зною, луна высоко стоит на небе, звезды перемигиваются
с  фонарями  шхун.  Иеманжа  лениво расстилает свои волоса по морю,  и
ничего  нет  в  целом  мире  красивее  (моряки  с  больших   кораблей,
побывавшие   в  дальних  краях,  подтверждают  это),  чем  этот  цвет,
образуемый прядями Иеманжи, сплавленными с морской волною.
     Анселмо, отец всех святых, несет молитвы моряков Иеманже. Главный
жрец макумбы в этих местах,  он и сам был когда-то моряком,  плавал  к
берегам Африки, научился исконному языку негров, узнал назначение этих
празднеств и этих святых.  А когда вернулся, покинул корабль и остался
на  баиянском  побережье  жрецом вместо недавно умершего Агостиньо.  И
теперь это он распоряжается празднествами в честь  Иеманжи,  управляет
макумбой в Монте-Серрат,  лечит - по наущенью самой богини - различные
болезни,  наполняет  попутным  ветром  паруса  шхун,  разгоняет  часто
налетающие  бури.  Нет  в  этих местах,  на суше и на море,  человека,
который не знал и не почитал бы Анселмо, повидавшего Африку и знающего
молитвы  на  языке наго.  Когда вдали появляется его седая,  в жестких
завитках голова, все головы обнажаются.
     Совсем не  так легко примкнуть к макумбе отца Анселмо.  Требуется
быть хорошим моряком,  чтоб так вот просто прийти и сесть  среди  ога,
как называют мужчин,  участвующих в этих таинствах. И чтоб вокруг тебя
плясали иаво,  дочери святых... Гума, светлый мулат с длинными черными
волосами, тоже скоро будет сидеть на одном из стульев, расставленных в
зале для обряда кандомбле вкруг отца всех святых.  С той бурной  ночи,
когда  он привел в порт "Канавиейрас",  слава о нем переходит из уст в
уста,  и  всем  теперь  ясно,   что   Иеманжа   отметила   его   своим
благоволением.  Он  недолго  будет сидеть так,  среди ога,  окруженный
пляшущими дочерьми святых.  На  следующем  празднике  Иеманжи  он  уже
наденет ее фетиш - зеленый камень,  который находят на дне морском,  и
вместе с другими ога будет присутствовать при посвящении иаво,  черных
жриц.
     С ним вместе и негр Руфино наденет священный камень Иеманжи.  Они
вместе  посвятят  себя служению богине моря,  женщине с пятью именами,
матери всех моряков,  которая один раз,  только лишь один раз в жизни,
становится  им  также и женой.  Негр Руфино любит петь,  сжав сильными
руками весла и направляя свою лодку,  полную живого  груза,  вверх  по
реке:
                    Я бог Огун, ваш властелин,
                    так народ меня зовет,
                    я светлой волны сын,
                    я внук Матери Вод...
     Руфино черный-пречерный  негр,  но  считает  себя  сыном  светлой
волны,  Иеманже приходится он внуком,  она была матерью его отца,  что
был моряком,  подобно его деду и другим старикам, память о которых уже
иссякла...
     Праздник Иеманжи приближается.  Гума пойдет  непременно  и  будет
просить  богиню  подарить ему женщину,  чтоб похожа была на нее саму и
была непорочна и прекрасна, чтоб сверкала своей красотою по набережным
Баии,  Города Всех Святых. Ибо Роза Палмейрао уже не раз говорила, что
скоро подымет якорь и распустит парус  навстречу  другим  землям.  Она
надеялась иметь сына от этого юного храбреца, сына, чтоб качать его на
руках,  привычных к драке,  чтоб петь ему  колыбельные  песни  губами,
привычными к крепким словам.  Но Роза Палмейрао забыла, что ей это уже
поздно,  что она растратила в буйстве свою молодость,  -  и  только  и
оставалось  в  ней,  что  нерастраченная  нежность,  желание ласкать и
нянчить какое-то свое существо.  Но ребенок не явился,  и  она  теперь
собралась  податься  в  поисках драк и скандалов в другие земли,  чтоб
пить и буянить в других  кабаках.  Странствовать  по  другим  морям  и
водам...  Уйти...  Однако только лишь после праздника Иеманжи, а то не
будет попутного ветра, а то на пути подымутся грозные бури.
     Потому-то, что Роза Палмейрао уходит, Гума должен будет напомнить
Иеманже, что час дать ему обещанное настал. Он отнесет ей в дар, кроме
красивого гребня для волос,  кусок паруса "Смелого", что порвался в ту
ночь, как он спасал "Канавиейрас".
     Близится день   праздника   Иеманжи...  В  этот  день  набережная
опустеет,  в море не увидишь ни одного челна.  Все  пойдут  туда,  где
живет Иеманжа, богиня с пятью именами.
                    Иеманжа, приди...
                    подымись из вод...
     Так поют в эту ночь,  посвященную Иеманже. Люди собираются на том
месте, где всегда проходит самая большая ярмарка в Баие. Неподалеку, в
Итапажипе,  находится порт Ленья,  порт лодочников,  где  тоже  бывают
ярмарки.  А  между  обоими  этими  местами - жилище Иеманжи на морской
скале...  Песок хранит следы  от  килей  рыбачьих  шхун.  Разноцветные
раковины  блестят при свете дня.  В глубине - тускло освещенная улица.
Голоса, откуда-то издалека, поют:
                    Русалка, приди к нам, приди
                    порезвиться на теплом песке...
     Ночь праздника  Иеманжи...  Потому-то здешний народ призывает ее,
чтоб пришла поиграть на песке.  Ясно видно, где находится ее подводный
грот:  вот он,  как раз под луною,  обозначенный распущенными волосами
богини,  разлетевшимися по глади морской.  Если она не выйдет к людям,
они  сами отправятся за нею туда.  Сегодня - ночь ее праздника,  ночь,
когда Жанаина должна веселиться вместе со всеми, кто поклоняется ей.
                    Русалка встала из волн,
                    русалка играет в волнах...
     Иеманжа играет  с  морскими  волнами,  Иеманжа  прыгает в морских
волнах.  Было время - самые древние старики еще помнят  его,  -  когда
приступы  гнева  Иеманжи были устрашающими.  Тогда она не прыгала и не
играла. Челны и шхуны не имели роздыха, люди метались в горе и страхе.
Бури  переполняли  бухту  высокой  водою,  вздымали  над берегами реку
Парагуасу.  В те страшные времена даже дети,  даже юные девушки бывали
принесены  в дар и в жертву Иеманже.  Она уводила их в глубину вод,  и
тела их никогда не выплывали на  поверхность.  Иеманжа  была  в  самой
грозной  своей поре,  не желала музыки,  гимнов и песен,  не принимала
цветов,  кусочков душистого мыла и гребней для  волос.  Она  требовала
живой плоти.  Гнев Иеманжи был грозен. Ей несли детей, вели юных дев -
одна слепая девушка даже сама  вызвалась  и  шла  в  страшный  путь  с
улыбкой (надеялась,  верно,  увидеть так много красоты!),  а крохотная
девочка в ночь,  как несли ее к воде,  плакала и звала мать,  и  звала
отца,  и  кричала,  что  не хочет умирать...  Это было тоже в праздник
Иеманжи...  Много, много лет прошло с тех пор... Ужасный был год, зима
разбила  и  унесла  с  собою  множество  шхун,  редкому  челну удалось
выстоять в схватке с диким ветром с юга,  и гнев Иеманжи все никак  не
утихал. Агостиньо, жрец, справлявший макубу в тот грозный год, сказал,
что дело ясно:  Иеманжа требует человечьей плоти.  Тогда и отнесли эту
крохотную  девочку,  потому  что  она  была  самым красивым ребенком в
порту,  походила даже на саму Жанаину,  особенно своими  синими-синими
глазами.  Буря ревела и металась над пристанью, и волны мыли священный
камень Иеманжи. Шхуны и лодки шли, кренясь из стороны в сторону, и все
слышали  крики  ребенка,  которого несли к воде с завязанными глазами.
Это была ночь преступления,  и старый Франсиско и сейчас еще дрожит  с
головы  до  ног,  рассказывая  эту  старую  и  страшную быль.  Полиция
дозналась обо всем,  кое-кого посадили в тюрьму, жрец Агостиньо бежал,
мать  принесенного  в  жертву  ребенка сошла с ума.  Тогда только стал
стихать гнев Иеманжи.  Празднества,  посвященные ей, были запрещены, и
какое-то  время  их  заменяла  торжественная процессия в честь доброго
Иисуса,  покровителя   мореплавателей.   Но   здешние   воды   исконно
принадлежали  Иеманже,  и  мало-помалу  праздник ее вернулся в здешние
края,  да и гнев ее прошел,  кажется,  прочно,  она  уж  не  требовала
младенцев  и юных дев.  Лишь случайно какая-нибудь молоденькая женщина
становилась ее рабыней,  вернее, любимой служанкой, как то произошло с
женой  слепого  рыбака,  историю  которой  любит  рассказывать  старый
Франсиско.
     Иеманжа так жестока потому,  что она - мать и супруга в одно и то
же время.  Воды баиянского залива родились в тот день,  когда  ее  сын
овладел  ею.  Немногие на этих берегах знают историю Иеманжи и ее сына
Орунга.  Но Анселмо знает,  и старый  Франсиско  -  тоже.  Однако  они
никогда  не  рассказывают эту историю,  боясь вызвать гнев Жанаины.  А
было так, что Иеманжа родила от Аганжу, бога суши, сына, которому было
дано  имя  Орунга.  И  стал  он  богом  воздуха  и ветра и всего,  что
находится между небом и землею.  Орунга бродил по земле, жил в воздухе
и ветре, но перед взором его все стоял образ матери, прекрасной богини
вод.  Она была красивее всех, кого он встречал, и все его желания были
устремлены к ней.  И как-то раз он не устоял и взял ее силой.  Иеманжа
бежала от него,  в быстром беге треснули ее груди,  и из них  вылилась
вся вода,  образовавшая баиянский залив,  близ которого выросла и сама
Баия,  Город Всех Святых.  А  из  чрева  ее,  оплодотворенного  сыном,
родились  самые грозные божества ориша,  те,  что повелевают молниями,
грозами и громами.
     Так и случилось,  что Иеманжа стала матерью и женой одновременно.
Она любит людей моря,  как мать,  покуда они живут и  страдают.  Но  в
день,  как они умирают, мнится ей, что каждый из них - сын ее, Орунга,
так страстно желавший ее когда-то.
     Как-то раз  Гума услышал эту историю из уст старого Франсиско.  И
вспомнил,  что его мать тоже приходила к нему как-то ночью и  он  тоже
желал ее.  Он,  подобно Орунга, ощущал это странное страдание, которое
все повторялось...  За  это,  наверно,  Иеманжа  так  любит  его,  так
охраняет его, когда он выходит на "Смелом" в море. Поэтому, чтоб он не
страдал, как некогда Орунга, она должна подарить ему красивую женщину,
почти столь же красивую, как и сама богиня моря.
     Сегодня праздник Иеманжи.  Намолу,  где каждый год  проводит  она
какое-то  время,  ее  день - второе февраля.  То же самое в Гамелейре,
Мар-Гранде и других местностях. Однако в Монте-Серрат, где ее праздник
пышней и ярче,  чем где-либо, ибо справляется в ее собственном жилище,
в гроте Матери Вод,  ее день  -  двадцатое  октября.  И  в  день  этот
приходят почтить ее жрецы из Аморейры Бон-Деспашо и других селений, со
всего острова Итапарика.  А в этом году даже отец Деусдедит пришел  из
Кабейсера-да-Понте   -  присутствовать  при  посвящении  дочерей  всех
святых, жриц Иеманжи.
     Белый песок  стал черным от мелькания черных ступней,  попирающих
его.  Это люди моря,  спешащие на зов своей повелительницы.  Все они -
подданные  царицы  земли  Айока,  все  они изгнанниками живут в других
землях и потому-то и проводят полжизни в море,  надеясь достичь  земли
Айока.  Песнопения и гимны летят над песками, над морем, над лодками и
парусами шхун,  над дальним городом  в  движенье  оживленных  улиц  и,
конечно же, достигают тех незнаемых земель, где скрывается Она:
                    Иеманжа, приди...
                    подымись из вод...
     Огромной плотной массой движутся люди,  топча теплый  песок.  Вот
стала уже видна наверху,  на холме,  церковь Монте-Серрат, но не к ней
тянутся все эти изукрашенные татуировкой руки.  Они  тянутся  к  морю,
туда,  откуда придет Иеманжа,  хозяйка их жизней. Сегодня - ее день, и
она придет,  чтоб резвиться  на  песке  и  справлять  свои  свадьбы  с
моряками, чтоб получать подарки от своих грубых и простодушных женихов
и приветы от девушек, которым вскоре суждено стать ее жрицами. Сегодня
- ее день,  и она встанет из вод, чтоб раскинуть свои волоса по песку,
чтоб веселиться,  чтоб обещать морякам попутные ветры,  добрый груз  и
красивых жен.
     Они зовут ее:
                    Иеманжа, приди...
                    подымись из вод...
     Она появится  из  вод,  с длинными своими волосами,  цвет которых
таинствен и неопределим.  Появится, набрав полные пригоршни раковин, с
улыбкой  на  губах,  И станет забавляться вместе со всеми,  вселится в
тело какой-нибудь негритянки и станет равной для  негров,  лодочников,
рыбаков,  шкиперов,  станет подобной другим женщинам портового города,
женой,  подругой,  какою можно обладать,  какую можно любить.  И тогда
исчезнет  черная  набережная Баии,  скупо освещенная редкими фонарями,
полная призывной,  тоскливой музыки,  - и  все  очутятся  в  волшебных
землях  Айока,  где  говорят на наречии наго и где находятся все,  кто
погиб в море.
     Но Иеманжа  не придет так просто.  Одних призывных песнопений тут
мало. Надобно выйти за нею в море, отвезти ей подношения и дары. И вот
уже все,  кто только есть на берегу,  попрыгали в лодки и разместились
под  парусами  шхун.  Рыбачьи  челны  набиты  людьми,   "Смелый"   так
перегружен, что кажется, вот-вот пойдет ко дну, шкипер Мануэл стоит на
своей шхуне в обнимку с Марией Кларой,  с которой вступил в союз  лишь
несколько дней назад, женщины громко поют, а луна освещает всех и все.
Тысячи фонарей наполняют море звездами. Гума идет на "Смелом" вместе с
негром  Руфино.  Старый Франсиско тоже поет,  а Роза Палмейрао везет в
подарок Иеманже красивую, вышитую шелком подушку, чтоб богиня во время
отдыха могла приклонить на нее голову.
     Праздничная процессия   потянулась   по   морю.   Поющие   голоса
становятся  громче,  и  звук их становится каким-то таинственным,  ибо
исходит из всех этих лодок,  шхун,  плотов и ботов,  теряясь далеко  в
море,  там,  где вкушает отдых Иеманжа.  Женщины всхлипывают,  женщины
везут подарки и письма,  в каждом из которых  содержится  какая-нибудь
мольба,  какая-нибудь  просьба  к  Матери  Вод,  исходящая  из глубины
простого сердца.  Под парусами шхун идет пляска,  и все здесь  кажется
призрачным:  и мерно качающиеся женские тела,  и мерные взмахи весел в
руках мужчин, и эта варварская музыка, разносящаяся над морем.
     Вот уже окружено жилище Матери Вод. Волоса Иеманжи раскинулись по
морской синеве как раз под самой луною.  Женщины бросают в море  дары,
предназначаемые  богине,  и  нараспев  повторяют свои моленья (...чтоб
мужа моего бури не загубили...  У нас двое  детишек,  кто  их  кормить
станет,  святая Жанаина...), и глядят на воду долгим взглядом: затонет
ли подарок?  Ибо если поплывет - значит,  Иеманжа не приняла  дара,  и
тогда несчастье черною тучей нависнет над домом...
     Но сегодня Матерь Вод обязательно выйдет к сынам и дочерям своим.
Она  приняла  дары,  она  услыхала  моленья,  она  внимает  гимнам.  И
парусники начинают готовиться в обратный путь.  Но вот  послышалось  с
темного  берега громкое ржанье.  И при свете луны люди с челнов и шхун
различают на песке черный силуэт коня.  Начинается исполнение великого
обета,  данного Иеманже. Черный конь с выколотыми глазами не различает
моря,  набегающего на берег. А люди на берегу толкают его к морю. Бока
вороного сверкают, хвост синего блеска свисает до земли, высокая грива
разлетается по ветру.  Вот он уже в море - это дар Иеманже.  Верхом на
черном  коне  поскачет она под водою к своим далеким священным землям.
Верхом на черном коне станет она объезжать свои моря, любуясь луною...
Черного коня бросают в море,  и люди на двух лодках по оба бока влекут
его дальше и дальше на поводу,  ибо  конь  слеп.  Ему  выкололи  глаза
раскаленным железом,  отметив его как дар Жанаине. И вот уже отпускают
повод возле самого подводного  грота,  женщины  снова  повторяют  свои
мольбы  (...чтоб  муж  мой  бросил  эту ведьму Рикардину и вернулся ко
мне...),  и процессия пускается  в  обратный  путь.  Конь  бьется  еще
некоторое время в волнах, плывет, устремив вдаль свои глаза без света,
и потом опускается на дно,  к Иеманже. Теперь она может скакать на нем
сквозь  штормовые  ночи  по  маленьким  портам  баиянского  побережья,
управляя вихрями, молниями и громами.
     Челны и  парусники причаливают.  Люди высыпали на берег.  Иеманжа
приплыла с ними.  Это ночь ее праздника,  она будет плясать вместе  со
всеми   в  Итапажипе,  на  кандомбле,  устроенном  в  ее  честь.  Даже
Деусдедит,  жрец из селения  Кабесейра-да-Понте,  прибыл  на  праздник
Матери  Вод.  Она  движется  вместе  с  толпой  на  черном своем коне,
недавнем подарке.  Она едет по воздуху, поближе к луне, и так, верхом,
не боится даже встречи со своим сыном Орунга, силой овладевшим ею.
     И процессия  следует  дальше  и  дальше,  медлительно  и   мерно,
колыхаясь,  как челн на воде. Пролетающий ветер несет уснувшему городу
запах морской прели и грохот дикарских песен.
     Резкие звуки  барабанов,  колокольцев  и погремушек разносятся по
всему полуострову Итапажипе.  Музыканты - в экстазе,  как,  впрочем, и
все,  кто  присутствует  сейчас на макумбе отца Анселмо,  устроенной в
честь  Иеманжи.  Уже  несколько  месяцев  назад  началось   посвящение
молоденьких  негритянок,  "дочерей  всех  святых".  Сначала  велели им
совершить омовение со  священными  травами,  потом  сбрили  волосы  на
голове,  под  мышками  и  внизу живота,  чтоб божество могло свободнее
проникнуть их.  Потом началась церемония эфун -  раскрашивание  лиц  и
обритых  голов  в  кричаще-яркие  цвета.  И  тогда  приняли они в себя
Иеманжу, проникшую в их тела через голову, под мышками или между ног.
     Последний путь  богиня  избирает,  только  лишь  когда прозелитка
молода и девственна,  и делает это как бы в знак того, что избирает ее
своей рабыней и любимой служанкой, которая будет расчесывать ей волоса
и щекотать ее тело.
     После всех  этих  церемоний  обращенные  проводят долгие месяцы в
полном одиночестве,  запертые  от  людей.  Им  воспрещено  сношение  с
мужчинами,  они не видят ни улиц в движении, ни моря. Они живут только
для богини вод.  Сегодня настал их праздник, теперь они уже доподлинно
станут "дочерьми всех святых", жрицами Иеманжи. Они вертятся в пляске,
бешено раскачиваясь из стороны в сторону,  кажется,  что сейчас у  них
вывихнутся  все  суставы.  Они пляшут даже лучше,  чем Роза Палмейрао,
прошедшая обряд посвящения двадцать лет  назад.  Матерь  всех  святых,
старая жрица, поет песнопение в честь Иеманжи на языке наго:
                    А одэ рассэ
                    о ки Иеманжа...
     Негритянки танцуют так,  словно внезапно сошли с ума. Жрецы ога -
среди  них  и  Гума  с  Руфино  -  смешались  с  ними  в танце,  мерно
поворачивая плечи и взмахивая руками, как веслами. В разгар праздника,
уже полностью завладевшего всеми (Иеманжа уже давно среди них, пляшет,
вселясь в тело Рикардины), Руфино толкнул Гуму под локоть:
     - Гляди-ка, кто смотрит на тебя...
     Гума обводит взглядом всех,  но не догадывается,  о  ком  говорит
Руфино.
     - Да вон та, смуглая...
     - Вон та, приятная такая?
     - Не сводит с тебя глаз...
     - Да она в другую сторону смотрит...
     Плечи движутся все в том же ритме. Иеманжа приветствует Гуму, она
покровительствует  ему.  Матерь  всех  святых поет песнопения на языке
наго:
                    О ийна ара вэ
                    о ийна онарабо...
     Все кружатся в пляске, словно одержимые. Но Гума не спускает глаз
с девушки,  указанной ему другом.  Несомненно, это и есть его женщина,
та,  что посылает ему Иеманжа.  У нее гладкие волосы, такие блестящие,
что кажутся влажными, глаза прозрачные, как свежая вода, румяные губы.
Она почти так же хороша, как сама Жанаина, и молода, очень еще молода,
потому что груди ее едва проступают под  красным  ситцем  платья.  Все
кругом пляшут,  Иеманжа пляшет шибче всех,  и лишь она, незнакомая эта
девушка,  сидит одна и только глядит время от  времени  на  Гуму  всем
своим  существом,  своими  глазами  словно  из  воды,  своими влажными
длинными волосами,  своей  еще  только  расцветающей  грудью.  Иеманжа
послала  Гуме  его  женщину,  ту,  о  которой  он  просил  богиню  еще
мальчишкой,  в день,  когда приезжала мать.  И Гума ни на мгновени