интендантстве,   и   осыпала  любезностями  торгашей
неизвестной национальности, поставлявших верблюдов для армии.
     Ранним утром  она  надела приличествующее случаю платье алого  шелка  с
поблекшей золотой вышивкой на  груди  и  ожерелье из  поддельных брильянтов,
сварила шоколад и отнесла Дику.
     - Ты  не стесняй себя,  ведь я  есть годная тебе в  матерь,  не так ли?
Выпей шоколад да  съешь булочка.  Вот  так у  нас во  Франции по  утрам поят
сынков шоколадом в награду за хорош поведений. - Она присела на край кровати
и  продолжала шепотом:  -  Все есть улажено.  Ты  поедешь на плавучем маяке.
Надобно дать  взятку,  десять  английских фунтов.  Правительство капитану не
платит.  Приплывешь в  Суакин  на  четвертый день.  С  тобой  будет  Джордж,
погонщик мулов,  родом из  Греции.  Ему  тоже десять фунтов.  Платить буду я
сама:  они не должны знать,  что у тебя есть деньга.  Джордж довезет тебя до
тот места,  куда подрядился доставить муль.  Потом он вернется ко мне, здесь
есть его подружка,  а  ежели я  не  получать из  Суакина телеграмма,  что ты
добрался благополучно, девчонке отвечать за него.
     - Спасибо, - Дик сонно взял чашку. - Вы очень добры, мадам.
     - Будь  моя  воля,  я  говорил бы  тебе:  оставайся здесь  и  не  делай
глупость.  Но,  сдается мне,  это  для  тебя  не  есть лучший выход.  -  Она
посмотрела на свое закапанное вином платье с печальной улыбкой.  -  Нет,  ты
поезжай,  беспременно поезжай. Так будет лучше всего. Мой мальчик, так будет
лучше всего.  -  Она наклонилась и поцеловала Дика в лоб. - Вот я и пожелала
тебе  добрый утр,  -  сказала она,  собираясь уйти.  -  Когда оденешься,  мы
потолкуем с  Джордж и  все приготовим.  Но  перво-наперво надо открывай твой
чемодан. Дай мне ключи.
     - За  последнее время на  мою долю выпало небывалое множество поцелуев.
Надеюсь,  в следующий раз меня поцелует Торп.  Но он скорей меня обругает за
то,  что я навязался ему на шею.  Да уж ладно,  это ведь ненадолго...  Ну-с,
мадам,  помогите мне принарядиться для гильотины! Ведь там, в пустыне, будет
не до обмундировки.
     Он  рылся среди своего новехонького снаряжения,  ощупывал шпоры.  Можно
по-разному  носить  тщательно вычищенные армейские ботинки,  голубые обмотки
без единого пятнышка,  куртку и  бриджи цвета хаки и белый тропический шлем.
Настоящий воин всегда неутомим,  прекрасно владеет собой,  готов к  походу и
полон бодрости.
     - Все  должно  быть  в  полном  порядке,  -  объяснил Дик.  -  Потом  я
перепачкаюсь,  зато сейчас приятно чувствовать,  что я хорошо одет. Все ли у
меня как следует?
     Он ощупал револьвер,  тщательно спрятанный под широкой блузой на правом
бедре, потрогал пальцем воротничок.
     - Лучше я не могу, - сказала мадам, смеясь сквозь слезы. - Сам гляди...
но я совсем позабыл...
     - Я  очень доволен.  -  Он погладил тугие,  без морщинки обмотки.  -  А
теперь пойдем, отыщем капитана, Джорджа и плавучий маяк. Да поскорей, мадам.
     - Но  тебе  нельзя показываться со  мной в  порт средь белый день.  Сам
посуди, вдруг какие-нибудь благородные англичанки...
     - Нет  больше никаких англичанок,  а  ежели и  есть,  для  меня они  не
существуют. Ведите.
     Хотя Дик сгорал от нетерпения,  плавучий маяк отчалил только под вечер.
Мадам успела изрядно надоесть и Джорджу,  и капитану,  внушая им,  как лучше
устроить Дика.  Очень немногие из  тех,  кто  имел честь быть с  ней знаком,
осмеливались пренебрегать ее советами.  Такого ослушника мог в  аду игорного
дома зарезать неизвестный человек, воспользовавшись самым ничтожным поводом.
     Шесть дней -  два из  них пришлось простоять в  забитом судами Канале -
плавучий маяк добирался до Суакина,  где должен был принять на борт главного
смотрителя маяков;  Дик  всячески  старался  успокоить Джорджа,  который  не
находил себе  места  от  страха за  свою  ненаглядную подружку и,  казалось,
склонен был  винить  Дика  в  неприятностях,  выпавших ему  на  долю.  Когда
плаванье кончилось, Джордж взял его под свою опеку, и они вместе отправились
в  раскаленный добела порт,  заваленный материалами и  всевозможными грузами
для строительства линии Суакин -  Бербера,  от  разобранных на  части старых
локомотивов до сложенных кучами скоб и шпал.
     - Ежели вы  будете при  мне,  -  сказал Джордж,  -  никто не  потребует
пропуска и не спросит, чего вам тут надо, у всех дел по горло.
     - Да, но сперва я хотел бы потолковать с кем-нибудь из англичан: может,
обо  мне  еще помнят.  В  былые времена меня здесь знали -  я  тогда кое-что
значил.
     - Былые  времена  здесь  давно  уж  ушли  в  былое.  На  кладбищах нету
свободного  местечка.   А  теперь  послушайте.   Новая  линия  проложена  до
Танаи-эль-Хассана -  это  семь миль.  Там  разбит лагерь.  Говорят,  что  за
Танаи-эль-Хассаном английские войска перешли в  наступление и все припасы им
будут доставлять по этой линии.
     - Ага!  Лагерь служит им базой.  Понятно. Это куда лучше, чем драться с
суданцами средь голой пустыни.
     - Оттого-то даже мулов везут в железном поезде.
     - Как в железном?
     - Все вагоны обшиты железом, потому как их до сих пор обстреливают.
     - Броневой поезд. Чем дальше, тем лучше! Продолжай же, верный Джордж.
     - Я повезу мулов нынче вечером.  Поезд берет только тех, кому надобно в
лагерь по важному делу. Стрелять начинают совсем близко от города.
     - Молодчики - они всегда так действовали!
     Дик  с  наслаждением вдыхал  запах  горячей пыли,  разогретого железа и
облупившейся  краски.  Поистине  прежняя  жизнь  встречала  его  как  нельзя
радушнее.
     - Вот  сгоню всех мулов и  повезу их  нынче же  вечером,  но  сперва вы
должны послать в Порт-Саид телеграмму и подтвердить, что я доставил вас сюда
в целости.
     - Крепко же  мадам держит тебя в  руках.  Разве ты  не  пырнул бы  меня
ножом, будь у тебя такая возможность?
     - Нету у меня никакой возможности,  -  сказал грек. - Ведь она оставила
мою девочку при себе.
     - Понятно.  Нелегко выбирать между любовью к  женщине и легкой поживой.
Сочувствую тебе, Джордж.
     До  телеграфа  они  дошли  беспрепятственно,  потому  что  всем  вокруг
вздохнуть было некогда, а на свете вряд ли нашлось бы менее подходящее место
для  увеселительной прогулки,  чем  Суакин.  Лишь  на  обратном пути молодой
английский офицер спросил Дика,  что  ему  здесь нужно.  Дик был в  дымчатых
очках и ответил на ходу, держа Джорджа под локоть:
     - От египетского правительства -  с мулами.  Мне приказано доставить их
помощнику суперинтенданта в Танаи-эль-Хассане. Желаете проверить документы?
     - Ну что вы, нет. Прошу прощения. Я не имел права даже спрашивать, но я
вижу вас в первый раз, и...
     - Я  намерен  отправиться сегодня  вечером,  -  дерзко  заявил  Дик.  -
Надеюсь, погрузка мулов не встретит препятствий?
     - Платформы для скота видны прямо отсюда. Но советую поторопиться.
     Молодой офицер  отошел,  недоумевая,  что  за  жалкая  судьба  постигла
человека,  который  разговаривает как  образованный англичанин и  промышляет
заодно с  греком,  погонщиком мулов.  А Дик впал в уныние.  Можно гордиться,
обставив  английского  офицера,   но   самый   ловкий  ход   не   доставляет
удовольствия,   когда  приходится  вести  игру   в   беспросветной  темноте,
спотыкаться на каждом шагу и  думать,  без конца думать о том,  что могло бы
быть, если бы обстоятельства сложились по-иному, и все шло бы совсем не так,
как теперь.
     Джордж перекусил вместе с  Диком  и  ушел  за  мулами.  Его  подопечный
одиноко  сидел  под  навесом,  спрятав лицо  в  ладонях.  Перед  его  плотно
зажмуренными глазами мелькало лицо Мейзи,  смеющееся,  с приоткрытым ртом. А
вокруг не  затихали суматоха и  шум.  Ему  стало  страшно,  хотелось позвать
Джорджа.
     - Ну как, ваши мулы готовы?
     Голос молодого офицера прозвучал над его плечом.
     - Ими занимается мой помощник.  Я...  я, знаете ли, страдаю воспалением
глаз и плохо вижу.
     - Разрази меня гром! Дело дрянь. Вам надо полежать в госпитале. Знаю по
себе. Это все равно что ослепнуть.
     - Ваша правда. А когда отбывает броневой поезд?
     - В шесть. Нужен целый час, чтоб покрыть эти семь миль.
     - А суданцы совершают налеты, да?
     - Раза три в неделю,  как стемнеет. Дело в том, что я временно назначен
командиром поезда. На ночь мы обычно отгоняем его порожняком в Танаи.
     - Наверно, близ Танаи большой лагерь?
     - Очень большой.  Как-никак он обеспечивает всю нашу воинскую колонну в
пустыне.
     - И сильно она удалилась?
     - Миль на тридцать,  а то и на сорок - там жарко, как в пекле, и нет ни
капли воды.
     - А в полосе между Танаи и нашими войсками спокойно?
     - Более или менее.  По правде говоря, сам я не решился бы пересечь ее в
одиночку или даже со  взводом солдат,  но разведчикам каким-то чудом удается
пройти.
     - Им это всегда удавалось.
     - Значит, вы уже бывали здесь?
     - Участвовал почти во всех боях с начала прошлой войны.
     "Был кадровым,  а теперь разжалован",  - сразу решил офицер и прекратил
расспросы.
     - Вот ваш помощник гонит мулов. Право, кажется странным...
     - Что я промышляю доставкой мулов? - закончил Дик.
     - Я не хотел говорить прямо,  но вы угадали.  Простите, пожалуйста, сам
знаю,  что позволяю себе слишком много,  но  вы  разговариваете как человек,
который учился в интернате. Это слышно с первого слова.
     - Да, я окончил интернат.
     - Так я  и  думал.  Поверьте,  я  не  хочу затронуть ваши чувства,  но,
видимо,  вам не  очень-то  повезло?  Я  увидел,  как вы сидите,  закрыв лицо
руками, и решился заговорить.
     - Спасибо. Я в таком тяжком и скверном положении, что хуже некуда.
     - Может быть...  поймите,  я  сам  окончил интернат.  Может быть,  я...
давайте считать, что вы берете у меня взаймы и...
     - Вы очень добры,  но,  клянусь честью,  денег у меня сколько угодно...
Признаться,  вы можете оказать мне одну услугу,  и  я буду благодарен вам до
конца  жизни.   Позвольте  мне  ехать  на  передней  платформе.  Ведь  перед
локомотивом есть платформа?
     - Да. Но откуда вы это знаете?
     - Мне  уже  приходилось ездить  на  броневом поезде.  Только дайте  мне
увидеть...   вернее,  услышать,  какая  пойдет  потеха,  и  я  буду  глубоко
признателен. Я еду как гражданское лицо, на собственный риск.
     Офицер поколебался с минуту.
     - Ну ладно,  -  сказал он.  - Все думают, что вагоны идут порожняком, а
там, на месте, просто некому меня распекать.
     Джордж  и  целая  орава  добровольцев  с  криками  погрузили  мулов,  и
узкоколейный поезд,  весь окованный листовым железом толщиной в  три восьмых
дюйма, так что он походил на длинный гроб, был готов к отправлению.
     Две платформы перед локомотивом защищала сплошная броня,  только первая
платформа имела впереди амбразуру для пулемета, а вторая - бойницы в боковых
бортах.  Обе  они  образовывали целое  сооружение с  железными сводами,  под
которыми неистово шумели десятка два артиллеристов.
     - До   Уайтчепела  -   последний  поезд!   Позвольте,   ваша   милость,
препроводить вас  в  купе  первого  класса!  -  крикнул  кто-то,  когда  Дик
вскарабкался на переднюю платформу.
     - Бог ты мой!  И  впрямь живой пассажир объявился на рейсе Кью,  Танаи,
Эктон,  Илинг. Вот "Эхо", пожалте, сэр. Спецвыпуск! "Старт", пожалте, сэр...
Прикажете поставить грелку для ног? - подхватил другой.
     - Спасибо. Я сам поставлю, сколько с меня причитается, - ответил Дик, и
между присутствующими установились самые дружеские отношения, а когда пришел
офицер, все замолчали, и поезд с громыханием тронулся по неровному полотну.
     - Отсюда куда  сподручней стрелять по  суданцам на  открытой местности,
иначе их не проймешь, - заметил Дик из своего угла.
     - Ну,  их все одно не проймешь.  Вот,  начинается!  - отозвался офицер,
когда в борт ударила пуля.  -  По крайней мере одна перепалка за ночной рейс
нам обеспечена.  Обычно они нападают на  хвостовую платформу,  где командует
мой помощник. На его долю и приходится самое пекло.
     - Но не сегодня! Слушайте! - сказал Дик.
     Вслед за  трескотней крупнокалиберных пуль послышались яростные вопли и
выкрики.  Сыны пустыни любили вечерние развлечения, а поезд был превосходной
мишенью.
     - Не угостить ли их очередью из пулемета?  -  спросил офицер лейтенанта
саперной службы, управляющего локомотивом.
     - Сделайте одолжение!  Это  мой  участок дороги.  Если мы  не  дадим им
отпора, они устроят здесь сущий ад.
     - Так точно!
     - Ррр-р-рах! - изрыгнул пулемет из всех своих пяти стволов, едва офицер
нажал на спуск.
     Пустые гильзы со звоном посыпались на пол, и платформу заволокло дымом.
В  хвосте  поезда  началась  беспорядочная  пальба,  из  темноты  доносились
ответные выстрелы и неумолчные завывания.  Дик распростерся на платформе,  с
безумным наслаждением ловя звуки и запахи.
     - Бог бесконечно милостив -  я  уже и  не  надеялся снова это услышать.
Задайте им жару, ребята. Ну-ка, задайте им жару! - вскричал он.
     Поезд  остановился  перед  каким-то  препятствием,   солдаты  вышли  на
разведку,  но тотчас,  сыпля ругательствами,  возвратились за лопатами. Сыны
пустыни завалили рельсы песком и  камнями,  и пришлось задержаться на добрых
двадцать  минут,   чтоб   расчистить  путь.   Потом   медленное  продвижение
возобновилось,  но впереди еще предстояли трудности,  опять выстрелы,  опять
крики,  частый грохот и  треск пулеметов,  а напоследок возня с вывороченным
рельсом,  после чего наконец поезд оказался под защитой укреплений в  шумном
лагере близ Танаи-эль-Хассана.
     - Теперь вы сами понимаете, почему на дорогу уходит целых полтора часа,
- сказал офицер, вынимая ленты из своего любимого пулемета.
     - Зато была потеха.  Я мог лишь желать, чтоб дело длилось вдвое дольше.
Какое,  наверное,  было  захватывающее зрелище!  -  сказал Дик  с  горестным
вздохом.
     - После  нескольких  таких  вечеров  это   надоедает.   Кстати,   когда
управитесь со  своими  мулами,  зайдите ко  мне  в  палатку,  там  есть  чем
подкрепиться.  Я  Беннил  из  пулеметной команды,  приданной  артиллерийским
войскам;  только будьте осторожны возле палатки, не то споткнетесь о веревку
в темноте.
     Но  для  Дика  все  было  скрыто в  темноте.  Он  различал лишь  запахи
верблюдов,   тюков  сена,  кипящего  варева,  дымных  костров,  просмоленной
парусины палаток и  вынужден был  стоять  на  том  месте,  где  высадился из
поезда,  криками  призывая Джорджа.  От  задних  платформ доносились дробные
удары копыт о железную обшивку, ржание и фырканье. Джордж выгружал мулов.
     Локомотив пыхтел чуть ли  не  в  самые уши  Дику;  свежий ветер пустыни
овевал ему ноги;  он был голоден,  изнемогал от усталости и чувствовал,  что
покрыт грязью,  -  он пытался отряхнуть эту грязь.  Но старания были тщетны;
тогда  он  засунул  руки  в  карманы и  стал  припоминать,  сколько раз  ему
приходилось в  неведомой глуши  ожидать  поездов или  верблюдов,  мулов  или
лошадей, чтоб добраться до места. В те дни он мог все видеть - лишь немногие
способны были соперничать с ним в зоркости,  - и военный лагерь, где солдаты
едят  при  свете  звезд,  неизменно радовал глаз.  Взору открывались краски,
огни,  движение,  без которых в жизни не может быть настоящей радости. В эту
ночь ему предстоял последний путь сквозь тьму, которая никогда не рассеется,
и  он даже не узнает,  какое расстояние преодолел.  А потом он вновь стиснет
руку Торпенхау - ведь Торпенхау наверняка жив, и полон сил, и подвизается на
воинском поприще,  где некогда стяжал славу человек по прозванию Дик Хелдар:
его отнюдь не следует путать со слепым,  беспомощным бродягой, откликающимся
на то же имя.  Да, он отыщет Торпенхау и как можно глубже окунется в прежнюю
жизнь.  Тогда он забудет все:  Бесси,  которая погубила Меланхолию и едва не
погубила его жизнь; Битона, который живет в странном, призрачном городе, где
полно металлических крючьев,  газовых горелок и никому не нужного хлама;  ту
непостижимую женщину,  которая предложила ему  любовь и  верность,  когда он
остался ни с чем,  но не подписала своего имени;  а главное,  Мейзи, которая
по-своему бесспорно права,  как бы она ни поступила,  но,  увы, из этой дали
представляется такой недосягаемо прекрасной.
     Рука Джорджа легла ему на плечо и вернула его к действительности.
     - И что дальше?
     - Ну да,  правда.  Что ж дальше?  Отведи меня к верблюжатникам.  Отведи
туда,  где сидят разведчики,  когда возвращаются из пустыни. Они сидят подле
своих верблюдов,  и верблюды едят зерно с черного покрывала, подвешенного за
углы, и люди едят тут же, как верблюды. Отведи меня туда!
     Земля в  лагере была неровная,  ухабистая,  и  Дик не  раз спотыкался о
кочки.  Разведчики сидели подле своих верблюдов,  как  и  предсказал Дик.  В
кострах горел кизяк,  мерцающий свет озарял бородатые лица, а рядом отдыхали
верблюды, пофыркивая и всхрапывая. Дик отнюдь не рассчитывал ехать в пустыню
с обозом.  Это вызвало бы назойливые расспросы, а поскольку слепому не место
на передовых позициях,  его,  по всей вероятности,  заставили бы вернуться в
Суакин. Он должен ехать самостоятельно и без промедления.
     - Теперь надо изловчиться в  последний раз -  сделать самое трудное,  -
сказал он. - Мир вам, братья!
     Джордж осторожно подвел его к ближайшему костру, вокруг которого сидели
разведчики.  Их  шейхи  торжественно наклонили головы,  а  верблюды,  почуяв
европейца,  опасливо косились на  него,  как  наседки,  высиживающие яйца  и
готовые вот-вот вскочить на ноги.
     - Нужен  верблюд  и  погонщик,   чтоб  доставить  меня  в  расположение
действующих частей сегодня же ночью, - сказал Дик.
     - Мулаид?  -  спросил чей-то  голос,  пренебрежительно назвав  верблюда
лучшей вьючной породы, какую он знал.
     - Бишаринец,   -   возразил  Дик  с  полнейшей  серьезностью.  -  Нужен
бишаринец,  да  чтоб спина не была потерта.  У  тебя,  конечно,  такого нет,
безмозглая твоя башка.
     Прошли минуты две или три. И тогда:
     - Наши верблюды стреножены на ночь. Из лагеря никого не выпускают.
     - Даже за деньги?
     - Гм! Э-э! Английские деньги?
     Снова гнетущее молчание.
     - Сколько?
     - Двадцать пять  английских фунтов  на  руки  погонщику,  как  только я
доберусь до места,  и столько же на руки шейху, который отдаст их погонщику,
когда тот вернется.
     Это  было  поистине  королевское  вознаграждение,  и  шейх,  зная,  что
наверняка получит свою долю за посредничество, уже склонялся в пользу Дика.
     - За  неполную ночь  пути  -  пятьдесят фунтов.  Земля,  и  колодцы,  и
плодоносные деревья,  и  жены обеспечены такому человеку до конца дней.  Кто
согласен? - спросил Дик.
     - Я, - отозвался голос. - Я готов... но из лагеря никого не выпускают.
     - Болван!  Я  же  знаю,  что  верблюд может порвать путы  и  часовые не
стреляют,  когда его ловят.  Двадцать пять фунтов и потом еще двадцать пять.
Но мне нужен чистокровный верховой бишаринец: вьючного верблюда я не возьму.
     Началась  торговля,   и  через  полчаса  шейх,  получив  задаток,  стал
шептаться с погонщиком. Дик расслышал, как погонщик шепнул:
     - Далеко ехать  не  придется.  Сойдет любая  вьючная скотина.  Разве  я
дурак, чтоб гонять своего верблюда ради слепца?
     - И хотя я ничего не вижу,  - Дик слегка повысил голос, - зато ношу при
себе такую штуку,  которая имеет целых шесть глаз,  и  погонщик будет сидеть
впереди. Если к рассвету мы не доберемся до английских войск, он умрет.
     - Но где, во имя бога, эти войска?
     - Если ты не знаешь,  пускай едет другой.  Ты наверняка знаешь?  Помни,
для тебя это вопрос жизни и смерти.
     - Знаю,  - угрюмо сказал погонщик. - Отойди от моего верблюда. Сейчас я
его освобожу.
     - Не  торопись.  Джордж,  подержи-ка  верблюду голову.  Я  хочу ощупать
морду.  -  Он