Владимир Тучков.
    Танцор 1-2

    Танцор
    Дважды не живут. Танцор-2


    Владимир Тучков.
    Танцор


     © Copyright Владимир Тучков
     Email: tuchkov@rinet.ru
     WWW: http://www.levin.rinet.ru/ruletka/
     Date: 16 Oct 2001

                        Виртуальный роман


Апплет 0001. Лопатник идет прямо в руки

     По  ночам он танцевал в ресторане. Не потому, что  переизбыток гормонов
требовал беспрерывного веселья тела,  ритмического сокращения и расслабления
мышц под радостные или печальные  колебания  звуковых волн и терпкие женские
запахи. Отнюдь нет, хоть и гормонов, и соответствующего тонуса, и постоянной
нацеленности на эротические переживания в его  тридцатипятилетнем  организме
вполне хватало. Хватило бы и на двоих красивых, двадатидвухлетних.
     Просто  вот уже  четыре года у него была такая работа, такой постоянный
заработок. Он был танцором. И все звали его Танцором. И никак  более. Потому
что  в том мире, где он вращался, имена и  фамилии были не в чести, были как
бы даже постыдны.
     Его  партнершу звали Манкой, против  чего  она нисколько  не возражала,
хоть хранила в паспорте красивое имя Наташа. Манка и Манка. И плевать на то,
что получалось слишком уж по-плебейски, хоть изначально и было задумано  как
"Обезьянка" по-английски, то есть Манки, что как нельзя лучше подходило к ее
вертлявой  натуре,  главный  акцент  в  танце  делающей на вихлянии  задом и
вибрировании  пока  еще свежим  бюстом. Короче, так, некий  гарнир  к работе
Танцора.
     Он  же  был   основным,  как  говорили  в  годы   его  далекой  юности,
закоперщиком.
     Что  он танцевал? Да  что угодно.  В основном, конечно, всякие ретровые
штуки,  которые  были популярны  в  среде завсегдатаев кабака  --  бандитов,
бизнесменов  и  ментовского  начальства  средней  руки  и  довольно  зрелого
возраста.  Все  эти три сословия приходили сюда по вечерам, чтобы оттянуться
после  трудов   праведных,   попасти  изрядно  забашляных  телок,  а  также,
естественно,  решить  какие-то  свои  дела,  требующие уютной  обстановки  и
прекрасного настроения.
     Вот  Танцор  как  часть  сложного  и  прекрасно  отлаженного  кабацкого
механизма  и  способствовал созданию  этого самого  настроения.  Вращался  в
рок-н-ролле,  трясся в буги-вуги, артистично волочил  в  объятьях  Манку или
чью-либо  млеющую телку  во  время танго. Порой даже бил степ  или выделывал
нечто невообразимое, что все с  готовностью воспринимали как самбу. В общем,
хорош  был, очень хорош. Это его новое  амплуа,  несомненно, по  достоинству
оценили бы педагоги Щуки, где он когда-то вселял в стариков большие надежды.
     Хотя, всегда, когда Танцору приходила в голову эта  невеселая мысль, он
тут  же  посылал  своих  седовласых гипотетических  критиков и  обличителей.
Посылал  с большим чувством.  Отчего бы им, попивающим душистый  "Липтон" из
натопленых сосновыми  шишками самоваров на  сословных дачах  в Валентиновке,
отчего бы им не порассуждать  о  нравственности, порядочности,  о  служении,
блин, высокому искусству?!
     Счастливейшее  поколение, которое так и умрет в неведении, что  с  одна
тысяча  девятьсот  девяносто  второго  года  существовало  исключительно  на
криминальные  деньги,  которые  почему-то  называет  спонсорской  помощью  и
меценатскими дарами.
     Конечно, их "меценаты" гораздо выше  рангом,  чем работодатели Танцора.
Однако механизм один и тот же. И дискутировать тут абсолютно не о чем.
     Танцор уже давно жил в реальном мире, распрощавшись с любыми иллюзиями,
даже  самыми  безобидными.  И делил людей на три категории: на полезных  для
себя, вредных и всех остальных. Гиви, который владел кабаком с претенциозным
названием "У Гиви", относился, несомненно, к полезным.
     Когда после периода бурного  проживания на иностранные гранты,  которые
заморские капиталисты-альтруисты исправно выдавали их "прогрессивной" студии
на  всяческие  экспериментальные  художества, вдруг наступил полный голяк, и
все,  бурча  пустыми  желудками, разбежались  в  разные  стороны,  случайная
встреча с  Гиви оказалась  как нельзя  кстати. Этот человек, проживший более
пятидесяти лет в жесткой конфронтации с  законом, внезапно обнаружил  в себе
тягу к прекрасному.
     А  Танцор был отменным  танцором, именно, прекрасным. И этот  уже плохо
гнувшийся в суставах стодвадцатикилограммовый бывший  медвежатник, домушник,
гоп-стопник и бог весть кто еще, словно  зачарованный, смотрел на поразивший
его  танец,  и просил еще и еще, как  сумасшедший засовывая в карманы своего
кумира большие баксы.
     Хоть тогда  это  была не работа,  а просто  странная вечеринка, которая
свела вместе в принципе несводимых людей.
     В конце  концов,  здорово  набравшись, Гиви  предложил  работу в  своем
заведении, без конца повторяя  заклинившую его фразу: "Ты, красивый, ловкий,
будешь танцевать, а все душой отдыхать будут, публика валом повалит!"
     И  что  самое невероятное, на  следующее  утро  он не только не забыл о
вчерашнем, но и не отказался  от  своего полубезумного предложения.  Правда,
зарплата  за  ночь  усохла с тысячи долларов в месяц  до пятисот.  Однако  в
обозримом будущем  никто и  нигде  не намеревался  платить Танцору и  десяти
баксов.
     Вначале он работал в одиночку. А через два месяца появилась и Манка, на
которую без особого  успеха Танцор потратил несколько вечеров, добившись  от
нескладехи  вполне  приличного  для  масштабов  бандитского   кабака  уровня
владения  телом. Во всяком  случае, простодушный  Гиви  их  парными номерами
остался вполне  доволен. И  в качестве  председателя и  единственного  члена
приемочной комиссии "выпустил на сцену".
     По  этому поводу пришлось опять напиться  с работодателем, в результате
чего  Танцор узнал, что  хозяина зовут Серегой Никаноровым,  и  это в полной
мере объясняло отсутствие у него кавказского акцента и орлиного носа. А Гиви
-- это так, что-то  типа  красивого псевдонима, без чего  в его  среде никак
нельзя.


     ** *
     Все шло как обычно. К трем часам градус всеобщего веселья приближался к
своему апогею. Преимущественно бухая и  наглотавшаяся колес публика (за тем,
чтобы  не ширялись,  Гиви, будучи  моралистом,  следил зорко) гуляла уже  от
души, не обременяя себя ни нормами этикета, ни нравственными принципами.
     Хихикающую Манку жал  в  углу  невесть как  оказавшийся  в этой берлоге
явный  кокаинист,  предлагая ей  за две  зеленых  бумажки,  осененных  самым
главным  американским президентом,  море  любви  в  женском  туалете. Однако
проституции  в своем заведении Гиви также не терпел, в связи с чем кокаинист
мог рассчитывать минимум на вежливое выпроваживание. Максимум же предполагал
большие телесные  неприятности от  фейс-контролеров, научившихся  в Чечне  с
полным равнодушием относиться к чужим физическим страданиям.
     Гиви  вел  какую-то  важную  беседу с  тремя своими  старинными  то  ли
подельщиками, то  ли  преследователями  по линии  УК  РСФСР. Официанты,  как
ошпаренные, носились меж кухней и залом с уставленными в два ряда подносами.
     Секьюрити с особым напряжением прислушивались и приглядывались, пытаясь
предугадать,  где  начнет искрить,  и кого  из  гостей придется  успокаивать
методами, которые соответствовали бы  его весу  в  обществе. То есть кого-то
достаточно как  следует отметелить,  не заботясь о последствиях,  а  кого-то
надо долго и вкрадчиво убеждать в преимуществах мирного сосуществования всех
категорий граждан.
     Конечно,  все  принесенные публикой стволы надежно  покоятся в стальном
несгораемом шкафу, каждый в своей либо пронумерованной, либо именной ячейке.
Однако  люди "У Гиви"  собираются такие,  что и с  одними  столовыми  ножами
способны устроить Ватерлоо.
     Танцор глянул на  часы:  4:08. Скоро, совсем уже  скоро публика  начнет
сползать в  усталое отупение. И тогда можно  будет  расслабиться. Прикинул в
уме -- в кармане уже около сотни, так сказать, чаевые,  которыми его одарили
благодарные девицы, баксов по  десять-двадцать  каждая, за то, что он дал им
почувствовать себя дамами.  Хоть и непродолжительно,  и за деньги, но тем не
менее.
     Тем  не  менее,  --  это   искусство,  что  бы  ни  шипели  паразиты  с
валентиновских дач.
     Он подошел к  подружке какого-то  замзава  с Петровки (может,  правда и
жена, чем  черт  ни шутит),  которая игриво поманила  его  пальчиком, крепко
подхватил  ее  и начал  артистично  волочить  по  полу.  Именно  артистично,
несмотря на  то, что  музыканты были уже в изрядном  ужоре, а Чак  со  своей
дудкой вообще забрел в какую-то, блин, китайскую мелодику.
     И тут внимание Танцора привлекла странная, необычная для всего здешнего
уклада,  парочка.  Он  какой-то   чрезвычайно  субтильный  даже   по  меркам
Российской   государственной   библиотеки,   обшарпанный,   но   с   дорогим
мобильником. Она -- с бешенными глазами и с  короткошерстной головой, словно
только что вымытой фантой.
     Они льнут друг к другу, топчутся не в такт с музыкой.
     И вдруг девица расстегивает брюки  своего  дружка  и начинает энергично
мастурбировать.
     Танцор, которому на работе уже давно на все наплевать, кроме, разве что
возможных,  но  ни  разу  еще, к  счастью,  не  происшедших  перестрелок,  с
интересом  смотрит  на  черноформенных   парней   у  входа.   Они-то  должны
поддерживать в заведении  нравственность на должном  уровне,  который должен
соответствовать   консервативным  запросам   публики.  Это  ведь,  блин,  не
какой-нибудь университетский кампус!
     Однако  секьюрити,  видимо, притомились  и,  как  и Танцор, находятся в
предвкушении окончания смены.
     Наступает  кульминация,  мозгляк  роняет  на  пол  мобильник,  начинает
конвульсировать, и орать в полсилы ослиного голоса.
     И  вдруг  бешенная  девица,  расстегивает  сумку, незаметно,  лишь один
Танцор видит,  достает гранату,  маленькую --  Ф-1, выдергивает  чеку,  сует
гранату в брюки и стискивает дружка в объятьях.
     Танцор, который трезв, действует молниеносно и, естественно, оптимально
для  себя.  Изо  всей  силы отпихнув подругу милицейского чина,  но  скорее,
оттолкнувшись от нее, он бросается как можно дальше от безумной пары и летит
головой вперед.
     За  мизерное время полета  в  голове прощелкиваются  варианты, от более
простых к более невероятным: "Шиза блядская -- ревность -- двое заказанных и
обреченных -- Ромео, блин, с Джульеттой выискались -- не углядели, козлы, от
героина повело".
     И  уже на полу, в ожидании взрыва, зачем-то загородив затылок ладонями,
которые  такие  хрупкие,  такие ненадежные против бешенных  осколков, Танцор
заканчивает перебор версий:  "Самурайщины  начитались" и  "А ведь  и не жили
еще, засранцы!"
     И тут же  зал наполняется кошмаром. После взрыва, который  должен был в
этой тесноте оглушить, как  минимум трехкратно отраженной ударной волной, но
почему-то  до  конца не оглушил,  в  сознание  врываются  истеричные  крики,
два-три  предсмертных стона,  грохот опрокидываемых  столов и  стульев, звон
бьющейся посуды.
     Танцор  не оборачивается.  Ему незачем. Он все это уже видел  шесть лет
назад, когда в Мадриде баски взорвали уличное кафе. Он не хочет больше этого
видеть,  поскольку  такое  зрелище  не  на  один  день  выбивает  из  колеи.
Разорванные  животы,  вывалившиеся  кишки,  мозги,  словно  сливочный  крем,
обляпавшие  лица  тех,  кому  повезло,  кто  находился метрах в двадцати  от
взрыва.
     Танцор  вспомнил,  как  тогда,  когда он  тоже  лежал, перед  его лицом
судорожно сгибала и разгибала пальцы  чья-то оторванная кисть руки. От этого
воспоминания Танцора вырвало.
     Да,  он сделал все  правильно. Лишь из носа текла  кровь.  Но нигде  не
зацепило.
     Через  пять  секунд после взрыва он понимает, что  пора вставать. Иначе
затопчут.  И  начинает  примеряться,  где  можно  опереться рукой, чтобы  не
распороть  ладонь  осколком тарелки или еще  чего-нибудь. И  не  вляпаться в
кровь. Или в дерьмо. Да,  по мадридскому опыту он знает,  что  может  быть и
такой сюрприз.
     И   неожиданно   видит   перед   собой  лопатник.  Основательный.  Даже
респектабельный, если судить по коже и по толщине.  И даже запах от него как
бы исходит. Нужный запах, правильный.
     Рука,  существенно   опередив  мысли,   мгновенно  хватает  вожделенный
предмет.
     И лишь потом Танцор  начинает соображать, что даже в этой заварухе этот
поступок  ему могут  не  простить. Если, конечно, кто-нибудь заметил.  Более
того, заваруха будет  считаться отягчающим моментом, и его от чистого сердца
шлепнут по законам военного времени как мародера.
     Поэтому,  воспользовавшись  сутолокой,  искренне  сочувствуя  Гиви,  на
которого  свалилось такое горе, Танцор самым естественным  образом, якобы по
делу, в  Париж,  лечить носовое  кровотечение,  вышмыгивает  через служебный
вход. И даже выволакивает с собой Манку, глупую и неразумную. Ведь не совсем
же он  скотина,  ведь  надо  же спасать коллегу от муровских разбирательств,
которые ей сейчас, с уже начинающимся в голове похмелье,  пережить  было  бы
очень нелегко.
     Лопатник приятно, словно  средиземноморский  бриз, холодит верх живота,
привыкая к новому месту обитания. В голове радостно  скачет шкурная радость,
которую умный русский народ сформулировал в форме четкой поговорки: "Не было
бы счастья, да несчастье помогло".
     Отойдя от места, куда с завываниями сирен спешили бригады скорой помощи
и ментовские спецы, метров  пятьсот, Танцор грязно выругался, что с русскими
людьми в момент сильных переживаний случается нередко.
     Однако самые переживания начались уже потом, на следующее утро, которое
уже, собственно, наступало.


     ***

     Придя  домой,  Танцор,  не  разувшись  и   не  вымыв  рук,  скрупулезно
исследовал содержимое  всех главных  отделений  и  вспомогательных  закутков
просторного,  как офис живущей вольготно фирмы, бумажника.  И  извлек из его
недр:
     -- пять с мелочью штук баксов,
     -- пластиковую  карту Visa, прочитывать имя владельца которой, тисненое
латиницей, поленился,
     -- еще три каких-то одинаковых карточки,
     -- ключи, по-видимому, от какого-нибудь шикарного джипа или лендловера,
     --  какие-то сложенные вчетверо листки, на каждом  из которых добротный
лазерный принтер старательно отпечатал: "Инструкция в"-- 1", Инструкция в"--
2", "Инструкция в"-- 3",
     -- пять  рецептов с весьма подозрительными именем, отчеством и фамилией
врача, выписавшего их, которого звали "Иваном Ивановичем Петровым",
     -- доверенность на управление автомобилем, и права категории "В".
     Понятно,  что  истинным уловом были лишь пять тысяч баксов. Не так уж и
мало, поскольку это почти его годовой заработок. Не считая, конечно, чаевых.
И  теперь можно  будет на  пару месяцев  взять  отпуск, пока  у  Гиви все не
устаканится.  Можно  будет  куда-нибудь   смотаться,  пожить  под  пальмами,
поплескаться  где-нибудь  на  Гавайях.  А  там,  глядишь,  и в Москве погода
наладится, и Гиви успокоится, перестанет психовать.
     Естественно,  от  всего  лишнего,  включая  бумажник,  необходимо  было
поскорей избавиться. Поскольку  обыск, с  которым могли нагрянуть  посланные
Гиви молодые шакалы, мог  закончиться очень печальным результатом. Ведь  шеф
больше всего на свете, больше даже американских денег, ледяной финской водки
и  зажигательных  профессиональных танцев, любил порядок  в своем заведении.
Ничто  в  его  кабаке не должно  было  ни  исчезать бесследно,  ни возникать
непредсказуемо.
     Однако  Танцор  после   всего  пережитого  решил  вначале  как  следует
отоспаться, а уж потом заняться уничтожением улик.
     И раздевшись под веселое  чириканье птиц  за окном, Танцор провалился в
сон.


     ***

     Это был  междугородний звонок. Но Танцор  понял  это не сразу, медленно
возвращаясь  к  реальности  из  трясины сна.  Потом  стал ждать,  когда этот
трезвон  закончится.  Потому   что  надо  было  стряхнуть  с  себя  всю  эту
кафканиаду, прежде чем общаться с кем бы то ни было на этом свете.
     Насчитав тридцать телефонных трелей, понял,  что  не отвяжутся. Кто-то,
видимо, был железно уверен,  что он дома. И лез  с чем-то своим, не терпящим
отлагательства.  И  хоть  Танцору  было  глубоко  наплевать  на  все в  мире
безотлагательности, но  эта настырность минуты через две наверняка довела бы
его до истерики, до битья головой о стену. Пришлось встать и взять трубку.
     -- Да!
     -- Добрый день, Андрей Николаевич. -- Бодро произнес незнакомый мужской
голос  на  другом  конце провода.  --  Вероятно,  я  вас  разбудил,  за  что
чистосердечно  прошу  меня  извинить.  Однако  дело  срочное.   Хотелось  бы
предостеречь вас от необдуманного поступка.
     --Кто это  говорит? -- Спросил  Танцор уже  без раздражения.  Осторожно
спросил,  поскольку дело  могло быть  непосредственно  связано со  вчерашним
бумажником.
     --  Мое  имя  вам  ни  о  чем  не  скажет.  Можете  звать  меня  просто
Администратором. Я хотел бы искренне вас поздравить с крупным выигрышем. Наш
компьютер выбрал вас  из числа тысяч претендентов. И теперь  нам  необходимо
обговорить некоторые частности.
     -- Таймшерами  не интересуюсь! -- Заорал в трубку взбешенный Танцор. --
И  грошовый  плеер  в качестве приза, за  который надо заплатить  две  сотни
баксов мне тоже не нужен! Так что пошел бы ты к чертовой матери!
     И  бросил трубку  с  такой силой, что внутри аппарата  что-то испуганно
булькнуло, хоть и не было в нем никакого водяного охлаждения.
     Но  прежде  чем  он  успел  закурить, ни с того, ни с  сего  на  люстре
вдребезги разлетелся плафон, что-то взвизгнуло,  и на пол со звоном полетели
осколки.
     "Что за блин?!" -- подумал Танцор и начал искать причину этого столь же
невероятного, как кабацкая самурйщина, происшествия.
     И тут он заметил в стене глубокую выщерблину.
     Соединил ее мысленной прямой с люстрой и продлил дальше, по направлению
к улице.
     В окне зияло неприметное аккуратное отверстие.
     Ползать по полу в поисках пули не стал, было и так все ясно.
     Было  ясно  и  то, что  он напоролся  на очень  серьезных парней, о чем
говорила снайперская меткость и использование идеального глушителя.
     "Нет, это все же бумажник", -- пришел к твердому убеждению Танцор. Хоть
никто и не знал его в белокаменной  по имени отчеству, кроме ментов  в  двух
отделениях   милиции,  куда  он   когда-то  угодил  по  пьянке,  но  за  эту
самоуспокоительную соломинку он хвататься не стал. Береженого бог бережет!
     И  тут  же,  трясущимися  руками  стал  запихивать  в  сопротивлявшийся
лопатник  всю  ненужную  и  опасную  требуху,  чтобы  все   это  выкинуть  в
мусоропровод.  Опасно,  конечно,  но  другого,   более  надежного,   способа
избавиться от улик не существовало.
     Однако  сделать этого  он не  успел.  Вновь зазвонил телефон. Но уже не
нервно, а с большими интервалами, по-московски.
     -- Андрей Николаевич,  я бы  не советовал вам испытывать судьбу. Как вы
успели убедиться, мы -- люди  обстоятельные, привыкли, чтобы нас внимательно
выслушивали до  конца,  а уже потом принимали решения. Уверяю вас, никого не
интересует, что вы вчера присвоили себе чужой бумажник.
     -- Простите, вы, наверно,  меня с кем-то  путаете,  --залепетал Танцор,
прекрасно уже понявший, что если он сейчас дотла сожжет и бумажник, и баксы,
а  пепел проглотит, то и это его  уже не спасет, -- о каком это бумажнике вы
говорите? Я ничего не присваивал.
     --  Да успокойтесь вы  ради  бога,  --  продолжал  струиться  в  трубке
бархатистый баритон, несомненно, принадлежащий человеку,  который  прекрасно
осведомлен  о  своей  исключительной  значимости в  этом  мире.  -- Простите
великодушно  за оговорку. Это теперь ваш  бумажник, вы присвоили его себе на
законных  основаниях.  Видимо, вы недостаточно  хорошо  ознакомились  с  его
содержимым.  Ок