Роберт ШЕКЛИ
    ОХОТНИК I-III


    ОХОТНИК-ЖЕРТВА
    ПЕРВАЯ ЖЕРТВА
    ДЕСЯТАЯ ЖЕРТВА



    Роберт ШЕКЛИ
    ОХОТНИК I
    ОХОТНИК-ЖЕРТВА

Перевод с английского С. Коноплева





ONLINE БИБЛИОТЕКА


http://www.bestlibrary.ru

   Благодарность:
   Хочу выразить благодарность за оказанную мне помощь:
   Норману Шварцу из отеля ?Норман? Майами, штат Флорида.
   Огастину ?Оги? Энрикесу из боевого отряда в Портланде,
   Штат Орегон.
   Сержанту Эду Киршу из Бивертона, штат Орегон.
   Особая благодарность Н. Ли Вуду.

ПРАВИЛА ОХОТЫ

   Участвовать в Охоте может любой  достигший  восемнадцатилетнего  возраста
независимо от национальности, пола и религиозных убеждений.
   Вступивший в Клуб Охотников обязан принять участие в десяти Охотах - пять
раз в роли Жертвы и пять раз в роли Охотника.
   Охотникам сообщается имя и адрес Жертвы, а также выдается ее фотография.
   Жертвам лишь сообщается, что за ними ведется Охота.
   Все убийства должны осуществляться только лично, т.  е.  либо  Охотником,
либо Жертвой, любая замена запрещена.
   Ошибочное убийство строго преследуется по закону.
   Победитель  всех  десяти  Охот  наделяется  практически   неограниченными
гражданскими, финансовыми, политическими и сексуальными правами.

   Моим детям

Часть первая
СТАНОВЛЕНИЕ ОХОТНИКА

Глава 1

   Большую часть своего последнего дня в Париже Фрэнк Блэквелл  и  его  жена
Клэр провели в гостиничном номере, ругаясь друг с другом. Это была  одна  из
тех нескончаемых ссор, когда супруги не помнят, с чего она началась, но зато
точно знают, что противоположная сторона виновата, и стараются изо всех  сил
доказать это. Ссора дошла до той стадии,  когда  оба  супруга  выговорились.
Блэквелл  молча  качал  головой,  словно  жаловался  невидимым  зрителям  на
странное и  непонятное  женское  поведение,  а  Клэр  уставилась  куда-то  в
пространство на особый манер женщин всех времен и народов.
   За  зашторенными  окнами  Париж  варился  в  собственном  соку  тумана  и
выхлопных газов.
   -  А  вчера  в  метро?  -  спросила  Клэр,  внезапно   вспомнив,   почему
рассердилась на Фрэнка.
   - В метро? Что в метро? - удивился Блэквелл.
   - Ну, та девушка, которой ты уступил место. Та шлюха в черных чулках,  от
грудей которой ты не мог оторвать взгляд. Ну та самая.
   - Ах, та, - сказал Блэквелл. - Что  плохого  в  том,  что  я  уступил  ей
место?
   - Но ведь вагон был полупустой! - воскликнула Клэр. - Она могла бы  сесть
где угодно в этом проклятом вагоне!
   - По-моему, она не могла этого сообразить, - сказал Блэквелл. - И  вообще
она показалась мне какой-то наивной.
   - Наивной? Ах ты ублюдок! - сказала Клэр и  с  ненавистью  посмотрела  на
мужа.
   Он ответил ей взглядом полного непонимания. Самое смешное, что  никто  из
них не любил ссориться. Каждому  из  супругов  казалось,  что  все  семейные
проблемы возникают потому, что  другая  сторона  постоянно  ищет  повод  для
ссоры. Как и у всех пар, у них имелся свой собственный набор неприятных тем,
каждая из которых влекла за собой другую.
   Тем не менее они очень любили друг друга. Блэквелл был чуть выше среднего
роста. Можно сказать, высокий. Стройный, с коротко  подстриженными  волосами
мышиного цвета. За стеклами очков в стальной оправе - близорукие карие умные
глаза. Клэр была смазливой блондинкой - тип официантки из Гринвич-Вилидж. Ей
нравились   акварели   Тернера   и   иностранные   фильмы,   (конечно,    не
дублированные). Это была поистине замечательная женщина. В ней  чувствовался
класс, который она и продемонстрировала, сказав то, что вряд ли  можно  было
ожидать в такой момент:
   - О, Фрэнк! Это все так глупо, правда? Почему  бы  нам  не  оставить  эту
ссору и не пойти пообедать?..
   Их парижское путешествие трудно было назвать удавшимся.
   Три первых дня не переставая лил дождь.
   Потом от обильной и непривычной еды у Клэр заболел живот. Таким  образом,
четвертый и пятый дни тоже пропали.
   Затем у Фрэнка вытащили из кармана пиджака их дорожные чеки  -  очевидно,
когда он торговался  на  уличном  базарчике  в  толпе  между  Монпарнасом  и
Сен-Жермен. К счастью, он помнил номера.  Но  для  того  чтобы  восстановить
чеки, им пришлось убить добрую половину дня. Теперь  Клэр  носила  деньги  и
паспорта в кожаной сумочке и ни на секунду не выпускала ее из рук.
   Их гостиница ?Лебедь?, небольшая и уютная, находилась лишь  в  нескольких
кварталах  от  Нотр-Дам.  Это  было  чудесное   строение   в   той   степени
запущенности,  которую  французы  довели  до  совершенства.  Вы  входили   в
небольшой  коридор,  освещенный  пятнадцативаттной  лампочкой.   Консьержка,
полная женщина, постоянно ходившая в черном платье, жила в каморке у входа и
дверь в свою комнату все время держала открытой, чтобы знать,  кто  и  когда
приходит и уходит, а потом сплетничать с соседями и жандармами. Назвав  свое
имя, вы получали ключ, прикрепленный к здоровенной резиновой груше,  которую
вы никак не могли сунуть по забывчивости в карман и уйти. Итак, с  ключом  в
руке вы поворачивали налево и поднимались по спиральной лестнице, скрипевшей
так, будто вот-вот провалится под вами. Поднимались, скажем, на пятый  этаж.
Зайдя в номер  и  пройдя  по  кафельному  полу,  вы  могли  открыть  высокое
французское окно,  занавешенное  белой  портьерой,  и  посмотреть  на  крыши
Парижа. Ради этих чудесных, неповторимых мгновений можно было стерпеть любые
неудобства.
   Фрэнк и Клэр спустились по скрипучим ступенькам и отдали ключ  от  номера
мадам. Гостиничный счет был оплачен,  чемоданы  лежали  в  камере  хранения.
Оставалось взять их,  сесть  в  такси  и  отправиться  в  аэропорт.  Времени
оставалось достаточно, чтобы в последний раз пообедать и выпить  вина  в  их
любимом кафе за углом.
   Кафе ?Ле  Селект?  занимало  одну  сторону  маленькой  площади,  мощенной
булыжником и окруженной зданиями с небольшими магазинчиками. Самый настоящий
оазис спокойствия, где не слышно шума и гама большого города. В кафе  стояло
с дюжину столиков, большинство которых  было  занято:  другие  туристы  тоже
прослышали о прелестях этого уютного маленького кафе.  Метрдотель  в  черном
фраке и с напомаженными усами  усадил  Блэквеллов  за  столик.  Насладившись
белым вином, вкус которого заслуживал самой высокой  похвалы,  они  заказали
дежурный обед:  салат,  отбивные,  pommes  frites  и  паштет  -  бессмертное
лакомство галльского народа.
   Между столиками ходил аккордеонист в полосатой рубашке и  наигрывал  одну
из тех жалобных элегий, которые делают  французскую  народную  музыку  столь
неповторимой.
   Все было чудесно. Фрэнк Блэквелл  почувствовал,  как  на  него  снисходит
умиротворение. Он ощущал какую-то связь с древним удивительным миром.
   - Дорогая, - сказал он, взяв Клэр за руку, - прости,  я  не  уверен,  что
сделал что-то не так, но я сожалею, если обидел тебя.
   Клэр ласково улыбнулась.
   - Ты меня тоже прости, - сказала она. - Иногда я даже  не  знаю,  что  на
меня находит.
   С другой стороны мощеной площади  послышалась  музыка.  Она  звучала  все
громче и громче. Звуки гитар, мандолин, мелодичные голоса. Затем  во  дворик
кафе зашли музыканты. Их было четверо.  Одетые  в  средневековые  костюмы  -
чулки, пышные штаны и длинные накидки. То, что они пели, Блэквелл принял  за
старинную балладу. Молодые люди  с  бледными  бородатыми  лицами,  они  пели
неважно.
   - Что это за ребята? - спросила Клэр.
   - Студенты, наверно, - ответил Блэквелл, припомнив  предыдущие  посещения
Столицы мира. - Они поют в кафе, а люди дают им мелочь.
   - А на каком языке они поют?
   Блэквелл не мог разобрать. И  не  английский,  и  не  французский,  и  не
немецкий. Он знал, что в Париже полным-полно южноамериканских студентов,  но
этот язык был и не испанским. Музыканты  закончили  петь,  и  Блэквелл  стал
рыться в карманах. Внезапно один из студентов отбросил полу накидки, и в его
руках оказался небольшой автомат. Блэквелл только успел сказать Клэр:
   - Смотри-ка, этот парень вооружен.
   И тут остальные студенты сбросили  накидки,  достали  автоматы  и  начали
расстреливать посетителей кафе.
   Фрэнк схватил Клэр за руку и потянул под стол. Пули градом осыпали дворик
кафе, отскакивали от серо-черных булыжников, впивались в темно-желтые  стены
зданий. Посетители с воплями метались по кафе, пытаясь спрятаться, и падали,
как осенние листья на ветру. Аккордеонист помчался к  выходу  и  едва  успел
выскочить,  как  за  ним  жужжа  устремился  целый  рой  стальных   шершней.
Оставшийся лежать  аккордеон  издал  последний  жалобный  стон,  когда  пули
впились в его меха.
   Блэквелл скрючился за перевернутым столом. Внезапно он почувствовал,  как
Клэр с силой выдернула у него руку. Дрожа от страха и ярости,  он  огляделся
по сторонам и увидел, что она лежит в пяти футах от  столика.  Ее  разорвало
напополам. Часть Клэр в простой юбке лежала  отдельно  от  части,  одетой  в
роскошный жакет из магазина ?Блумингдэйл?.  Блэквелл  уставился  на  жену  и
через несколько секунд увидел, как в том месте, куда попали пули,  появились
пять пятнышек крови, которые стали расползаться и  наконец  слились  в  одно
большое кровавое пятно.
   Воздух во дворике посинел от кордитного дыма. Восемь  посетителей  лежали
мертвыми. Студенты - или кем  они  там  были?  -  скрылись.  То  были  члены
балканской террористической группировки, которая  боролась  за  освобождение
Черногории, и этим актом хотели привлечь к себе внимание. В ?Ле Селект?  они
появились потому, что ожидали встретить  там  югославского  посла  с  женой.
Французская полиция схватила террористов двумя днями позже в Кан-сюр-Мер  на
средиземноморском побережье, когда они пытались бежать на катере в Африку. В
перестрелке все четверо балканцев были убиты.
   Но об этом Блэквелл узнал позже. А теперь он  стоял  целый  и  невредимый
посреди этого кровавого кошмара, сжимая в руках кожаную сумочку Клэр.
   Приехала полиция - и допросила свидетелей. Затем появились фотографы -  и
сделали  снимки.  Репортеры  записали  для  будущего  банальные  возмущенные
высказывания оставшихся в живых. Прибыла машина ?скорой помощи? - и санитары
убрали мертвых, засунув каждого в черный пластиковый мешок с молнией. Увезли
и Клэр.
   Представитель американского посольства выразил  соболезнования  и  вручил
Фрэнку  свою  визитную  карточку.  Он  заверил   Блэквелла,   что   займется
необходимыми формальностями по отправке останков Клэр  на  родину.  Блэквелл
поблагодарил его.
   Наконец все разошлись. За исключением  Блэквелла,  которому  некуда  было
идти и который не знал, что же теперь ему  делать.  Официант,  оставшийся  в
живых, спросил у Фрэнка, не хочет ли тот выпить.
   Фрэнк хотел, но не знал, что  заказать.  Официант  предложил  шампанское,
самое лучшее, которое только было в кафе. Не каждый же день у  тебя  убивают
жену, а ты чудом остаешься в живых, и вся твоя жизнь летит вверх тормашками.
Официант ушел за шампанским, а  Фрэнк  попытался  открыть  сумочку  Клэр,  в
которой лежали его паспорт, дорожные чеки и билеты на  самолет.  Сумочка  не
открывалась. Фрэнк увидел, что  два  пальца  Клэр  все  еще  крепко  сжимали
застежку. Он огляделся. Никто не смотрел на него.
   Он попытался разогнуть пальцы. Сначала осторожно, а потом с силой. Пальцы
внезапно разжались и упали на вымощенную булыжником мостовую.
   Вернулся официант с шампанским.
   Фрэнк нашел носовой платок, завернул в него пальцы и сунул их  в  карман.
Из глаз у него потекли слезы.
   Официант положил руку на плечо Блэквеллу.
   - Courage, - сказал он.
   Блэквелл повернулся к официанту и сдавленно произнес:
   - Кто-то заплатит за это.
   Так говорят все жертвы.

Глава 2

   Фрэнк Блэквелл покинул Париж, увозя небольшую металлическую урну с прахом
своей жены. В аэропорту де Голля служба безопасности  не  хотела  пропускать
его, но Блэквелл предъявил свидетельство  о  смерти,  выданное  префектурой,
которое доказывало, что в урне  находятся  остатки  жертвы,  а  не  какое-то
приспособление, чтобы сделать жертвами пассажиров самолета.
   Блэквелл прилетел в международный аэропорт Ньюарка и через три  часа  сел
на автобус, следующий в Саут-Лейк,  штат  Нью-Джерси.  Поездка  на  автобусе
заняла еще три часа. Все это время Блэквелл смотрел в окно в никуда, то есть
на штат Нью-Джерси.
   Родители  Клэр  ждали  его  возле  магазина  скобяных  товаров,   который
одновременно служил местной автобусной станцией. Мистер Ниестром,  аккуратно
одетый мужчина невысокого роста, стоял, опираясь на  бамбуковую  трость.  Он
никогда с неб не расставался. Впервые Фрэнк  увидел  его  в  костюме.  Глаза
мистера Ниестрома были красными. Миссис  Ниестром,  полная  женщина  с  едва
заметными усиками на верхней губе, увидев Фрэнка, разрыдалась.
   - Кто это сделал, Фрэнк? - спросил мистер Ниестром. когда они  уселись  в
машину.
   - Четверо молодых людей. Черногорские террористы.
   - Именно так и передали в новостях, - произнес мистер Ниестром.  -  Но  я
так, черт возьми, и не понял, что это за Черногория, будь она проклята.
   - Это такая страна, - объяснил Блэквелл. -  Или  когда-то  была  страной.
Сейчас трудно сказать.
   - Одна из тех стран, где живут черномазые?
   - Нет, на Балканах. Между Албанией и Югославией. Или она раньше была там.
Я имею в виду, как независимая страна.
   - А я подумал, что с таким  названием  она  должна  находиться  где-то  в
Африке.
   - Ну, это распространенное заблуждение, - сказал Блэквелл.
   Он никак не мог понять,  где  кончается  искренняя  скорбь  отца  Клэр  и
начинается лицемерие. Когда-то Клэр сказала ему:  ?Ведь  ты  выбираешь  себе
жену, а не тестя?.
   - Они убили этих ублюдков, - произнес  мистер  Ниестром.  -  Не  так  ли,
Фрэнк?
   - Да, именно так.
   - Честно говоря, мне жалко, что они мертвы. Знаешь почему, Фрэнк?
   - Нет, мистер Ниестром. Почему? - спросил Блэквелл, надеясь,  что  ему  в
последний раз приходится общаться с этим человеком.
   - Потому что я сам с удовольствием убил бы их.  Однажды  Клэр  рассказала
Фрэнку, что отец часто бил ее в детстве. Миссис Ниестром снимала с нее очки,
а мистер Ниестром хлестал дочь ремнем. За то, что та плохо себя вела или  за
что-нибудь еще.
   "И откуда только сила бралась у такого тщедушного человечка!? -  смеялась
Клэр.
   - Бедная моя девочка, -  всхлипнула  миссис  Ниестром  и  снова  залилась
слезами.
   Ужин в тот вечер показался Блэквеллу невыносимым.
   Фрэнк переночевал в небольшом отеле на краю города, чтобы наутро  принять
участие в панихиде  в  лютеранской  церкви,  которую  Клэр  давным-давно  не
посещала. Фрэнк немного жалел, что убили не его, а Клэр, и из-за  этого  ему
приходится хоронить ее, иметь дело с ее родителями,  и  пытался  сообразить,
как же ему теперь жить. Он никак не  мог  избавиться  от  этого  неприятного
чувства.
   Нет, дело совсем не в том, что он не радовался, оставшись в живых.
   Вообще-то.

Глава 3

   После панихиды Блэквелл зашел в местное  отделение  агентства  ?Развалюхи
напрокат? и взял машину, собираясь вернуться в  Нью-Йорк.  Выехав  на  101-е
шоссе, он вспомнил про бар Поляка, что между  заправочной  станцией  ?Мобайл
Флаинг А? и мебельным магазинчиком  Этьена  Аллена.  Они  с  Клэр  частенько
бывали там, и теперь он решил заглянуть туда последний раз, чтобы  вспомнить
былое.
   Поляк выглядел  по-прежнему  -  этакий  здоровяк  с  окаймляющими  лысину
густыми волосами. А поскольку в его жилах текла польская кровь, то он  носил
закрученные кверху усы и имел брюшко, по конфигурации напоминавшее  шар  для
кегельбана. Пучеглазый, он ходил, выворачивая ступни, как герой мультфильмов
- утенок  Дональд.  Выглядел  он  очень  забавно,  и  жители  Саут-Лейка  не
принимали его всерьез, даже немного презирали. Но только до случая  с  Томми
Трамбелли, или, как его здесь называли, Томми Забиякой.
   Это случилось два  года  назад.  Томми  Забияка  был  заведующим  складом
компании ?Сиерз?, что располагался в пяти милях по 123-му шоссе от Нетконга.
В тот день Томми стал победителем ежегодного турнира по армреслингу в  честь
Дня Гарибальди в Сэддл-Ривер. Чертовски довольный собой, он  начал  смеяться
над Поляком, подражая его походке и славянской манере  медленно  произносить
слова. Но Поляк лишь улыбался, продолжая  протирать  стаканы.  Вообще,  если
живешь в Нью-Джерси, то  постепенно  начинаешь  привыкать  к  горлопанам  из
доков.
   Потом Томми стал насмехаться над традиционной ?колбасой?,  которую  Поляк
нарезал на кусочки и,  воткнув  в  них  зубочистки  в  красной  целлофановой
обертке, бесплатно выставлял посетителям к их вящему  удовольствию.  На  сей
раз Поляк слегка покраснел, но промолчал.
   Затем Томми спросил Поляка, когда его предки перестали жить на деревьях -
до или после второй мировой войны? На что Поляк, глубоко вздохнув и  вытерев
свои здоровенные красные ручищи о фартук, добродушно ответил:
   - Все. Томми, хватит. Заткнись, иначе я набью тебе морду.
   Томми имел рост выше среднего, но казался ниже из-за  мускулистого  тела,
делавшего его похожим на медведя. Он увлекался  тяжелой  атлетикой,  обладал
черным поясом по каратэ  и  в  колледже  считался  первоклассным  игроком  в
бейсбол.
   - Хорошо, Поляк, если ты меня хорошенько попросишь, может, я и отстану от
тебя. Но приказывать мне ты не можешь - понял?
   - Я приказываю тебе, - сказал Поляк. - Вали  из  моего  бара  и  не  смей
появляться, пока не научишься прилично себя вести,
   Томми поставил на стол бокал с пивом ?Миллер Хай Лайф?, поправил футболку
с изображением Брюса Спрингстина и спросил:
   - Ты хочешь вышвырнуть меня из своей забегаловки?
   - Да, - ответил Поляк, - именно это я и хочу сделать.
   Он снял фартук и вышел из-за стойки. Все расступились. Совсем некстати из
музыкального автомата зазвучала старая добрая песня Кола  Портера  ?Давай-ка
станцуем?.  Томми  принял  боксерскую  стойку  и  принялся  подпрыгивать  на
носочках, пытаясь  достать  противника  кулаками.  В  школе  для  малолетних
правонарушителей он считался хорошим средневесом,  и  может  быть,  стал  бы
профессионалом, если бы не связался с мафией. Впрочем,  речь  сейчас  не  об
этом.
   Поляк стоял неподвижно, опустив руки. Томми нанес ему мощный удар в  лоб,
но Поляк устоял, шагнул вперед и наступил Томми на  ноги  огромными  желтыми
башмаками. Томми взвизгнул - то ли от боли,  то  ли  от  неожиданности  -  и
согнулся пополам. Поляк ударил его по затылку обеими руками, на этом драка и
закончилась.
   Еще долго жители Саут-Лейка судачили о  том,  где  Поляк  научился  таким
приемам. Одни утверждали, что он в свое время  был  профессиональным  борцом
сумо в японском квартале Варшавы. Но ведь все знали, что при  коммунистах  в
Польше не существовало профессионального спорта. В конце концов Джо  Дагган,
водитель тяжелого девятиосного  грузовика,  рассказал,  что  когда-то  видел
фотографию Поляка в  старом  номере  журнала  ?Солдат  удачи?.  Тогда  Поляк
удостоился почетного титула - ?Наемник месяца?.
   Спрашивается,  что  он  делал  в  штате  Нью-Джерси  за  стойкой  бара  в
Саут-Лейке? Никто этого не знал. Да никто и не спрашивал.
   Повинуясь желанию  выпить  еще,  которое  редко  посещает  равнодушных  к
алкоголю людей, Блэквелл залпом опрокинул  вторую  рюмку  двойного  бурбона,
усилием воли подавил подступившую к горлу тошноту и знаком  заказал  третью.
Поляк подошел с бутылкой, но наливать не стал.
   - Послушай, Фрэнк, - сказал  он  с  шипящим  польским  акцентом,  -  это,
конечно, не мое дело. Но, по-моему, тебе станет плохо.
   - А я не хочу, чтобы мне было хорошо, - ответил Блэквелл.
   - Мне жаль Клэр. Прими мои искренние соболезнования, Фрэнк.
   - Спасибо, Поляк.
   Они замолчали. Лучи заходящего солнца, висевшего  в  мареве  промышленных
испарений заводов Нью-Джерси, пробивались сквозь грязные окна бара,  бросали
блики на  красное