о
другие подозрения, предчувствия, ночные страхи, боли при мочеиспускании? Ну?
     -- Лексикон.
     -- Ась? Непонимэйшн.
     -- У  тебя лексикон значительно богаче, чем у девочки, которой случайно
протрезвевший отчим прочел два детских стишка. К чему бы это?
     -- А это  я всегда так при знакомстве. Почерк у меня такой. Если мудак,
то  сразу  же  отвалит, мол,  чувиха  низкого пошиба,  наверняка,  с  полным
венерическим набором, передающимся при рукопожатии.
     -- А  если  мудак,  но  такой,  которому  не  успели  и  одного  стишка
прочитать?
     -- Тогда я  начинаю левым глазом смотреть на кончик носа, а правым -- в
потолок. И подволакиваю левую ногу.  Нет, я  девушка вполне благополучная. С
образованием  даже.  Но  без постоянного занятия. Хакнула в  банке пятьдесят
штук, я не жадная, и живу на них.
     -- Что же ты мне об этом потом не рассказала?
     -- А ты  что,  в  натуре, следователь что ли?  Следователь,  да?  Козел
ментовский! А ну, блин,  живо в койку! Ты у меня  сейчас  за  "суку"  будешь
отрабатывать! С живого не слезу! Ну, живо :((( (((((((
     И через пятнадцать минут квартира, очень неспокойная для соседей снизу,
сверху, слева и справа, огласилась душераздирающими  воплями "О! О, Мамочка!
Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!", которые не стихли даже тогда, когда по
телевизору стали передавать программу "Время".
     Приближался вторник -- игровой день.


     ***
     Утром,  пока  Танцор   умывался  и  придавал  физиономии,  на   которую
предварительно нарастил трехмиллиметровую щетину, кавказские  черты, Стрелка
сварила кофе и, как  обычно,  поставила по чашке к  каждому компьютеру.Потом
вспомнила, что сегодня вторник, и перенесла их  к лэптопу. Откинула крышку и
стала ждать, отхлебывая горячую, пахнущую  праздником  жидкость.  Однако  на
душе был не праздник, а помойка.
     Подошел Танцор и сел рядом. Молчали. Все было и так ясно.
     Выскочила   почтовая   заставка,   замигал   индикатор   модема,  начал
стремительно  заполняться   синим  цветом  столбик  на  заставке,  дзынькнул
динамик, оповещая  о  получении почтового сообщения.  Танцор открыл письмо и
прочел:

     Готов?
     adm

     Ответил:

     Готов
     tanc

     Ответил, имея в виду,  что да,  козел,  готов, готов  пойти и  замочить
любого, чтобы когда-нибудь, возможно, скоро, замочить тебя, козла!
     Посмотрел  на Стрелку. Она  напряженно улыбнулась. Вчера  ночью уже все
было сказано и все еще раз решено. Так надо.  И теперь уже не только ему, но
и ей. Потому что они теперь в одной связке, хоть ее еще и не ввели в Игру. В
одной связке,  значит,  он не имеет  права оступиться  и  упасть. Разобьются
вдвоем.
     Сейчас,  в эту поганейшую минуту  в  своей жизни, Танцор особенно остро
ощутил, как дорога  ему Стрелка. И дело тут  было совсем  не в  постели,  не
только в ней. Со Стрелкой было хорошо всегда, что бы они ни делали, хорошо и
тепло.  Ей,  видимо, тоже.  Потому что они уже  успели намерзнуться каждый в
своем теплонепроницаемом одиночестве, непонятно что и для чего делая. Она --
уткнувшись  в  монитор, который  был началом  коридора, уходящего в  зияющую
пустотой бесконечность, наполненную  нематериальными фантомами. Он -- дрыгая
ногами,  нелепо размахивая руками, дергаясь телом, гримасничая и завывая, но
не сам, а  потому  что его  с  разных сторон дергали за ниточки.  И  вот эта
блядская Игра  соединила их.  Казалось  бы, она  стала их общим  наказанием,
пыткой тем же самым, стократно усиленным, доведенным до кошмара.
     Стрелка  уже не  просто  вглядывалась  в  пустоту коридора,  но  ее уже
засасывало  туда. Танцор  уже не  просто кому-то подчинялся,  но и  почти не
принадлежал  себе,  его  противоестественная пляска превратилась  в пугающее
безумие. Трещали сухожилия, прогибались кости, грозящие вот-вот переломиться
пополам, сердце  бешенно колотилось о ребра, все в ссадинах и кровоподтеках,
стремясь разбиться и уничтожить своего истязателя.
     Но   это  был  катарсис.   Катарсис,  после  которого  наступит  полное
освобождение. И счастье. Да, блин, счастье! Как  картежник-маньяк,  который,
боясь спугнуть удачу, дрожащими от возбуждения,  но  страшным  усилием  воли
сдерживаемыми  пальцами  медленно, очень  медленно  сдвигает верхнюю  карту,
чтобы увидеть вторую, так и Танцор трепетал, когда сознание  шептало ему  на
ухо  вначале  "С", потом "Ч", потом "А", потом "С"...  И тут же затыкал уши,
боясь, что дальше пойдут другие буквы.
     Танцор  знал,  что это невозможно, что  на свете  нет  не только такого
чувства, но и слова-то не существует. Но все же верил, где-то очень глубоко,
на дне самого себя верил, как верит игрок, ставящий на зеро последний жетон,
надеясь вернуть все -- гору спущенных денег, безразличие к безумному шарику,
молодость...
     Танцор обнял Стрелку.  Она  прижалась  к нему.  Ей было холодно, как  и
тогда, в парке. Интуитивная женская мудрость. Даже не на уровне подсознания,
а вегетативная, вселяющая в мужчину уверенность в себя: я -- сильный. Именно
после такого объятия и надо идти и защищать. Женщину. Родную.  Родину. Брать
в руки оружие и идти. Ни о чем другом уже не думая...
     Пронзительно   запищал  лэптоп.   Стрелка  кинулась  к  Пентиуму,   уже
подготовленному, нацеленному куда  следует,  заряженному  нужной программой,
ждущему приходу  из Сети заданной последовательности битов. Следом запищал и
Пентиум.  Пореже  и пониже тембром.  Стрелка  вонзилась  глазами  в монитор,
вслепую  бегая  пальцами по клавиатуре.  Секунд  через тридцать она радостно
завопила свое универсальное  "Вау!" и показала экрану фак с надетым  на него
тоненьким серебряным колечком.
     Значит,  у  нее все получилось.  Накануне она  рассказала Танцору,  что
попытается  наколоть  конкурентов, заменив  задание на  абракадабру. Танцор,
конечно,  не понял всех тонкостей. Но в  общих чертах это выглядело примерно
так.    Как    только   Сисадмин    выставил   страничку   с   заданием   --
megapolis.sc/zadanie.index.html,  Стрелкин  скрипт  дождался,  когда  лэптоп
Танцора загрузит ее информационную часть.  Когда же начала грузиться  всякая
ненужная хренотень --  рекламные баннеры,  линки и прочие довески, то макрос
заменил на сервере "Мегаполиса", который Стрелка взломала еще три дня назад,
страничку    на   другую,    липовую,   но   с    тем    же    адресом    --
megapolis.sc/zadanie.index.html.   На    ней   была   нарисована   хаотичная
последовательность букв и цифр.
     Игроки, начавшие загружать  правильную страничку, вдруг обнаружили, что
браузер заткнулся на середине приема. И решили, что там, дальше, должно быть
еще  что-то  существенное, какие-то дополнительные сведения. И дружно нажали
на кнопку "Обновить", чтобы загрузить задание еще раз, полностью. Однако  на
сервере  висело уже Стрелкино  рукоделие. Когда Сисадмин  обнаружил  подлог,
прошло  минут  двадцать. Еще полтора  часа он боролся с настырным Стрелкиным
макросом, который мешал восстановлению задания.
     Конечно,  Стрелка  понимала,  что кто-то из игроков  окажется человеком
сообразительным,  сразу  же вытащит  задание  из  папки  временных файлов  и
кинется его исполнять. Пожалуй,  на это был способен Профессор. Остальные же
благодаря этой диверсии должны были потерять часа два.
     Задание,  как и  ожидалось,  было  мокрым.  Предлагалось  ликвидировать
Пестряцова Петра Владленовича, тридцати  трех лет, неженатого, юрисконсульта
АО  "Среднерусская  возвышенность".  Жил  он на  Полярной улице,  работал  в
Газетном переулке.  Было дано  довольно подробное досье:  адрес и фотография
любовницы,  замужней женщины, места,  где  часто бывал Пестряцов,  фирмы,  с
которыми  имел  какие-либо дела, модель и номер  автомобиля, кличка (Пьеро),
примерный    распорядок   дня,    наиболее   часто   используемые   маршруты
передвижения... Зачем-то было указано даже любимое блюдо -- пельмени.
     Танцор  начал готовиться. Внутренне.  Поскольку  план действий,  как он
совершенно   справедливо  полагал,  созреет   позже,   вырастет   на   почве
глубочайшего убеждения, что этого человека надо убить. Точнее  -- нельзя  не
убить. Именно с плана начинают многие, очень многое дилетанты, думающие, что
если он  будет  безукоризнен,  то все само собой сделается.  Не сделается. А
если что  вдруг и получится, то последствия  будут ужасными.  Как, например,
это  случилось  с  Родионом Раскольниковым. Который  и час выбрал верный,  и
орудие,   и   цель  благородную.  А  вот  готов-то  и  не  был,  потому  что
схоластическая идея в  голове, про  тварь  дрожащую,  -- это  совсем не  то,
совсем. Для сердца-то ничего и не заготовил, с пустым сердцем пошел.
     Вглядываясь в фотографию Пьеро, Танцор  разжигал  в  себе  ненависть  к
нему. И хоть досье  было суховато и чересчур  деловито, он не  придумывал, а
скорее угадывал омерзительные качества объекта, постепенно, мазок за мазком,
рисуя в сознании почти физически ощущаемый образ ублюдка, который  не должен
жить. Который должен умереть не только  для  их  со Стрелкой  блага,  но и в
интересах сотен тысяч обворованных и униженных людей.
     И  тут система  Станиславского,  к  которой  он  когда-то  относился  с
пренебрежением тупоголового бунтаря, оказалась как нельзя кстати. Танцор уже
не  был танцором.  Он был Робин Гудом, Владимиром Дубровским, Олегом Кошевым
одновременно.
     Танцор повернулся к Стрелке и сказал: "Этот скот не должен жить!" И она
поверила. И у нее стало покойно на душе.


     ***
     Осипов звонил в одиннадцатое отделение  милиции, на территории которого
и был убит Жариков.  Надо отдать должное Дюймовочке, убийство было совершено
мастерски. даже с почерком, присущим уголовникам  старшего поколения,  чтобы
запутать  следствие.  У  несчастного  было   перерезано   горло.   Работала,
несомненно опасной бритвой,  поскольку лезвие настолько  глубоко вошло,  что
даже достало до шейного позвонка.
     Набрал 254-86-61.  И долго  слушал длинные гудки. Видимо, всем наличным
составом разбирались с каким-нибудь старым знакомым, от которого  ни сна, ни
отдыха. Перезвонил через пятнадцать минут. Трубка хмуро ответила:
     -- Дежурный Пилипченко слушает.
     У Осипова была заготовлена роль человека, который  не знает,  что такое
милиция, начитавшись газетных  публикаций, боится ее пуще всего на свете и в
то же время стремится к тому, чтобы справедливость торжествовала, а зло было
наказано:
     -- Здравствуйте. У вас тут в марте убили человека...
     -- Никого у нас тут не убивали.
     -- Ну как же, на Зоологической улице. Горло перерезали.
     -- Какая у вас фамилия?
     --  Это  не  имеет  никакого значения.  Просто  я хочу помочь вам найти
преступника.
     --  На  какой еще Зоологической,  в натуре? А если и убивали, то нечего
нам помогать. Сами уже столько замели,  что сажать некуда. Вон,  Бутырка уже
по  швам трещит, скоро  развалится.  -- Наступила пауза,  видимо, Пилипченко
закуривал. --  Пф-ф-ф.  Так какая у вас все-таки фамилия? Если хотите помочь
следствию, то  нужна  фамилия.  А  то  в  день  раз по  десять  звонят,  про
заложенные бомбы фуфло гонят.
     Осипов  понял,  что  перед  ним  непрошибаемая  стена,  выстроенная  из
некомпетентности,  отсутствия  корпоративной   чести  и  гордости  и  полной
материальной незаинтересованности. Однако решил продолжить попытку :
     -- Товарищ Пилипченко, а не могли бы вы дать мне телефончик кого-нибудь
из следователей? Может, он заинтересуется?
     -- Какого следователя?
     -- Да любого.
     --  Следователи у нас все работают. А если конкретно, то  надо  фамилию
знать.
     -- Мою?
     -- Следователя, какой нужен.
     Алексей повесил трубку, еле сдержав себя, чтобы не  сказать Пилипчинко,
что он полный мудак.
     Пришлось  снова лезть  в  родную  милицейскую базу,  отыскивать  в  ней
одиннадцатое отделение второго  РУВД центрального круга, а в нем следователя
помоложе.  Им  оказался  лейтенант  Степанов,  Леонид  Петрович.  Может,  он
достаточно честолюбив и пока еще не  нашел  более выгодной приложения своему
служебному рвению. Хотя  это,  конечно,  можно  было узнать  и у Пилипченко,
изменив голос и назвавшись майором с Петровки. Наверняка ведь не допрет, что
на Петровке есть телефонные  справочники  ГУВД. Однако еще раз услышать этот
пацанский говорок Осипову было бы омерзительно.
     Наудачу набрал номер  Степанова, хоть  был  уже изрядный вечер,  время,
когда   нормальные   следаки   расслабляются   с   интенсивностью,   обратно
пропорциональной затраченной на работе энергии. Однако этот был на месте:
     -- Следователь Степанов на проводе.
     Нормальное  начало,  подумал  Алексей,  хоть  живой  человек.   Коротко
кашлянул, как бы преодолевая внутренние сомнения и набираясь храбрости:
     -- Здравствуйте, Леонид Петрович. Мне ваш  телефончик на Петровке дали,
капитан Шилов, если знаете. Тут такое дело получается, что я кое-что знаю об
одном убийстве. Вас это интересует?
     -- Да, да, продолжайте.
     Алексей  еще  два  раза  кашлянул.  А  потом  деревянным  голосом,  без
интонаций, словно долго готовил речь и наконец-то решился:
     -- На  вашей территории,  на  Зоологической  улице  в марте месяце было
совершено убийство человека. Ему перерезали горло.
     -- Алло!.. Алло!..  Говорите!..  Фу-фу! Алло!.. Стук-стук-стук. Алло, я
вас совершенно не слышу. Алло, вы меня слышите?  Перезвоните, пожалуйста, по
другому       телефону.       Алло!       Два-пять-семь-четыре-три-три-один,
два-пять-семь-четыре-три-три-один. Ту-ту-ту-ту...
     Ну вот,  обрадовался Алексей,  хоть один человек у них там  нормальный.
Во-первых,  клюнул, заинтересовался. Во-вторых,  хочет  мой  телефон засечь,
чтобы  я позвонил  на аппарат с определителем номера. Этот  далеко пойдет, с
мозгами  парень. А может быть, правда, и  наоборот получится, коллеги быстро
укоротят. Однако мы его определитель задавим нашим чипом, экспроприированным
на   Митинском   рынке.  Осипов  набрал  257-43-31.  И  услышал   срекотание
определителя.  Стрекотало долго,  поскольку  индикатор номера  никак  не мог
показать  ничего вразумительного. Наконец-то разочарованный лейтенант поднял
трубку.
     -- Алло, так слышно?
     -- Да, получше. Но тоже что-то плоховато. А вы не могли бы...
     -- Леонид Петрович, я из автомата звоню, у меня на  карточке очень мало
времени осталось.  Вы ведь, наверное, в курсе, что в марте на  Зоологической
улице был зверски убит человек? Извините за каламбур. -- Осипов  понял,  что
ляпнул  совсем  не то,  по  роли ему  не  положено каламбурить,  а  если  уж
сорвалось,  то уж следует  не замечать этого.  -- На днях я тут невольно для
себя кое-что узнал. И мог бы оказаться для вас полезным. Вы ведь знаете этот
случай?
     -- Ну,  я так сразу  затрудняюсь  ответить. Надо бы документы  поднять.
Знаете, я как следует подготовлюсь и где-нибудь завтра позвоню вам. Идет? Вы
мне свой телефончик оставите...
     -- Леонид Петрович, давайте уж лучше я вам. Дома у меня телефона нет. А
со службы,  знаете, мне не вполне удобно. Дело-то серьезное.  Коллеги начнут
что-нибудь домысливать. Сплетни пойдут.
     --  Тогда, может быть, встретимся, если  опасаетесь.  С глазу  на глаз.
Чтобы ваше время сэкономить, я  бы мог к вам подъехать. Лады?  Кстати, а как
вас называть?
     Вот, зараза, подумал Алексей, цепкий как тунгусский клещ! Но нас голыми
руками не возьмешь. Мы из того же ведомства.
     --  Николай Степанович я. Нет, все же  не хотелось бы всего этого, если
честно  признаться.  В свидетели  запишите. А свидетель  сейчас --  существо
очень недолговечное. Многие до суда  не  доживают.  Если  бы мы  общались по
поводу  того,  что  кто-то  в  трамвае  кошелек  вытащил,   тогда,  конечно,
пожалуйста. А то ведь дело очень серьезное, бритвой по горлу-то. Давайте все
же я вам позвоню. Сведения-то у меня очень для  вас должны быть интересными.
Расскажу и до свидания. А вы уж там решайте.
     Степанов  был   совсем   не   глуп.   Поэтому  упорствовать   не  стал.
Договорились, что будет ждать звонка  завтра в восемь. Все же лучше синица в
руках, чем свидетель на воле.
     Что  собирался  рассказывать  Осипов следаку?  Конечно  же,  не об игре
"Мегаполис", не о Дюймовочке-Уваровой, которая играла в ТЮЗе, потом  умерла,
после чего стала  убивать людей,  не о Жарикове, труп которого был погребен,
не будучи опознанным. Что-нибудь совсем другое, несущественное, что не могло
бы  никому  навредить. Например, ехал  в метро,  услыхал, как  один  паренек
рассказывал другому  о  том,  что  у них  на АЗЛК работает человек,  который
видел, как в марте на Зоологической улице один мужик перерезал другому горло
бритвой  и  убежал. Прихрамывал на правую ногу. Побежал  к метро. Что-нибудь
наплел бы.
     Ему же надо было выяснить  у Степанова, действительно ли было совершено
данное преступление. Хоть оно и  есть в базе  данных,  но  это еще ничего не
значит. Потому что электронный носитель информации, в отличие  от бумажного,
хранящегося  в  сейфе,  порой преподносит  и не  такие  сюрпризы. Надо  было
попытаться узнать и о том, опознан ли труп или нет.
     Конечно, насчет  версий Степанов ничего не скажет. Потому  что  неглуп.
Даже если  арестован подозреваемый, то  и это  будет  скрывать. Однако стоит
попробовать, стоит.  Конечно,  не  проговорится, но, возможно, даст какие-то
зацепки, какие-то косвенные свидетельства, которые  можно  будет как следует
проанализировать  и  прийти  к  какому-либо  выводу.  Логика  --  инструмент
могучий.
     На  следующий день Алексей позвонил в десять минут девятого.  Не потому
что опоздал, а просто не хотел лишний раз показывать свою заинтересованность
в  этом  разговоре. И очень удивился,  когда и через  пять  секунд,  и через
десять,  и через  минуту  никто  не  взял  трубку.  Решил,  что  неправильно
соединили. Снова набрал. Тот же самый результат. Ах, да! Это не тот телефон,
он  ждет по тому, где установлен  определитель номера. Но снова пять секунд,
десять секунд, минута -- длинные, как ноябрьская погода, гудки.
     Засаду на  меня что ли устроил? -- неумно и отнюдь не иронично  подумал
Осипов.
     Вдруг раздался звонок. Алексей поднял трубку, раздраженно:
     -- Да.
     -- Николай Степанович, здравствуйте. Еле до вас дозвонился.
     Ах,  блин,  ну и  ловок!  Видать, снюхался с кем-то из наших, из отдела
коммуникаций.  И эти  козлы  митинские хороши,  всучили  сюрприз! --  Осипов
параллельно и остервенело думает, и наигранно отвечает:
     -- Ах, это вы, Леонид Петрович!
     --  Да  уж, я. Так я  по поводу вчерашнего дела.  Вы,  вероятно, хотите
сказать, что  Жарикова убила Дюймовочка? Угадал? Да, может быть, вас все  же
называть Алексеем Дмитриевичем?
     Буря мыслей  и  чувств  пронеслась внутри  Осипова,  сотрясая весь  его
организм  и  каждый  орган  в отдельности. Досталось  даже  мозжечку.  И  он
совершенно откровенно, естественно, уже своим нормальным тоном спросил:
     --  Скажите, Леонид, почему же вы  сидите в этой краснопресненской жопе
номер одиннадцать?
     --  Так надо  же  где-то  начинать,  --  не  менее  откровенно  ответил
Степанов. -- Я так думаю, Алексей, что надо бы нам встретиться и как следует
все  обсудить.  Кошки-мышки закончились. Наверное,  у меня. Согласен? Хоть и
оба мы лейтенанты, но, согласись, мои ходы точнее оказались.
     --  Да, блин, припечатал ты меня. Обеими  лопатками.  Но, думаю, у меня
рациональнее. Потому что  нам придется по  Сети лазить, а у  меня,  как  сам
понимаешь, для этого больше возможностей. Нестандартная  машина, специальный
программный пакет. А у тебя ведь, наверняка простой Пентиум. Так?
     -- Хорошо, договорились. Только адресок скажи.
     -- А-а-а! Не до конца ты  меня просек! Не до конца. Кстати, скажи, а то
сгораю от нетерпения, -- замочили в марте кого-нибудь на Зоологической?
     -- Нет, это полная туфта.  Видимо, кто-то в милицейскую базу сует дезу.
По  нашему