свой порт.  А
может быть,  когда-нибудь придется еще написать на левой руке имя сына
Гумы  -  второго Фредерико.  Тогда будут два одинаковых имени - деда и
внука.  Но нет,  Ливия,  конечно же,  увезет  его  подальше  от  моря,
переедет  с сыном в верхний город,  к дяде с теткой.  Так что имя сына
Гумы никогда не появится  на  левой  руке  Франсиско  рядом  со  всеми
другими... Свеча медленно плывет дальше...
     Этой еще не так плохо,  думает доктор Родриго про  Ливию,  у  нее
есть  родственники,  она  будет теперь жить с ними,  помогать в лавке.
Другим хуже,  для них остается только один путь - на улицу.  Да, Ливия
заслуживала  иной участи.  Очень сильно любила она мужа,  пожертвовала
из-за этой любви возможностью сделать  лучшую  партию.  Теперь  у  нее
остался  сын,  остался бот,  уже ненужный,  ибо некому им управлять...
Теперь она ищет  тело  мужа,  неотрывно  следя  за  плывущей  по  воде
свечой... Солнце встает, заливая белым светом море.
     Свеча, кажется, не собирается остановиться никогда. Шкипер Мануэл
смотрит  на  свечу.  Гума был хороший рулевой,  единственный,  кто мог
победить шкипера Мануэла в состязании на  быстроту.  Он  тихо  говорит
Марии Кларе:
     - Хороший был малый. Храбрец...
     Все услыхали  эти слова.  Хороший был малый,  умер очень молодым.
Единственный, кто мог обогнать шкипера Мануэля. Мария Клара вспомнила:
     - Он как-то раз обогнал тебя...
     - Но в первый раз я его обогнал.  Мы были равны  с  ним,  зато  и
состязались.
     Ливия смотрит на воду.  У нее сухие глаза.  Нету  слез.  Она  уже
выплакала их все - в первый час,  как узнала. Но слезы ее высохли, она
не думает ни о чем,  не слышит ничего,  не видит никого.  Словно  люди
говорят где-то далеко-далеко, о чем-то, что ее совсем не касается. Она
смотрит на свечу,  плывущую по воде.  Все как-то затуманилось у нее  в
мозгу,  она  словно и плохо помнит,  что произошло.  Ей хочется только
увидеть Гуму в последний раз, увидеть его тело, взглянуть в его глаза,
поцеловать его губы.  Неважно,  что тело его уже изуродовано и вздуто,
неважно, что раки уже пожирают его. Неважно: Ливия хочет видеть своего
мужа,  единственного мужчину, которого любила. И внезапно она приходит
в себя  и  начинает  понимать,  что  произошло.  Начинает  понимать...
Никогда уж больше не будет лежать она рядом с ним на палубе "Крылатого
бота".  Никогда уж  больше  не  увидит,  как  курит  он  свою  трубку,
рассказывая о чем-то своим неторопливым голосом.  Останется только его
история - одна из многих,  которые  помнит  старый  Франсиско.  Ничего
больше  не останется от него.  Даже сына не останется,  ибо сын пойдет
другим путем,  подымется в верхний город,  забудет  пристань,  паруса,
море-океан,  которое так любил его отец.  Ничего не останется от Гумы.
Только история, которую старый Франсиско оставит в наследство морякам,
когда настанет наконец его черед уйти в вечное плавание с Жанаиной...
     Свеча остановилась.  Манека Безрукий бросается  в  воду.  Плывет,
ныряет.  Безрезультатно.  Но свеча неподвижна на волнах. Голова Манеки
показывается из воды:
     - Я ничего не нахожу.
     Шкипер Мануэл тоже ныряет. Ничего... Манека Безрукий вскарабкался
на палубу.  Свеча стоит на воде,  не двигаясь с места.  Мануэл плывет,
ныряет, ищет в самой глубине. Нет тела Гумы. Исчезло. Старый Франсиско
говорит с убеждением:
     - Здесь, это точно.
     Теперь ныряют  Манека и Мануэл одновременно.  Ничего...  Выплыли.
Старый Франсиско сдергивает рубаху и бросается в воду.  Он уверен, что
это здесь.
     Но и старый Франсиско ничего не нашел. Ветер пробегает по волнам,
и свеча плывет дальше. Пловцы возвращаются на палубу. Старый Франсиско
не теряет надежды:
     - Он был здесь, но теперь уже далеко.
     Ливия опустила руки.  Она знала,  что должна отыскать тело  Гумы.
Больше она ничего не знала и не хотела знать. Она должна увидеть его в
последний  раз,  проститься  с  ним.  Тогда  она  сможет  уйти  отсюда
навсегда, повернуться спиной к морю, пристани и парусам.
     Свеча плывет теперь далеко от них.  Судно старается  нагнать  ее.
Доктора  Родриго  уже охватывает нетерпение - слишком долго плывет эта
свеча.  Он не верит в подобные приметы,  насмехается над ними, но люди
рядом  с  ним полны такой веры,  такой надежды,  что он в конце концов
подпадает под их влияние и теперь тоже неотрывно следит за  свечой.  И
первый кричит:
     - Остановилась!
     - Вон там,- указывает Франсиско.
     Снова ищут,  снова ныряют - и снова безрезультатно.  Да  и  свеча
остановилась  ненадолго,  вот уж плывет дальше.  И они продолжают свой
путь - бот медленно движется за свечой.
     ...Никогда больше не обнимет он ее на палубе "Крылатого". Никогда
больше не станут они слушать вместе песни моря.  Необходимо найти тело
Гумы - для того хоть,  чтоб в последний раз плыли они вместе на палубе
своего бота.  Он умер,  спасая двоих, - это самая геройская смерть для
моряка,  такой смертью умирают излюбленные сыны Иеманжи. Он оставил по
себе красивую славу,  мало было таких храбрых и ловких капитанов,  как
он.  Но  Ливия не хочет предаваться воспоминаниям.  Ее глаза следят за
свечой,  которая все плывет, плывет, все ищет, ищет бесполезно, вместе
с людьми.  Малыш дома, верно, плачет, зовет ее и отца. Роза Палмейрао,
верно,  украдкой вытирает глаза, она ведь любила Гуму как сына. Голова
Ливии  бессильно  падает  на сложенные руки.  Доктор Родриго осторожно
касается ее волос - и снова наступает тишина.
     Шкипер Мануэл   зажигает  трубку.  Мария  Клара  обнимает  Ливию,
пытается утешить:  "Такова наша судьба". Мария Клара родилась на море,
жила  всегда у моря.  Для нее это закон,  беспощадный закон:  приходит
такой день,  когда мужчина навек остается в морских  волнах,  погибает
вместе  с затонувшим кораблем.  А женщина ищет тело мужа и ждет,  пока
вырастет сын,  чтобы увидеть и его гибель.  Но Ливия  не  родилась  на
пристани.  Она  пришла  из  города,  пришла из другой судьбы.  Длинная
дорога моря не была ее дорогой.  Она  вступила  на  эту  дорогу  из-за
любви,  потому-то и не умеет она смириться.  Она не может принять этот
закон моря как неизбежность,  подобно Марии Кларе.  Она боролась,  она
почти уж победила. Почти уж победила... Все было так близко... Рыдания
разрывают грудь Ливии.
     Старый Франсиско   опустил   голову.  Мария  Клара  сжимает  руку
Мануэла,  словно желая защитить его от грозящей и ему  смерти.  Словно
смерть витает вокруг них.  Воды моря спокойны,  для Ливии они мертвы -
стоячая вода, свинцовое море, мертвое море.
     Свеча снова   останавливается.  Вечер  опускается,  солнце  село.
Мануэл снова ныряет.  За ним - Манека  Безрукий  и  старый  Франсиско.
Подымаются на палубу.  Мокрое платье прилипло к телу.  Темнеет. Манека
говорит:
     - Может, он вернется ночью. Они всегда возвращаются ночью...
     - Вернется обязательно, - подтверждает старый Франсиско.
     Доктор Родриго  делает Ливии укол.  Она и сама - как мертвая.  На
берегу кто-то поет старую песню:
                    Он остался навеки в волнах.
     Ливия открывает глаза. Из таинства внезапно упавшей ночи долетает
до нее печальная песня:
                    Мой любимый ко мне не вернется,
                    он остался в зеленых волнах.
     Ливия слушает. Он остался в зеленых волнах... Мария Клара бережно
поддерживает  ее.  "Крылатый  бот",  уже на якоре у причала,  тихонько
покачивается на воде.  Но того,  кто управляет им,  нет - он остался в
зеленых  волнах.  Песня  заполняет  пристань,  камнем  падает на спины
людей, выпрыгивающих на берег. Ночь наступила.

НОЧЬ ДАНА ДЛЯ ЛЮБВИ

     Дома ждала  Ливию  мать  Гумы.  Она   появилась   внезапно,   без
предупреждения.  Рассказала  Ливии,  что  видела сына своего один раз,
много  лет  тому  назад.  Теперь  она  была  совсем  старая,   хромая,
полуослепшая.
     - Я живу почти что на милостыню. Знакомые помогают...
     Она не  решилась  признаться,  что работает прислугой в публичном
доме.  Старый  Франсиско  заметил,  насколько  она  постарела.   Почти
двадцать  лет  прошло  с  тех пор,  как она появилась однажды в порту,
разыскивая  сына.  Она  хотела  тогда  увезти  Гуму,  он  не  отпустил
мальчика. Если б она увезла его, было б, может, лучше. Наверняка Ливии
не пришлось бы теперь плакать,  а малыш не остался  бы  так  рано  без
отца. Но судьба есть судьба, ее не изменишь.
     Роза Палмейрао появилась в дверях комнаты и  сказала,  что  Ливии
необходимо хоть немного поесть. Мать Гумы спросила:
     - Не нашли его, нет?
     - Нет.
     - Тогда я завтра утром зайду. Мне нельзя задерживаться.
     И она ушла.  Почти слепая,  находя дорогу ощупью в темноте.  Одна
луна светила ей в пути.  Ливия прижала к груди сына и так  застыла  на
долгое  время.  Тетка  и  дядя  молча смотрели на нее.  Тетка тихонько
плакала. Роза Палмейрао молча поставила на стол ужин, к которому никто
не притронется.

     В четвертый  раз  араб Туфик заходит в дом Ливии.  Роза Палмейрао
встречает его:
     - Она уже вернулась, сеу Туфик.
     Араб входит в комнату.  Здесь предложил  он  Гуме  участвовать  в
контрабандных делах.  Здесь предложил ему смерть...  Ливия появляется.
Туфик встает ей навстречу, не зная, что сказать. Она ждет молча.
     - Он был честный и храбрый.
     Молчание. Глаза Ливии словно устремлены вдаль,  кажется,  что она
ничего не видит и не слышит. Араб продолжает:
     - Он спас мне жизнь, Антонио он тоже спас. Не знаю, как и...
     Ему так  трудно  еще и потому,  что эти слова надо произносить на
чужом языке.
     - Вам что-нибудь нужно?
     - Ничего.
     - Вот  то,  что  посылает вам сеу Мурад.  Он сказал,  что в любой
момент, когда он может быть вам полезен, вы найдете в нем друга.
     Туфик кладет  деньги  на  стол.  Мнет  шапку  в руках.  У него не
хватает духу предупредить Ливию,  чтоб никому ничего не рассказывала о
контрабандных делах. Медленно пятится к двери.
     - Доброй ночи.
     И Туфик   опрометью  выбегает  на  улицу,  чуть  не  сбив  с  ног
прохожего, чувствуя комок в горле и неудержимое желание плакать.

     В домах, где в тот день, в час обеда, включили радио, настроив на
одну из радиостанций Баии, люди услыхали, как диктор произнес:
     "Люди с пристани просят  набожных  сеньор  прочесть  "Отче  наш",
прося господа,  чтоб удалось отыскать тело моряка,  утонувшего прошлой
ночью".
     Одна молоденькая  девушка  (жених которой был лоцман) вскрикнула,
выскочила из-за стола,  заперлась у себя в  комнате  и  начала  истово
молиться.

     Родолфо пришел,  когда  все  собирались  уходить.  Он  только что
узнал,  весь день он проспал  где-то.  Он  присоединился  к  тем,  кто
отправлялся на поиски. На сей раз вышли два парусника, Манека Безрукий
вел "Крылатый бот".  С ним были Родолфо и старый Франсиско. Другие шли
на "Вечном скитальце". Парусники взяли курс на порт Санто-Антонио.
     Свеча покачивалась на воде там,  где  ее  оставили  прошлый  раз.
Парусники  пошли вместе,  рядом.  В ночь тысячи звезд свеча поплыла по
морю, ища тело погибшего.
     Все глаза  жадно  следуют  за ее движением.  Она плывет медленно,
заплывая то в одну,  то в другую сторону,  не останавливаясь. На обоих
судах паруса спущены.  Луна бледным светом ударяет в их корпуса.  Ночи
на море,  прекрасные,  как эта,  даны для любви.  В такие ночи женщин,
особенно  страшащихся  за  жизнь  своих  мужей,  ждет  большая любовь.
Сколько ночей,  подобных этой...  - Ливия, уронив голову на грудь, все
вспоминает и вспоминает,  - сколько ночей,  подобных этой, провела она
возле Гумы,  и голова любимого склонялась к ее  плечу,  и  огонек  его
трубки  смешивался  со  светом  тысячи  звезд...  Когда он возвращался
штормовой ночью,  бывшей всегда для Ливии ночью страдания,  они вместе
шли на палубу своего судна и обнимали друг друга под дождем, при свете
молний.  И страсть и нежность мешались со  страхом  и  со  страданием.
Откуда это страдание?  Из уверенности,  твердой уверенности в том, что
он не вернется после какой-нибудь  бури.  Эта  уверенность  делала  ее
любовь  такой  стремительной,  порывистой.  Он  погибнет  в море,  она
уверена была в этом.  Поэтому каждый раз она обнимала и  целовала  его
так,  словно это последний раз.  Штормовые ночи, ночи смерти, были для
них ночами любви.  Ночи,  когда стоны любви летели над  морем-океаном,
как вызов...  Они особенно страстно любили друг друга в бурю.  В ночи,
черные от грозовых туч,  в ночи,  лишенные звезд,  когда луна покидает
осиротелое небо,  они обнимали друг друга на палубе, и любовь их имела
вкус разлуки и гибели.  В такие ночи,  когда ветер властвует надо всем
вокруг,  когда  норд-ост  или  свирепый  южный  дико  воют  над морем,
потрясая сердца жен моряков, в такие ночи они прощались друг с другом,
словно уж и не суждено им встретиться вновь.  Даже в первый раз, когда
они были еще не венчаны,  они обнимали друг друга  так,  словно  через
несколько  дней  должно  им  было  расстаться навеки.  Было то на реке
Парагуасу, близко от тех мест, где появлялся конь-призрак...
     Снова ныряет  Мануэл,  Манека  Безрукий  снова бросается в воду с
борта "Крылатого".  Свеча  остановилась.  Родолфо  сдергивает  с  себя
пиджак,  он сейчас тоже бросится в море.  И вот уже трое пловцов рядом
разрезают  воду,  зеленоватую  в  эти  ночные  часы.   Мануэл   первый
показывается на поверхности:
     - Он не вернулся еще.
     Если он  вернется  сегодня ночью,  думает Ливия,  они снова нежно
обнимут друг друга,  ведь ночь так хороша,  вся пронизана звездами,  а
луна так щедро льет свой желтый свет. Такие ночи он любил проводить на
палубе,  куря свою трубку.  Она лежала,  раскинув руки, на досках, они
вместе  слушали  песню,  доносившуюся  бог  весть  откуда.  С  другого
парусника, с чьей-нибудь лодки, со старого форта, кто знает? Потом она
подходила  к  нему  и  прятала  голову на его широкой,  крепкой груди.
Слушала его рассказы о последних рейсах,  его планы на будущее - и оба
тянулись друг к другу робко,  как в первый раз. Долго глядели на море,
соглашаясь с песней,  что море - ласковый друг и  что  ночь  дана  для
любви.  И тела их сливались в одно без борьбы и криков, тихо. Глубокий
голос негра,  поющего вечную песню моря, голос, полный чувства, полный
тоски,  веял над ними.  Так бывало в ночи,  подобные этой...  Но он не
вернется,  он отправился в последнее  плавание,  предназначенное  лишь
морякам-героям - в плавание к землям Айока. "Остался навеки в волнах",
- поется в песне. Судьба людей моря вся расписана в песнях.
     Доктор Родриго   курит  сигарету  за  сигаретой.  Трубка  старого
Франсиско погасла. Он просит огня:
     - Дадите мне огня, доктор?
     В трюме  "Крылатого  бота"  шкипер  Мануэл  и  Манека   Безрукий,
насквозь  промокшие,  разговаривают  с  Родолфо.  Он  отходит от них и
перепрыгивает на палубу "Вечного скитальца".  Ему хочется быть поближе
к Ливии. Тихо приблизясь, он проводит по ее лицу рукой, на которой еще
не высохла морская вода.
     - Что ж теперь будет, Ливия?
     Она смотрит на брата, не понимая. Она еще не до конца поняла, что
все переменилось.
     - Ты переедешь к дяде с теткой, да? Знаешь, Мануэл и Манека хотят
взять  напрокат твой бот,  даже купить,  если ты согласишься продать в
рассрочку. Это лучший выход для тебя.
     Ливия поворачивает  голову,  смотрит  на "Крылатый бот".  Хорошее
судно,  одно из самых быстрых  в  порту.  Лучше  не  сыщешь.  С  какой
гордостью Гума всегда говорил это:  "Лучше не сыщешь!.." Он любил свой
бот,  он купил его для сына, он умер, чтоб сохранить его. А теперь она
его продаст,  отдаст другому человеку все,  что осталось на море от ее
Гумы... Это все равно что продать свое тело, отдаться другому мужчине.
     - Я должна подумать.
     Роза Палмейрао сегодня вечером говорила,  что  судьба  у  каждого
своя  и  ее  нельзя  изменить...  Ливия  запомнила  эти слова.  Нельзя
изменить... Ливия повернулась к брату:
     - У Мануэла большой груз?
     - Ко дну тянет...
     - Спроси его потом, не может ли он передать часть мне.
     - А кто поведет судно?
     - Я.
     - Ты?!
     Родолфо не понимает ее. Да и кто ее поймет? Один старый Франсиско
понял все.  И его охватывает яростная досада на свою старость.  Если б
не проклятая старость,  встал бы он сейчас за руль и...  Ливия смотрит
на "Крылатого" и чувствует глубокую нежность к нему.  Продать его было
бы все равно что продать свое тело. И бот и тело ее принадлежали Гуме,
нельзя их продавать.

     Свеча остановилась впереди парусников.  Родолфо нырнул, Франсиско
последовал  его  примеру - старику тоже хочется быть полезным.  Доктор
Родриго смотрит на Ливию, не сводящую глаз с пловцов. Есть еще многое,
чего доктор Родриго не понимает.  Но он понимает,  что решимость Ливии
не идти на улицу,  не продавать себя,  а связать свою судьбу с тяжелым
промыслом моряка - это тоже часть того чуда, какого ждет дона Дулсе. И
чудо это начинает свершаться...
     Внезапно послышался далекий гудок корабля. Мануэл промолвил:
     - Просят помощи.
     Ночь, однако,  была  спокойна  и  светла.  А гудки и сигналы SOS,
посылаемые заблудившимся кораблем,  слышались все чаще  и  явственней.
Заблудившийся  корабль...  Заблудился,  как  тело  Гумы,  которое люди
разыскивают в море по слабому  огоньку  свечи.  Корабль,  сбившийся  с
пути,  не умеющий отыскать свой порт...  Все глаза поворачиваются в ту
сторону,  откуда,  как кажется,  слышатся гудки. Протяжные, печальные,
словно  незнакомый  корабль  посылает в лунную ночь скорбные жалобы на
свою судьбу.
     Те, кто  искал  тело  Гумы,  подымаются  на  палубу.  Свеча снова
поплыла  вперед.  Доктор  Родриго  кусает  потухшую  сигарету.  Буксир
проходит  вдалеке  -  на помощь кораблю.  Шкипер Мануэл делится своими
сомнениями с доктором: "Ума не приложу..."
     Мария Клара растянулась в уголке на палубе.  Для нее тоже все это
очень тяжело.  Она вспоминает ночь,  когда погиб  Жакес.  Она  плакала
тогда,  обнявшись с Ливией, они были как две сестры. Когда придет день
и для ее мужа?  Когда и его тело  станут  так  вот  искать  в  мертвом
море?.. Свет буксира исчезает вдалеке.
     Родолфо оборачивается к Ливии:
     - Он спрашивает,  не возьмешь ли ты рейс в Итапарику на завтра, с
утра. У него там много груза...
     - Согласна.
     Парусники качаются на тихой воде почти без волн.
     В полночь  свеча  вдруг  поплыла  быстрее  и  ушла далеко-далеко.
Парусники спешили за  ней.  Снова  бросились  в  воду  Мануэл,  старый
Франсиско  и  Родолфо.  Манека Безрукий был наготове,  чтоб помочь им,
если найдут тело. И подумал, что Гума, наверно, уж весь вздулся, полон
шевелящихся раков,  неузнаваем. Он провел рукой по лицу, чтоб отогнать
видение...
     В этом месте волны были выше.  Снова, в последний раз, послышался
гудок корабля.  Но теперь он гудел по-другому,  словно с  надеждой,  -
заметили, видно, буксир... Пловцы снова поднялись на палубу, ничего не
найдя.  Свеча вдруг принялась описывать круги вокруг обоих парусников.
Ливия опустила голову на руки.  Желание видеть Гуму, ощущать его тело,
чувствовать соленый вкус моря на его губах,  слышать его голос целиком
завладело  ею.  Вся во власти этого желания,  сейчас только поняла она
окончательно, что никогда уж больше его не будет, никогда уж больше не
будет  тех  дней  и  тех ночей...  И слезы потекли обильным потоком...
Мария Клара,  бросившаяся  утешать,  тоже  заплакала,  уверенная,  что
когда-нибудь и ее настигнет такое же горе...
     Свеча быстро кружится по воде, быстрая волна сваливает ее, блюдце
опрокидывается и тонет. Старый Франсиско замечает:
     - Незачем искать  больше.  Он  не  появится  больше.  Если  свеча
перевернулась...
     Спускают паруса.  Ливия уронила голову на грудь. Ветер, пролетая,
шевелит   ей  волосы.  Она  смешала  свои  слезы  с  водой  моря,  она
безраздельно принадлежит теперь морю,  ибо там - Гума.  И ч