плечах гном тянул меня  за  собой.  Грубые,  словно
вырубленные топором черты лица искажала хитрая, очень злобная ухмылка.
   Я было воспротивился, но гном проскрежетал: - Мираб просит тебя  и  ее  к
нему.
   Лена почему-то заинтересовалась, и я пошел с ними.
   Почему бы и нет?
   Через арочный проход мы попали в  соседнее,  гораздо  меньшее  помещение.
Факелы освещали кирпичные стены, но вверху, в кладке  виднелись  бойницы,  в
которых мелькали какие-то мрачные лица.
   Гном подвел нас к воротам, которые охраняли гигантские, метра три высотой
фигуры в латах,  при  нашем  приближении  дружно  лязгнувшие  перекрещенными
алебардами.
   Гном вышел вперед и торжествующе, хрипло прокаркал: - Именем Мираба!
   Рыцари отдернули алебарды, а ворота, тяжко заскрипев, распахнулись.
   - Вы входите в Большой Зал  Приемов  Великого  Мираба!  -  раздельно,  по
слогам, то ли пояснил, то ли предупредил нас гнусный посланник.
   Он  вел  нас  по  каменным  квадратным  плитам,  словно   по   гигантской
черно-белой шахматной доске, потом  по  прямой  пурпурной  ковровой  дорожке
прямо к возвышению, где его господин принимал гостей.
   Мираб Мамедов сидел на черном троне из полированного  камня,  и  слева  и
справа от него полыхали огнем металлические чаши. Рыцари, охранявшие трон, в
левой  руке  держали  чадящие,  рассыпающие  искры.  Дым  жирными   пластами
поднимался вверх, сливаясь с серым облаком, которое окутывало потолок.
   О  Мирабе  Мамедове  кое-что  мне  успел  рассказать  Николай,  так   что
представление я имел. Впрочем, знал я таких типов и на Уране.
   Толстый, подвижный и  энергичный,  не  желавший  худеть  по  соображениям
пустым, а в действительности по  генетически  сохранившейся  убежденности  в
самоценности сала как показателя благополучия и успеха, Мамедов  восстановил
и развил древнее искусство интриги - интриги как самоцели.  Мало  кто  знал,
насколько далеко простирается паутина его невидимой внешне силы и влияния.
   -  Именем  Господина  нашего  Бога-Императора,  мы  приветствуем   гостей
Магического квартала.
   Немедленно за его спиной  исчезла  стена,  и  огромное  лицо  императора,
известное каждому по  множеству  бюстов,  статуй,  изображений,  фильмов,  с
младенчества окружавших подданных Империи, заглянуло  в  зал.  Лицо  зрелого
человека, достаточно мудрого, чтобы лишиться  иллюзий,  но  и,  естественно,
зараженного манией величия, потому что Господин наш и  Создатель  -  все  же
человек и был им, пока бремя власти и тяжесть  ответственности  за  творения
свои не тронули надменным изгибом  рот,  не  углубили  складки  у  носа,  не
сдвинули брови.
   Лена схватила меня за  руку  -  скорее  инстинктивно,  чем  в  испуге,  -
посмотрела на Создателя. Мираб Мамедов, огромный, толстый, наклонился к нам,
и выражение, которое с начала его карьеры Вселенского Мага давно уже исчезло
из  темных  горящих  глаз  его,  возникло  вновь  -  насмешливое   выражение
презрительного любопытства.
   Этот человек один из немногих, кому не было запрещено эксплуатировать имя
Господина и Императора в собственных религиозно-идейных целях.  Попутно  он,
разумеется, извлекал немалую экономическую выгоду, а кроме  того,  множество
людей в Империи верили, что Мираб Мамедов является если не пророком,  то  уж
точно любимым шутом Императора.
   Наша религия, по сути,  проста.  Существует  Бог-Император,  создатель  и
правитель Империи, куда входят все  планеты,  которые  он  заселил  частично
своими творениями, частично эмигрантами с других планет освоенной ойкумены.
   Господь дал людям долголетие,  которое  получают  те,  кто  прожил  жизнь
честную и соответствующую обычным  этическим  нормам,  сохранившимся  еще  с
христианских времен: не убий, не укради и прочее.
   Переселением душ обеспечивается относительное личное бессмертие.  Правда,
некоторые  высказывали,  да  и  высказывают  сомнения,  стоит  ли   называть
бессмертием  процесс,  при  котором  теряется  индивидуальная  память.  Лишь
примеры (время от времени  происходящие)  полного  восстановления  памяти  о
прошлых  жизнях  лишают   противников   переселения   аргументов.   Впрочем,
противники все равно ничего,  кроме  болтовни,  предложить  не  могут.  Атак
каждый знает, что когда-нибудь он вспомнит свои прежние ипостаси,  суммирует
опыт и заживет лучше некуда.
   Ну а чисто внешнего поклонения Господь-Император  не  требует,  но  и  не
запрещает даже возникающие время от времени  неортодоксальные  культы  вроде
созданного пару сотен лет назад отцом Мираба Мамедова.
   Господь, раз создав Империю и законы, фактически не вмешивается  в  жизнь
подданных. Единственно, что составляет головную боль  правительства,  -  это
паломничество во дворец Императора, который построен в  трехстах  километрах
от границы Мечтограда в заповедной  зоне.  Паломничество  происходит  раз  в
десять лет, должно включать представителей всех сословий и даже  кого-нибудь
из членов семьи Премьер-Министра.  Николай  рассказывал,  что  незадолго  до
событий, отправивших его на Уран, в паломничество ушел его двоюродный брат.
   И главное, никто никогда из паломничества не возвращается.
   Ходят слухи, что в  награду  всем  ушедшим  к  Императору  дается  лучшее
перерождение, или что участники входят в состав личных слуг Бога-Императора,
или... Впрочем, слухи остаются слухами, а желающих идти навстречу испытаниям
и опасностям заповедной зоны всегда трудно найти.
   Мы не двигались, все в зале застыло. Лицо на экране еще сильнее нахмурило
брови, огромные глаза с красными жилками в белках обозрели зал, потом нас  с
Леной - сначала внимательно ее, потом уже  меня.  Было  странно  так  близко
разглядывать  лицо  Императора  -  крупные  поры,  намечающиеся  мешки   под
глазами...
   Мираб Мамедов не отрываясь смотрел на нас, даже не оглядываясь, зная, что
происходит за спиной его трона. Но, видимо, не все,  потому  что  вздрогнул,
пораженный, услышав голос...
   Император кивнул  и  заговорил  звучно,  проникновенно,  голосом  отца  и
защитника: - Я рад, что ты задержался в этом  мире  и  твое  десятилетие  на
Уране кануло. И я рад, что жребий достался тебе, хоть скучать не придется, а
это главное.
   У Мираба Мамедова глаза готовы были вылезти из орбит, так  он  поразился.
Ибо никогда еще на его памяти Бог-Император в  видеоаудиенциях  лично  ни  к
кому не обращался.
   И тут, наблюдая, как вместе с глазками бегают на его  гладкой  физиономии
тревожные мыслишки - не упустить бы чего, не отстать... я разозлился,  вновь
вспоминая погибшего, может, и из-за него, Мираба, тоже Николая Орлова.
   Настроенные на Мирабовы эмоции рыцари-телохранители дрогнули, но тот  был
так погружен в свои расчеты, что великаны, не получая  конкретного  сигнала,
замерли и лишь молча глядели, как  я  подхожу  к  хозяину  и  сокрушительным
ударом вышибаю его из кресла.
   - Это тебе аванс, жаба!
   Мираб Мамедов свалился без сознания, застыли его охранители.  А  я  стоял
довольный, что все-таки  сделал  то,  что  думал  сделать.  И  тут  мертвую,
потрескивающую от сгорающей копоти тишину прервали аплодисменты Лены.
   А  над  нами,  вместо  только  что  исчезнувшего  экрана,  строго  застыл
настенный барельеф Отца и Создателя нашего, Бога-Императора.

   8
   ПРОСТОЙ БОЙ У ВАРЯГОВ

   Гнусный гном,  поминутно  гримасничая,  проводил  нас  с  Леной  из  зала
Приемов.
   - Чудо из чудес! Сам Император снизошел...
   - Что это было? - спросила меня Лена. - Не понимаю... Как ты думаешь, это
трюк или правда? Хотя я не помню что-то,  чтобы  сам  Император...  Подумай,
САМ!!!
   -  Чудо!  Чудо!  Император  соизволил  обратить   свой   взор   на   сына
человеческого... - гнусавил гном, могучими плечами раздвигая толпу  праздных
зевак, глазеющих на нас. Бубенчики на ногах гнома громко звенели.
   Мы прошли по мосту над крепостным  рвом,  заполненным  тяжелой  блестящей
водой,  где  плавало  что-то  слишком  натуралистическое,  но  что  -  я  не
разглядел. Сверху, освещенные двумя факелами, показались и  остались  позади
кованые острия подъемных решетчатых ворот, затем  мы  попали  в  полумрак  и
прохладу галереи, где людей было уже меньше.
   Не  задерживаясь,  мы  пошли  дальше.  Со  страшным   скрипом   открылись
высоченные, окованные медью двери  в  красным  бархатом  обитой  зале,  тоже
освещенной факелами. От смолистого дыма щипало в носу.
   Столы были расставлены по периметру стен, только со стороны двери, откуда
вышли мы, их не было. Гном или шут, визгливо смеясь,  потянул  нас  прямо  к
пирующим.
   В огромном  камине  на  вертелах  пеклись  куски  мяса,  целые  поросята,
красноватый отблеск огня скакал по лоснящимся от пота лицам, кости  хрустели
на зубах огромных лохматых собак  под  столами.  Одна,  вспрыгнув  на  стол,
рылась в блюде мордой, жующий рядом воин в рогатом шлеме вырвал  из  рычащей
пасти кусок мяса и в ответ на злобный лязг челюстей гневно ударил кулаком  в
мохнатый бок и скинул пса под стол. Туда же бросил и мясо, мгновенно  сменив
гнев на милость.
   Вокруг сновала молчаливая придворная  прислуга,  поднося  новые  и  новые
блюда с едой.
   Возглавляющий общий стол молодой князь сидел па резном деревянном кресле,
где могли бы поместиться трое. Не вытирая жирных губ и  пальцев,  с  которых
стекал мясной сок, князь схватил золотую чашу и крупными глотками стал пить.
   На пас никто не обращал внимания. Только князь, выпив чашу, швырнул ее на
пол - звеня, чаша покатилась нам под ноги, но  кинувшийся  слуга  подхватил.
Князь вдруг уставился на меня, потом на Лену,  схватил  с  ближайшего  блюда
поросенка, разорвал пополам  и,  не  отрывая  от  нас  взгляда,  жадно  стал
пожирать.
   Рядом с ним громко рыгавший воин, недавно ссорившийся  с  собакой,  вдруг
схватил пробегавшего слугу, бросил  спиной  себе  на  колено  и  сломал  ему
позвоночник.
   На вопли обратили  внимание;  воин  громко  хохотал  шутке.  Князь  вдруг
яростно, обеими руками оттолкнул мешавшие ему серебряные блюда с объеденными
хребтами рыб, костями свиней и более крупной дичи. Он лег животом на грязный
стол и  крикнул  что-то  воину  в  рогатом  шлеме.  Тот  придвинулся  ближе,
подставил ухо и стал слушать, не прерывая громкого чавканья.
   Слова  князя  постепенно  проникали  в  сознание,  -  челюсти  прекратили
двигаться. Глаза, попрощавшись, нашли нас, оббежали. В сальной рыжей  бороде
с налипшими крошками открылась широкая пасть с твердыми желтыми клыками.
   И оба, глядя друг  на  друга,  оглушительно  захохотали.  Постепенно  они
привлекли к себе общее  внимание,  пирующие  заряжались  весельем,  не  зная
причины. Раскаты хохота потрясали стены.
   Вдруг, казалось едва оттолкнувшись, князь перепрыгнул стол и оказался  по
нашу сторону. Он медленно  подходил,  переводя  взгляд  с  Лены  на  меня  и
обратно. Он был чуть выше меня, а доспехи делали его гораздо шире.
   Лена схватила меня за руку, воин ухмыльнулся. Я все еще надеялся, что это
аттракционный фантом.
   Остановившись напротив нас, князь  тряхнул  льняными,  стянутыми  цветным
ремешком волосами. Повернувшись  к  столу,  он  что-то  сказал,  послышались
крики, залаяли  псы.  Воины  перепрыгивали  столы  и  окружали  нас  широким
полукругом.
   Князь выхватил меч и демонстративно бросил на пол; кто-то поднял  оружие.
Потом, в считанные мгновения князь скинул с себя кафтан, рубашку и, голый по
пояс, ссутулился, вытянув вперед руки. Он вызывал меня на борьбу.
   -  Что  ему  надо?  -  перекрикивая  общий  гам,  спрашивала  Лена.   Она
встревоженно смотрела на князя, банду за нашими  спинами,  на  меня.  Вдруг,
повернувшись,  решительно  пошла  к  дверям  прямо  на  стену   воинов.   Ее
оттолкнули, она растерянно отступила.
   - Ничего не понимаю, - сказала она. - Это живые люди.
   Ее веки дрогнули, губы приоткрылись - в красных отсветах живого огня  она
была невыразимо прекрасна. Я невольно улыбнулся неуместности всего:
   - Этот обжора вызывает меня на бой.
   - А нельзя как-нибудь уйти отсюда? Где этот мерзкий гном?
   Гнома не было. Князь медленно приближался.  Я  сорвал  рубашку  и  бросил
Лене, Она отступила к  стене  воинов,  и  на  этот  раз  ее  не  оттолкнули.
Наоборот, потеснившись, приняли в общий круг.
   Чувствуя себя на грани, - с одной стороны,  боясь  оказаться  смешным,  с
другой - начиная заводиться, - я  ощущал,  как  вновь  попадаю  под  обаяние
риска.
   Не зная правил боя,  я  давал  проявить  себя  противнику.  Тот  внезапно
кинулся ко мне, схватил одной рукой за кисть, а другой -  за  горло  и  стал
душить. Я ударил его в солнечное сплетение, он  отпустил  меня,  сделал  шаг
назад и молниеносно ударил  в  висок.  Я  пригнулся,  кулак  просвистел  над
головой, противник  по  инерции  нырнул  вперед,  навалился  мне  на  плечи;
воспользовавшись удобным случаем, я обхватил его  поперек  туловища,  прижал
руки к телу и поднял над головой.
   Стоя в кругу  диких  воинов  с  их  собственным  вождем  над  головой,  я
взглянул4 на себя сторонними глазами и невольно устыдился. Мой боевой  порыв
показался смешным. Возникло чувство, что я ввязался  в  такую  же  подделку,
какой недавно было путешествие по озеру. Ни гнева, ни  ненависти  -  ничего:
все мне стало безразлично.
   Я поставил противника на пол и отступил на шаг. Князь извернулся и ударил
кулаком мне по лицу, разбил бровь, и левый,  залитый  кровью  глаз  перестал
видеть. Весь мой пацифизм куда-то делся. Воины заревели. Князь  бросился  ко
мне и, схватив обеими руками за шею, снова стал душить. Он был очень сильным
человеком; чувствуя, что еще мгновение и потеряю  сознание,  я  взбеленился;
моя раскрытая ладонь врезалась в белый  волосатый  живот,  пальцы  проткнули
кожу, мышцы, и, подхваченный диким своим порывом, я рванул  ладонь  вниз,  с
наслаждением услышав треск связок и разорванной плоти.
   Все еще сжимая мне шею, князь недоуменно поглядел  вниз,  потом,  оставив
уже  ненужные  попытки  задушить  меня,  попытался  удержать  вываливавшиеся
внутренности и тут - сначала медленно, потом быстрее - стал падать навзничь.
   В общей тишине я подошел к столу, плеснул  из  ближайшей  чаши  на  руку,
чтобы смыть липкую кровь, потом взял у оторопело молчавшей Лены свою рубашку
и  вдруг  был  оглушен  неистовыми  возгласами  восхищения,  мне,   впрочем,
понятными. Мне было стыдно, но в то же время я радовался: я гордился честным
боем.
   И может быть, это было плохо. Я подошел к Лене, нас окружили воины. Латы,
кожаные куртки с  нашитыми  железными  пластинками,  рыжие  грязные  бороды,
рогатые шлемы. Меня хлопали по  плечам,  кто-то  хрипло  восторженно  вопил.
Потом Лена испуганно взглянула мимо меня и...
   Меня волокли за ноги, кажется, вверх, и голова мерно ударялась затылком о
крутые ступеньки. Наверное, этот стук и вернул мне сознание. Стало светлеть,
я разглядел пыльный потолок с висящими по углам лоскутами - летучими мышами.
   Вдруг - яркий свет; меня грубо подняли на ноги. Среди  воинов  я  заметил
ухмыляющегося гнома и какого-то безликого, в плаще, со  спадающим  на  глаза
капюшоном, в котором я, однако, узнал лейтенанта Стражникова. Вот так номер!
   Мы  находились  на  небольшой  круглой  площадке,  ограниченной  зубчатым
метровым парапетом. Меня подтащили к краю,  я  взглянул:  синее  небо,  диск
желтого солнца, редкие облака, а внизу - зеленый мох деревьев, пятна голубых
озер, немного в стороне - колдун  со  своей  девицей,  кажущиеся  отсюда,  с
башни, не такими уж большими, и всюду - цветная мозаика толпы.
   Вот в этот красочный калейдоскоп  меня  (лейтенант  помогал)  и  скинули,
словно куль, и ветер, упругой  подушкой  подхвативший  меня,  выдул  остатки
заторможенного безразличия; аттракцион диким и страшным образом стал  частью
реальных  интриг,  результатом  которых  должен  будет  стать  мешок   моего
разбитого тела.
   Тут мысли мои выстроились в цепочку и с чудовищной быстротой  закрутились
в мозгу: я искал выход, которого не было.
   В глубине души я, конечно, знал, что меня должны  спасти:  сладкая  жизнь
Мечтограда не принимала смерти. Но земля быстро надвигалась, и мои  мысли  о
возможной безопасности этого идиотского падения наконец выдуло окончательно;
схватив полы вдетой в рукава, но так и не застегнутой рубашки,  я  попытался
хотя бы изменить траекторию падения - чуть-чуть, возможно, удастся попасть в
одну из этих голубеньких луж...
   Попал. Попал точно в цель, словно в круглую мишень при учебной  стрельбе.
Я погрузился с головой, вперед ногами, ушел под воду, руками затормозил, так
и не достал дна и, зависнув, резво пошел вверх.
   Вокруг пруда празднично гулял народ. Я шумно выбрался из воды.  Никто  не
обращал на меня внимания, меня обходили, не замечая. Я  наконец-то  осознал,
что совершенно ничего не понимаю.
   Если последний инцидент с дикими северянами был результатом моей  оплеухи
Мамедову, то зачем понадобилось напускать  горилл?  Или  все  происходит  по
заранее расписанному идиотскому плану?
   И против кого направлено все: Николая Орлова или Сергея Волкова?
   Если Мамедов был замешан в высылке  Орлова  на  Уран,  то  совершенно  не
важно, кого я здесь представляю:  в  любом  случае  человек  оттуда,  причем
наверняка что-то знающий, здесь нежелателен.
   Я решил занести Мамедова в список своих личных врагов.
   А там посмотрим.

   9
   НИКОЛАЯ УБИЛ КОЛЛОИДНЫЙ ТУМАН

   Я поймал пробегавший столик с бутылочками и съедобными на вид  розетками.
Розетки просто таяли во рту. Я выпил пару бутылочек газированного напитка  и
почувствовал себя совсем ожившим. Потом до меня как-то дошло, что рядом  нет
Лены, и я еще  часа  два  метался  по  этим  аттракционам,  допрашивая  всех
встречных роботов, фантомов и персонал, сплошь и рядом оказывавшихся мирными
посетителями.
   Потом мне пришла в голову мысль,  что  Лена  давно  дома,  ничего  с  ней
случиться не может, потому что... В общем, почему-то я был убежден.
   Я вызвал такси и дал адрес отеля "Титан".
   В номере я сбросил одежду и отправился под душ,  и  на  этот  раз  чудным
образом взбодривший меня. Постояв под псевдоводяными струями, пронизывающими
насквозь, я почувствовал себя отдохнувшим.
   Немного сомневаясь, выбрал строгий черный, в  размытую  бордовую  полоску
костюм. Все остальное, на мой взгляд, не подходило к торжественному  приему,
неотвратимо надвигавшемуся вместе с вечером.
   Тут мое одиночество было нарушено,  и  администратор,  голосом  нежным  и
переливчатым, сказал,  что  ко  мне  пришли,  и  уточнил:  гость,  посланец,
человек,
   Я изъявил готовность принять.
   Вошел молодой человек лет двадцати пяти. Стройный, гибкий, с беспокойным,
часто, видимо, насмешливым взглядом больших темных глаз.
   Он  представился:  Илья   Бондарев,   глава   Пресс-Центра   и   советник
Премьер-Министра.  Называя  должности,  он  улыбнулся  милой  и  насмешливой
улыбкой, словно бы говоря: вот я, а вот мои  должности,  и,  пожалуйста,  не
путайте меня с тем, что я представляю. Он  как-то  пристально  посмотрел  на
меня и вдруг отвел глаза, словно смутившись. Потом огляделся  вокруг  и,  не
найдя ничего, кроме голых стен, покачал головой: - Как это у тебя... пусто.
   Он взял с полки у входа пульт управления и забегал пальцами по  клавишам.
Квартира вздрогнула, а он продолжал говорить, пряча взгляд в кнопки  пульта,
лишь временами, как бы случайно, остро посматривал на меня.
   - Я, когда узнал, что сегодня будешь ты, сам решил  заехать.  Обычно,  по
протоколу, ограничиваемся официальным приглашением, но тут случай,  как  сам
понимаешь, особый.
   Я-то как раз не понимал, почему особый случай,  но  приготовился  слушать
дальше.
   А между тем волны звуко-цвето... ароматические волны  наполнили  комнаты,
наслаиваясь и сплетаясь в музыку цветов и музыку звуков. Чувствовалось,  что
в отличие от меня Илья хорошо знаком  с  этим  аппаратом.  Повсюду  из  пола
возникли и заполнили комнаты кресла, диванчики,  приспособления,  назначения