м же. Вполне
понятно, что личность Антонина  Аркадьевича заинтересовала современников.  С
ним мечтали встретиться пионеры и комсомольцы, с  ним вели переписку потомки
многих известных исторических  деятелей. Иначе  говоря, Антонин Аркадьевич с
начала  60-х  годов  из  простого  летописца  славной  учительской  династии
превращается в самостоятельную значимую историческую фигуру современности.
     И  тем  не  менее на  фоне все более и  более  заметно  высвечивающейся
личности Антонина Аркадьевича продолжали появляться все новые и новые версии
связей представителей рода Раменских с выдающимися современниками.
     Пятым по времени  возникновения следом стал "тимирязевский".  В 1964 г.
А.Никитин рассказал читателям газеты "Звезда" об огромной  личной библиотеке
Алексея Пахомовича Раменского,  хранившейся в Перми.  "В доме его,  -- писал
Никитин, -- было много  старинных рукописных книг,  собранных в Прикамье,  а
почта  приносила письма известных  в России  людей". Судьба этой библиотеки,
сообщал автор статьи со ссылкой  на слова  Антонина Аркадьевича, неизвестна,
однако  "в  селе  Мологине,  где  учительствовал  брат  Алексея  Пахомовича,
Николай, на днях обнаружено одно из первых русских  изданий  книги Ч.Дарвина
"Происхождение    видов"     с    дарственной    надписью     К.А.Тимирязева
А.П.Раменскому"[340].  "Тимирязевская  версия"  была   еще  более
усилена другой  заметкой того же Никитина. В ней  сообщалось, что в одной из
старинных книг, найденных в мологинской  сторожке, обнаружены "два слипшихся
листочка.  На  внешней  стороне  их  можно прочесть: "Письмо  А.П.Раменского
К.А.Тимирязеву  из  Перми. Копия"".  По словам Раменского, текст письма было
невозможно разобрать, однако лабораторный анализ показал, что копия  сделана
"Ржевским  краеведческим   музеем   накануне  войны  с   черновика   письма,
отправленного  Тимирязеву".  Далее  следовал  уже  известный  нам  из "Акта"
текст[341].
     Следующим по времени появления стал  "след Кибальчича".  Нам неизвестен
его  сколько-нибудь подробный печатный вариант, зато он  хорошо сохранился в
неопубликованных  материалах.  Аркадий  Николаевич  и   Антонин   Аркадьевич
подготовили письмо...  "первым советским космонавтам,  вступившим  на Луну",
датированное  15 апреля 1965 г. В нем говорилось: "Дорогие  товарищи! Горячо
поздравляем Вас с Великой  Победой -- высадкой  людей  Земли на Луну и Вашим
Героическим Подвигом, который прославил нашу Родину и Советский народ.
     Великие люди прошлого, с  древних времен, мечтали о космических полетах
на другие  планеты, но только советские люди сумели осуществить это  великое
достижение науки.
     Друг нашей семьи, Николай Кибальчич, революционер и ученый, работал над
идеей космического  полета,  но, как  пламенный революционер,  погиб от руки
палача.
     Принадлежавшие Николаю Кибальчичу  книги Гумбольдта "Космос" в 3 томах,
над которыми он работал  незадолго до казни, были  спасены и переданы в нашу
семью   нашей   родственницей   и   участницей   Парижской   Коммуны   Анной
Воскресенской.
     От имени учителей Раменских, 200  лет  находящихся на службе народа, мы
приносим  Вам в дар  эти книги  в знак глубокого уважения и восхищения Вашим
подвигом!
     Да здравствует советская наука! Да здравствует советский народ!"
     К письму была  приложена фотокопия дарственной  надписи А.Воскресенской
(Раменской) А.П.Раменскому на книге  Гумбольдта, содержащей  указание на  ее
принадлежность    Н.Кибальчичу:   "Глубокоуважаемому    Алексею   Пахомовичу
Раменскому (правильно должно быть: Раменскаму. --  В.К.) в знак глубочайшего
уважения, от (правильно должно быть: отъ. -- В.К.) семьи Воскресенскихъ. Эта
книга нашего (правильно должно быть: нашаго. -- В.К.) друга  Н.И.Кибальчича.
Анна Воскресенская (Раменская). 20 мая 1895 г. Г. Пермь"[342].
     Седьмым по времени появления в печати стал "лялинский след". Его первые
контуры  были  обозначены  еще  в апреле 1962 г., когда  Аркадий  и  Антонин
Раменские  подарили  государству  принадлежащие  им  в  селе  Лялине  дом  и
имущество. В сохранившейся  официальной дарственной ни слова не  говорится о
выдающемся мемориальном значении этого дара[343]. Однако в статье
Б.Булатова  (1968  г.)  лялинский  дом  фигурирует  уже  как  принадлежавший
когда-то Голенищевым-Кутузовым. Из этой статьи следует, что лялинская  ветвь
Раменских  принимала  в  своем  доме  не  раз Венецианова,  Комиссаржевскую,
Нестерова,  Бродского,  Беклемишева,  Горького и  многих  других  выдающихся
деятелей      русской      культуры     и      революционно-освободительного
движения[344]. В заметке Кузнецова "лялинский след"  оброс новыми
подробностями.  Оказывается,  у  Аркадия  Николаевича  Раменского  хранилась
рукопись  в  черном  сафьяновом   переплете  с   официальными   документами,
касающимися рода и дома  Кутузовых,  а также  "с записями важнейших событий,
которые  происходили в нем, как-то: смерти,  рождения,  приезды гостей..." К
сожалению,  пишет  Кузнецов  со  слов  Булатова,  зимой  1967/1968  гг.  она
исчезла[345].
     Читатель не ошибется, если подумает, что и "лялинский след" имеет своим
источником устные показания Антонина Аркадьевича, оформленные им письменно в
1974  г.  в  главе  воспоминаний  "Люди  и  годы",  которая снабжена  просто
сенсационными     подробностями,      лишь      частично     вошедшими     в
"Акт"[346]. Очевидно,  именно по этой  причине  "лялинский  след"
вызвал подозрения у одного из потомков Кутузовых,  известного литературоведа
и  историка  И.Н.Голенищева-Кутузова.  Сохранилось его  письмо  --  ответ на
письмо  Антонина Аркадьевича с  повествованием  о  лялинском доме. "Мне,  --
писал Голенищев-Кутузов, -- не совсем понятно, о какой усадьбе идет  речь. В
роде  Голенищевых-Кутузовых  много ответвлений,  особенно в прошлом. Поэтому
мне нужно знать конкретно, о какой семье идет  речь,  чтоб  я  мог дать  Вам
какой-либо совет.
     Конечно,  меня очень  интересует  прошлое  моего  рода,  но  Вы  пишете
чрезвычайно  абстрактно. Я  надеюсь,  что Вы  мне ответите  более  подробно,
особенно    хотелось    бы    знать,    есть    ли    у    Вас    какие-либо
документы"[347].
     В той же главе воспоминаний  подробно рассказано и о "петровском следе"
в  истории династии Раменских.  По словам Раменского, отец в 1918 г.  сказал
ему: "Когда подрастешь и будешь в Мологине, то  у деда  попроси его показать
тебе железный ларец  Петра I, где лежат чертежи,  письма Петра  I;  он  тебе
покажет  трость  Петра  и гвоздь,  который он  лично выковал  в Волочке  при
закладке   первой  баржи"[348].  В   1977  г.  "петровский  след"
обнародывается в "Ржевской правде" в статье, посвященной сподвижнику Петра I
Георгию Раменскому[349].  В 1984  г.  в  статье  Соловейчика  уже
сообщается,  что в  квартире Антонина Аркадьевича в Москве до сих  пор стоит
стол, сделанный Петром I и подаренный им Георгию Раменскому[350].
     Думается,  что  больше нет  необходимости продолжать  анализ  различных
"следов",  связанных  с Раменскими, которые появились  в 1961  --  1985  гг.
Приведенные  факты  позволяют  нам сформулировать несколько наблюдений более
или  менее  общего  характера.  В  течение  1961  --  1985  гг.  шел процесс
постепенного расширения сведений  о династии  Раменских и их роли  в истории
России.  Все  началось с ленинских  автографов,  продолжилось  Карамзиным  и
Пушкиным, деятелями науки, культуры,  революционно-освободительного движения
XIX -- начала XX в. и завершилось рассказами о связях рода с Петром Великим.
Почти одновременно с новыми фактами об истории рода Раменских, можно сказать
параллельно с  ними,  все  более и более впечатляюще  вырисовывается  фигура
одного  из здравствующих  представителей династии  --  Антонина  Аркадьевича
Раменского.  К  нему сходились все нити  сюжетов  и рассказов: он вспоминал,
обнаруживал документы, предъявлял их, интерпретировал передаваемые сведения,
наконец, зафиксировал свой жизненный путь в мемуарах.
     И все же, несмотря на восторженные статьи о нем и его предках, какая-то
определенная   недоговоренность  во   всех  рассказах  Антонина  Аркадьевича
оставалась.  Исключая  сюжеты,  изложенные  в  статьях  Цявловской  и  книге
Черейского,  все  остальные  факты богатой  истории рода Раменских не просто
остались на периферии исторических знаний. Они так  и  не были востребованы,
оставшись   принадлежностью   краеведческой,  да   и  то  далеко  не   всей,
литературы[351].
     Причина  этого  скрывалась в  следующем:  не было обнаружено  ни одного
независимого от Антонина  Аркадьевича Раменского документа,  который  мог бы
подтвердить любой из сотен  фактов, регулярно вводившихся  им в общественный
оборот. Словно загадочная  "черная дыра" он аккумулировал информацию о роде,
чтобы  периодически,  протуберанцами  новых,  все более и более сенсационных
фактов поражать умы и чувства современников.
     В принципе,  уже сказанного  достаточно, чтобы заподозрить  неладное  в
истории рода Раменских.  Впрочем, публикация "Акта" должна была окончательно
подтвердить  документально  всю многовековую историю  династии Раменских. Но
получилось  как раз наоборот: она  вызвала серию критических выступлений, не
просто поставивших под сомнение существовавшие несколько десятилетий легенды
вокруг Раменских, но и всю их фактическую основу.
     Спустя некоторое время после  публикации  "Акта"  "Литературная газета"
поместила   на   своих   страницах    подборку   материалов,   разоблачающих
фальсифицированный характер его отдельных сюжетов[352].
     Прежде всего была  дезавуирована та часть  "пушкинской  версии"  связей
Раменских,  которая  основывалась на  помещенном  в  "Акте" письме Пушкина к
А.А.Раменскому от июля 1833 г. С.Кибильник  обратил внимание  на то, что все
упоминаемые в "Акте"  и письме Пушкина даты  исключительно восходят только к
архиву  Раменских. Ряд  выражений  письма представляет  собой  всего-навсего
"перелицовку" пушкинских фраз  из  его писем этого времени. По стилю и языку
письмо Пушкина к Раменскому резко отличается от подлинных писем поэта: в нем
имеются  просто немыслимые для Пушкина выражения  типа  "сии обстоятельства,
милостивый государь,  заставляют меня осмелиться обратиться к Вам с просьбой
поделиться  со мною Вашими историческими материалами...". Пушкин никогда  не
употреблял  слов  "общение",  "заезд",  выражений  "письма   из  переписки",
"выписки  летописей", не называл  своего  предка "арапчонком",  "Русалку" --
"берновской  трагедией".  Наконец,  в  июле  1833  г.  поэт не  мог сообщить
Раменскому  о  том,  что  он  получил   "высочайшее  дозволение"  на  осмотр
губернских архивов в  Казани, Симбирске и Оренбурге: такое "дозволение" было
дано ему лишь 7 августа.
     Далее, как оказалось, не выдерживала сколько-нибудь серьезной критики и
"радищевская версия"  связей Раменских. В  заметке А.Толмачева  сообщалось о
том,  что  сохранившиеся  дневник  и  письма Болотова  не  зафиксировали его
посещение в 1797 г.  Радищева,  хотя дневник  содержит записи за каждый день
того года. А.Татаринцев показал, что Радищев и Болотов -- люди вообще разных
убеждений и, следовательно, их  контакты  как единомышленников,  о чем можно
подумать, прочитав письмо Болотова к А.А.Раменскому, были просто невозможны.
     Были  выявлены  и  другие  несуразности  "Акта"  в  части  "радищевской
версии". Свидетельство "Акта" о  том, что в 1790 г. Раменские вместе с одним
из  сыновей  Радищева  спасли  архив  писателя,  перевезя  его  в  Саровский
монастырь к отцу Радищева, оказалось ложным:  в 1790  г.  сыновьям  Радищева
было  от  7  до  13  лет,  а  отец  писателя  лишь после  1798 г.  попытался
обосноваться в Саровском монастыре, но вскоре вернулся оттуда в свое имение.
Радищевское письмо-исповедь А.А.Раменскому, по словам Татаринцева,  выглядит
странным  уже хотя  бы  потому,  что его адресат,  выступая самым близким  и
доверенным к  писателю  человеком, не  упоминается  ни  в  одном  документе,
связанном с именем Радищева.
     Легко и убедительно на страницах "Литературной газеты" были разоблачены
и другие  "версии" "Акта". Так, согласно  заметке  М.Перпер,  не  могло быть
письма О.С.Чернышевской  П.Раменскому 1869  г.  из Нерчинска,  где она якобы
жила вместе с мужем. Чернышевские никогда не  жили в Нерчинске, а вместе они
поселились только в Астрахани в 1883 г.
     Спустя   несколько  лет  после   выступления   "Литературной   газеты",
окончательный сокрушительный удар был нанесен по самой признанной легенде --
пушкинской.  Напомним еще раз, что связи Раменских  с поэтом были не  просто
признаны, войдя в знаменитый справочник Черейского  "Пушкин и его окружение"
и став предметом специального рассмотрения  в  работах одного из  крупнейших
советских  пушкиноведов  Цявловской.  Они  были,  если так можно выразиться,
"материально"  закреплены приобретением в 1963 г.  Пушкинским Домом  первого
русского  перевода  романа Вальтера Скотта "Айвенго" с приписываемыми  поэту
автографами.
     Публикация "Акта" заставила исследователей еще  раз вернуться к анализу
книги  Вальтера Скотта и  имевшихся на  ней  записей.  Эту работу  проделала
Т.И.Краснобородько[353].  Она принесла ошеломляющие,  но  уже,  в
принципе,  ожидаемые результаты.  Во-первых, оказалось, что  оборванные края
книги показали не ее ветхость:  достаточно  плотная  и прочная  бумага  была
специально  оборвана, чтобы  продемонстрировать  растрепанность.  Во-вторых,
владельческая  надпись,  приписываемая Пушкину  ("St.  Pet."  и  подпись  --
"Александр Пушкин"),  не имеет аналогов во всех известных подлинных надписях
поэта на книгах: он никогда не обозначал места приобретения книг, никогда не
сокращал  таким  образом  написания Санкт-Петербурга,  всего лишь однажды, в
лицейский  период своей  жизни, подписал книгу так же, как  в нашем  случае.
В-третьих, не имеет  аналогов  среди пушкинских автографов на  книгах и  его
дарительная надпись  ("Ал.Ал.Раменскому" и "Александр  Пушкин",  разделенная
стихотворными   строками  "Как   счастлив   я,  когда  могу   покинуть..."):
сокращенное написание имени и отчества Раменского "в принципе невозможно для
человека, воспитанного в культурных  традициях  пушкинского  времени, потому
что  противоречит  элементарным  этикетным  требованиям",  четверостишие  из
первоначального замысла  "Русалки"  Пушкин мог  написать  только в  альбоме,
поскольку  никогда  не  смешивал  жанры книжного  и  альбомного  посвящений.
В-четвертых,  для  Пушкина, как  и  для  людей  его  круга,  в  принципе  не
свойственно написание  слова  "счастлив"  через "сч":  во всех случаях  поэт
употребляет форму  "щастлив". Наконец,  в-пятых, пушкинские надписи на книге
Вальтера  Скотта   "сделаны  на  титульном  листе,  тогда  как  поэт  всегда
подписывал книги либо на  обложке  (лицевая  или оборотная сторона), либо на
шмуцтитуле, всегда обходя печатный текст".
     Но  как  же быть тогда  с почерком  поэта,  неужели фальсификатор  смог
настолько  блестяще   подделать  почерк,   что  ввел  в   заблуждение  таких
текстологов, как Цявловская и  Бонди? Краснобородько и на этот  вопрос  дает
убедительный  ответ. Оказывается,  источником  пушкинских "автографов"  стал
пушкинский том "Литературного наследства", вышедший в свет в 1934  г. Именно
там дано  факсимиле  чернового  автографа строфы  из девятой главы  "Евгения
Онегина"  "Одну  Россию  в мире  видя...",  скопированного  фальсификатором.
Именно там воспроизведены из одной из рабочих тетрадей поэта рисунки весов и
виселицы  с  казненными  декабристами.   Именно  там   помещены  два  плана,
составленные  Пушкиным в  процессе  подготовки  "Истории Петра"  и  "Истории
Пугачева".  Именно  в  этом  томе  "Литературного  наследства" содержались и
другие материалы, использованные фальсификатором.
     Продолжим  и мы  исследование документов,  связанных с родом Раменских.
Поскольку  "Акт", опубликованный  в "Новом  мире",  является  центральным  в
повествовании  о роде,  сосредоточим свое  внимание именно  на нем  и начнем
анализ с языка помещенных в нем  материалов. Даже  неискушенному читателю он
просто режет  слух. В своем письме к А.Д.Раменскому  Болотов говорит языком,
совершенно  немыслимым  для людей XVIII  столетия.  Вот некоторые  образчики
такого языка,  ставшие стандартными лишь  в XX столетии: "в  какой-то мере",
"дневниковые  записи",  "грандиозное  издание",   "глубокоуважаемый".  Особо
замечательна его рекомендация Раменскому собирать  "сведения  о погоде", что
для  XVIII в.  звучит почти  как "информация о  гидрометеоусловиях". Похожий
язык  мы  видим  и в письме  Новикова  к  А.Д.Раменскому,  где употребляются
выражения  типа  "большинство  помещиков",  "далекая юность",  "существующие
системы".   Замечательно  предложение  Радищева  в   его  письме  к  Алексею
Раменскому напомнить Екатерине  II о заслугах одного из представителей  рода
"в вопросах казачества". Пушкин в письме, приведенном в "Акте",  употребляет
выражение "семейные архивы",  получившее распространение лишь с середины XIX
в.,  его  сын  Александр  и  вовсе  употребляет  слово  "реликвии",  ставшее
известным в XX в.
     Таким образом, уже язык документов XVII--XIX вв., приведенных в "Акте",
вызывает подозрения. Эти подозрения превращаются  в уверенность при  анализе
исторических  реалий "Акта" и помещенных  в нем  текстов  документов. Прежде
всего, в  ближайшем  и  отдаленном окружении Болотова,  Новикова,  Радищева,
декабристов,  Пушкина,  Карамзина, Ленина  и проч. мы  не  встречаем никаких
Раменских.  Не  существует  и  летописей, которые  бы повествовали  о  неких
книгописцах,  дипломатах   и  военных   по  фамилии  Ра-менские.  Совершенно
фантастически  звучит,  например,   рассказ  о   спасении  Раменскими  Марфы
Посадницы.  Приведенные  в  нем факты  воистину предоставляли  бы неоценимую
услугу для близкого, как повествует "Акт", к Раменским Карамзина, который на
рубеже XVIII--XIX вв. собирал исторические материалы  о  Марфе Посаднице. На
их основе  он опубликовал историческую  повесть[354]. В  "Истории
государства  Российского"  Карамзин,  которому,  согласно  "Акту",  в  сборе
исторических  документов  так  деятельно  помогали  Раменские, ни  слова  не
говорит  о  воспоминаниях  одного  из  Раменских,  где  были помещены  столь
живописные подробности судьбы Марфы Посадницы.
     Вообще  раздел "Акта", посвященный связям Раменских с Карамзиным, может
служить в  некотором роде моделью  доказательства подлога. Уже в начале  его
приведены вымышленные факты. "Из писем Карамзина А. А. Раме некому, -- пишут
авторы "Акта", -- следует, что они неоднократно встречались в Твери, Торжке,
а  также в Мологине.  В одну из таких встреч в 1821  г. в Торжке у  Олениных
Н.М.Карамзин     подарил      Раменскому      полное     собрание      своих
сочинений..."[355]
     Посещения Карамзиным Твери известны, они хорошо документированы: именно
здесь им  была передана  Александру I знаменитая "Записка  о древней и новой
России". Что же касается его поездки в Тверь в 1821 г., то благодаря наличию
его  переписки  с  одним  из  своих  друзей,  директором Московского  архива
Коллегии иностранных дел А.Ф. Малиновским, можно утвердительно сказать,  что
ее не было. Никакими документальными источниками не подтверждается  и  наказ
Карамзина своей жене подарить  Раменским полное издание "Истории государства
Российского" "в  двенадцати  томах в благодарность за сотрудничество в сборе
материалов  для  "Истории..."". Якобы первые из  них, с дарственным  письмом
Карамзина, передал Раменским  в 1833 г. Пушкин (Карамзин умер в 1826 г.),  а
остальные досылал книгоиздатель  А.Ф.Смирдин.  Ни о  каких  двенадцати томах
смирдинского издания  "Истории"  в  1833 г. не могло  быть и  речи:  впервые
именно  двенадцатитомная "История" с  включением незаконченного двенадцатого
тома и набросков  к нему была опубликована  Эйнерлингом только