, служащую доктору приемной, Толстая женщина
стоя слушает жалобы матери чахоточного мальчика, которого та держит за
руку.  Мальчик худенький, кожа да кости, все время кашляет, и кашель у
него такой сильный,  что вызывает слезы на глаза. Молоденькая девушка,
сидящая в углу, с ужасом смотрит на него и закрывает рот платком. Мать
мальчика рассказывает:
     - Иной раз думаю,  прости меня господи, - и она бьет себя ладонью
по  губам,  -  что  лучше  б  было,  коли  бог забрал бы его к себе...
Страданье-то какое...  Для всех нас страданье.  Всю-то  ночь  кашляет,
кашляет,  конца не видно...  Какая ж ему,  бедняжечке, радость в жизни
дана,  раз он и играть-то с другими детьми не может?  Иной раз  думаю:
помоги  нам  господи,  возьми его от нас...  - Она проводит рукавом по
глазам и плотней застегивает курточку на  малыше,  который  кашляет  и
кажется далеким, далеким от всего, что происходит.
     Толстая женщина  сочувственно  кивает  головой.  Девушка  в  углу
спрашивает:
     - Когда же он заболел?
     - Да  вот  простудился,  потом  все  хуже  и  хуже,  так и впал в
чахотку...
     Толстая женщина советует:
     - А вы не хотите свести его к отцу Анселмо? Говорят...
     - Да уж водила... Не помогает... Доктор Родриго уж так заботится,
ровно отец родной...
     - Иеманжа хочет взять его к себе, - заключает толстая женщина.
     Гума спрашивает:
     - Доктор Родриго скоро освободится, Франсиска?
     - Не знаю,  Гума.  Там у него Тибурсио,  он ранен в ногу...  А вы
что, больны?
     - Нет. У меня дело к нему...
     Мальчик снова принялся кашлять. Толстая женщина обращается теперь
к Гуме:
     - Вы ведь знаете Мариану, да? Жену Зе Педриньо?
     - А-а, знаю.
     - Так  у  нее  тоже  была чахотка.  Высохла,  как треска сушеная.
Харкала кровью так,  что казалось,  вот-вот сердце выхаркает. Так вот,
отец Анселмо дал питье, все как рукой сняло.
     - А моему Мундиньо не помогло.  Отец Анселмо даже сам посоветовал
обратиться  к  доктору  Родриго.  Доктор  сделал все,  что только мог.
Видно, нет надежды...
     Дверь комнаты,  служащей кабинетом,  отворилась,  Тибурсио вышел,
прихрамывая.  Доктор  показался  на  пороге  в  белом  халате.  Худое,
костистое лицо его было серьезно. Поздоровался с Гумой:
     - Заболел, Гума?
     - Мне нужно поговорить с вами, доктор. Дело очень срочное.
     - Войдите. - Он обернулся к женщинам: - Подождите немного.
     Через несколько  минут  оба  вышли  из  кабинета,  Родриго  уже в
пиджаке, с чемоданчиком в руках. Он предупредил женщин:
     - Зайдите через два часа. Срочный случай. - У двери он обернулся:
- Не забудьте дать мальчику лекарство, дона Франсиска. Перед едой...
     Они уже шагали по набережной, когда Родриго попросил:
     - Теперь расскажите мне, что произошло.
     Гума рассказал. Доктору все можно было сказать, он свой, как если
б сам был моряком. Гума рассказал о схватке, о смерти Риты, о том, как
был ранен Траира.
     - Курсант умер. А Траира совсем плох, бедный...
     Они зашлепали по грязи причала,  прыгнули на палубу шхуны Жакеса.
Доктор Родриго соскочил в трюм.  Траира бредил и звал дочерей - Марта,
Маргарита,  Ракел.  И  все  узнавали  теперь,  что Марта уже взрослая-
восемнадцать лет,  красавица, что Маргарита любит бегать по прибрежным
камешкам  и плескаться в реке,  у нее длинные волосы и,  хоть ей всего
четырнадцать,  на нее уже заглядываются...  Но больше  всего  тосковал
Траира по Ракел,  которой нет еще трех,  и говорить толком не умеет, и
такие чудные выдумывает слова...
     Жакес сказал:
     - Он забывается уж...
     Марта, Маргарита,   Ракел...  Он  звал  их  и  звал,  непрерывно,
настойчиво.  Марта хорошо шила и даже начала вышивать приданое - жених
может появиться каждый день...  Маргарита бегала по камешкам, каталась
по  песку,  плавала  как  рыба...  Ракел  болтала  что-то   невнятное,
рассказывала о чем-то старой кукле, которая одна ее понимала. Ракел он
звал чаще других,  это о ней,  Ракел,  больше всего болела  его  душа.
Ракел  разговаривала  со  старой куклой,  говорила ей,  что забросит в
угол,  что  папа  обещал  привезти  новую  с  золотыми  волосами...  И
умирающий  отец  все звал Ракел,  звал Марту,  Маргариту,  звал и свою
старуху,  что ждет его и, наверно, нажарила для него рыбы к ужину, как
всегда.
     Родриго осмотрел рану,  умирающий уже никого и ничего не  слышал,
не  замечал  ничьего присутствия.  Он видел только трех своих девочек,
пляшущих вокруг него,  радостно прыгающих рядом,  весело смеющихся,  -
Марта, Маргарита, Ракел. Новая кукла была на руках у Ракел, та, что он
привез ей из этого путешествия.  Он теперь плывет на корабле,  похожем
на  тучу,  а  Марта,  Маргарита  и  Ракел пляшут на пристани,  пляшут,
взявшись  за  руки,  как  в  те  счастливые  дни,  когда  он,  Траира,
возвращался из долгих странствий и бросал на стол привезенные подарки.
Марта одета в подвенечное платье,  Маргарита прыгает по камешкам,  что
собрала на берегу реки, Ракел прижимает к груди новую куклу...
     - Придется оперировать.
     - Что вы сказали, доктор?
     - Надо извлечь пулю...  Да и то вряд ли... Придется доставить его
ко мне домой. У него есть семья, так я понял?
     Траира звал:
     - Марта, Маргарита, Ракел...
     - А как мы его доставим? - спросил Жакес.
     В конце концов решили: в подвесной койке. Сначала направили судно
к пустынному берегу гавани.  Положили Траиру  на  койку-сеть,  продели
шест  и  понесли  на  плечах.  Дома  у Родриго инструменты всегда были
наготове,  и операция была начата сразу же.  Гума и Жакес  помогали  и
видели кровавый разрез, вынутую пулю, вновь зашитую рану. Это походило
на то,  как чистят рыбу.  Теперь Траира  спал,  не  говорил  больше  о
дочерях, не звал их.
     - Он поправится, доктор?
     - Боюсь,  что  он  не выдержит,  Гума.  Слишком поздно.  - Доктор
Родриго мыл руки.
     Гума и  Жакес  стояли и смотрели на товарища.  Бледно-серое лицо,
бритая голова,  огромное тело, забинтованный живот... Казалось, он уже
ушел от них, уже не принадлежит этому миру. Гума промолвил:
     - У него есть семья. Жена и три дочери. Моряк не должен жениться.
     Жакес повесил голову:  он собирался жениться через месяц.  Доктор
Родриго спросил:
     - А где находится его семья?
     - Он проживал в Санто-Амаро... Где-то в тех местах...
     - Надо сообщить...
     - Наверно, уже знают... У плохих вестей ноги длинные...
     - Полиция, наверно, там уже была.
     Дон Родриго сказал:
     - Идите по своим делам, я позабочусь о нем.
     Они вышли.  Гума в дверях обернулся и взглянул  на  лежащего  без
сознания  и тяжко дышащего человека.  Доктор Родриго,  оставшись один,
обратил свой взгляд на  море  за  окном.  Тяжела  жизнь  моряка.  Гума
говорит,  что  моряк  не  должен жениться.  Обязательно настанет день,
когда семья будет обречена на нищету,  обязательно  придется  голодать
каким-нибудь Мартам, Маргаритам и Ракелам... А дона Дулсе ждет чуда...
Родриго хотел было вернуться к своей поэме о море,  но умирающий рядом
человек,  казалось,  восставал  против  всей этой описательной лирики,
посвященной морю.  И в первый раз в жизни Родриго  подумал,  что  если
писать  поэму  о  море,  то  надо,  чтоб  это  была  поэма  о  нищей и
страдальческой жизни моряков.
     Потом пришла  смерть - спокойная.  Траира уже не плыл на корабле.
Доктор позвал Гуму и Жакеса.  Траира увидел  три  тени  вокруг  своего
ложа.  Он уже не стонал. Он вытянул руку, прощаясь, но не с доктором и
двумя друзьями  прощался  он.  Он  видел  трех  дочерей  вокруг  своей
постели, трех дочерей, что будили его, ибо солнце высоко стояло в небе
(солнце и впрямь залило комнату) и пора было  вставать  и  выходить  в
море  на  своей  лодке.  Он  протянул руку,  ласково улыбнулся (доктор
Родриго  ломал  руки,  стоя  в  изголовье),  прошептал  имена:  Марта,
Маргарита, Ракел, повторил: Ракел - и уплыл на своей лодке...

ГРАФЫ, МАРКИЗЫ, ВИКОНТЫ И СКОРПИОН

     Городок Санто-Амаро,  где  Гума  недавно пристал со своим шлюпом,
был родиной многих знатных людей империи,  графов, маркизов, виконтов,
но,  что важнее, был родиной Скорпиона. Именно по этой причине и не по
какой  другой  -  не  потому  что  славился  своим  сахаром   графами,
маркизами,  виконтами  и  водкой,  - Санто-Амаро был одним из городов,
особенно любимых моряками.  Здесь родился знаменитый Скорпион,  ступал
по этим улицам,  здесь пролилась его кровь,  здесь он орудовал ножом и
пистолетом,  побеждал в атлетических играх капоэйры,  пел свои  самбы.
Близехонько отсюда,  в Маракангалья,  его разрезали на куски, и в небе
над этой местностью горит его звезда,  большая и светлая,  почти такая
же  большая,  как  звезда  знаменитого храбреца и разбойника Лукаса да
Фейра. Он превратился в звезду, ибо это - удел храбрых.
     Санто-Амаро -  родина  храброго негра по прозвищу Скорпион...  Об
этом думает сейчас Гума,  лежа на юте своего судна.  Еще недавно мысли
Гумы были направлены совсем в другую сторону.  В тот день,  когда умер
Траира,  он собирался вечером к Ливии и только о ней были его думы. Но
сейчас ему вновь и вновь беспокойно приходят на память и слова старого
Франсиско, и песня, что так часто слышится над морем ("Несчастлива та,
что  станет  женой моряка..."),  и смерть Траиры,  оставившая сиротами
трех девочек. Моряк должен быть свободен, говорит старый Франсиско. Об
этом в песне поется,  и печальные происшествия, случающиеся чуть ли не
ежедневно,  подтверждают это.  Моряк должен быть  свободен...  Не  для
любви,  не  для  вольной  жизни - для смерти,  для свадьбы с Иеманжой,
хозяйкой моря.  Ибо для смерти живут они  все,  такой  близкой,  такой
знакомой,  что  ее  уж и не ждут,  что о ней уж и не думают.  Моряк не
имеет права приносить в жертву любимую женщину.  И не в том дело,  что
жизнь его бедна,  дом нищ,  ужин из жареной рыбы скуден и карман пуст.
Это вынесет любая, здесь все женщины к этому привыкли, ибо одни из них
родились  тут  же,  в  порту,  а  другие  -  дочери  пришлых  рабочих,
поденщиков, таких же бедняков. К бедности-то они все привыкли, а часто
и  к  чему-нибудь  похуже  бедности.  Но  не могут же они привыкнуть к
внезапно врывающейся в дом смерти, к тому, что вот вдруг и осталась ты
одна  -  без мужа,  без опоры,  без крова и без пищи,  дабы быть потом
проглоченной фабрикой или, еще хуже, - улицей, если ты молода и хороша
собой.  Гума  приходит  в  ужас  при мысли,  что подобная судьба может
постичь Ливию,  самую красивую из женщин побережья,  что она вынуждена
будет отдаваться другим мужчинам,  зазывая их из окна для того,  чтобы
прокормить сына,  который в один прекрасный день тоже станет моряком и
сделает  несчастной  другую женщину.  Из-за решетчатого окна (словно в
тюрьме для осужденных пожизненно) мелькнет на миг ее лицо,  все то же,
что  сейчас,  без  тайны  и страдания,  и она взмахнет рукой,  зазывая
проходящего мимо мужчину.  А сын ее, сын Гумы, сын моря, будет спрятан
от чужих глаз,  чтоб не слышно было,  как он плачет о своей матери.  И
она раскроет первому встречному  тайну  своего  тела,  чтоб  накормить
сына,  который  когда-нибудь тоже покинет жену свою внезапно и навеки,
уплыв с Иеманжой к землям Айока,  исконным землям  всех  моряков,  где
обитает единственная, кем можно обладать без опаски, - Жанаина, богиня
с пятью именами,  мать и супруга в одно и  то  же  время,  чем  она  и
таинственна,  чем  она и страшна.  Никто не припомнит,  чтоб хоть один
моряк,  имеющий семью и детей,  дожил до старости,  ежедневно уходя  в
море  на  своей  лодке  или  шхуне.  Иеманжа  ревнива,  и  в гневе она
оборачивается богиней бурь Инае и насылает дикие вихри и черные  тучи.
Бесполезно  тогда слать ей подарки,  предлагать девушек для услуг,  ей
нужны мужчины - ее сыны и мужья вместе.
     Вот по   этой-то  причине,  не  желая,  чтоб  судьба  Ливии  была
несчастной,  и уехал Гума в ту ночь  в  Санто-Амаро  с  намереньем  на
обратном пути забрать груз ящиков с вином.  Он попросту бежал, чтоб не
пойти с Родолфо к Ливии,  не видеть ее чистых глаз,  не желать ее  еще
больше.  Потому  он  лежит сейчас на палубе своего судна,  стоящего на
причале в Санто-Амаро,  городе графов,  виконтов  и  маркизов,  городе
Скорпиона.
     Слышите, моряки и докеры всех морей и портов,  - Скорпион родился
здесь...  Гума  смотрит  на  небо,  где он горит звездой.  Если светит
полная луна,  то глаза человека,  смотрящего в небо, обращаются сперва
на луну,  а потом ищут звезду Скорпиона, самого храброго негра на всем
побережье.  Небо освещено душами храбрых,  что зажглись звездами после
их  смерти,  -  Зумби дос Палмарес,  вождь восставших рабов,  Лукас да
Фейра,  отчаянный искатель приключений,  за  ними  -  другие,  другие.
Скорпион...  Там,  между  луной  и Лукасом да Фейра,  есть место,  где
заблестит после смерти разбойник  Виргулино  Феррейра  Лампиан,  гроза
богачей, только это случится еще не скоро...
     Но никто из них не был сыном моря,  никто  не  мчался  на  легком
паруснике  под морским ветром.  Один только Скорпион.  Он был истинный
сын моря,  умел управлять рулем, ловко причалить лодку к берегу, плыть
на  всех  парусах  под  звуки  музыки.  Потому  он так и любим на всех
пристанях.  И это именно здесь,  в Санто-Амаро,  - слышите,  моряки со
всего света,  грузчики,  докеры,  лодочники, слышите, доктор Родриго и
учительница дона Дулсе,  слышите все, кто трудится окрест на воде и на
суше? - именно здесь он родился. А близехонько отсюда, в Маракангалье,
изрубили его на куски,  но - заметьте это себе,  моряки со всех концов
света,  -  убили  его  изменой,  во  время сна,  когда он мирно спал в
подвесной койке, которая, покачиваясь, как на воде, более чем что-либо
иное напоминает на суше о лодках, шлюпках и шхунах.
     Так что он родился здесь.  На баиянском побережье родилось  много
храбрых моряков.  В Баие,  столице штата,  городе семи ворот,  родятся
самые красивые женщины побережья.  Ливия тоже там  родилась.  Если  бы
повстречалась  она  Скорпиону,  - думает Гума,  затягиваясь трубкой на
палубе своего судна, - он обязательно увлекся бы ею и из-за нее пырнул
бы ножом троих, а то - четверых. Храбрый был моряк. А на побережье нет
женщины красивей Ливии,  той,  что пришла на праздник Иеманжи,  только
чтоб  увидеть Гуму,  ибо Гума тоже храбрый,  он не раз уже подвергался
опасности и намерен когда-нибудь  отправиться  на  большом  корабле  в
чужие края - искать приключений. Он любит Ливию, он так долго ждал ее,
и она любит его,  в чем  и  призналась  тогда,  на  празднике,  чистым
взглядом своих глаз,  без тайны и без обмана.  А кроме того, Гума ведь
обещал Розе Палмейрао,  что у них с Ливией будет сын и Роза  вернется,
чтоб  воспитывать  его,  играть  с ним,  забыть о своей прежней жизни,
полной скандалов,  драк,  насилья и смерти...  Известно,  правда,  что
Скорпион не был женат. Но ведь он не знал Ливии, его уж не было, когда
она родилась.  Из-за такой женщины, как Ливия, любой моряк обо всем на
свете  забудет,  забудет  и о том,  что когда-нибудь может оставить ее
одну в нищете,  с сыном или с тремя дочерьми,  как у Траиры,  - Марта,
Маргарита,  Ракел.
     Гума даже не слышит  музыки,  доносящейся  с  пристани.  Он  лишь
чувствует ее,  она проникает в его мысли, и это та самая старая песня,
в которой говорится,  что ночь создана для любви.  Ночи  Скорпиона  не
всегда  бывали  отданы  любви.  Много  раз  были  они  полны  схваток,
преступлений.  А иной раз служили пособницами бегства, как случилось в
ту ночь,  когда, сразив четверых солдат, он углубился в рощу, раненный
двумя пулями в подбородок и одной - в руку.  Ночь та была темна, и его
преследовали  долго,  окружили рощу,  он бросился в воду и,  раненный,
плыл,  не останавливаясь, как и положено моряку, покуда какая-то лодка
не подобрала его и не отвезла к негритянскому жрецу на исцеление...  И
все же и у Скорпиона  бывали  ночи  любви.  Ночами,  полными  луной  и
музыкой, когда вода в реке голубая, он предавался любви, обнимая Марию
Жозе,  или Жозефу да Фонте,  или Алипию,  или другую женщину,  которую
только что встретил.  Но никогда не было у него единственной, той, что
связана с ним судьбою, что будет влачить свою жизнь в нищете, когда он
погибнет.  Многие женщины оплакивали его, да и не только женщины - все
побережье его оплакивало,  а похороны его были пышней,  чем  у  любого
маркиза, барона или графа родом из Санто-Амаро. Оплакивали потому, что
он был добр,  щедр к бедным,  всегда готов отстоять  с  ножом  в  руке
исконные права моряков.  Но ни одна из женщин не плакала по нем, забыв
о его храбрости, доброте, подвигах, - просто как о близком человеке, о
своей опоре,  своем счастье. Правду говорят старые люди и старые песни
- моряк не должен жениться...  Гума беспокойно ворочается  на  досках.
Ночь  дана для любви,  но для любви-приключения,  любви случайной,  на
прибрежном песке,  на берегу реки, у стены опустевшего рынка, с первой
встречной.
     Ночь дана для любви,  поет какой-то негр  у  берега  Санто-Амаро.
Другая  песня  (история  баиянского побережья вся переложена в стихи -
АВС,  самбы,  песни, эмболады) уверяет, что у жены моряка одна судьба:
ждать на берегу,  не покажется ли вдалеке парус,  ждать в бурные ночи,
не выбросит ли море мертвое тело. Скорпион так и не женился, он был не
только моряк,  но еще и жагунсо, наемный стрелок, и, кроме весел, было
у него ружье,  а кроме обычного ножа,  какой носит  за  поясом  каждый
моряк   этих  мест,  был  у  него  еще  и  кинжал.  А  вспомнить  Розу
Палмейрао?..  Хоть и женщина,  а стоит двоих мужчин,  -  и  тоже  ведь
никогда так и не было у нее семьи, сына. Жакес, намеревавшийся сыграть
в этом месяце свадьбу с Жудит, молоденькой мулаткой, сиротой без отца,
стал  после  смерти  Траиры  сомневаться:  стоит  ли?  Он  тоже спасся
бегством - уплыл в Кашоэйру,  чтобы так же,  как и сейчас Гума, лежать
на юте своего судна, курить трубку, слушать музыку и думать... У Ливии
такие чистые глаза,  словно она  не  ждет  от  жизни  ничего  плохого.
Связать  ее  жизнь  с  судьбой  моряка - значит сделать ее несчастной,
правильно поется в песне.  Гума охвачен гневной досадой,  ему  хочется
кричать,  броситься в воду - "так сладко в море умереть...", - затеять
драку на ножах, один против десяти, как Скорпион.
     Звезда Скорпиона мерцает на небе,  словно подмигивая. Она большая
и светлая.  Женщины уверяют,  что он наблюдает  все  злые  дела  людей
(графов,  маркизов,  виконтов  и  баронов)  Санто-Амаро  и  видит  все
несправедливости,  каким  подвергаются  моряки.  Придет  день,  и   он
вернется на землю, чтоб отомстить за них.
     Он вернется  в  ином  обличье,  никто  не  догадается,  что   это
Скорпион.  Его звезда исчезнет с небес и засияет на земле. Быть может,
это и есть чудо,  которого ждет  дона  Дулсе,  тот  заветный  день,  о
котором говорит в своих стихах доктор Родриго.  Быть может, с того дня
моряки смогут спокойно жениться,  лучше обеспечивать своих жен и  быть
уверенными,  что  те  не  умрут от голода после смерти мужа и не будут
вынуждены идти на улицу.  Когда настанет такой день? Гума вопрошает об
этом луну и звезды.
     Скорпион был храбрец,  захватить его удалось лишь изменой, и тело
его  изрубили  на  мелкие  куски,  которые пришлось потом собирать для
погребения. Он боролся против графов, маркизов и виконтов, которые все
были  владельцами  плантаций,  зеленых  полей  сахарного  тростника  и
устанавливали тарифные таблицы для фрахта парусников и лодок. Он делал
набеги  на  плантации,  уносил хоть немного из того,  что принадлежало
всем этим богачам,  и  распределял  потом  среди  вдов  и  сирот,  чьи
кормильцы погибли в море. Бароны, виконты, маркизы и графы произносили
речи в  парламенте,  беседовали  запросто  с  самим  доном  Педро  II,
императором бразильским, пили дорогие вина, насиловали девушек-рабынь,
пороли негров,  обращались с моряками  и  лодоч