ностей. Да, я сам
подозвал к нему эту девушку, потому как у меня самого чувствительное сердце.
     - Даже слишком чувствительное!
     Миссис Битон с досадой вывалила булочки на тарелку,  вспомнив смазливых
служанок,   которым  ей   не  раз  приходилось  отказывать  от  места  из-за
определенных подозрений.
     - Я  нисколько этого  не  стыжусь,  и  нельзя  судить  человека слишком
строго, ежели он завсегда платит в срок. Я умею ладить с молодыми людьми, ты
умеешь для них стряпать,  и я говорю:  пускай каждый занимается своим делом,
тогда все будет тихо-мирно. Подай им булочки, Лиз, да не вздумай пререкаться
с девчонкой.  Больно уж тяжкая у него доля, и ежели ему перечить, он в ответ
сыплет такими ругательствами, каких я сроду от своих жильцов не слыхивал.
     - Вот  так-то  лучше,  -  сказала Бесси,  садясь  за  чайный столик.  -
Спасибо, миссис Битон, вы можете уйти.
     - Это я и собиралась сделать, не извольте сомневаться.
     Бесси не  удостоила ее  больше ни одним словом.  Она знала,  что именно
таким  образом сражают наповал своих соперниц благородные дамы,  а  женщина,
которая работает в перворазрядном баре, уже, можно сказать, без десяти минут
благородная.
     Она взглянула через стол на Дика и  была неприятно удивлена.  Ворот его
усеивали крошки еды;  рот,  заросший косматой всклокоченной бородой,  угрюмо
кривился;  лоб  избороздили глубокие морщины;  волосы на  впалых висках были
какие-то грязновато-серые,  то ли от седины,  то ли неведомо отчего. Глубоко
несчастный  и   безнадежно  опустившийся,   этот   человек  вызывал  у   нее
сострадание,  но  в  глубине души она невольно испытывала еще и  злорадство,
видя, до чего теперь жалок и унижен тот, кто прежде сам ее унижал.
     - Эх!  Как приятно чувствовать,  что ты  здесь,  рядом,  -  сказал Дик,
потирая руки.  -  Ну,  Бесси, расскажи подробно, как ты преуспеваешь в своем
баре и как тебе вообще живется.
     - Да  уж,  будьте спокойны.  Ежели б  вы могли на меня поглядеть,  сами
увидели бы,  как я себя блюду.  А вот вам,  сдается мне,  не очень-то сладко
приходится. С чего это вы вдруг ослепли? И почему об вас никто не заботится?
     Дик был слишком благодарен за саму возможность слышать ее голос,  и его
нисколько не задело то, как она с ним разговаривает.
     - Когда-то,  очень давно,  меня ранили в голову,  и от этого пострадали
глаза.  А заботиться обо мне теперь никто не станет.  С какой стати?  К тому
же, право, мистер Битон делает для меня все, что нужно.
     - Неужели у вас не было знакомых молодых людей и девушек, еще раньше...
до болезни?
     - Быть-то были, да я не хочу, чтоб они видели меня таким.
     - Так  вот зачем,  значит,  вы  отрастили бороду.  Сбрейте ее,  она вам
совсем не к лицу.
     - Помилуй боже,  моя крошка,  да разве стану я теперь думать о том, что
мне к лицу?
     - А  как же.  Когда я  приду в другой раз,  чтоб ее и в помине не было.
Ведь мне можно прийти?
     - Я  буду  только благодарен.  Боюсь,  что  раньше я  дурно обращался с
тобой. И ты на меня сердилась.
     - Еще как.
     - Поверь,  я от души сожалею. Приходи, когда только будет возможность и
желание.  Видит бог,  ни  одна живая душа обо мне не вспомнит,  кроме тебя и
мистера Битона.
     - Много он  об вас помнит,  да и  она тоже,  -  при этих словах девушка
тряхнула  головой.  -  Живите  как  знаете,  им  и  горя  мало;  станут  они
утруждаться,  как бы не так!  Это с первого взгляда видать. А я еще приду, и
приду с охотой,  только вы наперед побрейтесь да переоденьтесь - на вас даже
глядеть неловко.
     - У меня была где-то целая куча одежды, - сказал он беспомощно.
     - Знаю.  Велите мистеру Битону достать ваш новый костюм, я его вычищу и
стану за ним следить. Всякий может ослепнуть, мистер Хелдар, но это вовсе не
значит, что он должен быть грязен, как трубочист.
     - Неужели я грязен, как трубочист?
     - Ох,  мне так вас жаль,  просто сердце разрывается! - воскликнула она,
увлеченная внезапным порывом, и схватила его за руки.
     Он  невольно наклонился вперед,  как бы  стремясь поцеловать ее  -  эту
единственную женщину, которая пожалела его теперь, когда он уже не был столь
горд, чтобы отвергнуть жалость. Она сразу встала, собираясь уйти.
     - Ну нет,  об таких глупостях и  думать позабудьте,  сперва вам надобно
привести себя в приличный вид.  Это вовсе не трудно, стоит лишь побриться да
переодеться, всего-то делов.
     Он услышал, как она натягивает перчатки, и тоже встал, чтобы проститься
с ней. Она подошла к нему сзади, бесстрашно чмокнула его в затылок и убежала
так же стремительно, как в тот день, когда расправилась с Меланхолией.
     - Подумать только, я поцеловала мистера Хелдара, - говорила она себе, -
и это после всего, что я от него натерпелась, после всего! Уж больно мне его
жаль, а ежели б он побрился, на него можно бы, пожалуй, и заглядеться, но...
Ох эти Битоны,  совести у них нету,  когда они так с ним обходятся!  Ведь на
Битоне была его рубашка, я знаю наверняка, будто своими руками ее выгладила.
Что ж,  завтра погляжу...  Доведаться бы,  много ли у него денег. Может, это
выйдет получше моего бара -  утруждаться вовсе не надобно,  а  жизнь у  меня
будет такая же приличная, само собой, ежели никто не пронюхает.
     Дик  отнюдь не  был благодарен Бесси за  такой прощальный подарок.  Всю
ночь напролет затылок у него горел от ее поцелуя,  но, как бы то ни было, он
счел наконец разумным побриться.  На  другое же утро он велел себя побрить и
сразу ободрился.  Чистая одежда,  свежее белье и сознание, что на свете есть
женщина, не безразличная к его внешности, дали ему силы выше поднять понурую
голову:  на время он освободился от мыслей о Мейзи,  которая могла бы,  будь
все по-иному, подарить ему этот поцелуй и еще целый миллион поцелуев.
     - Надо хорошенько подумать, - сказал он себе после завтрака. - Для этой
девушки я  наверняка ничего не значу,  сомнительно даже,  придет она еще или
нет,  но если она изъявит согласие заботиться обо мне за деньги,  я денег не
пожалею. Ведь никто другой во всем мире не захочет взять на себя такой труд,
а ей я могу платить столько, что она будет довольна. Она выросла на панели и
теперь считает за честь работать в  баре:  я дам ей все,  чего она пожелает,
пускай  только  приходит сюда,  разговаривает со  мной  и  заботится о  моих
нуждах. - Он потер свежевыскобленный подбородок, чувствуя смятение при одной
мысли,  что она вдруг не придет.  -  Наверно,  я  и  впрямь был грязен,  как
трубочист, - продолжал он. - Я считал излишним следить за собою. Я знал, что
пачкал одежду за  едой,  но не обращал на это внимания.  Если она не придет,
это будет жестоко с ее стороны.  Она должна прийти.  Мейзи пришла всего один
раз, на больше ее не хватило. Но она совершенно права. У нее есть цель, ради
которой стоит работать.  А  эта  девчонка только знай  себе пиво накачивает,
хотя,  быть может,  ей  вскружил голову какой-нибудь красавчик и  они весело
проводят  время.  Подумать  только,  она  может  обмануть меня  ради  любого
приказчика. Как же я опустился.
     В душе у него раздался вопль:
     "Это  будет  мучительней всего  пережитого!  Это  станет напоминать,  и
растравлять, и пробуждать, и терзать, и в конце концов сведет тебя с ума!"
     - Знаю,  знаю!  -  вскричал Дик,  в  отчаянье ломая  руки.  -  Но  боже
милосердный!  Неужели горемычный обездоленный слепец навек обречен не ведать
в жизни иных радостей,  кроме как есть три раза в день и носить замусоленную
жилетку? Я хочу, чтоб она пришла.
     И она пришла задолго до вечера,  потому что в ту пору никакой красавчик
не кружил ей голову и она думала лишь о богатой поживе,  дабы потом беспечно
предаваться праздности до конца своих дней.
     - Ну, вот, теперь вас и узнать нельзя, - сказала она одобрительно. - Вы
стали совсем прежний - благородный человек, который знает себе цену.
     - Выходит,  я заслужил еще один поцелуй?  - спросил Дик, слегка краснея
от смущения.
     - Может статься -  но покамест вы его не получите. Сядемте да подумаем,
чем  я  могу вам помочь.  Мистер Битон вас обирает,  это яснее ясного,  ведь
теперь вы не можете проверять счета и хозяйственные книги. Правду я говорю?
     - Конечно,  Бесси,  лучше  б  ты  приходила ко  мне  и  сама  вела  мое
хозяйство.
     - В этот дом мне ходить нету никакой возможности -  сами знаете не хуже
моего.
     - Знаю, но я готов переехать куда-нибудь, только б ты согласилась.
     - Я  все одно буду об вас заботиться,  как сумею,  но работать за двоих
мне не расчет.
     Намек был вполне прозрачный.
     Дик рассмеялся.
     - Ты еще не забыла,  где лежит моя чековая книжка?  - сказал он. - Торп
перед отъездом распорядился подвести полный баланс.  Можешь взглянуть своими
глазами.
     - Она завсегда лежала под жестянкой с табаком. Вот!
     - Ну-с?
     - Ого!  Четыре  тысячи  двести десять фунтов,  девять шиллингов и  один
пенс! Вот это да!
     - Пенс можешь не считать.  Как видишь, я недурно заработал за один год.
Надеюсь,  этой суммы,  если прибавить к  ней ежегодный доход в  сто двадцать
фунтов, будет достаточно?
     Теперь Бесси уверилась,  что беспечная жизнь и  красивые наряды почти у
нее  в  руках,  но  надо  было  еще  показать,  что  она  хорошая  хозяйка и
заслуживает этого.
     - Да,  но  вам  придется съехать отсюда,  и  ежели мы  учиним проверку,
думается мне,  станет ясно,  что  мистер Битон изрядно уворовал по  мелочам.
Прежде у вас было куда больше всякого добра.
     - Не беда,  пускай себе пользуется. Только одно я непременно хочу взять
с  собой  -  ту  картину,  для  которой ты  мне  позировала -  и  кляла меня
последними словами. Мы покинем этот дом, Бесс, и уедем хоть на край света.
     - Беспременно, - пробормотала она в замешательстве.
     - Не знаю,  куда мне деваться от самого себя, но сделаю все, что в моих
силах,  и ты сможешь покупать всякие тряпки, какие твоей душе угодно. Право,
ты не пожалеешь.  Поцелуй же меня,  Бесс.  О,  всемогущие боги!  Как чудесно
вновь обнять женщину!
     И  тут сбылось пророчество,  изреченное в  мыслях.  Если б  он  мог так
обнять Мейзи,  если б  он  поцеловал ее  и  она  ответила на  поцелуй -  вот
тогда...  Он  крепче прижал девушку к  груди,  потому что  боль обожгла его,
словно удар хлыста. А она меж тем искала способа объяснить ему, какая жалкая
судьба  постигла Меланхолию.  Но  в  крайнем случае,  ежели  этот  человек и
взаправду хочет,  чтоб она  осталась с  ним и  принесла ему утешение -  ведь
стоит ей уйти,  и он наверняка снова погрязнет в тоске, - ежели так, он лишь
слегка огорчится, не более того. Даже любопытно поглядеть, чем это кончится,
а  жизнь  научила  ее  считать  за  благо,  когда  мужчина побаивается своей
подруги.
     Она смущенно засмеялась и выскользнула из его рук.
     - На вашем месте я  и думать забыла бы об этой картине,  -  начала она,
пытаясь отвлечь его внимание.
     - Да  ведь картина где-то  здесь,  только заставлена другими полотнами.
Поищи-ка, Бесс: ты знаешь ее не хуже, чем я.
     - Знать-то знаю... но...
     - Но что же?  Ты ведь умница и сможешь продать ее перекупщику.  Женщины
умеют торговаться, как никто из мужчин. За такую вещь можно выручить восемь,
а  то  и  девять сотен фунтов,  это будет совсем не  лишним для...  для нас.
Просто долгое время мне  не  хотелось про  нее  вспоминать.  Она  так  тесно
связана с моей жизнью.  Но мы не оставим и следа от прошлого, освободимся до
конца - да? Начнем все сначала?
     Теперь она  глубоко раскаивалась,  потому что  знала цену  деньгам.  Но
вполне могло статься,  что слепой переоценивает собственную работу. Мужчины,
уж  это  известно,  до  нелепости похваляются делом своих рук.  Она виновато
хихикнула,  как служанка,  которая сломала хозяйскую трубку и теперь пробует
оправдаться.
     - Вы  уж  меня извините,  но,  помните,  я...  я  осерчала на вас перед
отъездом мистера Торпенхау?
     - Даже очень,  моя крошка.  И,  честное слово, я готов признать, что ты
имела право на это.
     - Тогда я... неужто мистер Торпенхау и впрямь вам не сказал?
     - Чего не  сказал?  Господи,  да  брось ты  волноваться попусту,  лучше
поцелуй меня еще разок.
     Он  начал понимать,  уже не  в  первый раз за  свою жизнь,  что поцелуи
подобны  медленно  пьянящему зелью.  Чем  больше  их  вкушаешь,  тем  больше
хочется. Бесси тотчас поцеловала его и шепнула:
     - Я до того рассердилась,  что стерла эту картину скипидаром.  Но вы на
меня не сердитесь, правда?
     - Что? Ну-ка повтори!
     Он стиснул ее запястье.
     - Я  ее  проскипидарила  и  соскоблила  ножом,   -   поговорила  Бесси,
запинаясь.  -  Думала,  вы нарисуете другую,  такую же в  точности.  Ведь вы
нарисовали другую? Ой, пустите руку, мне же больно.
     - Осталось от нее хоть что-нибудь?
     - Н-ничего,  почитай,  даже никакой видимости.  Вы уж извините...  я не
думала,  что это вас так разогорчит.  Я хотела только пошутить. Вы не будете
бить меня?
     - Бить тебя! Нет! Но мне надо подумать.
     Он все еще стискивал ее запястье и  стоял,  устремив невидящие глаза на
коврик.  Потом  тряхнул  головой,  как  норовистый бычок,  который порывался
бежать,  но получил удар кнутом по носу и вынужден снова покорно плестись на
бойню.  Много недель он отгонял прочь самую мысль о  Меланхолии,  потому что
она  была  частью его  погибшей жизни.  Когда же  Бесси вернулась к  нему  и
появились хоть какие-то виды на будущее, Меланхолия - еще более прекрасная в
его воображении,  чем некогда на  холсте,  -  воскресла вновь.  Она могла бы
приумножить его доходы,  что позволило бы  ему ублажать Бесс и  окончательно
выкинуть из  головы  Мейзи;  а  кроме  того,  он  вкусил  бы  почти  забытое
наслаждение успехом.  И  вот  теперь,  из-за  глупости  зловредной девчонки,
впереди не  осталось ничего -  даже надежды когда-нибудь привязаться к  этой
самой  девчонке  всерьез.   Но  всего  ужасней  то,   что  он,  введенный  в
заблуждение,  выглядел  тогда  смешным  в  глазах  Мейзи.  Женщина  способна
простить мужчину, который погубил ее работу, дело всей ее жизни, если только
он  дарит ей  свою любовь;  мужчина может простить всякого,  кто погубит его
единственную любовь, но никогда не простит уничтожения своей работы.
     - Пст...  пст...  пст,  -  процедил Дик  сквозь  зубы,  потом  тихонько
рассмеялся. - Это дурной знак, Бесси, и - ежели принять в соображение многое
множество разных обстоятельств -  поделом мне  такая  кара  за  все,  что  я
натворил.  Разрази меня гром!  Вот почему Мейзи от  меня убежала.  Подумала,
наверное,  что я  совсем рехнулся,  -  и  винить ее  не приходится!  Картина
погибла безвозвратно - ведь так? Что же побудило тебя это сделать?
     - Больно уж я тогда осерчала.  Но теперь другое дело... теперь я горько
жалею об ней.
     - Сомнительно...  но  все  равно,  это  уже не  имеет значения.  Я  сам
виноват, потому что совершил ошибку.
     - Какую ошибку?
     - Этого тебе не понять,  моя дорогая. Боже всемогущий! Подумать только,
презренный комок грязи вроде тебя  оказался на  моем  пути  и  выбил меня из
седла!
     Дик разговаривал сам с  собой,  а  Бесси судорожно пыталась высвободить
руку от его крепкой хватки.
     - Я  не  комок грязи,  вы не смеете так меня обзывать!  Я  сделала это,
потому что ненавидела вас, но теперь я жалею, потому... потому что вы...
     - То-то и оно -  потому что я слепой. Нет ничего превыше деликатности в
житейских мелочах.
     Бесси разразилась рыданиями.  Она не могла стерпеть, чтоб ее удерживали
против воли; ей было страшно видеть слепое лицо, его странное выражение, и к
тому же она жалела, что ее величайшая месть вызвала у Дика только смех.
     - Хватит  плакать,   -   сказал  Дик  и  обнял  ее  снова.  -  Ты  ведь
просто-напросто хотела поступить по справедливости.
     - Я... я не комок грязи, и ежели вы станете так меня обзывать, я больше
никогда не приду.
     - Ты  не  знаешь,  что ты  со мной сделала.  Я  не сержусь -  право же,
ничуть. Помолчи минутку.
     Бесси съежилась в  его объятиях.  А он первым делом подумал о Мейзи,  и
мысль эта  была  невыносима,  словно кто-то  прижег ему  раскаленным железом
кровавую рану.
     Для мужчины не  проходит безнаказанно попытка сблизиться с  испорченной
женщиной.  Первая горечь -  первое чувство утраты,  это лишь пролог к пьесе,
потому что  бесконечно справедливое провидение,  которое тешится,  заставляя
людей страдать,  предопределило,  дабы мучения неотвратимо возобновлялись, и
притом в пору высшего блаженства.  Такую боль равно обречен изведать всякий,
кто отринул свою единственную любовь или сам был ею отринут,  а потом, среди
ласк новой подруги,  принужден это осознать.  Лучше остаться в одиночестве и
страдать только от одиночества,  пока есть возможность отвлечься,  занимаясь
повседневной работой.  Когда же  потеряно и  это  средство,  такого человека
остается лишь пожалеть и предоставить самому себе.
     Обо всем этом и о многом другом размышлял Дик, прижимая Бесси к груди.
     - Наверное,  Бесс,  ты даже не знаешь,  - сказал он, поднимая голову, -
что бог справедлив и  грозен,  но  к  тому же он умеет позабавиться.  А  мне
поделом -  право,  поделом!  Будь Торп здесь, он понял бы это: ему ведь тоже
досталось от тебя, моя девочка, но только самую малость. Я его спас. Хоть бы
кто-нибудь это оценил.
     - Пустите меня, - сказала Бесс, и лицо ее омрачилось. - Пустите.
     - Всему свое время. Ты училась когда-нибудь в воскресной школе?
     - Никогда. Пустите, вам говорю: вы надо мной смеетесь.
     - Вовсе нет.  Я смеюсь над собой...  Вот: "Других спасал, а себя самого
не может спасти".  Это изречение в школах не зазубривают.  -  Он отпустил ее
руку,  но  преграждал дорогу к  дверям,  и  она не  могла убежать.  -  Какое
бесчисленное множество бед может натворить одна ничтожная девчонка!
     - Я жалею... ужас как жалею об вашей картине.
     - Зато я  нисколько.  Я благодарен тебе за то,  что ты ее испортила.  О
чем, бишь, мы говорили перед тем, как ты помянула про это дело?
     - О переезде... и о деньгах. Чтоб мы с вами уехали.
     - Да, конечно, мы уедем... вернее, уеду я.
     - А я как же?
     - Ты получишь полсотни фунтов за то, что испортила картину.
     - Стало быть, вы уже не хотите...
     - Боюсь,  что нет, моя дорогая. Не горюй, ты получишь полсотни фунтов в
полное свое распоряжение, накупишь красивых тряпок.
     - Вы ж сами сказали, что не можете без меня.
     - Еще  совсем недавно это была правда.  Но  теперь мне лучше,  спасибо.
Подай-ка мою шляпу.
     - А ежели не подам?
     - Это сделает Битон,  и  ты потеряешь полсотни фунтов.  Только и всего.
Давай шляпу.
     Бесси  выругалась шепотом.  Ведь  она  пожалела этого человека со  всей
искренностью и  почти с такой же искренностью поцеловала его,  потому что он
не лишен привлекательности;  ее радовала мысль, что как-никак она до поры до
времени станет  оказывать ему  покровительство,  а  главное,  должен  кто-то
распоряжаться четырьмя тысячами фунтов!  Теперь же,  только потому,  что она
проболталась и чисто по-женски не устояла перед искушением самую малость его
уколоть, не будет у нее ни денег, ни вожделенной обеспеченности, ни нарядов,
ни приличного общества, ни возможности разыгрывать из себя благородную даму.
     - Набей мне трубку.  Хоть табак и утратил вкус,  неважно,  мне надо все
обдумать. Бесс, какой сегодня день недели?
     - Вторник.
     - А  почтовый пароход отплывает по  четвергам.  Какой же я  был дурак -
слепой дурак!  Двадцати двух  фунтов хватит,  чтоб вернуться домой.  Накинем
десятку на  непредвиденные расходы.  Остановлюсь у  мадам  Бина,  по  старой
памяти.  Всего,  стало быть,  тридцать два фунта.  Да еще в  сотню обойдется
последнее путешествие -  черт возьми,  видел бы  меня сейчас Торп,  глаза бы
выпучил от удивления!  -  значит, в общей сложности выходит сто тридцать два
фунта, остаетс