Любека в Белое море, он был застигнут штормом
и остановился на ремонт в устье реки Пялицы.  "А от Пелицы,  -- пишет он, --
аки гусь обранен поле-тить не могл".  Он  предупреждает своих  соратников по
морским  плаваниям: "Ти губицы Терскыя зимовье негораздо.  Невеликыи  суды о
большой   о   воде   зайдут  в  губу.  А  о  малой  выкатят  в  береги,   на
городкы"[158].
     Мореплавателям  приходилось встречаться и с постоянными противниками --
варяжскими  пиратами.  От  них терпел  большой  убыток  еще  прапрадед Ивана
Новгородца. Деда же новгородский архиепископ Василий, отпуская на промысел с
дружиной,  "кроме ратного доспеху отнюдь ходити не веляше".  Иван Новгородец
также   имел   немалый   опыт   общения   с   варягами.  В   "Хождении"   он
свидетельствовал: "По конци,  по дедни  яз друзину поновил. Тут ряд рядил, а
молвя: Оже пойдем в варяги, а чем блюстися? Они же молвя: Иване Ольгович, мы
навыкли, да нас  варяги ся блюдут"[159]. Однако, несмотря  на  то
что варяги  боялись  новгородцев, те  все же  предпочитали избегать встреч с
ними. "И обойденном Нурман межю льды, -- вспоминал Иван Новгородец. --  Да и
обрат правихом дождався есени. А море  бе  тьросовато не в обычай. И  далече
идучи, их дымы видехомь, а в  ноши огни; поход наш  сведав и  своим си вести
подают. А теснитись в наш, в лодейный след  их кораблецем не можно. Борзы на
живой воде, ледовита же пути не любят"[160].
     Трудности   и   опасности   морских   путешествий    Ивана   Новгородца
вознаграждались открытием  ранее неведомых мест: "В иной  губице а  не  была
ступала нога  человецеская.  Токмо птичий гласы, аки говор многаго народа. И
задвенном  местом  безыменным  поведали имена... Вься  та  места покорил Бог
русьскому      языку,     а     вере      крестияньской,      а      вълости
новъгорочкой"[161].
     Таким  образом,  приведенные Бадигиным  цитаты  из  "Хождения" рисовали
яркую  картину  ледовых  плаваний древних россиян,  их  пытливый  ум,  жажду
познаний,  мужественную, подчас  смертельно опасную деятельность по освоению
северных морских просторов. Они не утратили высоких человеческих  качеств. В
этой  связи,  по словам Бадигина,  "Хождение" зафиксировало рассказ кормщика
Ольфоромея   Ненокшанина  о  торговле  новгородцев   с  жителями   северного
побережья. Кормщика  возмутил  поступок некоего Борислава,  который  не стал
платить полностью за песцовые шкуры.  "Ольфоромей, -- пишет Иван Новгородец,
-- молвя так: господо купцы,  не  гораздо сделали!  И яз  молвил:  господине
Бориславе, то  ты  нашу  правду  во  весь берег изгубил! А  закастил  Омосов
род!"[162]
     Комментируя эти и ряд других выписок из "Хождения", Бадигин старательно
пытался  извлечь  из   них  сведения,   напрямую  относящиеся  к   теме  его
исследовательских  интересов.  По  его  словам,  сочинение  Ивана Новгородца
замечательно тем,  что дает  возможность  определить  район  ранних плаваний
россиян на восток и на запад  от Белого  моря, характер их  гидрографических
работ,  технологии ледового  судостроения, искусство судовождения и т.д. Все
это позволяло Бадигину сделать ряд  важных выводов, касающихся древнерусской
морской культуры: Иван Новгородец и его  предки намного опередили  иноземных
путешественников   в  освоении  Арктики  --  строили   корабли,  превышавшие
размерами,     технической     оснащенностью,     скоростными     качествами
западноевропейские суда. "Из всего приведенного, -- пишет он, -- должно быть
ясно значение книги "Хожение Иванново Олельковича сына Ноугородца" для нашей
морской истории. Можно только  пожалеть, что  пока нам известны лишь выписки
из  этой книги, сохранившиеся у  частного  лица. Надо надеяться,  что  будет
обнаружен  либо  в  подлиннике,  либо  в  одной из копий полный  текст этого
замечательного памятника русской культуры"[163].
     Через  год  после выхода  книги  "Путь  на Грумант" с  очерком об Иване
Новгородце состоялось официальное признание открытия Бадигина. В 1953  г. он
защитил  диссертацию на соискание ученой  степени  кандидата  географических
наук,  в  которой значительное место было  отведено "Хождению". Автор писал,
что "подлинника  или вполне надежной копии  этого документа  мы  пока еще не
имеем", однако в  его распоряжении находится экземпляр "Хождения", возможно,
"с  искажениями, допущенными  переписчиком".  Решив таким  образом  проблему
подлинности  известного ему  списка памятника,  Бадигин  далее категорически
заявил, что не приходится сомневаться и в достоверности, точности сообщаемых
им  данных. Как и в книге "Путь на Грумант", доказывая это, он  ссылается на
упоминание посещения неким новгородским купцом Иоанном Савватия  Соловецкого
в 1435 г., зафиксированное в реально  существующем во многих списках "Житии"
Савватия, и  на вкладные  записи  Соловецкого монастыря с упоминанием в  них
вкладов Ивана Новгородца и его жены.
     Научная  общественность  достаточно  критически отнеслась  к  открытиям
Бадигина.  Рукопись  диссертации  вместе  с приложенными к ней  фотографиями
"копии  с древнерусских рукописей  и миниатюр", древней  карты  и  фрагмента
иконы  были  направлены  директором  Арктического  научно-исследовательского
института  в  Институт русской  литературы  на  экспертизу. Экспертиза  была
уничтожающей.  Специалисты  в  области палеографии  и  древнерусского  языка
нашли,  что  "все   эти  материалы  представляют  собой  грубую  современную
подделку. Почерк,  якобы XVI века, содержит начертания букв, не существующих
в реальных рукописях ни этого, ни более раннего, ни более  позднего времени.
Миниатюра  выполнена  приемами  современной  живописи.  Подделкой,  неудачно
использующей отдельные старинные мотивы, является карта и фрагмент иконы.
     Что касается отрывков  из  текста "Хождения...", то  даже при беглом  с
ними   ознакомлении   несомненна  их   поддельность.  Использование   в  них
разнообразных (подлинных.-- В.К.) литературных источников ("Хожение Афанасия
Никитина",  "Житие   Варлаама  Керецкого",  "Слово  о  погибели",  "Послание
Новгородского архиепископа Василия о рае"  и др.) обнаруживается даже в том,
что разные части существенно отличаются одна  от другой по грамматическому и
стилистическому строю"[164].
     Трудно  что-либо   добавить  к  этому   авторитетному   заключению,   с
обоснованной  брезгливостью отвергнувшему всякие претензии "Хождения" и  его
обладателя  на  придание "памятнику"  статуса  подлинного  и  уж  тем  более
достоверного  исторического   источника.   Но   маховик  подлога   продолжал
раскручиваться. Вот лишь несколько эпизодов в истории последующего бытования
фальсификации. Еще в 1952 г., спустя совсем немного  времени после появления
газетной  публикации  Бадигина  об  Иване  Новгородце, его имя появляется  в
солидной  книге  В.С.Лупача "Русский флот  -- колыбель величайших открытий и
изобретений"[165].  Через  год после защиты Бадигиным диссертации
его находки  широко использовались  Н.Н.Зубовым  в монографии "Отечественные
мореплаватели -- исследователи  морей и океанов". Здесь бытование "Хождения"
обросло  новыми  подробностями.  По словам  Зубова,  книга,  в  которой  оно
находилось,  состояла  из  четырех  частей:   первая  включала  исторические
сведения  и  наставление по мореходству, во второй содержались  советы,  как
причаститься без священника,  в третьей рассказывалось,  как без  священника
совершать  погребение, а  в  четвертой  описывались две  уже  известные  нам
встречи Ивана Новгородца с основателем Соловецкого монастыря. Зубов сообщает
и  подробности  об изготовлении копии "Хождения". По его  словам, "некоторые
выдержки тщательно,  с сохранением написания каждой  отдельной  буквы,  были
скопированы  Б.В.Шергиным  на бумажную кальку, другие  тщательно переписаны,
третьи пересказаны. Шергин  копировал  этот  документ  в 1915--1917  годах в
Анзерском  скиту   Соловецкого  монастыря  для  известного  знатока   Севера
И.М.Симбирцева"[166].
     Вскоре  к  своей находке в  очередной книге  "По  студеным морям" вновь
вернулся и Бадигин.  В  ней автор  на первый взгляд более осторожен  в своем
отношении  к  "Хождению".  Он  вынужден  был  оговориться,  что  подлинность
документа  окончательно  не  подтверждена.  Больше того, некоторые ученые --
историки  и филологи -- "отрицают возможность появления записок в  XV  в. и,
следовательно,    их   достоверность"[167].   Однако   дальнейшее
повествование фактически  дезавуирует даже столь осторожные оговорки автора.
По его мнению, отсутствие подлинника или надежной  копии  документа является
"крупным  недостатком",  но   еще  ничего  не   говорит,  поскольку  "места,
вызывающие  справедливые  замечания  специалистов,  могли  быть  обусловлены
искажениями при переписке".
     Несомненно  важным  аргументом  в отстаивании  подлинности "Хождения" в
книге  Бадигина  стало  цитируемое им  письмо  писателя Б.В.Шергина, впервые
подробно рассказывавшее об обстоятельствах обнаружения оригинала "Хождения",
его  внешнем  виде  и изготовлении с него  копий.  Из  письма следовало, что
Шергин,  еще  будучи  учеником  Архангельской  гимназии,  нередко  бывал  на
Соловках. В один из таких приездов заведующий епархиальным  древнехранилищем
И.М.Симбирцев и показал "Оуставец моря акиана", взятый из Анзерского  скита.
По  свидетельству  Шергина, "рукопись была в  переплете  из  куска кожи,  на
плотной бумаге размером в  одну восьмую листа и писана полууставом". "В виде
приложения"   в   рукописи   имелся   "рассказ   о   встрече   с  соловецким
пер-воначальником  Савватием", описание "Карского  чюда о карбасех", а также
"Чин како самому себе причастити не сущу попу" и "мирьской погребальник". По
словам Шергина, он сначала не обратил внимания на эту "неказистую" рукопись,
но,  после  того как Симбирцев начал ее  читать, ему показались  любопытными
некоторые  места. "Я, --  писал  Шергин, --  стал  списывать более фабульные
места, иногда  под диктовку  И.М.Симбирцева. Несколько страниц я срисовал на
бумажную кальку". Спустя лет  пятнадцать Шергин вновь  переписал  отрывки из
"Хождения",  поскольку первый список стал очень ветхим.  Далее автор  письма
свидетельствовал:  "Текст,  данный мною  К.С.Бадигину,  представляет собою в
основном копию со списка,  сделанного тридцать семь лет  тому  назад, а  сам
список,   оставшийся  у   меня,  оказался   полезным   лишь   немногими  еще
непопорченными строками"[168].
     Далее  Бадигин  фактически повторил  свои прежние характеристики  Ивана
Новгородца и значения его труда для истории российского мореплавания. Вместе
с тем здесь появились новые мотивы. Со ссылкой на Шергина Бадигин сообщает о
судьбе  вкладных  книг  Соловецкого  монастыря,   упоминавших  вклады  Ивана
Новгородца  и  членов  его  семьи.  По его  данным,  после  знаменитой осады
Соловецкого  монастыря  войсками  царя  Алексея  Михайловича  несогласные  с
реформой Никона монахи разбежались, основав на реке Выге  "вторые Соловки" с
богатой библиотекой из книг, ранее принадлежавших  Соловецкому монастырю. "В
1933 г. древнейшие вкладные  книги,  -- пишет он,  -- оказались в  Москве на
"Братском дворе" (центр поморского  староверья, существовал  с  середины XIX
в.), и  там  писателем Б.В.Шергиным из  одной  книги были  сделаны  выписки,
относящиеся к деятельности Ивана Новгородца"[169].
     Столь  упорная  пропаганда подлога  уже  не  могла оставаться предметом
узкоакадемического  обсуждения. Кроме того,  за время,  прошедшее с  момента
введения "Хождения" в общественный  оборот, кардинально изменились некоторые
идеологические установки.  Дутые национальные  приоритеты, ставшие на рубеже
40-х  --  50-х  годов  одним из  краеугольных  камней  политики  и идеологии
сталинизма, постепенно уходили в прошлое. XX съезд КПСС вдохнул свежий, хотя
и умеренный ветер  в  паруса советской  исторической науки. Именно благодаря
этому   и  стала  возможной   публикация  критического  анализа   "открытий"
Шергина--Бадигина.   Из    статьи   В.В.Мавродина[170]    впервые
становилось  известным экспертное заключение Института русской литературы на
фотокопии  приложений к  диссертации Бадигина, в ней  также  были  приведены
дополнительные  доказательства  подложного  характера  "Хождения".  Мавродин
проверил  "параллельные",  "независимые"  свидетельства,  касающиеся  прежде
всего существования самого  Ивана  Новгородца, -- те самые  вкладные  записи
Соловецкого  монастыря,  в которых  якобы  упоминался  он  сам и  его  жена.
Оказалось,  что таких  записей не  существовало. Не существовало в природе и
других  источников,  использовавшихся  Бадигиным.  Так,   например,  Бадигин
ссылался на житие Варлаама Керетского, датируя его XV в.,  где якобы имелась
запись о том, как предки Варлаама "хожаше в варяги, доспеваша им  суда на ту
их  потребу  морскую, и  тому судовому художеству дружелюбно  учиша". Но это
житие написано около 1664 г., повествует о событиях не XV, а XVI в. и, самое
главное, ни в одном из списков не имеет приведенного выше текста.
     В своей  статье  Мавродин обратил  внимание  и на  личность Шергина,  с
именем  которого  так  или  иначе оказались  связанными  все  использованные
Бадигиным  тексты.  Проведя  доскональное,  насколько  позволяли  источники,
исследование  его  жизни  и деятельности, Мавродин фактически  связал подлог
"Хождения"  и сопутствующих  ему материалов с именем именно  этого человека.
"Нельзя не обратить внимания, -- писал он, -- на  то, что все  те источники,
которых касалась рука Б.В.Шергина, исчезали для других исследователей, и, не
сделай  он  в  свое  время с них копий, не передай К.С.Бадигину,  который их
опубликовал, все они погибли бы бесследно для науки"[171].
     Разумеется,  можно  было  бы  теперь посочувствовать  Бадигину  за  его
доверчивое отношение к рассказам Шергина и представленным тем материалам. Но
делать  это вряд ли стоит.  Изделия Шергина нашли благодатную  почву.  В них
Бадигин  черпал  истоки  своего  литературного  вдохновения и доказательства
своих ученых  штудий.  Трудно представить,  что Бадигин стал  жертвой своего
собственного  увлечения. Те упрямство  и  последовательность, с которыми  он
реанимировал "Хождение" и сопутствующие  ему материалы, говорят о том, что в
его  лице Шергин  нашел  не просто доверчивого и благодарного  пропагандиста
своих "открытий", но и, как знать, фактического соавтора.
     Подлоги  Шергина--Бадигина  оказались  своеобразными  продуктами  эпохи
жизни  их авторов.  На рубеже 40--50-х  годов  они были востребованы и стали
одним из элементов  той официальной политической идеологии, которая в борьбе
с  так называемым  космополитизмом  и  в  противовес  ему развернула  шумную
кампанию об  исторически значимых национальных приоритетах, действительных и
мнимых,  в  различных областях знаний. В этих условиях  достаточно было лишь
минимального  умения  стилизации  современного  языка  под  "древнерусский",
элементарных  исторических  познаний,  в  том числе в  области древнерусской
литературы  и   реалий   XIII--XV   вв.,  чтобы   облечь   действительные  и
фантастические представления и  домыслы о древнерусской морской  культуре  в
оболочку исторического  источника, игнорируя  возможные последствия строгого
критического  анализа.   Однако,  вероятно,  авторам  подлогов  не   хватало
терпения, знаний и умения -- именно поэтому  "Хождение", по  всей видимости,
не  существовало в виде цельного документа,  а  было представлено отдельными
отрывками. Но  в этих  отрывках  фальсификатор постарался  отразить наиболее
впечатляющие для его "патриотического" настроения идеи: не случайно в них мы
видим и усмешку  над бесстыдными  пиратами-норманнами,  боящимися  льдов,  и
мужественных  новгородцев,  честно  и   добросовестно   занимающихся   своим
ремеслом,   открывающих  новые  земли   на   морских  кораблях   совершенных
конструкций   и   ведущих  на   высочайшем   для   своего   времени   уровне
географические, гидрографические и иные исследования Крайнего Севера.
     Техника    подлогов   Шергина--Бадигина   оказалась    несложной,    но
своеобразной.   Главную   фальшивку   --   "Хождение",  его   подложность  и
недостоверность они попытались  "прикрыть" несколькими  независимыми друг от
друга источниками,  также  сфальсифицированными (вкладными  записями, житием
Варлаама Керетского), а также данными подлинного документа, могущего вызвать
ассоциацию  с  вымышленным  персонажем  (Соловецкий Патерик).  В основе этой
серии  фальшивок лежали древнерусские литературные произведения, в том числе
широко известное еще с XIX в. "Хождение" Афанасия Никитина. При изготовлении
подлога  были  использованы также изданные  лоции  Белого моря  и  Северного
Ледовитого  океана,  в  частности  лоция  издания  1932  г.,  о чем  говорит
сравнение текстов. Легенда об открытии подлога оказалась достаточно типичной
и представляла собой многозвенную цепочку: Соловецкий монастырь -- Анзерский
скит  -- Симбирцев  -- Шер-гин -- Бадигин, однако в общественный  оборот она
вводилась по частям. Вначале Бадигин просто указал на существование рукописи
"Хождения" и сопутствующие ей документы, затем  связал их с именем  Шергина,
потом -- Симбирцева, а в конце концов легенда завершилась предоставлением на
экспертизу  палеографических  снимков,  копий  и  пересказов  с  "подлинной"
рукописи "Хождения". В целом, подлог мы  должны  квалифицировать как грубый,
рассчитанный  на  полное  доверие  не искушенного  в  элементарных  вопросах
исторической критики читателя.

Глава 7. "Дощечки Изенбека", или Умершая "Жар-птица"

     "Дощечки Изенбека", ныне  больше известные с легкой руки  одного  из их
исследователей С.Лесного  (Парамонова)  под названием "Влесовой книги" (ВК),
--  один   из  наиболее  скандальных  подлогов  середины  XX  в.  письменных
исторических источников, связанных с историей России и славянских народов.
     Читающая  публика  впервые  узнала  об  этом  сочинении  из  небольшого
сообщения  в малотиражном журнале "Жар-птица",  издававшемся в Сан-Франциско
российскими эмигрантами.  В ноябрьском номере этого  журнала за  1953 г. под
заголовком  "Колоссальнейшая историческая сенсация" было сообщено о том, что
"отыскались в Европе древние деревянные "дощки"  V века  с ценнейшими на них
историческими письменами о древней Руси"[172]. С января 1954 г. в
том  же   журнале  началась   публикация  отрывков  найденных  текстов.  Она
продолжалась  с  перерывами  до  декабря 1959  г.,  когда  журнал  прекратил
существование.
     Публикация    осуществлялась     одним     из     издателей    журнала,
ученым-этимологом,   специалистом    по    ассирийской   истории   А.А.Куром
(Куренковым)   по   материалам,   присылавшимся   из   Брюсселя   российским
литератором-эмигрантом  Ю.П.Миролюбовым.  Сам  Миролюбов  в своих  статьях и
переписке  с  коллегами  следующим  образом представил  историю  обнаружения
памятника.
     В 1919  г. полковник  Белой  гвардии,  в  прошлом художник и  археолог,
Ф.А.Изенбек вместе со  своей артиллерийской батареей  попал  в разграбленную
усадьбу  "на  курском  или  орловском  направлении",  принадлежавшую  некоей
княжеской семье Задонских, Донских, Донцовых  или Куракиных  (точной фамилии
Изенбек, со слов которого передавал рассказ о находке Миролюбов, не помнил).
Среди поломанных вещей  и  разорванных  бумаг Изенбек обнаружил разбросанные
дощечки. "Дощьки" (так пишет Миролюбов  --  В.К.) были побиты,  поломаны,  а
уцелели только некоторые,  и  тут Изенбек увидел прочерченные  письмена.  Он
подобрал их и все время возил с собой, полагая, что "это какая-либо старина,
но,  конечно,  никогда  не  думал, что  старина  эта  чуть ли  не  до  нашей
эры"[173]. Мешок с дощечками вместе с Изенбеком затем оказались в
Брюсселе, где дощечки  попали  на  глаза Миролюбову. В  течение 15  лет,  не
вынося  их из дома Изенбека, Миролюбов, по его  словам, "разбирал "сплошняк"
архаического  текста".  Он   свид