  обратиться  к  прекрасной,  хотя  и  почти забытой,  магии
астральных духов или стихийных существ, превосходящих людей знанием и силой,
но  стоящих ниже их, так как они подвластны смерти,  которая будет  для  них
уничтожением,  ибо  к  ним  но  относится  обещание,   данное  сынам  Адама.
Предполагается,  что эти  духи делятся на четыре  категории, подобно четырем
стихиям,  от  которых они берут свое начало, и они известны лицам, изучавшим
каббалистическую  философию, под именами сильфов,  гномов, саламандр и наяд,
поскольку  они происходят из  воздуха, земли, огня или воды.  Читатель может
найти очень  любопытные  сведения  об этих  стихийных духах  во  французской
книге,  озаглавленной  "Entretiens  de  Compte  du Gabalis"  ["Беседы  графа
Габалиса" (франц.)].  Остроумный граф де  ла Мотт Фуке сочинил  на  немецком
языке  одно  из  своих самых  удачных  произведений, где прелестный  и  даже
трогательный  эффект  достигается образом  морской  нимфы, которая  лишается
бессмертия из-за того, что она стремится приобщиться к человеческим чувствам
и сочетает свою судьбу со смертным, отплачивающим ей неблагодарностью.
     В подражание столь  удачному примеру на страницах предлагаемой  повести
появилась  Белая дама Эвенелов. Она представлена как существо,  связанное  с
семейством  Эвенелов  теми  мистическими узами, которые, по понятиям прежних
времен, при  известных  обстоятельствах  могли  возникать  между  созданиями
стихий  и  сынами  людей.  Такие примеры  мистической  связи  наблюдались  в
Ирландии,  в  старых  милезийских семьях, у которых  есть  свой  Банши.  Они
известны  и  из преданий  горцев,  которые во многих случаях считают,  что у
отдельных племен или семейств есть в услужении бессмертное существо или дух.
Демоны  эти, если  их  можно  так назвать, возвещали  счастье или  несчастье
семьям,  с  которыми  они  связаны.  И  хотя  некоторые  из  них благоволили
вмешиваться только  в  дела  особой  важности, другие,  как,  например,  Мэй
Моллах,  или  Дева с волосатыми руками, снисходили до участия  и  в  обычных
людских забавах, вплоть до того, что учили главу клана играть в шашки.
     Таким образом,  без большой  натяжки  можно было представить себе бытие
подобного волшебного существа в те времена, когда была распространена вера в
духов  стихий. Но  труднее  было описать или  вообразить себе их  свойства и
мотивы их поступков. Шекспир - первый авторитет в этих вопросах -  изобразил
Ариэля,  это прелестное создание его фантазии, лишь отчасти приближающимся к
человеку и угадывающим природу чувства, которое сыны земли испытывают друг к
другу. Это мы узнаем из его слов:
     "Будь я человеком, мне  было  бы их жаль".  Выводы, отсюда  вытекающие,
довольно  своеобразны,  но  вполне  логичны. Хотя такой  дух  и  стоит  выше
человека  по длительности  жизни, по власти над стихиями, по проникновению в
настоящее,  прошлое и будущее, но  он не знает человеческих  страстей  и  не
имеет  представления  о добре  и зле и о будущем  воздаянии или наказании и,
таким образом, относится скорее к животному миру, чем к  человеческому роду.
А  потому приходится предполагать, что он, очевидно, руководствуется в своих
действиях случайными пристрастиями и капризами, а отнюдь не чем-либо похожим
на  чувство или мысль. Превосходство  такого существа можно  сравнить лишь с
превосходством слона  или льва, которые много сильнее человека, хотя и стоят
на   более  низкой  ступени  мироздания.  Пристрастия,   которые,  по  нашим
представлениям, свойственны волшебным  существам, должны напоминать привычки
и особенности собаки; а их внезапные порывы  страсти и склонность к проказам
и каверзам можно сравнить с  повадками,  присущими  кошачьей породе. Все эти
проявления их  натуры,  впрочем,  подчинены  законам,  передающим  верховную
власть  над  породой  низших  существ  человеку,  - они покоряются  либо его
знаниям  (в это  верила  секта гностиков, и  к  этому  склонялась  философия
розенкрейцеров),  либо  его  отваге и  мужеству,  которые бросают  вызов  их
иллюзиям.
     Исходя  из этих представлений  о воображаемых духах стихий, Белая  дама
Эвенелов  была изображена автором на страницах повести,  ей посвященных, как
существо  непостоянное,  капризное и  изменчивое.  Она проявляет  интерес  и
благосклонность  к  семье,  с  которой  связана ее  судьба,  но  относится с
насмешкой  и  даже  в  какой-то  степени  с  недоброжелательством  к  прочим
смертным, например к ризничему  и  пограничному разбойнику,  навлекшим своей
неправедной жизнью мелкие издевательства с ее стороны. Впрочем, надо думать,
что у Белой дамы не было  ни достаточных сил, ни склонности, чтобы совершить
нечто  большее, чем  кого-либо напугать или привести в  замешательство;  она
неизменно покорялась тем  смертным,  которые, благодаря своей добродетельной
решимости и душевной энергии,  умели утвердить свое превосходство над ней. В
этом  отношении  она представляется  существом, занимающим среднее положение
между