люстями
и наконец изрек:  -  Какой  же  ты  паломник,  если  говоришь  такое.  -  Он
повернулся и шагнул к входу  в  свою  юрту,  сверкающую  в  солнечных  лучах
золотым шитьем на зеленом блестящем шелке. Не успев
   зайти, он показался вновь. Я увидел в этой его  суете  признак  волнения,
если вообще эта ящерица могла волноваться.
   - Какой же ты паломник, если смеешь так оскорблять Богов? - загремел  он.
- Впрочем, ты единственный, кто  ответил  правильно.  И  это  подозрительно,
потому что Бог-Император, покидая нас, оставил нам эту  загадку  скорее  как
пример парадокса, поэтому вряд ли он хотел бы услышать ответ. Тем  более  от
тебя, собаки!..
   - Ты, слуга, не хочешь выполнить прямое распоряжение хозяина?
   - Мы были его слугами, раб. Но, доверив нам дворец, он тем  поставил  нас
на одну ступеньку с собой. Уже полвека мы с блеском исполняем  его  функции,
тем уравняв себя с Создателем.
   - Ты не можешь найти убедительный довод,  чтобы  нарушить  волю  хозяина.
Проклятие Бога-Императора падет на тебя и твой народ. А проклятия  Богов  не
всегда исполняются немедленно, но всегда неизбежны, - Молчать, собака! Снять
с него рубаху! - вдруг приказал он  и,  подождав,  распорядился:  -  Подними
левую руку!
   Немедленно ко мне затрусил абр, один из свиты или охраны. Я  еще  не  мог
различать их. Он заглянул мне под мышку и, повернувшись, объявил:  -  Клеймо
на месте.
   - Ты, собака, трижды преступник. Ты преступник из-за неуважения  к  Богу,
преступник, потому что клеймен собачьим клеймом, и,  в-третьих,  потому  что
первые два довода на самом деле излишни. Ты ответишь за  свою  богопротивную
природу. И немедленно.
   Собственно, подумал я, он руководствуется правилом любого  правителя:  ты
виноват, потому что я убежден в твоей вине.  Остальное  прилагается.  Беседа
наша была чем угодно, только не попыткой поиска справедливости.  Я  виноват,
потому что я - человек.
   - Ты хочешь убить меня? - спросил я.
   - Я? Нет. Это Бог-Император этого хочет.
   - Ты нарушаешь его волю.
   - Тебе ли, не верящему в божественность Создателя, рассуждать о его воле!
   - Я не говорил, что не верю. Я говорил, что образ Бога стареет  вместе  с
людьми.
   - Это ересь. И я уверен, только люди способны на  подобное  богохульство.
Вы порождение дьявола.
   - Люди созданы по образу и подобию Бога. Вы  видели  Бога-Императора,  он
похож на нас, а не на вас.
   - Пускай похожи, но не значит богоравны. Бог, создавая  вас  без  всякого
оружия, вложил в вас инстинкт убийц. Вы  обречены  вести  постоянную  войну,
потому что обязаны защищать свою собственность, без которой вы слабее  лани,
- у той хоть копыто есть, чтобы ударить. Поэтому вы такие  злобные,  Подлые,
жестокие и враги всего, что живет. Вы - убийцы. И сейчас мы  посмотрим,  как
ты сможешь убить. Если сможешь, - добавил он.
   После некоторого шевеления, суеты и взволнованных криков привели абра.  Я
смотрел, как тот снимает с себя одежду. То же сделали со мной. Нас поставили
перед вождем. Мы стояли рядом; он был
   сантиметров на тридцать выше меня, а ведь и я не  маленький,  почти  метр
девяносто.
   Я впервые видел голого абра. Вся передняя часть тела - живот, горло, ноги
были покрыты желтоватой мелкой чешуей. Все остальные  атрибуты  были  как  у
людей. Только член прятался в общую кожистую сумку.  Абр  был  мускулист  и,
вероятно, чудовищно силен. Впрочем, будучи  намного  меньше,  я  имел  более
внушительные на вид мышцы: полуторная тяжесть Урана сделала меня похожим  на
ярмарочного силача.
   - Вот мы посмотрим, что ты сможешь сделать без оружия. Я хочу, чтобы тебе
отрывали по очереди руки и ноги. Голову он оторвет тебе в последнюю очередь.
Что же вы ждете? А ну-ка, начали, - распорядился вождь.
   Оказавшись напротив абра, который выставил руки перед собой,  напряг  все
мышцы  и  мгновенно  сделался  в  два  раза  толще,  я  испытал   сильнейшее
раздражение, скорее даже ярость. А направлена она была, как это  ни  странно
(впрочем,   почему   странно?   естественно...),   против   Бога-Императора,
допустившего этот забавлявший, видно, его бардак. Мне надоело на своей шкуре
испытывать упущения Всевышнего. Мои мысли прервал абр, метнувшийся ко мне  с
громким ревом, который, я думаю, помогал ему вселять ужас в  сердца  будущих
жертв
   Он сделал мне подножку, но я быстро вскочил и,  не  выпрямляясь,  схватил
его за жесткие лодыжки и рванул.  Не  ожидавший  этого  абр  потерял  опору,
тяжело рухнул спиной на утоптанную траву и, не вставая, сумел попасть  ногой
мне в грудь.
   Я отлетел в сторону, и пока восстанавливал равновесие, он уже  надвинулся
на меня.
   На этот раз ему удалось схватить мою левую руку; повернувшись спиной,  он
зажал ее под мышкой. Видимо, выполняя приказ хозяина, он хотел оторвать  мне
руку. Я схватил его за шею правой рукой, но чтобы удавить его, мне просто не
хватало роста. Он все сильнее, и одновременно выкручивая, тянул мою руку.  Я
было попытался зацепиться между его ног, но  не  смог.  От  беспомощности  я
пришел в ярость и тут же сумел бросить его через левое бедро.  Он  в  полете
отпустил мою руку и, кувыркаясь, полетел в сторону вождя. Слуги остановили и
отбросили его ко мне.
   Я ногой ударил его в живот, но он поймал мою ступню  и  вывернул.  Спасая
связки, я упал на руки лицом вниз и свободной ногой лягнул его в челюсть. Он
еще не опомнился, как я прыгнул ему на спину и схватил одной  рукой  за  шею
сзади, а второй обхватил его ниже подбородка. Ноги я заплел на его ребрах  и
сжал что есть силы.  Мне  показалось,  кости  его  захрустели.  Он  взревел,
закинул руки назад, схватил меня за голову и  попытался  бросить  вперед.  Я
удержался, и тогда он сделал кувырок вперед, приземлившись всей своей  тушей
на меня. На мгновение я потерял сознание, но все равно захвата не разжал.
   - Кончай с ним! - Я узнал раздраженный голос их вождя.
   Приказ, разумеется, был моему противнику, но исполнил его я. Не знаю что,
его ребра или хрящи горла поддались раньше? Я уловил хруст - здесь,  там,  -
зверь на  мне  задергался,  мощные  рывки  участились  и  перешли  в  мелкое
трепыханье.
   Я еще некоторое время для гарантии вжимал обломки ребер во  внутренностях
и наконец выбрался.
   Я медленно встал и  повернулся  к  юрте.  Вождь  и  его  свита,  кажется,
значительно выросшая, стояли возле входа.
   Я сделал шаг в их направлении, и свита стала полукругом, расходясь по обе
стороны. Пасти у всех были открыты. Они выставили копья и мечи...
   Сделав несколько шагов вперед, я  почувствовал,  что  земля  вокруг  меня
завертелась, и внезапно наступила темнота...

   19
   МЕНЯ СНИМАЮТ С КРЕСТА

   Синее небо от зноя начало бледнеть. Солнце  зависло  в  вышине  и  пекло,
мучило и этот мир, и обнаженного меня. Я лежал спиной на высокой горе  вещей
и  припасов,  сваленных  на  длинной,  как  баржа,  телеге.   Где-то   внизу
пронзительно скрипели медленно проворачивающиеся  колесные  оси,  а  дальше,
вокруг, свистели сурки, попискивали, едва перекрывая треск кузнечиков, птицы
в траве, а еще, откуда-то недалеко, может из  скрытой  балки,  где  протекал
ручей, самозабвенно орали лягушки. И как же пьяно пахли травы!..
   Я лежал на толстом деревянном кресте, распятый и, к счастью,  неприбитый.
С точки зрения абров, мне послали медленную жуткую смерть, и если  бы  я  не
пререкался с вождем Арсуном, смерть от заражения крови быстро и без  мучений
настигла бы меня. Предпочитая надеяться  до  самого  конца,  я  не  жалел  о
предстоящих мучениях.
   Вверху кругами плавал беркут, высматривая лису,  или  волка,  или  зайца,
полуденный зной прятал добычу.
   Телега остановилась. Мой крест стащили с тележной  горы  и  прислонили  к
колесу высотой с меня самого. Площадка для  ног  делала  стояние  на  кресте
вполне удобным. Я знал, что человек способен выдержать  на  солнце  до  трех
суток. Мой крест уже волокли трое абров, а длинный конец чертил в  траве  не
скоро стиравшуюся борозду.
   Юрта вождя уже стояла на холме, и рядом со входом, несколько  в  стороне,
врыли мой крест. Я с высоты трех-четырех метров мог видеть почти все.
   Далеко, за рекой вышка в городище чадила  черной  ниткой  дыма,  дозорные
Ставра упреждали своих.
   Огромная толпа абров скопилась километрах в трех от  берега  и  метрах  в
шестистах от моего холма. Абры  не  придерживались  строя,  стояли  кто  где
придется, но все равно я определил их число тысяч в двадцать пять.
   В  километре  от  пестрой  толпы  крокодилолюдей  стояли  воины   Ставра,
разительно отличаясь от врагов.  Было  их  мало,  стояли  темной  молчаливой
стеной и смотрели и ждали. В  войске  абров  гудели  рожки  сотников,  орали
десятники, пели флейты - командиры пытались  навести  какой-то  порядок,  но
внимание всех было поглощено ожиданием и чистым полем, где  вдруг  показался
человек на коне.
   Он  рысью  неторопливо  преодолел  половину   расстояния   до   абров   и
остановился, подняв копье. Он вызывал на  поединок.  В  толпе  разукрашенных
пестрыми доспехами  абров  замелькали  розовые  пасти,  от  волнения  многие
забывали захлопнуть челюсти.
   Наконец, раздвинув толпу, выехал верховой абр и быстро стал  приближаться
к врагу, незаметно забирая вправо, чтобы хоть немного, но  иметь  солнце  за
спиной - пусть слепит глаза человеку Противник  не  возражал,  и  когда  оба
бойца, маневрируя, оказались ближе, я узнал человека - Кочетов, обряженный в
простой кожаный доспех с железным шлемом на голове.
   Абр сиял полированной красной медью лат. Опущенное  забрало  шлема  легло
длинным  рылом  на  верхнюю  челюсть,  издали  превратив  бойца  в  огромное
насекомое. Вместе с лорком абр на добрый метр превышал своего  противника  и
казался громадным страшным муравьем.
   Противники наклонили копья и разом прыгнули с места. Абр на  ходу  бросил
на левую руку щит, у Семена он так и остался за спиной. Почему?
   Когда до сближения оставалось метров двадцать и  сравнение  обоих  бойцов
стало особенно не в пользу человека,  он  неожиданно  метнул  копье  вперед.
Скорость  обоих  всадников  и  броска  сложились;  копье   вмиг   преодолело
расстояние и вонзилось в шею лорка
   Абры подняли жуткий вой, повсюду  размахивали  знаменами  и  значками  на
длинных древках. Успокоились, только увидев, что абр не пострадал;  замедлив
бег, лорк скоро упал,  всадник  ловко  соскочил  с  седла,  выхватил  меч  и
поспешил к тут же спешившемуся человеку.
   Семен почему-то не вытащил меч, а копошился в сумке. Я не мог понять, что
он делает.  И  только  увидев,  что  он  раскручивает  ремень  над  головой,
догадался - праща.
   Абр, наверное, не знал о таком оружии. Он замедлил шаг, вновь поспешил, и
тут  камень  с  такой  силой  ударил  его  в  голову,  что,  видимо,   плохо
закрепленный шлем слетел с головы.
   Собравшись бросить второй камень, Кочетов вдруг передумал и вытащил  меч.
Возможно, от излишней самоуверенности он так и не  воспользовался  щитом,  а
просто пошел к абру.
   Широкое поле, высокое небо. У входа в  юрту  на  переносном  троне  сидел
вождь абров Арсун. Для него, как и для всех абров здесь, на поле был  только
абр, для людей - только человек.
   Бойцы сшиблись: лязг, треск, что-то мелькнуло, и Кочетов отступил,  давая
всем увидеть чисто срезанные у основания  челюсти...  Обрубки  приоткрылись,
чтобы выпустить тоскливый рев, и тут же все кончилось, - Кочетов снизу вверх
срубил остатки головы врага.
   Взметнув тело убитого врага перед седлом, Кочетов уже скакал к своим. Ему
кричали, славили, хвалили. Если латы подойдут - хорошо, нет  -  обменяет  на
другие.
   Выезжали все новые и новые пары. Иногда побеждал человек, иногда абр.  Но
вот одиночных всадников сдуло с поля как ветром.  У  абров  загудели  бубны,
захрипели рога, заорали мелкие начальники.
   Войско  Ставра  вдруг  собралось  в  железный  клин,  сразу  поразительно
уменьшившись числом,  замерло  на  месте  и,  медленно  наращивая  скорость,
стронулось.
   Солнце замерло в небе, время остановилось; ничего не было в  мире,  кроме
вопящей, необузданной огромной толпы абров  и  молчаливого  твердого  клина,
вонзающегося в рыхлую плоть вражеской орды.
   И наверное, только я, зависнув между небом и землей, а от солнца и  жажды
успев отрешиться от суетного, мог трезво оценить разворачивающееся действие.
   Войско Ставра вдруг приостановилось метров за сто пятьдесят  от  абров  и
вдруг разом выпустило тучу стрел. Потом еще, еще  и  еще,  словно  выпускали
жалящий рой пчел. Абры таяли, будто лед под струей горячей  воды.  И  только
расстреляв запас стрел, ощетинившийся копьями клин вновь начал разгон.
   Колено с коленом, копье с копьем, всадники с  дивной  силой  врезались  в
абров и, словно разогретый нож  в  масле,  пронеслись  насквозь,  повернули,
вновь, уже в спину, ударили и продолжали, продолжали утюжить.
   Абры не понимали, где враг, не видели, откуда шла смерть, только понимали
- что-то  неладно,  и  в  страхе  рассыпались  в  разные  стороны:  хоть  бы
оглядеться, понять, что происходит.
   Вождь Арсун гневно закричал со своего  трона.  Во  все  стороны  побежали
посыльные. Привели оседланного лорка. Арсун вскочил в  седло  и  ускакал  со
свитой куда-то назад.  Слуги  спешно  разбирали  юрту.  Я  думал,  что  меня
прикончат.
   Кто-то на поле спешно собирал абров в  одно  место;  бронированный  кулак
людей продолжал крушить врагов.
   Я где-то сбоку услышал дробный топот копыт, сотни три всадников летели  к
полю боя. Отделившись, часть бойцов налетела  на  холм,  беспощадно  вырезая
визжащих абров. Кто-то остановился  возле  моего  креста,  я  узнал  Мстишу.
Обрезанные веревки упали, Мстиша балансировал, стоя на седле, я хотел слезть
вниз, но почему-то упал... Сорвав с  ближайшего  абра  плащ,  Мстиша  укутал
меня. Помогли сесть на коня, кто-то остался, а остальные быстро покатились к
полю сражения.
   Но все уже затихало. Солнце, склонившись к закату, решило за сражавшихся.
Подхватывая тела товарищей, абры без порядка отходили к своему лагерю. Ночью
конница не бьется: и лошади и лорки - дневные животные. Люди шарили по  полю
в поисках затерянных стрел, оружия и забытых тел. Чужих и своих.

   20
   НОЧЬ ТИХА, ПУСТЫНЯ ВНЕМЛЕТ БОГУ...

   Я отлеживался всю ночь, но спал плохо. Страшно болело обожженное тело,  -
я был весь красен, шершав и горяч. Не  зная,  как  еще  пристроиться,  чтобы
утихомирить боль, и не надеясь уснуть, я вышел из темной избы на воздух. Уже
перевалило за полночь, черный провал неба только-только начал светлеть, гася
одну за другой звезды.
   После освобождения из короткого, к счастью,  плена  меня  привезли  не  в
городище Ставра, а в одно из обычных, где правил старшина Палыш и  где  были
размещены по избам мои попутчики. Естественно, женская половина, потому  что
даже философ Малинин вполне сносно владел мечом, и, значит, держать  лишнего
бойца в тылу было бы преступлением во время войны.
   Меня определили в маленькую баньку - может, из  почтения,  как  гостя,  а
может, по другим соображениям. И  помню,  с  вечера,  одурманенный  солнцем,
впечатлениями и неутолимой  жаждой,  я  чувствовал  чьи-то  нежные  касания,
смазывающие мою кожу чем-то прохладным.
   Сырой ночной воздух остудил горевшее тело, и мне сразу показалось все  не
таким уж плохим На мне были короткие, очень легкие полотняные штаны. Босиком
я прошел к тыну и по  лесенке  добрался  к  дозорному  внутреннему  настилу.
Никого не было видно: знали, если абры пойдут в леса искать селения, воевода
Ставр упредит.
   Вышла луна, засияла серебряным блюдом и, словно светлой короной, окружила
себя кольцом облаков
   Я достал сигарету и закурил. Мимоходом подумал, что  буду  делать,  когда
кончится табак, потому что здесь я не видел курящих. И  тут  услышал  позади
себя шаги. Я не стал оборачиваться.
   - Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит...
   - Ты сочиняешь стихи? - спросил я.
   - Да. Правда красиво?.. И звезда с звездою говорит...
   - Красиво...
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Знаешь, Катя, сейчас гораздо лучше, чем думал. Кажется,  вообще  ничего
не болит.
   - Я рада. Вчера, когда тебя привезли, ты был совсем плох. Это надо же!  С
креста сняли... Хорошо, что мерзкие животные не прибили тебя, как Христа.
   - Сначала хотели,  но  потом  решили,  что  без  гвоздей  я  буду  дольше
мучиться.
   - Тебе повезло...
   - Да, повезло. Михайлов не рассказывал, как я попал к абрам?
   - Рассказывал. - Что?
   - Что ударил тебя, а когда ты потерял сознание, то оставил абрам.
   - Ну а вы как?
   - Сережа! Ты действительно тот, за кого себя выдаешь?
   - Кем же я еще могу быть?
   - Не знаю. Можешь быть Колей, можешь другим. Знаешь, что  думает  о  тебе
мой муж? - Не знаю...
   - Он говорит, что Бог-Император, выбирая претендентов на  государственные
должности, наделял их  выдающими  качествами  уже  согласно  должности.  Муж
считает,  что  сами  должности  автоматически  дают  долголетие,  силу,  ум,
здоровье...
   - Может быть; твой муж философ, кому же еще  знать.  Хотя,  если  явление
поставить с ног на голову, ничего, в сущности, не изменится.
   - Может быть. Но он говорил, что даже если ты не Орлов,  а  действительно
простой уголовник, то  само  общение  с  Орловым  могло  передать  тебе  ряд
качеств, которых нет у простых смертных.
   -  Я  не  знаю,  может  быть.  Но  это  не  значит,  что  со  мной  можно
экспериментировать.
   - Нет, конечно. Но если ударить Михайлова ножом в  сердце,  он  умрет.  А
если тебя?..
   - Меня?..
   - Извини, Сережа, но мы даже особенно за тебя не волновались.  Мы  знали,
что как-нибудь выкрутишься.
   - Вы его оправдываете?
   - Ни в коем случае. - Просто надо его понять, он думает,  что  брата  его
убил ты.
   - Но ведь...
   - Да, конечно. Он больше не будет  пытаться  тебя  убить.  Знаешь,  Ставр
хотел его на месте  прикончить:  он  с  вашим  разведотрядом  прискакал  уже
связанный. Михайлов взял да сразу брякнул, что он  тебя  убил  и  все  такое
прочее. Ставр ему мозги долго прочищал на счет какого-то братства, какого-то
там единения. Что, кстати, за братство?
   - Мы тайно побратались со здешними мужиками,  обряд  у  идола  Бога-Отца.
Только ты не очень распространяйся, - это тайное знание.
   - Хорошо, молчу. Я уважаю мужские игры. В общем, Ставр Виктора не тронет,
пока ты не решишь, что с ним делать.
   - А если он еще меня грохнет?
   - Не грохнет. Он сам сказал, что, если ты  выживешь,  то  тебя  до  самой
встречи с Императором не будет трогать.
   - Очень хорошо. Надеюсь, больше никто не хочет трахнуть  меня  чем-нибудь
тяжелым, а потом начать раскаиваться.
   - Не говори глупости.
   - Хорошо. Скажи мне, зачем ты пошла в это паломничество?
   - Зачем?.. Может, стало скучно. Когда все уже испытано-переиспытано...
   - Ах ты, малышка!..
   - Не называй меня малышкой. Если бы ты знал, сколько мне лет!..  Так  что
не называй меня этим дурацким словом.
   - Скажи мне, Катенька, как тебе здешние жители?
   - Ты имеешь в виду мужчин?
   - Ну... мужчин, да.
   - Железные... железные дети. Я чувствую себя старухой рядом с ними.
   - Ты о чем? - Понимаешь, они такие цельные. Настоящие античные герои  без
страха и упрека.  Они  глупы,  молоды  и  счастливы,  а  я  мудра,  стара  и
несчастна.
   - Да? А ты не замечаешь, как они на тебя смотрят?
   - Ах, не напоминай. Все равно здесь время героев,  а  не  таких  циничных
баб, как я.
   - Не расстраивайся. Ты сама не  знаешь,  что  говоришь.  Да  и  какая  ты
циничная? "Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит..." -
Ты запомнил? Но это не мои стихи, Сережа.
   - Разве в этом дело? Спокойной тебе ночи, иди спать, еще есть время.
   - Спокойной ночи, Сережа.
   Я поднялся, оставил ее сидеть и вернулся в свою  баньку.  Немного  погодя
она пришла ко мне. Двери здесь, мне кажется, никогда не закрываются.  Темный
проем засветился светлой тенью, я почувств