сяти  футах  от
огромного окна бара, за стойкой которого прекрасная Кэролайн изучала глубины
своего бокала. Это  был  китаец  -  продавец  ласточкиных  гнезд  <Китайское
национальное блюдо.> из Квейпина. Он был одет  в  белый  костюм  из  плотной
ткани, чесучовый галстук и парчовые туфли. На шее висел большой  фотоаппарат
"Броника".
   Азиат с подчеркнутой небрежностью поднял камеру и сфотографировал сточную
канаву  слева  и  какой-то  котлован  справа.  Затем  направил  объектив  на
Кэролайн.
   Потом он проделал с  камерой  какие-то  манипуляции,  внутри  нее  что-то
зажужжало, загудело, и сбоку открылась створка.
   Загадочный житель  Небесной  империи  с  ловкостью  фокусника  вставил  в
отверстие пять патронов с разрывными пулями  и  закрыл  его.  Теперь  камера
перестала быть только фотоаппаратом; она превратилась  не  то  в  стреляющую
камеру, не то в фотографирующее оружие и могла выполнять  две  не  связанные
друг с другом функции.
   Вооружившись таким  образом,  желтый  охотник  быстрыми,  легкими  шагами
направился  к  цели.  Он  казался  совершенно   спокойным,   только   слегка
затрудненное дыхание могло выдать его волнение.
   Прелестная Кэролайн продолжала сидеть в той же позе. Она крутила в  руках
бокал;  внутри  него  не  было  прорицательницы,  способной  предсказать  ей
будущее, - на дне лежало крохотное  зеркальце.  Глядя  в  него,  Кэролайн  с
интересом следила за действиями убийцы из Квантуна.
   Развязка   наступила   скоро.   Китаец   прицелился   -    и    Кэролайн,
продемонстрировав молниеносную реакцию, швырнула бокал в окно за секунду  до
выстрела.
   - Вот те на! - только и смог вымолвить ошеломленный  китаец;  хоть  он  и
родился на левом берегу Хуанхэ - опыта набрался в "Хэрродс".
   Кэролайн не произнесла ни слова. В футе над ее головой в  оконном  стекле
красовалось маленькое отверстие, от которого лучами расходились трещины.  Не
дожидаясь, когда китаец опомнится, Кэролайн соскользнула с высокого табурета
и стремглав, словно летучая мышь из ада, бросилась к черному ходу.
   Бармен,  следивший  за   происходившим,   восхищенно   покачал   головой.
Футбольный болельщик, он тем не менее обожал хорошую Охоту.
   - Молодец, малышка! - воскликнул он вдогонку убегавшей Кэролайн.
   Тут в бар ворвался продавец ласточкиных гнезд и бросился к  черному  ходу
вслед за прекрасной беглянкой.
   - Добро пожаловать в Америку! - успел крикнуть ему бармен. - И счастливой
Охоты!
   -  Спасибо,  я  очень  благодарный,   -   вежливо   отозвался   на   бегу
преследователь.
   - Вот этого у них не отнимешь, у этих китаез, - заметил бармен, обращаясь
к посетителю, сидевшему за стойкой. - Это у них есть - воспитание.
   - Еще двойной мартини, - ответил посетитель. - Только не кладите лимон  в
бокал, положите рядом. Терпеть не могу, когда в коктейле болтается  здоровый
кусок лимона, как в "Пунше плантатора" или каком-нибудь другом гадком пойле.
   - Конечно, сэр. Прошу прощения, сэр, - с готовностью произнес бармен.
   Он тщательно смешал коктейль, но не мог выбросить  из  головы  восточного
охотника и его американскую жертву. Кто кого одолеет? И чем, интересно,  это
кончится?
   Посетитель, казалось, читал его мысли.
   - Предлагаю ставку - три к одному, - сказал он.
   - На кого?
   - Цыпочка ухлопает китаезу.
   Бармен заколебался, затем улыбнулся,  покачал  головой  и  подал  готовый
коктейль.
   - Пять к одному, - ответил он. - Сдается мне, малышка знает толк в Охоте.
   - Заметано, - согласился мужчина - он  тоже  считал  себя  знатоком  -  и
выдавил каплю лимонного сока в бокал с мартини.

***

   Стремительно перебирая ногами,  зажав  под  мышкой  пелерину  из  соболя,
Кэролайн мчалась мимо кричащих витрин Лексингтон-авеню. На углу 69-й улицы и
Парк-авеню ей пришлось продираться сквозь толпу, собиравшуюся поглазеть, как
сажают на огромный гранитный кол преступника, уличенного в попытке выбросить
мусор. Никто даже внимания не обратил на бегущую Кэролайн;  зеваки  глаз  не
сводили с гнусного нарушителя,  деревенщины  из  Хобокена,  у  ног  которого
валялась предательская улика - обертка "Херши", -  а  руки  были  перемазаны
шоколадом. С каменными лицами они слушали стенания и  жалкие  мольбы.  Когда
два палача подняли  его  за  руки,  чтобы  посадить  на  Кол  Злодеев,  лицо
преступника стало серым.
   Публичные казни были недавним нововведением; последнее  время  их  горячо
обсуждала общественность, не проявляя такого же интереса к смертельным играм
охотников и жертв. ...Светлые волосы Кэролайн развевались  на  бегу,  словно
яркий  сигнальный  флаг.  Позади,  футах  в  пятидесяти,  задыхаясь,  мчался
вспотевший  китаец,  сжимая  в  безволосых  руках  свою  стреляющую  камеру.
Казалось, он бежал не особенно быстро,  но  понемногу,  дюйм  за  дюймом,  с
терпением, свойственным детям Востока, настигал девушку.
   Стрелять он пока не решался. Открывать огонь на людной улице было чревато
последствиями: задел прохожего, неважно, что случайно,  -  штраф  в  крупном
размере, не говоря уже о позоре...
   Поэтому китаец не стрелял и на бегу крепко прижимал к груди свой аппарат,
способный  благодаря  извращенной  изобретательности  человека  одновременно
создавать копию  и  уничтожать  оригинал.  Внимательный  прохожий  наверняка
заметил бы дрожь в руках охотника,  обратил  бы  внимание  на  неестественно
напряженные шейные мышцы. Но этого следовало ожидать -  в  послужном  списке
китайца Джона значились всего две Охоты, он был новичком в этом деле.
   Кэролайн выскочила на угол Мэдисон-авеню и 69-й улицы, быстро  оглянулась
и побежала мимо "Пугливого цыпленка" ("Обслуживаем пятьдесят  человек,  цены
договорные"), но  вдруг  остановилась,  тяжело,  но  так  пленительно  дыша.
Заметив за "Пугливым цыпленком" открытую дверь, она взбежала по лестнице  на
второй этаж и оказалась на лестничной площадке, на которой  толпились  люди.
Надпись на  стене  гласила:  "Галерея  Амели.  Objets  de  pop-op  revisite"
<Посетите еще раз - выставка нестареющего поп-арта (фр.).>.  Кэролайн  сразу
поняла, куда она попала - ей всегда хотелось  побывать  здесь,  хотя  и  при
несколько иных обстоятельствах...
   Однако "убивают, где получится, а  умирают,  где  приходится",  -  гласит
старинная поговорка. Поэтому, не оглядываясь, Кэролайн пробралась ко  входу,
не обращая внимания на протесты любителей искусства, и  показала  контролеру
свою карточку. Тот взглянул на карточку - такие выдавались каждой  жертве  и
каждому охотнику и  давали  им  право  повсюду  беспрепятственно  входить  и
выходить, если они предпринимали законные меры по спасению своих жизней  или
уничтожению чужих, - и кивнул. Схватив карточку, девушка вбежала в зал.
   Здесь Кэролайн пришлось перейти на шаг, она взяла  каталог  и  попыталась
отдышаться. Потом надела очки, накинула на плечи пелерину и пошла  по  залам
галереи.
   Ее дымчатые очки - модель-новинка  "Смотри  кругом"  -  позволяли  видеть
происходящее на 360 градусов, кроме  небольших  слепых  пятен  на  42  и  83
градусах, а также зоны искажения прямо перед собой от 350  до  10  градусов.
Несмотря на то что очки были неудобны и от них сильно болела голова,  польза
от этого изобретения была несомненной,  поскольку  Кэролайн  сразу  заметила
своего охотника футах в тридцати сзади.
   Да, это был он, "азиатская чума", в белом костюме,  потемневшем  от  пота
под мышками, с чесучовым галстуком, сбившимся на сторону.  Его  смертоносная
камера была прижата к груди; он  двигался  вперед  походкой  хищного  зверя,
прищурив и без того узкие глаза и нахмурив высокий лоб.
   Кэролайн шла по залу с небрежным спокойствием, пытаясь  не  привлекать  к
себе внимания. Но китаец Джон заметил ее и направился прямо к  кучке  людей,
за которой спряталась Кэролайн. Его губы были крепко сжаты, а глаза сузились
еще больше, так, что, казалось, вообще исчезли с лица.
   Подойдя поближе, китаец обнаружил, что Кэролайн скрылась, ускользнула  от
него... Ах вот как! Уголки рта преследователя искривились в улыбке. В  конце
зала  была  дверь.  Долгое  логическое   мышление   Запада,   как   правило,
несвойственно детям Востока: только глянув  на  дверь,  китаец  понял,  куда
скрылась его жертва. Он кошкой проскользнул в  конец  помещения,  решительно
распахнул дверь и оказался в зале восковых фигур.
   Фигуры, похоже, были сделаны из настоящего  воска  -  материала,  которым
пользовались художники в  далеком  прошлом.  Китаец,  широко  открыв  глаза,
уставился на них. Все фигуры изображали женщин,  очень  привлекательных  (на
западный  вкус)  и  почти  раздетых  (на  любой  вкус).  Они,   по-видимому,
демонстрировали различные па какого-то танца. "Стриптиз" - было написано  на
плакате. "Обманчивая метаморфоза. 1945 - "Век невинности"; 1965  -  "Моль  и
ржавчина"; 1980 - "Возрождение основ"; 1980 - "Непринужденное  пренебрежение
формальностями".
   Китаец  обескураженно  вглядывался  в  неподвижные  фигуры,  и  рассудок,
привычный к красоте лаковых лесов, к  застывшему  покою  бутафорских  рек  и
стилизованных аистов, не мог постичь смысла открывшейся взору картины.
   У ног третьей слева фигуры, лицо которой было наполовину  скрыто  длинной
белокурой прядью, лежала... черная соболья пелерина.
   Житель Поднебесной больше не колебался. Он поднял камеру, прицелился -  и
нажал на спуск. Три  пули  поразили  красавицу  в  верхнюю  часть  живота  -
отличная работа, что ни говори.
   Итак, Охота закончена, он победил, жертва мертва, он... И вдруг  одна  из
восковых фигур в дальнем конце зала ожила. Это была  Кэролайн.  На  ней  был
странный металлический бюстгальтер,  похожий  на  тот,  что  носила  Вильма,
легендарная жена Бака Роджерса, с той лишь  разницей,  что  у  Кэролайн  эта
часть гардероба оказалась более  практичной.  Не  успел  пораженный  охотник
опомниться, как из каждой чашечки одновременно вылетело по пуле. Китаец  еще
успел пробормотать: "Так-так... Теперь, кажется, все..." - и рухнул на  пол,
бездыханный, словно вчерашняя скумбрия в рыбной лавке.
   Свидетелями происшедшего оказались несколько  посетителей.  Один  из  них
заметил:
   - По-моему, это вульгарное убийство.
   - Ничуть, -  ответил  тот,  к  кому  обратились.  -  Я  считаю,  что  это
классическое убийство, - уж простите мне этот архаизм.
   - Ловкая работа, но неизящная,  -  настаивал  первый.  -  Впрочем,  можно
назвать ее fin de siecle <Конец света (фр.).>, a?
   - Конечно, - отозвался второй, - если имеешь вкус к дешевым аналогиям.
   Первый  наблюдатель   хмыкнул,   отвернулся   и   принялся   разглядывать
ретроспективную выставку изделий НАСА.
   Кэролайн подняла соболью пелерину (в которой несколько  женщин  из  числа
зрителей  узнали,  впрочем,  мех  ондатры),  по  очереди  дунула  в   стволы
однозарядных пистолетов, скрытых в бюстгальтере, привела в  порядок  одежду,
накинула пелерину на плечи и сошла с подставки.
   Большинство посетителей не обратили внимания  на  происшедшее;  это  были
главным образом подлинные ценители искусства,  не  любившие,  когда  процесс
эстетического созерцания нарушался мелкими досадными инцидентами.
   Прибывший полицейский не спеша подошел к Кэролайн и спросил:
   - Охотник или жертва?
   - Жертва, - ответила она и подала ему свою карточку.
   Полицейский кивнул, наклонился над трупом китайца, достал  его  бумажник,
извлек оттуда карточку и перечеркнул ее крест-накрест. На карточке  Кэролайн
полицейский сделал звездообразную просечку под рядом таких же и вернул ее.
   - Участвовали в девяти Охотах, верно, мисс? - произнес он почтительно.
   - Совершенно верно, - сдержанно ответила Кэролайн.
   - Ну что ж, у вас это здорово получается,  да  и  сегодня  вы  убили  его
аккуратно и со знанием дела, - одобрил полицейский, - без лишней жестокости,
как  некоторые.  Лично   я   люблю   наблюдать,   как   работают   настоящие
профессионалы: убивают  ли  они,  готовят  ли  пищу,  чинят  обувь  или  еще
что-нибудь... А что делать с призовыми деньгами?
   - Пусть министерство перечислит их на мой счет, - бросила Кэролайн.
   - Я сообщу им, - пообещал полицейский. - Вы успешно провели девять  Охот!
Осталась всего одна, а?
   Кэролайн  кивнула.  Вокруг  нее   постепенно   собралась   целая   толпа,
оттеснившая  полицейского.   Это   были   одни   женщины:   женщины-охотники
встречались довольно редко, а потому привлекали внимание.
   Послышались возгласы одобрения, и Кэролайн, вежливо улыбаясь, выслушивала
их в  течение  нескольких  минут.  Наконец  она  почувствовала  усталость  -
нормальному человеку трудно привыкнуть к эмоциональному напряжению Охоты.
   - Очень вам благодарна, - сказала она, - но сейчас мне  нужно  отдохнуть.
Господин полицейский, вас не затруднит  прислать  мне  галстук  охотника?  Я
сохраню его как сувенир.
   - Слушаюсь и повинуюсь, - ответил полицейский.
   Он помог Кэролайн пробраться сквозь  восторженную  толпу  и  проводил  до
ближайшего такси.

***

   Пять минут спустя в зал вошел невысокий бородатый мужчина  в  вельветовом
костюме и лакированных туфлях. Он посмотрел по сторонам,  удивляясь  пустоте
залов: почему говорили, что на эту выставку трудно  достать  билеты?  Ну  да
ладно. Мужчина начал осматривать экспонаты.
   Разглядывая картины и скульптуры, он  многозначительно  кивал,  якобы  со
знанием дела. Подойдя к трупу китайца, распростертому посреди  зала  в  луже
крови, мужчина остановился. Он долго и  задумчиво  смотрел  на  труп,  потом
заглянул в каталог, обнаружил, что там его нет, и пришел к  заключению,  что
экспонат прибыл слишком поздно, а потому не  попал  в  список.  Он  еще  раз
внимательно посмотрел, углубившись в размышления, и наконец  высказал  вслух
свою точку зрения:
   -  Ничего,  кроме  структурных  достоинств...   Производит   определенное
впечатление, пожалуй, хотя излишне бьет на сентиментальность.
   И проследовал в следующий зал.

Глава 2

   Что может быть приятнее июньского дня? Мы можем ответить на этот  вопрос.
Намного приятнее середина октября в Риме, когда Венера входит в дом Марса, и
туристы, подобно леммингам, завершили свою ежегодную миграцию, и большинство
из них отправилось домой, в свои холодные туманные страны, где родились.
   Впрочем, некоторые из этих искателей солнечного света и  тепла  остаются.
Они приводят свои жалкие оправдания: спектакль, вечеринка, концерт,  который
не хотелось пропустить, свидание. Однако настоящая причина иная: у Рима есть
особая  атмосфера,  наивная  и  несравнимая.  В  Риме  можно  стать  главным
действующим лицом в драме своей собственной жизни. Это, разумеется, не более
чем иллюзия, однако северные города не могут похвастаться и этим.

***

   Барон Эрик Зигфрид Рихтоффен ни о чем таком не думал. Его  лицо  выражало
привычное раздражение. Германия  вызывала  у  него  неодобрение  (отсутствие
дисциплины),  Франция  -  отвращение  (грязь),  а  Италия   одновременно   и
раздражала,   и   вызывала   отвращение   (отсутствие   дисциплины,   грязь,
эгалитаризм, декадентство). Он приезжал в Италию  каждый  год;  несмотря  на
неисправимые недостатки, эта  страна  казалась  ему  наименее  отталкивающей
среди остальных. К тому же здесь ежегодно проводилась международная выставка
лошадей на Пьяцца ди Сиенна.
   Барон слыл блестящим  наездником.  Это  его  предки  втаптывали  в  грязь
крестьян коваными копытами своих боевых коней. В конюшне барона были  слышны
звуки фанфар, сопровождавших парад конных карабинеров в сверкающих  мундирах
на площади.
   Барон был крайне раздражен, поскольку стоял в одних носках и ждал,  когда
кто-нибудь из грумов -  когда  эти  парни  нужны,  их  невозможно  найти!  -
принесет ему сапоги. Проклятый  грум  отсутствовал  уже  восемнадцать  минут
тридцать две секунды, если  верить  часам  на  руке  барона.  Сколько  нужно
времени, чтобы навести глянец на пару сапог? В  Германии,  точнее,  в  замке
Рихтоффенштейн, который барон считал последним осколком  истинной  Германии,
пару сапог приводят в почти идеальное состояние в среднем за  семь  минут  и
четырнадцать секунд. Подобное промедление  вызывает  желание  зарыдать,  или
впасть в ярость, или сорвать зло на ком-то, или сделать что-то еще...
   - Энрико! - завопил барон так, что его можно было  услышать  на  Марсовом
поле. - Энрико, проклятье, где ты?
   Глас вопиющего  в  пустыне...  На  площади  щеголеватый  пижон-мексиканец
кланяется судьям. Наступает очередь барона... Но  у  него  нет  сапог,  черт
побери, нет сапог!
   - Энрико, мерзавец, немедленно иди сюда или этим вечером прольется кровь!
- снова загремел барон.
   Выкрикнуть такую длинную фразу единым духом нелегко, и  он  едва  перевел
дыхание. Ожидая отклика, барон прислушался.
   А где же таинственный Энрико? Под трибунами наводит  окончательный  блеск
на пару сапог для верховой езды, сапог настолько великолепных,  что  они  не
могут не вызывать зависти у любого всадника. Энрико был худым и  морщинистым
стариком, уроженцем Эмилии, привезенным в Рим по требованию  общественности.
Все единодушно признавали, что никто не может сравниться с ним  в  искусстве
чистки сапог.  Это  относилось  даже  к  тем  знатокам,  которые  привносили
принципы "дзэн-буддизма в Искусство Чистки и Полировки.
   Энрико увлеченно трудился, сосредоточив внимание на сверкающих шпорах. Он
наморщил от усердия лоб и осторожно покрывал  блестящий  металл  серебристым
веществом.
   Он был  не  один.  Рядом,  наблюдая  за  его  действиями  с  определенным
интересом, находился  человек,  которого  можно  было  принять  за  двойника
Энрико. Оба мужчины были одеты совершенно одинаково, до  мельчайшей  детали.
Единственным различием было то, что второй Энрико был связан и во рту у него
был кляп.
   Снаружи донеслись восторженные крики толпы,  приветствовавшей  мастерство
мексиканца. Перекрывая их,  раздался  вопль  барона,  вполне  пригодный  для
полковых плацев:
   - Энрико!
   Энрико-1  поспешно  встал,  последний  раз  осмотрел  сверкающие  сапоги,
похлопал Энрико-2 по лбу и быстро захромал под трибунами к своему хозяину.
   - Ха! - выдохнул барон  при  виде  слуги  и  сопроводил  это  восклицание
потоком немецких слов, непонятных, но, без сомнения, обидных  для  скромного
Энрико.
   - Ну что ж, посмотрим, - наконец произнес барон, когда его гнев остыл.
   Он осмотрел сапоги и увидел, что придраться не к чему. Тем не менее барон
обмахнул их замшевой тряпкой, которую постоянно носил в кармане как полезную
вещь, предназначенную для того, чтобы ставить самодовольных грумов на место.
   - Немедленно надень на меня сапоги! - скомандовал барон и вытянул  мощную
тевтонскую ногу.
   Надевание сапог, сопровождаемое проклятьями, наконец  было  завершено.  И
как раз вовремя, потому что мексиканский наездник - у него  были  напомажены
волосы! - выезжал с поля под гром  аплодисментов.  В  блестящих  сапогах,  с
моноклем в глазу, держа под уздцы верного коня - знаменитого  Карнивора  III
от Астры из Асперы, - барон шагнул вперед, чтобы предстать перед судьями.
   Остановившись ровно в трех шагах от судейской ложи,  барон  вытянулся  по
стойке "смирно", склонил голову на  четверть  дюйма  и  молодцевато  щелкнул
каблуками. Раздался громкий взрыв, и  барона  окутало  облако  серого  дыма.
Когда  дым  рассеялся,  все  увидели  барона:  он  лежал  лицом  вниз  перед
трибунами, мертвый, как пикша, выловленная на прошлой неделе.
   Поднялась  паника,  казалось,  охватившая  всех  зрителей,  кроме  одного
англичанина в твидовом костюме с пузырями  на  коленях,  сделанными  еще  на
фабрике, и грубых ботинках из шотландской кожи весом по два и  три  четверти
фунта каждый, который громко крикнул: "Как лошадь? Не случилось  ли  чего  с
лошадью?"
   После того как его заверили, что  лошадь  барона  ничуть  не  пострадала,
англичанин сел на место, недовольно бормоча, что не следует  взрывать  бомбы
поблизости от лошадей и что в некоторых странах виновник  такого