истократии, поклонник Е.И.Пугачева, противник участия России в Первой
мировой войне,  пророк, остро  чувствующий  приближение революции  и  гибель
царской  семьи. Вторая  линия --  это попытка показать разложение, моральную
деградацию высшего правящего слоя России,  включая и последнего императора с
его  странными  сексуальными   интересами  и   физическими  недостатками.  В
"дневнике"  достается  едва  ли  не  всем из  реального  делового  окружения
Вырубовой.  Здесь   фигурируют  "барбос"   И.Г.Щегловитов,  "клоп   поганый"
Марков-второй,  "нахал"  В.М.Пуришкевич,  "рухлядь  проклятая"  Б.В.Штюрмер,
"старый  барбос" В.А.Сухомлинов  и т.д.  Третья линия связана со все большим
усилением  недовольства развалом  страны и  войной  со  стороны  крестьян  и
солдат,  тревожные  записи  о настроениях и  поступках которых не сходят  со
страниц "дневника".
     Критика Сергеевым подлинности  "дневника"  Вырубовой была  безупречна и
убедительна  и в источниковедческом, и  в историческом, и в археографическом
отношениях.   Доказав   с   научных   позиций   фальсифицированный  характер
"дневника", критик тем не менее в  заключении сформулировал  еще один вывод:
"Опубликование  этой литературной  подделки под  видом подлинного  документа
заслуживает самого строгого осуждения не потому  только, что "дневник" может
посеять  заблуждения  научного  характера,  а потому,  что пользование  этой
фальшивкой компрометирует нас в борьбе  с уцелевшими сподвижниками Вырубовой
и  защищаемым  ими  строем. Следовательно,  значение разобранной нами  здесь
публикации выходит  за  рамки  литературного явления, становясь  уже  фактом
политического порядка"[71].
     Таким образом, последнее заключение Сергеева переносило факт публикации
"дневника"  из сферы научных споров в сферу  политики. Наиболее отчетливо  и
сурово подобная позиция была выражена в интервью Б.М.Волина газете "Вечерняя
Москва". Тот  прямо заявил,  что,  "поскольку этот "дневник" получил большое
распространение  и у нас, и -- что особенно важно отметить -- за границей, я
полагаю,  что  опубликование подобного  "документа"  заслуживает  не  только
решительного  общественного  порицания, но и  серьезного  преследования. Нам
приходилось  вести  упорную борьбу  с  разными  антисоветскими  фальшивками,
которые часто появляются на страницах европейской прессы; при таких условиях
всякое появление  фальшивых документов  на  страницах советской печати может
только дискредитировать эту борьбу.
     Я  полагаю, что  если  подложность "дневника"  доказана,  то  в  первую
очередь  его составители, а затем  и издатели должны быть не только осуждены
советским   общественным   мнением,    но   и   понести   кару   в   порядке
судебном"[72].
     Эти "ученые"  рекомендации, высказанные всего за  несколько  месяцев до
начала так называемого "академического дела", на первом этапе которого очень
важную роль играли архивные документы, связанные с династией  Романовых,  не
были оставлены без внимания. Уже, очевидно,  после появления рецензии Горина
в  газете  "Правда" тогдашний  временно  исполняющий обязанности заведующего
отделом  печати  ЦК  ВКП(б)  Н.И.Смирнов  по  факту  публикации   "дневника"
Вырубовой   и  вообще  издания   журнала   "Минувшие   дни"  подготовил  для
Секретариата ЦК любопытную докладную записку.  Из нее  становится  известно,
что после  выхода  первого  номера  "Минувших дней" отдел  печати ЦК  ВКП(б)
"категорически  запретил выход  дальнейших выпусков. Несмотря на  это, вышел
второй  (январский)  выпуск, с продолжением "дневника" Вырубовой и с тем  же
бульварно-развлекательным уклоном всего материала, печатающегося в журнале".
Пролетарскому   читателю,   продолжал  Смирнов,  нужен   подлинный  массовый
исторический   журнал,  который   бы  мог  культурно   просвещать  массы   и
одновременно  способствовать "переделке всей исторической науки,  проводимой
сейчас марксистской  мыслью".  С этой точки зрения  журнал "Минувшие дни" не
соответствует современным требованиям и должен быть закрыт.
     К  записке был приложен секретный проект постановления Секретариата ЦК,
предлагавший   закрыть  журнал  и   указать  Северо-Западному  бюро  ЦК   на
недопустимость    издания   такого    журнала    без   согласования   с   ЦК
ВКП(б)[73].
     Однако  рассмотрение проекта дважды (27 апреля и 4 мая) на Секретариате
ЦК  по  неустановленным  причинам откладывалось,  причем  4  мая Секретариат
предложил рассмотреть вопрос на Оргбюро ЦК. 7 мая Оргбюро рассмотрело вопрос
и по просьбе заведующего агитационно-пропагандистским отделом вновь передало
его  на  рассмотрение Секретариата. Видимо, к заседанию  Секретариата тот же
Смирнов  подготовил  уже  более  развернутую записку. "Центральное  место --
говорилось в  ней,  --  в  журнале  занимает  широко  рекламируемый "Дневник
Вырубовой". Большому сомнению подвергается подлинность  этого  дневника, как
это  видно  из рецензии  П.Горина  в  "Правде".  Вопрос о  подлинности этого
дневника  исследуется соответствующей экспертизой".  Однако далее из записки
видно,  что  как раз  не  возможный  фальсифицированный  характер  документа
беспокоил  аппарат  ЦК.  "Важно отметить, --  подчеркивал Смирнов,  --  что,
независимо  от  подлинности  или  подложности  дневника, последний  является
чрезвычайно вульгарным документом.  Вся  суть этого  дневника заключается  в
смаковании различных пикантностей придворной жизни, в распутинщине и т.д.
     Но  кроме  этого  в  дневнике  имеются  и  политически  вредные  места.
Например,   попытка  представить   Распутина   как  своеобразного   идеолога
крестьянства,  его чаяний,  протеста против  войны.  Устами Распутина  якобы
говорит наше крестьянство, Распутин выражает протест против господ, желающих
продолжения войны.  Такова идеология, развиваемая в дневнике о Распутине". В
записке  далее   фигурировал   весь  традиционный   набор  идеологических  и
политических   обвинений  в   адрес  журнала,  начиная   от   недопустимости
привлечения к его изданию "старых спецов от истории, копающихся  в  архивной
пыли" и кончая неспособностью журнала "воспитывать в материалистическом духе
рабочих,  комсомольцев  и  партийный актив"[74].  Далее следовало
предложение  о прекращении  его издания. Оно  и  было  принято  на заседании
Секретариата ЦК 11 мая 1928 г.[75]
     Нам  пришлось  подробно остановиться  на  перипетиях  обсуждения судьбы
публикации "дневника"  не  только  потому,  что  они  отразили  общественное
бытование  подделки в момент ее появления. Дело  в том, что  прозвучавшие  в
официальной партийной прессе  и  служебной  документации  отдельные  акценты
оценок  подлога,  кажется,  объясняют,  как  это  ни   странно,   и   мотивы
фальсификации "дневника".
     Не приходится сомневаться  в  том огромном  воздействии, которое должны
были произвести  страницы этого документа  на  читателей в 1927--1928 гг. За
внешней    хаотичностью,   бессистемностью    записей    "дневника"    легко
прослеживается  особая  концепция  двух  десятилетий царствования последнего
русского  монарха. Устами простого,  грубого,  но  наделенного  божественным
даром  познания  людей и  понимания событий "старца"  Распутина  объясняются
причины революционных  событий  1917 г.  Безвольный,  но  временами жестокий
царь, окруженный коррумпированными  чиновниками, ненужная  война, породившая
озлобленность народа, прежде всего крестьян, никчемная Государственная дума,
неверная внешнеполитическая  ориентация  на  республиканскую  Францию вместо
монархической  Германии, придворные  интриги  и многое  другое  -- все  это,
согласно  "дневнику",  предопределило  разложение  российской  самодержавной
государственности и ее крах.
     Это была концепция, в которой Распутину,  с его здравым смыслом и даром
божественного   предвидения,  отводилась   роль  не   столько  исторического
персонажа, сколько экскурсовода по  лабиринтам  отечественной истории начала
века.  Но  самое главное, это  была  не  марксистская  концепция  российской
истории  начала XX столетия. Лет за  десять до  этого в какой-то своей части
она еще могла  устроить  историков  марксистского толка, подтверждая тезис о
внутреннем разложении существовавшего строя. Но не в  1927-- 1928 гг., когда
отсутствие  даже   упоминания   о  рабочем  движении   прямо   противоречило
создававшейся марксистской исторической конструкции в ее сталинском обличье.
Это была концепция --  вызов идеологам сталинизма, прикрытая формой дневника
одного из подлинных исторических лиц. Избранная форма, по  мысли автора (или
авторов) подлога, должна была избавить  его (их)  от  прямых  политических и
идеологических обвинений, а то и от более жестоких административных мер.
     Именно  эти же опасения, а  не  склонность  к  искусству  фальсификации
заставляли автора (авторов) подлога отработать достаточно изощренную систему
его "прикрытия". Она достойна того,  чтобы рассказать о ней  более подробно.
Фальсификаторы  обезопасили себя  от  разоблачения  требованием предъявления
подлинной рукописи, оставляя за собой возможность в крайнем  случае показать
копию. Французский текст дневника, как правило, содержит цитаты или пересказ
подлинных исторических источников: тем самым скрывалось прямое заимствование
из них.  "Дневник"  вообще наполнен цитатами  и полными  текстами  подлинных
опубликованных источников, особенно  переписки, что  должно было подкреплять
его  подлинность  и  достоверность.  В  его публикации тщательнейшим образом
соблюдены  едва   ли  не  все   археографические   аксессуары:  текстуальные
примечания указывают  пропуски  слов, неразобранные  слова  и  фразы, описки
копии и перевода;  примечания по содержанию раскрывают зашифрованные буквами
фамилии,   имена,    прозвища,   отсылают   к   опубликованным   источникам,
подтверждающим   сведения  "дневника".   Через   весь   "дневник"   проходят
размышления  автора  о  его   предназначении  для  будущих  поколений  и  об
испытываемых им  при  этом чувствах,  призванные  лишний раз  показать,  что
Вырубова  вела  дневник,  и то, что  предлагается читателям, -- ее подлинные
записи.  Более  того,  в последних номерах тема ведения  дневника становится
даже   назойливой,  в  чем  легко  можно  увидеть  попытку   фальсификаторов
откликнуться на критику и обвинения в фальсификации. "Во дворце многие ведут
записки", --  меланхолично и как  бы  между делом  заявляет Вырубова и далее
действительно  приводит  целый "реестр" таких лиц,  начиная  от Распутина  и
кончая генералом В.Б.Фредериксом.
     В целом, нельзя не отдать должного фальсификаторам и в выборе "автора".
Во-первых, Вырубова  действительно  реально  видела и  знала  околодворцовую
жизнь и атмосферу, была достаточно осведомлена. Во-вторых, она действительно
выступила  мемуаристкой.   В-третьих,  не   без  остроумия  авторы   подлога
попытались  связать  "тетрадь номер  один" --  подлинный  документ, вышедший
из-под пера Вырубовой  и фигурировавший в официальном  судебном процессе, --
со  своей подделкой,  от  чего  последняя  более  убедительно  выглядела как
подлинный документ.
     Вся  совокупность   элементов  "прикрытия"   фальсификации,  богатейший
фактический материал говорят  о том, что  перо  фальсификатора находилось  в
руках  историка-профессионала,  не  только  прекрасно  ориентировавшегося  в
фактах  и  исторических  источниках  рубежа  двух  столетий, но и владевшего
соответствующими   профессиональными   навыками.  Уже   первые   критические
выступления  намекали  на  фамилию  известного  литературоведа  и  историка,
археографа и  библиографа П.Е.Щеголева.  В  этом трудно усомниться и сейчас,
хотя  документальных  подтверждений  этой догадки до сих  пор обнаружить  не
удалось.

Глава 4. "Постановления" кремлевских мудрецов

     Документы, о которых речь пойдет  ниже, стали известны на Западе в 60-е
годы,  т.е. намного  раньше того, как  о них узнали в СССР,  хотя  по своему
содержанию они  оказались  связанными  именно с СССР.  Но,  конечно, не  это
обстоятельство придало им особую значимость в глазах мировой общественности,
после  того  как  они  были  легализованы  и  стали  предметом  исторических
исследований[76]. Поражали, прежде всего, их вид и происхождение:
это были  постановления заседаний Политбюро ЦК ВКП(б), высшего  руководящего
органа партии, ни один из созданных документов которого,  исключая документы
сугубо  официального  политико-организационного   характера,  до   недавнего
времени не был известен в первозданном виде.
     Примечательной оказалась судьба  этих  документов, прежде чем они стали
известны  исследователям. В  30-е годы по  агентурным  каналам они регулярно
поступали  в   посольство  Германии   в  Вене,  а  оттуда  --  в  германское
Министерство   иностранных    дел,    рейхсканцелярию    и   в   руководство
Национал-социалистической германской рабочей партии (НСДАП). После поражения
Германии  во  Второй мировой  войне  русские  подлинники этих  постановлений
попали  в руки  американской  военной  администрации и были вывезены  в США.
Оттуда в 70-х  годах они были вновь возвращены  в Германию и ныне покоятся в
Федеральном  архиве  в  Кобленце[77],  а  фотокопии  их немецкого
перевода     --    в     Потсдамском     филиале     Федерального     архива
Германии[78] и  в архиве Гуверского института войны, революции  и
мира (США)[79].
     В  рамках реализации программы "Зарубежная  архивная Россика" в 1995 г.
Росархивом были получены микрофиши подлинников этих документов, хранящихся в
Кобленце,  в  результате  чего  у  нас  имеется  возможность  их  детального
анализа[80].  Поскольку он  дается впервые,  просим  читателя  не
сердиться  на  многие, на  первый взгляд, незначительные  подробности такого
анализа.
     Документы переплетены в два тома, которые включают  144 постановления и
3  письма-директивы  особого отдела  Народного комиссариата иностранных  дел
СССР  в особый отдел посольства СССР  в  Вене. Все  они  представляют  собой
рукописные  тексты,  выполненные  на  абсолютно  правильном  русском  языке.
Документы охватывают период с 24 апреля 1934 г.  по 14 марта 1936 г. Судя по
всему, количество постановлений было большим: об  этом говорит тот факт, что
за  1934 г. в  дошедшей части первое по времени сохранившееся  постановление
имеет номер 4, а за март 1935 г. в рукописях отсутствуют постановления номер
12  и  13.   Каждое  постановление  сопровождается  своеобразным  "титульным
листом",  на  котором  помимо  указания  на  дату заседания  имеются:  почти
постоянно  --  пометы  о  датах их  "передачи",  "получения"  (нередко  дата
"получения"  зафиксирована  не  от  руки,  а  в  виде  делопроизводственного
штампа), номера  документов  в  пределах месяца (начиная со второй  половины
предшествующего и заканчивая  первой половиной последующего), реже -- номера
документов  в  пределах  года,  а  также  пометы  типа  "К".  Средний  объем
документов, названных "Постановления Политбюро  ВКП(б)", не  превышает 3-- 4
страниц обычного формата рукописного текста.
     Все  "постановления"   имеют  устойчивые   формулы  с  клаузулами  типа
"заслушав  и обсудив",  "Политбюро  ВКП(б) констатирует",  "Политбюро ВКП(б)
обращает  внимание  руководителей советской  внешней  политики",  "Политбюро
ВКП(б)  уверено", "Политбюро ВКП(б) приходит к  выводу",  "Политбюро  ВКП(б)
разделяет точку зрения", "по твердому убеждению Политбюро ВКП(б)" и т.д.
     В "постановлениях" рассматривается и решается широкий круг вопросов. Их
центральная  тема  -- международная  ситуация. Наибольшее  внимание  уделено
стратегическим  оценкам развития  международных отношений, усилиям  СССР  по
созданию системы коллективной безопасности, позиции  СССР  в отношении  Лиги
Наций, политике Советского  государства по отношению  к европейским странам,
прежде всего  к Англии, Франции,  Германии, Польше,  Австрии,  прибалтийским
государствам, Италии, Балканам, взаимоотношениям с США, Японией. Второй блок
вопросов  связан с  выработкой стратегии  и тактики Коминтерна, и,  наконец,
третий  блок  касается  оценки  внутреннего политического  и  экономического
положения в СССР.
     Рассмотрим подробнее содержание  каждого из этих блоков, чтобы получить
более конкретное представление о сути "постановлений".
     Анализируя  международную ситуацию,  "постановления" нередко специально
рассматривают или попутно затрагивают  стратегические линии  ее  развития. 8
декабря   1934  г.   Политбюро,  например,   констатировало,   что  развитие
европейских событий допускает лишь временные компромиссы  империалистических
держав, поскольку противоречия между ними неизбежно выльются в  ряд  местных
или во всеевропейский конфликты. 26 января 1935 г. "постановление" Политбюро
уже содержит вывод о  том, что все более реальной становится опасность новой
мировой войны: угроза ее развязывания в Европе исходит от Германии, а в Азии
--  от Японии. Эти две наиболее сильные империалистические державы  мира, по
мнению Политбюро, испытывают  территориальный голод и потому готовы на любые
шаги. 14  марта того же года  констатируется  обострение противоречий  между
империалистическими державами и  делается вывод о  необходимости того, чтобы
СССР  всеми  способами  поддерживал,  углублял  эти противоречия.  20  марта
Политбюро  рекомендует руководству  советской внешней политики  исходить  из
того,  что  неизбежен  вооруженный  конфликт  в  Восточной  Европе,  который
неминуемо перейдет в столкновение между СССР  и Германией. Возможна отсрочка
завоевательных планов Гитлера в отношении СССР,  но, констатирует Политбюро,
она  не может быть  длительной. 21  марта  того же года Политбюро  еще более
категорично заявляет о том, что "новая мировая война абсолютно  неизбежна" и
она станет предпосылкой мировой коммунистической революции.
     Впрочем,  уже  28  марта  Политбюро  признает,  что  агрессивные  планы
германского  империализма  распространяются на  всю  Европу,  а  1 мая  дает
прогноз дальнейшего развития событий:  "На Западе подготовляется новая война
держав  против  германского   милитаризма.  В  Азии  неминуемым   становится
столкновение между Японией, США и  Великобританией... Советский  Союз примет
участие  в этих конфликтах  лишь в той мере, которая  позволит ему оказаться
решающим   фактором   в   смысле  превращения   мировой   войны   в  мировую
революцию"[81].
     17 мая Политбюро вновь возвращается к стратегическому анализу ситуации.
По его мнению, заключение советско-французского пакта ставит судьбы Европы в
зависимость от  взаимоотношений Франции,  СССР и  Великобритании. "Германией
игра  может   считаться  окончательно   проигранной",   она   должна  начать
отступление или проводить свою прежнюю  политику, которая неизбежно приведет
ее  к  войне на  три фронта.  Чтобы  исключить  подобное  развитие  событий,
Политбюро полагает целесообразным  рассмотреть вопрос о  превентивной  войне
СССР, Франции  и Великобритании  против Германии. Почти неминуемая  война  в
Европе против Германии, делает прогноз  Политбюро, неизбежно приведет  к  ее
поражению  и  новому  территориальному  разделу.  В  его основе будет распад
Германии  на  Северную   и  Южную,  разгром   Польши,  включение   Польши  и
прибалтийских  государств  в сферу непосредственного влияния  СССР, создание
нового демократического  государства. Ядром последнего станет  Чехословакия.
Оно  будет  буфером  между  капиталистическим  Западом   и  коммунистическим
Востоком. В  то же время неизбежно расширение британского влияния в Азии как
компенсация за укрепление позиций СССР на Западе.
     Но уже 2 июня 1935 г. Политбюро несколько иначе смотрит на  современный
ход  мировой   истории.  По  его  мнению,  возникающая  вероятность  крупных
вооруженных  конфликтов  в  Европе,  Азии  и  Африке,  локализовать  которые
становится  невозможно,  показывает,  что  СССР  вряд ли  "удастся  избежать
участия  в  новой