сь лапа, я  отломил  средний  толстый
палец, а когда лапа вернулась - еще один...  Ярость  переполняла  меня,  все
вокруг стало мягким, податливым, все, кроме меня и моего тела!..  Я  отломил
еще один палец - они болтались, и лапа беспорядочно металась...  Бревно  мое
наконец-то провалилось куда-то, тело тиранозавра подо  мной  дернулось  раз,
другой... Мне все было ясно. Я сполз вниз и отошел от умирающей твари.
   Они стояли в стороне, мои друзья... И Илья лежал чуть дальше...
   Метрах в двухстах застыла толпа кентавров.
   Тихо. Тучи мошкары впивались в разгоряченное лицо. Крылатый  яд,  носимый
ветром. Пахло рекой и болотом, потерявшимся  в  бескрайней  степи  со  всеми
своими звездами, своими рыбами, гадами, течениями...
   Я  победил!..  И  то  дикое,  колдовское,  что  еще   переполняло   меня,
заклекотало в глотке, и я закричал,  чтобы  не  быть  разорванным  зловещими
пастями, от которых шевелился каждый волосок на голове...
   Я закричал так, что  отшатнулись  мои  друзья  и  вздрогнули  кентавры  и
далеко-далеко, за рекой оглянулся Ставр - неужто?..  Я  кричал,  потому  что
победил, потому что был жив, потому что был счастлив! Да, был счастлив!..
   Илья истекал кровью. Зверь перекусил ему ноги  чуть  выше  колен,  других
повреждений не было, но если не  остановить  кровь...  Я  махнул  кентаврам,
подзывая, и, когда те подъехали, указал на Илью:
   - Берите осторожнее, он должен жить. И приведите наших лошадей.
   - Они уже здесь, - ответил кто-то из полуконей. Я кивнул. Илью, так и  не
пришедшего в себя, уже  унесли  два  кентавра.  Подошли  еще  два  полуконя,
ведущих под уздцы шесть лошадей.
   Нас осталось пятеро, подумал я и изгнал эти мысли.
   - Что будете с ним делать? - кивнул я на тиранозавра.
   Белый кентавр с черным пером в пучке волос на голове удивленно ответил: -
Как что? Снимем шкуру и сделаем чучело  на  память...  Ведь  такого  еще  не
случалось с создания мира!
   Я посмотрел на него. Что он хотел сказать? И что произошло? В голове было
мутно.
   Кентавры ждали, пока мы сядем  на  коней.  До  городка  юрт  было  совсем
близко. При въезде на главную улицу нас пропустили вперед.
   Все было так же, как и вчера (только вчера!). И все же не совсем так.
   Так же кричали толпы полуконей по сторонам дороги, так  же  чествовали...
только на этот раз чествовали нас!
   На площади пыток стеной стояли вожди. Все смолкло. В  молчании  я  выехал
вперед и остановился в десятке метров перед ними.
   Ко мне приблизился шаман. Вновь застучал  бубен,  запела  флейта.  Потом,
словно отрубив мелодию, шаман, надсаживаясь, прокричал:  -  Арланы!  Сбылось
великое предсказание. Человек-предтеча, пророк Бога-Отца  нашего,  явился  к
нам.
   - Пророк пришел к нам! - взвыла толпа.
   - Предтеча! Предтеча явился! - вторили другие.
   - Мы били сиротами, но теперь Бог-Отец вспомнил о нас,  о  любимых  детях
своих, и прислал нам гонца своего! - кричал шаман.
   - Прислал! Прислал!..
   - Он победил ужасное чудовище, вождя всех чудовищ!
   - Вождя чудовищ!
   - Да будет Пророк править нами, как Бог-Отец правит!
   - Пусть Пророк правит нами! - вопила толпа, так что уши заложило. А когда
по знаку шамана наступила тишина, она показалась нереальной.
   Шаман тяжело, кряхтя, опустился  на  колени,  подогнув  передние  ноги  и
склоняя тело к земле. И, повторяя за ним, позу рабьей покорности приняли все
вожди. И я слышал, как степь за спиной и с боков слаженно  шелестела,  когда
великое множество кентавров склонялось передо мной.
   Прошла  минута,  другая  -  ничего  не  изменилось.  Полукони  застыли  в
неудобной позе, не шелохнувшись, опираясь руками  о  землю.  Я  оглянулся  и
поймал горевший восторгом взгляд Мстиши. Рядом довольно хмурился Михайлов, с
интересом, уже абстрактным, осматривался Малинин.
   - Да будет так! - громко, так громко, чтобы голос мой слышали  не  только
здесь, но и дальше, крикнул я. - Будьте же моими детьми, как вы были  детьми
Богу-Отцу, и я буду править вами, как Отец ваш. Поднимитесь  с  колен,  дети
мои!
   И вновь оглянулся, чтобы увидеть  округлившиеся  от  сдерживаемого  смеха
глаза Исаева, богоборца и революционера.
   Ну вот. Потом началась бестолковая кутерьма, пока  я  не  сообразил,  что
кентавры  всерьез  переложили  на  меня  груз   ответственности   за   себя.
Оказывается, даже вожди жаждали быть любимыми детьми Бога-Отца, через  меня,
конечно. Вождь, отрубивший вчера руку Кочетову, чуть было не умер на  месте,
едва я вздумал в досаде отослать его. Может, и умер бы, но я выяснил, что  с
Кочетовым все  в  порядке,  рука  заживает,  так  что  я  на  всякий  случай
осчастливил вождя прощением.
   Я подозвал Мстишу.
   - Бери пять-шесть вождей - посоветуйся с шаманом, кого взять, - и скачи к
воеводе Ставру. Сообщи ему обо всем, пусть приезжает,  надо  договориться  с
кентаврами о переправе.
   Шаману я указал лечить Илью так, чтобы вскоре можно было посадить его  на
коня.
   Потом мне выделили белую-белую с золотым шитым узором юрту, где все  было
устлано мягкими коврами и шкурами. Мне прислуживали маленькие, очень нервные
кобылки. Разумеется, наполовину. Все человеческое было у  них  на  удивление
прекрасно. И волос я не заметил ни на груди, ни на спине.  Вместо  гривы  до
лошадиной холки падали чудной волной  длинные  и  разного  -  соответственно
масти - цвета волосы.
   Служанки легким галопом наносили мне воды в огромный котел, куда  и  сами
могли бы поместиться Воду подогрели, и я отлично отмыл грязь, и кровь - свою
и чужую.
   Потом  лег  спать,  наказав  разбудить  вечером,  когда  солнце  коснется
горизонта. Я так объяснил, и они поняли.
   Уже засыпая, спросил одну из  красавиц  (она  произвела  на  меня  особое
впечатление), устроили ли моих товарищей. Да. Дали ли им умыться? Конечно...
   Я уснул.

   31
   ВЛАСТЬ - ЭТО ОДИНОЧЕСТВО

 - Тяжело тебе пришлось, друг-брат, - сказал мне воевода Ставр, когда вечером, уже после переправы абров и людей, мы встретились с ним наедине. - Мне Мстиша все пересказал, - пояснил он. И покачал головой, переживая события. - Невиданное дело ты совершил и по праву теперь вождь. Ну, едем к твоим. Будем знакомиться.
   - Как чувствует себя Илья? Как твой Кочетов? -  немного  погодя  на  ходу
спросил он. И, выслушав ответ, продолжал о  своем:  -  Нет,  великий  подвиг
Малой кровью ты обрел столько союзных сил!
   Кентавры кричали нам славу. Я сказал, что дети мои арланы  хорошо  примут
великий народ сколотов и абров.
   И  действительно,  надо  сказать,  что  если  некоторое  отчуждение   еще
присутствовало, то скоро и оно исчезло. И арланы  и  абры,  впрочем,  как  и
люди, несли в себе тот же груз инстинктов, то бишь, несмотря  па  несхожесть
облика, все были созданы  по  одному  образцу  -  Ты  пойми,  -  восхищенный
увиденным, не мог успокоиться Малинин.  -  Ты  пойми,  мы  все  коллективные
животные, в нас  во  всех  заложен  инстинкт  власти  и,  конечно,  инстинкт
подчинения. Они друг без друга не существуют.  Как  без  них  не  существует
племя, род. Вождь всегда сакрален, его положение священно, А вот ближних  мы
до смертоубийства готовы использовать на  предмет  силы-слабости.  И  отсюда
распри между соседями.
   То, что мы созданы по образу и  подобию  Бога-Императора,  знают  все.  И
достаточно слабого толчка, чтобы инстинктивное знание выросло в иерархию. Ты
- зримый пример. Ты  -  олицетворение  воли  Бога-Отца.  Доказав  всем  свою
близость к Богу, ты включил инстинкт  подчинения.  И  обожания.  И  собачьей
преданности. Не только тебя любят и почитают. Эти чувства переносят на людей
вообще, потому что ты - человек. И абры и арланы теперь готовы умереть  ради
нас. Но какая ответственность, Боже мой! - И он ушел, оставив меня одного.
   Я же эти дни, истратив какую-то важную часть сил, не мог  ни  думать,  ни
чувствовать, ни сопереживать. Что-то делал - и выходило, как  ждали;  что-то
говорил - оказывается, это и хотели услышать.
   - Вашего товарища несет к славе как вешней водой, - сказал  как-то  Ставр
Исаеву. Они меня не видели, остановились за юртой и не  учли,  что  материя,
хоть  и  толстая,  хорошо  пропускает  голос,  -  обычная  ошибка  человека,
привыкшего жить в крепком бревенчатом доме.
   Исаев ответил не сразу и неожиданно для меня: - Нет, воевода  Ставр,  его
несет не к славе. Не слава его ждет, а печаль.
   - Я тебя не понимаю, Кирилл.
   - Нет тут ничего сложного. Вот возьмем тебя, воевода. Ты хочешь погреметь
мечами и возродить славу людей в этом мире. И  ты,  конечно,  преуспеешь.  И
когда будешь умирать, умрешь спокойно, с сознанием выполненного дела.
   - Еще много трудов и битв... - начал Ставр, но Исаев  перебил:  -  Будет,
будет. Ты уж поверь. Возьми меня - я вечный  разрушитель.  Мне  не  нравится
система Бога-Императора потому, что она  несовершенна.  Но  совершенен  лишь
бриллиант, вернее, кристалл алмаза. Поэтому я вечно буду недоволен. И в этом
мое счастье. А Сергей стремится к любви. Его невозможное, его далекая цель -
простые человеческие чувства. А его вынесло к власти. Вместо мужской дружбы,
в память о которой он и влез в это дерьмо, вместо  любви  к  женщине  (нашел
кого полюбить  -  Ланскую,  светскую  львицу)  -  власть.  Власть  -  всегда
одиночество! Либо одно, либо другое. Ты, Ставр, уже  понимаешь  меня.  Вождь
отвечает за многих, значит, готов в любой момент принести в  жертву  кого-то
одного. Ведь  и  в  бой  посылаешь  своих.  И  хуже  всего,  что  приходится
жертвовать самыми близкими. Так было, и так будет.
   - Теперь я начинаю тебя понимать, - задумчиво сказал Ставр, - но ведь...
   - И то-то и оно, что такого человека, как наш  Сергей,  власть  не  может
удовлетворить. Не знаю почему, ведь это сильнейший инстинкт,  перед  которым
склоняются все, кроме пресыщенных этой же властью.  Да  и  то  редко,  почти
никогда.
   - Ты так думаешь?..
   - Да, я так думаю
   Я лежал на коврах среди подушек, разбросанных для удобства моего тела,  и
лениво смотрел в открытый вход в юрту. Часть улицы. Синее небо. Свистящий на
всю вселенную жаворонок. Спешащие по делам кентавры,  конные  абры,  люди...
Одна из моих служанок, Рона, черненькая, угловатая,  по-жеребячьи  неловкая,
обмахивала меня опахалом. Я ее не  прогонял,  чтобы  не  обидеть;  она  была
счастлива.
   Товарищи мои за стеной юрты молчали. Залетела, громко звеня, дикая  пчела
нашла поднос с плодами амрисы, столь любимыми  кентаврами,  -  и  за  тихла,
мирно ползая.
   И мне  запомнился  этот  миг  миром,  покоем,  пчелой,  занятой  взятком,
влюбленной Роной и тишиной, тишиной...

   32
   ВРАГ РАЗДЕЛИЛСЯ

   Наше объединенное войско  продвигалось  к  замку  Бога-Императора.  Степь
кончилась уже через сотню-полторы  километров  от  реки.  Страна  предгорий,
холмов, покрытых лесом, лугов, рощ, пашен, на которых трудились люди и абры.
   Саигор, выбранный великим вождем  арланов  на  последнем  сходе  Великого
Курултая, недаром перед выступлением в поход  говорил  мне:  -  Мы,  арланы,
любимцы Бога-Отца. Он, в бесконечной милости своей, не привязал нас к пашне.
Копать мы не можем, сеять и собирать удел абров и людей.  Мы  же  -  вольные
птицы. Мы - пастухи, и стада наши неисчислимы.
   - Какой у вас скот?
   - Всякий. Овцы, коровы, быки, лошади, лорки, даже  тарканы.  Мы  воины  и
скотоводы. А эти - земледельцы. Мы с ними ведем торг.
   Лето цвело полной силой деревьев и трав. Скоту  хватало  сочных  пастбищ,
обильных ручьев. Вода здесь была сладкая.  Чистые  ключи  выбивались  из-под
отрогов и,  радуясь  освобождению  от  каменного  гнета,  шипели,  искрились
встречей с солнцем.
   Южный ветер приносил запахи, неслыханные людьми, но узнаваемые  абрами  и
арланами. И время, таинственно устремляясь  в  лица,  как  ветер,  волновало
сердца,
   И абры, и арланы знали дорогу, и заблудиться никто не боялся.
   Все   чаще   встречались   пашни.   Сначала   клочками,   с   плохонькими
хижинами-домишками, которые не жалко бросить в случае опасности. И  бросали,
опасаясь невиданной массы войск.  К  тем  тридцати  тысячам  людей  и  абров
присоединилось еще пятьдесят тысяч арланов. Обозом гнали скот  -  ежедневную
пищу, но и брали по пути у местных - война.
   Однако не разоряли. И стоило хозяину - абру или  человеку  -  возмутиться
количеством  взятого,   отдавали   не   торгуясь.   Было   в   этом   что-то
неестественное, несовместимое с ожиданием варварского разгула.
   Малинин пробовал объяснить.
   - Все дело в том, - говорил он, - что близость резиденции Бога-Императора
заставляет  не   только   примиряться   с   присутствием   высшего   закона,
закона-справедливости, я  бы  сказал,  но  этот  закон  уже  присутствует  в
подсознании всех живущих в этом мире. Смотри, мы  пришли  с  войной,  но  не
против закона, который есть  Бог-Отец,  а  против  кнехтов,  которые  просто
по-своему его, закон, трактуют. Разорять нехорошо, но мы враги,  а  фермеры,
смирившись с властью кнехтов, уже чувствуют себя виновными. Поэтому делятся,
но иной раз возмущаются, конечно
   Земля здесь быта плодородной. Выращивали пшеницу, ячмень, овес,  рожь,  а
кроме хлеба - все, что необходимо. Управляющими, особенно крупных плантаций,
оставались люди. На полях трудились абры, редко можно было видеть  человека.
По осени приходили сборщики налогов и забирали  десятину.  Сборщики  налогов
были кнехты.
   Местные охотно пересказывали новости. Мы узнали, что  навстречу  нам  уже
движется войско абров. И сила, неслыханная и  не  считанная.  Потом  нашлись
знающие счет, и мы узнали, что кнехты выслали больше ста тысяч пеших  бойцов
и  семьдесят-восемьдесят  тысяч  конных.  Столицу  осталось  защищать  тысяч
тридцать  абров,  в  три  раза  больше  было  женщин  и  детей,  а   сколько
рабов-людей, то не знал никто. Много.
   Сведения поступали непрерывно.  Через  день  пришел  донос,  что  конница
врагов находится на расстоянии одного перехода. Пора было решать.  Пешее  же
войско  могло  успеть  дойти  до  нас  за   три-четыре   дневных   перехода,
обстоятельства и воля Бога-Отца разделили врага на две части. Мы  не  хотели
упускать само идущее в руки.

   33
   РАЗГРОМ

   Второй день мы уходили  от  преследующего  нас  конного  войска.  Люди  и
кентавры могли бы двигаться намного быстрее -  сдерживали  абры  на  лорках.
Впрочем, воины преследователей сидели на тех же лорках. И, судя по всему, не
торопились. Командиры врагов знали, что бой может начаться, если  это  решим
мы. От нас зависело: биться либо уйти в степь.  Поэтому  никто  не  старался
торопить события.
   Ставр решил не принимать боя здесь,  где  не  развернуться  конному.  Нет
простора для взгляда; куда ни посмотришь - везде холмы, скалы как  стены.  К
чему рисковать, если мы пришли сюда не за смертью, а за славой.
   Лорки неутомимы. Катящийся за нами поток выталкивал нас, словно поршень.
   Но наконец-то вышли. Арланы называли эту низменность,  что  к  западу  от
великой реки Лансы, - Колганской. И взгляду, уже  привыкшему  к  предгорьям,
земля  здесь  казалась  ровной.  Все  холмы  гладкие,  закругленные.  Стерты
курганы, поросшие ковылем и ягодным кустарником.
   Пряно, крепко пахло войско; лошадиный пот, похожий,  но  чем-то  отличный
запах кентавров, ни на что не похожий запах лорков. А еще войлок, сыромятная
и дубленая кожа, горячие тела всадников.
   Отойдя на несколько километров, наше войско стало стеной. Тяжелые абры на
тяжелых лорках в середине, прямо напротив врага, таких же  точно  абров,  но
чужих, чужих... Слева - всадники-сколоты, справа -  кентавры,  возглавляемые
рыжим Сангором. Я остался с арланами, чем взбодрил их чрезвычайно. В  данном
случае я выступал в роли символа, ходячего знамени. И уже мне сообщили,  что
Сангор выделил отборный отряд только  для  моей  защиты,  излишней,  на  мой
взгляд, раз я в их представлении Пророк, а значит,  бессмертный.  Хотя,  они
правы, пророки всегда гибли как мухи.
   Поля удобны для скачки. Не будь  здесь  далеких  гор,  которые  заслоняли
горизонт на севере, юге и западе, оставляя свободным  только  восток,  можно
было бы сказать - степь перед нами. Метрах в  пятистах  текла  речка,  несла
чистую воду. Напоив верховых животных и нажившись сами, мы стали ждать.
   С  нашей  стороны,  помня  об  обычае,  выскакивали  одиночки,  требовали
поединка. В  основном  люди.  Начальники-кнехты  не  позволяли  своим  абрам
выезжать.
   Вот и полдень. Дождались. Началось.
   Издали монолитная стена абров зашевелилась,  выталкивая  часть  своих  по
центру.  Словно  улитка  высовывает  голову,  потом  длинное  тело  и  вдруг
подтягивает всю массу домика; вот и основная сила  врагов,  влекомая  самыми
смелыми, потекла многими тысячами птичьих  ног  лорков.  Великое  множество!
Словно земля зашевелилась, вспучиваясь.
   Услышав звук рогов, я отбросил поэтические чувства. Как и  условливались,
люди и арланы двинулись в разные стороны, словно  союзное  войско  взмахнула
крылами; большим - арланским, и малым - человечьим.
   Интересно, что думает неорганизованная  толпа  наших  врагов?  Увлеченный
быстрыми  кентаврами,  я  поскакал...  Оглянулся  -  медленно  еще,  но  все
ускоряясь, двигались навстречу друг другу толпы абров.
   На солнце сияли начищенные до блеска  железо  и  медь  доспехов.  Великое
множество существ, мирно живших доселе, добровольно готовилось  умереть.  Во
имя чего?!
   Прочь  праздные  мысли.  Полк  Ставра  издали  кажется   маленьким.   Наш
растянутый в изгибе клин  тоже,  вероятно,  издали  не  страшен.  Во  всяком
случае, враг успевает прочно вклиниться между кентаврами и людьми, и  только
тогда небольшое острие на ходу выпячивается к нам.
   Пора, пора! Играть так играть нам на этой широкой равнине; скакать против
ветра, тягаясь в силе, в умении  с  вpaгом-абром,  попавшим  в  сети  ловких
ловцов душ и теперь обряженным в тяжелые  латы,  А  может,  в  этом  суть  и
правда? Что я помню? Последний год каторги  на  Уране?  Дружбу  товарища,  в
смерти покинувшего меня? Сколько будет еще  полных  и  пустых  лет!..  Потом
старость растворит силу, окаменит суставы. Забудутся лица,  сотрутся  имена,
смешной станет страсть, но это боевое не изгладится! И раз испытав - никогда
не забудешь единой силы войска, спешащего к схватке!
   По  сигналу  труб  и  рогов  разом  остановились  наши  летящие   клинья.
Абры-враги так спешат, что все больше и больше растягивают свои  бестолковые
ряды. Лорки, заражаясь азартом, бегут, соревнуясь друг с другом.
   Остановившись, воины  наших  полков  взялись  за  луки.  Люди,  одинаково
обученные, били без промедления, но с прицелом и не спеша. Арланы с  детства
не расставались с луком. Стрелять умели. Да и трудно было не попасть в такую
громадную массу живых тел.
   Словно туча взлетела, затмив дневной свет. Почти  сотня  тысяч  стрел.  И
еще. И еще...
   Абры словно на полном скаку вломились в густой лес, только  останавливали
их не хлещущие ветви, не стволы, об которые, ударившись, придешь в себя, дай
Бог, а стрелы с жестким железом, с пером дикого гуся  на  конце.  Не  в  лес
вломились абры, перед ними чистое поле, однако же лорки  запинались,  падали
сотнями, тысячами, будто под ними расступалась земля.
   Я скоро перестал рвать тетиву вместе со всеми.
   Я выбрался из строя  и  сумел  проскакать  несколько  десятков  метров  в
сторону, чтобы лучше видеть начавшийся разгром войска, которому  не  дали  и
уже не дадут возможности вступить в бой.
   За мной, как приклеенные лучшим клеем - из  почитания  и  преданности,  -
скакали кентавры. Почти сотня телохранителей. Не мешая  мне  наблюдать,  они
стали у меня за спиной.
   Наш полк абров, выпустив стрел сколько кто успел, быстро потек к  дружине
воеводы Ставра.
   Битые с двух сторон враги, вольно или невольно, брали либо  правый,  либо
левый повод, чтобы уйти в глубь строя, укрыться за товарищами.  И  погоняли,
погоняли лорков, желая уже не сражаться, а просто уйти, убежа