х руках отбивался Кочетов  и  только
мелькали вокруг враги, не имея возможности достать его.
   Где-то были Илья, Мстиша... Виктор Михайлов, грузно-широкий  в  доспехах,
бился с одним из немногих одетых в броню кентавров... И уж как рубились они!
И наплечники и шлемы погнулись у обоих  от  ударов.  Быстрый  кентавр  сумел
просунуть лезвие меча между защитными бляхами  и  рассек  кольчугу.  Дико  и
радостно завизжал враг... и зря радовался: достал-таки  его  по  голове  меч
Михайлова. Разлетелся шлем, зашатался  и  грохнулся  полуконь,  а  Виктор  в
остервенении добил его. Тут и достал его камень из пращи.  А  упавшего,  его
быстро спутали арканами.
   Что бой - мгновения! Но за эти мгновения успеваешь  не  только  вспомнить
жизнь, но и как живешь в эти секунды! Фиксируя сознанием и то, что в  другой
ситуации  не  замечаешь...  Солнце...  застывшая   речная   чайка...   клубы
пыли-пыльцы с метелок ковыля... громкое карканье стаи ворон, уже спешащих на
поживу...
   Тело же само реализует вложенный труд и усилия; что в учении не  упустил,
здесь с успехом прилагается...
   У своего только что зарезанного белого в яблоках я сорвал с боку копье и,
играя  им,  словно  журавль  клювом   (я   был   в   состоянии   эйфории   и
самолюбования!), старался  держать  на  расстоянии  новую  пятерку,  которая
проявляла непонятную для меня нерешительность.
   Вдруг вздыбилась петля аркана - я пригнулся. Еще одна. Раздосадованный, я
метнул копье в ближайшего чалого в круглой шапке. Копье пробило ему шею,  он
упал. Волосяная петля тут же стянула мне  руку  и  шею,  последовал  сильный
рывок, я, дернул еще сильнее, и не так меня, как  самого  ловца  мотнуло  ко
мне, он упал на колени... Я изо всех сил ударил его  ногой  в  висок,  кость
хрустнула - и отправилась еще одна душа в лошадиный рай!..
   Тут еще возникли петли, еще...  я  задохнулся,  волосяные  веревки  терли
шею... чья-то вороная нога сломалась об мое колено,  и  помню  крики,  визг,
вопли.

   28
   ВЕЛИКИЙ КОРУЛТАЙ

   Когда очнулся, мы лежали связанные, словно  младенцы,  которых,  конечно,
только пеленают, но суть от этого не меняется,  ибо  двигаться  мы  тоже  не
могли. Однако лупали глазами все, как метко  заметил  Кочетов.  Странно,  но
никто из нас не был даже ранен, если не считать тот  легкий  порез,  который
получил бывший майор. Недоумение быстро разрешилось, и  развеял  его  Арсун,
равнодушно доложив, что нас пощадили  ради  Великого  Курултая  всех  племен
кентавров. Равнодушие Арсуна объяснялось инстинктивной верой в  нас,  людей,
чуть было  не  поколебленную  кнехтами,  но  после  поражения  абров  быстро
восстановленную. Господь, создавая абров, вложил, оказывается, в них собачью
преданность господам, созданным по образу и подобию...
   Так или иначе, мы уяснили, что  на  празднике  Великого  Курултая  вождей
чествуют пытками пленников, которых затем ритуально съедают.
   - Но на этот раз подавятся, - пообещал Арсун.
   Мы не стали уточнять - почему. У каждого были свои соображения. А  скорее
всего, конечно, надеялись на войско Ставра.
   Однако лежать нам долго не дали.
   Подъехал вороной кентавр, довольно смуглый и хорошо выбритый. Да, лица  у
них были по-человечьи голые. И шеи тоже, вместе  с  запястьями  и  ладонями.
Этот вороной самец заплел свои волосы в огромную косу, цветом и фактурой  не
отличающуюся от собственного же украшения сзади.  Это  было  забавно  -  два
хвоста!  -  однако  обстоятельства  не  позволяли  предаваться  веселью.   К
сожалению.
   У него были близко посаженные черные глаза, очень темного цвета,  высокий
лоб, а на шее - ожерелье из человеческих ушей, высушенных  и  сморщенных.  Я
сразу  же  попробовал  вспомнить:  где  я  видел  подобное?..  ну   конечно,
псевдогорилла из Магического квартала.
   О! Бог-Отец! Как же давно это было!
   Нагнувшись, кентавр вцепился огромной  рукой  в  узлы  веревок  на  груди
Михайлова и, поднатужившись, рывком  поставил  майора  па  ноги.  За  ним  и
остальных.
   Своими свирепыми черными глазками  кентавр  заглянул  каждому  из  нас  в
глаза, для чего ему пришлось нагибаться.
   - Думаешь,  ты  очень  страшный?  -  язвительно  спросил  Кочетов,  и  мы
приготовились к удару хотя  бы.  Но  нет,  усмехнувшись,  кентавр  попытался
съязвить: - А ты, умник,  думаешь,  что  очень  смелый?  Посмотрим,  как  ты
запоешь у столба. - Он оглядел нас и удовлетворенно резюмировал: -  Счастье,
однако, от вас отвернулось; ваша ящерица, - он  ударил  деревянной  дубинкой
Арсуна по ногам, отчего того так и перекосило,  -  ваша  ящерица  права:  вы
докажете, какие вы мужчины, а потом, согласно вашему  мужеству,  вас  съедят
вожди. Трусов отдадут женщинам и детям, чтобы не портили чистую кровь.
   Сказано было сильно и с  верой.  Мы  же  оглядывались  в  сторону  нашего
войска, надеясь увидеть разлив темной массы на горизонте... Увы!
   Ноги у нас были свободны, руки стянуты за спиной. К  узлам  на  запястьях
была прикреплена длинная веревка, еще одна захватывала петлей  наши  шеи.  В
таком работорговом варианте нас погнали по чудной совсем недавно степи.
   Должен сказать, что шли мы не так уж долго. Нас довели до реки, а там уже
ждал примитивный  паром,  на  который  загрузились  все.  Возможно,  в  реке
водилась всякая пакость, а может быть - и это  скорее  всего,  -  никому  не
хотелось вплавь пересекать столь широкую водную преграду.
   Кентавры по очереди гребли тяжелыми неуклюжими веслами,  закрепленными  с
боков парома.
   Солнце стало заметно клониться к закату, когда мы  приплыли  наконец.  На
берегу нас ждал Курултай. Или меньшая его часть, как потом оказалось.
   Однако воздух дрожал от приветственных криков и  конского  топота  -  как
обычно, резвилась молодежь.
   Окруженные со всех сторон разномастными особями - потом  мне  разъяснили,
что невест здешние самцы берут в племенах дружественных,  но  отдаленных  по
крови, - мы перевалили холмистую гряду  у  берега  и  увидели  ряды  больших
войлочных юрт - до самого горизонта, кажется. Юрты были больше  по  размеру,
чем у народа абров, и это понятно, так  как  человекоподобному  места  нужно
меньше, чем лошади, хоть и с головой хомо сапиенса.
   Между рядами юрт мы прошли по утоптанной улице, вдоль которой, от радости
поднимая ужасный вой, сновали кентавры. У большинства на спине была  попона,
часто ярко украшенная - бисером,  ленточками,  металлическими  побрякушками.
Дамы красили копыта в разные цвета, хотя преобладали два, видно самых модных
в этом сезоне - красный и золотой.
   У престарелых самцов и самок попона на  спине  опускалась  вниз,  образуя
юбочку - где-то до колен. Если подобное украшение  служило  данью  стыдливым
приличиям  для  категории  вышеупомянутой,  то  на  молодых  мужчин  это  не
распространялось, так что иной  самец,  возбужденный  обстановкой,  знакомой
кобылкой или зрелищем вообще, являл собой образец... Впрочем,  до  коней  ли
здесь!..
   Пройдя метров триста, мы повернули налево. Эта дорога была  еще  грязней,
но мусор здесь не был так утрамбован, как  на  главном  проспекте.  Отовсюду
воняло конским потом, мочой, гнилыми фруктами, едким дымом.
   Мы еще раз свернули, на этот раз вправо,  и  метров  через  сто  вышли  к
большому, очищенному месту. Даже трава была аккуратно подстрижена, а местами
просто вытоптана до земли.
   Полукругом, радиусом метров в пятнадцать и на расстоянии трех-пяти метров
друг от друга, был вкопан десяток столбов. Мы,  конечно,  сразу  догадались,
чему служат эти устройства; нас уже  освобождали  от  общей  веревки,  чтобы
каждому приготовить собственный насест. К тому же у столбов на земле  торчал
обрубок ствола высотой  до  полуметра,  на  который  нас  и  водрузили.  Как
оказалось, все служило тому, чтобы лица пытаемых людей или абров  находились
вровень с кентавровыми и тем не приходилось слишком нагибаться, если что.
   А прежде нас освободили от одежды и  -  все  повторяется,  подумал  я,  -
голыми выставили на всеобщее обозрение, которое, правда, только  намечалось:
напротив наших постаментов были устроены высокие столы без лавок. На  высоте
полутора метров столешницы были покрыты красной материей вместо скатертей  и
заставлены разной снедью. Вполне аппетитной на вид.
   - Арсун! - крикнул я. - Ты знаешь, что нам приготовили?
   - Это нас приготовили, - откликнулся  Кочетов,  с  яростью  осматривавший
реквизиты будущего представления. - Мы им украсим этот Курултай.
   Толстая лысая самка с невероятно  огромной  грудью  и  самыми  настоящими
черными усами, неторопливо  ковыляя,  прошлась  перед  нами.  Она  тщательно
осмотрела каждого, даже пощупала Михайлова.
   - Нас сначала будут пытать, а потом ритуально съедят. Вожди съедят  самых
храбрых и выносливых, а остальных отдадут женщинам и детям, - крикнул Арсун.
Он был от меня метрах в пятнадцати.
   В ответ на его  слова  толстая  старая  кентавриха  улыбнулась  и  громко
причмокнула. Возможно, она была здешним старшим поваром.
   Постепенно  стал  собираться  народ.   Почти   стометровой   длины   стол
предназначался,  видимо,  только  для  вождей,  остальные  толпой   окружали
площадь. Вожди были разных возрастов, разного окраса,  но  все  с  попонами,
украшенными особенно богато, с  серьгами  в  ушах  и  головными  уборами  из
пестрых перьев на манер древних индейцев.  Сразу  стало  шумно,  празднично,
весело.
   К нам это не относилось.
   Между тем вожди принялись за еду. И странно было видеть  стоящих,  словно
за шведским столом (откуда, черт побери, это  название?),  полуконей,  Хотя,
если рассудить, еще более странно было бы видеть их лежащими.
   Слуги или добровольные помощники разложили из сухих  веток  костры  между
столбами и посредине  площади.  Видимо,  торжество  должно  было  затянуться
надолго.
   Я не видел выхода из этой дичайшей  ситуации,  хотя  абсурдом  было  все,
встреченное  нами  после  перехода  в  этот  мир,   и   надо   было   как-то
приспосабливаться. До сего момента, мне казалось, процесс двигался в  нужном
направлении.
   Постепенно установилась тишина, и на открытое пространство вышел  вороной
полуконь, достаточно поживший, если судить по серебристой опушке на ногах  и
морщинистому лицу, выглядывавшему сквозь крокодилий череп, приспособленный в
виде шлема-маски.
   Старик был скорее всего колдуном или шаманом;  в  левой  руке  он  держал
бубен, в правой колотушку. Застучав в бубен и сделав несколько  танцевальных
па крупом, он вдруг взвыл, потом установил ритм, под который сразу  затопало
множество копыт и понесся по  кругу.  Все  быстрее  и  быстрее.  Я  подумал,
старичок хорошо сохранился или часто тренируется - это уже хуже для  нас!  -
но экстаз переполнял его, стекая и к зрителям. Вдруг шаман замер; в  мертвой
тишине голос охватил и дальних.
   - И когда сотворил наш мир Бог-Отец, сотворил он  и  планеты  и  светила,
дневные и ночные. Потом сотворил воду, чтобы пить, и землю, чтобы выращивать
растения и животных, чтобы есть эти растения и есть этих животных.  И  стало
так. И увидел Бог-Отец, что это хорошо. И сотворил Бог человека по образу  и
подобию своему; мужчину и женщину сотворил Он. Но взял материал  плохой:  не
звездную пыль взял он, а болотную грязь, не лунный свет, а болотные огни.  И
творения лишь  внешне  напоминали  святой  образ,  и  увидел  Бог,  что  это
нехорошо.  И  стал  Создатель  творить  другой  облик  и   сделал   кнехтов,
ненавидящих людей за первородство. Потом сделал абров, своих преданных слуг,
но не понравились ему они. И это было нехорошо.  И  тогда  замешал  Бог-Отец
звездную пыль на чистой воде и сотворил нас, арланов.
   И увидел, что это хорошо. И сказал Создатель: плодитесь и  размножайтесь,
и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте  над  рыбами  морскими,
птицами небесными и над всякими животными, пресмыкающимися на земле. И стало
так. Велики с тех пор наши, арланов, мужество и сила, - Могучие! О, могучие!
- взревела толпа и затопала копытами в такт тут же возникшим ударам бубна.
   Шаман сорвался с места и, виляя на ходу крупом, сделал еще один  почетный
круг. Остановился... и оборвались крики.
   - И стали завидовать благородным арланам  дикие  люди,  и  стали  творить
козни и пробираться обманом и  лестью  к  власти  над  всеми  живущими.  Ибо
Бог-Отец доверял им и, часто уезжая, оставлял вместо себя их наместниками. И
они обманули его, и Создатель не хочет возвращаться  больше.  И  только  мы,
арланы, можем вернуть Бога-Отца, только мы можем  вызвать  его,  потому  что
совершенны.
   Толпа одобрительно взревела:
   - Чтобы снова был снами!
   - Ура! Ура! Ура! - Высоко, выше всех!
   - С белыми, белыми зубами! - С руками, которые все сокрушают! -  Глазами,
которые все видят! - Ртом, который пьет!
   - Кровь жизни!
   - Великое наше племя!
   - Великие арланы! Велик Бог-Отец!
   Этот рев полуживотных  -  полулюдей-полунелюдей  -  дружно  обрушился  на
площадь, как могучая Штормовая волна устремляется на берег.
   Вожди тоже ревели во всю глотку.
   Я посмотрел на своих товарищей. Лицо Кочетова выражало крайнюю ненависть,
он то закрывал глаза, чтобы не видеть ничего, то смотрел сквозь приспущенные
веки, словно прицеливался.  Михайлов  утомленно  отворачивался.  Голова  моя
звенела. Только Илья, не выражая эмоций,  даже  с  любопытством  оглядывался
вокруг. А Мстиша, видно, внутренне  приготовился  к  пыткам,  потому  что  с
каменным выражением лица смотрел куда-то сквозь  беснующуюся  толпу.  Арсуну
было неуютно, но и он мужественно держался, изредка тяжело хлопая челюстями,
наверное в знак презрения.
   Шаман  вновь  забил  в  свой  бубен.  Ритм  несколько  изменился.  По  не
уловленному мной знаку несколько воинов с луками вошли в круг.
   Наступила абсолютная тишина.
   Шаман повернулся к вождям.
   - Сейчас Бог-Отец снисходит к нам! - торжественно прокричал он.
   - Снисходит к арланам! - завопила толпа.
   - Сейчас он придет, чтобы убедиться в трусости людей!
   - Сейчас придет... - вторила толпа.
   - И мы убедимся!
   - Убедимся...
   - Ну так начнем же! - заорал старикашка, повернувшись к лучникам.
   И они начали...
   Словно бы не было тысячелетий нашей цивилизации.
   Словно бы развитие повернулось вспять!
   Стрелки стали банальнейшим образом выцеливать точки вплотную возле  наших
голов. Свистели стрелы, орала толпа,  выражая  одобрение  или  разочарование
неудачным выстрелом. Хорошо еще, что стрелки боялись попасть  в  нас,  а  то
неудачный выстрел просто бы поставил на ком-нибудь из нас точку. Буквально.
   Мой  стрелок  с  ходу  пригвоздил  мне  ухо  к  столбу.  Шаман  прекратил
представление, подозвал трех  разномастных  (в  прямом  смысле)  вождей,  те
некоторое время важно  спорили,  что-то  подсчитывали,  но  в  конце  концов
заменили неудачника, понуро ретировавшегося в глубь стада.
   Некоторое время все шло нормально. Головы наши украсил частокол оперенных
стрел. Никто не был больше ранен, а мое ухо залепили какой-то дрянью, отчего
кровь перестала течь, а я - слышать с правой стороны.
   Затем шаман извлек какие-то палочки, остро  отточенные  с  одного  конца,
несколько  подмастерьев  помогали  ему,  и,  немного  провозившись  -  вожди
закусывали тем временем, а толпа молча ждала, - они воткнули эти палочки нам
в руки и между ребер. То есть туда, где нельзя было задеть  жизненно  важных
органов. Палочки длиной сантиметров в десять были, видимо, пропитаны чем-то,
вызывавшим у жертв, в данном случае у нас, сильнейшее жжение.
   Однако горели палочки хорошо.
   К этому времени стемнело, и когда палочки подожгли,  для  праздной  толпы
зрелище было  чудным.  Яркие  огоньки  пылали  в  густеющем  сумраке,  искры
сыпались во все стороны, словно от карнавальных шутих, и где-то был  воевода
Ставр, наверняка слишком, далеко, по ту сторону ночи.
   Орала толпа, горели бенгальские огни наших мук, и пахло паленым волосом и
горелым мясом.
   О! Они еще много чего придумали!
   Были зажжены костры, чтобы лучше видеть.
   Кудесник-шаман сделал нам несколько  параллельных  надрезов  на  животах.
Справился даже с чешуйчатой кожей  Арсуна.  Затем  между  парными  разрезами
отдирали ремешок, под который продевали бечевочку, к бечевочкам  привязывали
птицу или мелкого зверя... и всех разом отпускали.
   Было много веселья, если зверь или птица обрывали ремешок нашей кожи, еще
больше - если не сразу  обрывали  и  метались  под  улюлюканье  четвероногой
своры, радовавшейся нашей боли.
   Да, было много веселья...
   Какой-то вошедший в раж пожилой  вождь  захотел  метнуть  в  цель  топор.
Организаторы и устроители заметно обеспокоились, сразу как-то  засуетившись.
Но этот разукрашенный светлой масти вождь был, видимо, лицом  уважаемым.  На
ходу совещаясь с шаманом, распорядители выхватывали из толпы умельцев кидать
топоры. Все построились, бубен  дробно  сыпанул  тушь,  топоры  полетели,  и
только Кочетову, бывшему целью уважаемого  энтузиаста,  не  повезло:  топор,
пущенный сильной рукой, вонзился ему в левый локоть,  почти  чисто  разрубив
сустав.
   В антрактах выходили  подростки  и  старухи,  возглавляемые  той  толстой
поварихой. Но перечисление наших мужских достоинств,  смехотворных  с  точки
зрения коней,  служило  нам  передышкой.  Старуха  и  дети  кидалась  в  нас
лошадиным навозом и делали вид, что блюют.
   Толку от нас они не добились, поэтому шаман их просто выгнал со сцены.
   Потом нас секли  плетями,  на  концах  ремешков  которых  были  привязаны
крючочки, отчего по всему телу из  глубоких  царапин  обильно  текла  кровь.
Ранки посыпали солью в целях гигиены, наверное, а  также  усиления  мучений,
что вернее.
   В общем, над нами трудились долго и добросовестно, но  не  желая  нанести
серьезных увечий;  руку  Кочетова  сразу  перетянули  в  локте,  отрубленное
предплечье, висевшее на лоскутах кожи, отсекли, кровь быстро  остановили  и,
помазав рану какой-то маслянистой жидкостью, перевязали. Хорошо еще, что все
это время он был без сознания. А  вождю  никто  не  сделал  замечания,  хотя
хотели многие. Видимо, посчитали, что попорчен хороший материал.
   А затем откуда-то издалека, как будто  с  другого  края  ночи,  настолько
издалека, что только я смог это услышать, раздался звук,  который  я  узнал.
Это было страшно отдаленное пение сигнального  рога.  Все-таки  наши  боевые
товарищи ищут нас, возможно, напали на  наш  след,  возможно,  спешат  сюда.
Надежда пылала во мне как раскаленные угли  догорающих  костров  в  звездном
мраке.
   Так была совершена первая часть праздника.  Шаман  бил  в  свой  бубен  и
громко кричал: - Бог-Отец  видел  нас  сегодня,  видел  наши  деяния  и  был
доволен.
   - Бог-Отец доволен! - вопили уставшие массы.
   - Возобновим завтра наше служение, чтобы Бог-Отец был еще больше доволен!
   - Возобновим служение! - повторяли кентавры.
   Нас развязали и, за исключением Арсуна, которого отдалили до  утра,  всех
поволокли во тьму за пиршественными столами.  Там  нас  дожидалась  глубокая
яма, вырытая давно, так что стены и дно успели прорасти  мхом.  И  непонятно
было, кто вырыл эту западню со  стенами,  отвесными  и  даже  расширяющимися
внутрь, - кентавры из-за особенности своей  анатомии  землекопами  были  еще
теми.
   Поверху бросили деревянную решетку, выставили часовых и  оставили  нас  в
покое.
   До утра.

   29
   В ТЮРЕМНОЙ ЯМЕ

 - Рождаться, страдать, умирать... К чему? Мы думаем, что живем, а сами лишь проекция на экране, призраки, жаждущие надежды и любви. Жизнь зажигается и рассыпается пеплом. Пустыня, беременная зимним холодом, тьма подземелий, шум крыльев невидимых птиц... Множество убитых на рассвете и днем и удушенных ночью, и стены тюрем, и смрад падали, в которую Бог-Император превратил детей своих. К чему? Неужели для того, чтобы кто-либо один из миллиардов постиг высокое? Чтобы мужественно умереть?
   В темноте нашей ямы голос Семена Кочетова задавал эти вопросы  не  спеша,
очень спокойн