ните!..
   И тут, словно дожидаясь этих  слов,  из  полумрака,  в  котором  все  еще
обретался  зал  приема,  выступили   силуэты-двойники   Кравцова   Владимира
Алексеевича и его супруги Марии  Ильиничны.  Фантомы  и  оригиналы  слились,
попрощались со мной и удалились по делам  государственным,  оставив  меня  с
потусторонним и не очень-то и занимавшим меня вопросом, кто был более реален
- мои собеседники или те, что общались со множеством людей в зале?
   Все, однако, на этом приеме и в этом городе знали, чего хотят.
   Мне вдруг стало печально.
   Печаль и еще страх... быть может,  страх  будущего  одиночества  коснулся
меня. Я здесь  единственное  живое  существо,  которое  отделено  от  других
этапами бытия, и никто, никто не подозревает об этом. И  я  подумал:  может,
это  великий  эксперимент  над  маленькими  людьми,  в  огромных   масштабах
осуществляемый Мозгом планетоидов? Человек, обреченный жить в мире,  который
создан им по образу и подобию его же! И я даже не знаю, как все сделано...
   Впрочем, подумал я, выходя из пылающей цветовым дымом  колонны,  мало  ли
чего я не знаю, но живу с этим. Я не знаю, как это я сплю? и как это  стучит
мое сердце? и где это помещается моя  душа,  которая,  говорят,  сравнима  с
одной десятитысячной кончика волоса.
   Я отбросил тревоги и печали, как старые ботинки, о которых  знали  только
мы, уранцы, да  жители  планет  победнее,  -  здесь  потребляли  все  только
новое...

   48
   АХ ТЫ, НЕБЛАГОДАРНЫЙ!

   Хоть был я у нее всего один раз и это случилось много  месяцев  назад  по
моим внутренним часам, найти, где она живет, оказалось легко.  Довезло  меня
автотакси, но и сам я как-нибудь разобрался бы. В крайнем случае использовал
бы в качестве ориентира космопорт.
   Из знакомого мне грота на меня смотрела маска  дверного  стража,  с  этой
стороны выгнутая, а с внутренней - вогнутая, насколько  я  помнил.  Кажется,
можно было и не называться - что-то стало скрипеть в механизмах еще до того,
как я произнес свое имя.
   В прихожей парил воздушный шарик, улыбающийся стилизованным и тоже словно
выдутым лицом. - Я провожу вас в ваши покои, - произнесло создание и поплыло
впереди на уровне моей головы.
   Потом я почувствовал, что вспотел... ужасно!.. ужасно неприятное чувство,
и даже нечем вытереть пот со лба... Лестница,  опять  коридоры,  переходы...
Лена неплохо устроила свое жилище... еще лестница...
   Наконец пришли.
   Шарик-мажордом, подрагивая возле меня, только сейчас соизволил  сообщить,
что хозяйка отсутствует, но скоро обещала быть. Что  меня,  то  есть  Сергея
Волкова, приказано задержать в любом случае и обеспечить все удобства.
   Чем он и занялся.
   Сначала был бассейн с горячей водой. Я не  мог  понять,  зачем  он  такой
большой,  ведь  двигаться  в  кипятке  не  хочется,  но  -  роскошь   всегда
масштабна...
   Я лежал в воде, и, словно мягкими пальцами, меня обминали  и  массировали
невидимые массажисты. Потом  были  еще  какие-то  процедуры,  меня  пронзало
насквозь, как  в  гостиничном  душе.  Я  почувствовал  такую  бодрость,  что
невольно посмотрел на продолжавший висеть у меня над головой шарик, впрочем,
это все равно был неодушевленный механизм, так что  мне  его  не  надо  было
стесняться.
   Выйдя из бассейна, я некоторое время рассматривал  себя  в  зеркале.  Мне
казалось,  зеркала  всегда  несколько  преувеличивают  формы;  парень,   что
критически рассматривал меня, весь  состоял  из  каких-то  узлов  и  шаровых
скоплений, - я выглядел словно ярмарочный силач.
   Халат, к счастью, скрыл мои недостатки. И достоинства.  За  мажордомом  я
прошел  коридор  и  вступил  на  ковер  залы,  смутное  подобие  с   покоями
подравшихся со мной  викингов  выразилось,  наверное,  в  свечах  на  столе,
огромной  шкуре  белого  медведя  на  кровати,  а  может  быть,  в   длинном
царственном одеянии Лены, с сияющем лицом устремившейся ко мне.
   Я отстранил ее.
   - Что случилось? - сразу испугавшись, спросила она.
   - Ты знаешь, зачем я прибыл в Мечтоград? Знаешь, зачем я ввязался во  все
это?
   Тон у меня был такой, что она перепугалась еще больше.
   - Так вот, я еще не решил, что я буду  делать  со  своими  старыми-новыми
знакомыми. Зато я  точно  знаю,  что  я  сделаю  с  одной  очень  энергичной
женщиной... И если она не умрет, то руки и ноги  я  ей  переломаю.  И  кроме
того, попорчу ее хорошенькую мордашку.
   Ну, положим, я был несколько не прав. Хорошенькая  мордашка...  Она  была
прекрасна... ослепительна в своем праведном (так казалось, во всяком случае)
гневе.  Мгновенно  жгуче-черные  кудри  разметались  в  воздухе   колдовским
ореолом.
   - Ах ты, неблагодарный! А ну повтори, что сказал!
   - Как только я встречаю  тебя,  так  у  меня  возникают  неприятности.  В
космопорте меня обстреляли из лазера...
   - Но и я же там была!
   - Еще надо выяснить, что ты там делала?
   - А что делал там ты? -  закричала  она.  -  Что  тебе  понадобилось  там
делать?!
   - Как что! Я прилетел...
   - Так и я прилетела. Могу я прилететь домой или нет?
   - Можешь. Чтобы случайно  встретиться  со  мной,  а  потом  с  гориллами,
викингами и прочими бандитами. И заметь, меня спихнули с башни, а не тебя.
   - Какой же ты негодяй!
   - Заткнись! Куда ты делась, когда меня оглушили?
   - Кто ты такой, чтобы меня допрашивать! Немедленно прекрати  говорить  со
мной в таком тоне!
   Неужели ты мог вообразить, что это все я подстроила?
   - Очень даже могу, золотко. Я встретил тебя первый раз - нас  обстреляли.
Когда ушел от тебя, меня уже одного обстреляли. У Мамедова спихнули с башни.
И все, заметь, когда ты где-то рядом или только что была рядом. Мне остается
только думать, что за покушениями стоишь ты.
   Она не стала мне отвечать. Посмотрела внимательно  и  отвернулась,  глядя
сквозь стену или еще дальше, дальше некуда.  Лицо  ее  внезапно  смягчилось,
исчезла жесткость у рта, и в то же мгновение, когда она вновь посмотрела  на
меня, я уже верил ей, не знаю почему.
   - Мне нечего тебе  сказать,  -  промолвила  она  и  вздохнула,  порывисто
вскинув голову, словно ребенок на излете рыдания.
   - И не надо, - прервал я ее. Мне все стало  ясно.  К  тому  же  неприятно
мучить того, кто не сопротивляется. - Извини,  детка,  -  вздохнул  я.  -  Я
вообще-то никогда не ошибаюсь.  Редко,  во  всяком  случае.  Как  раз  такой
случай.
   - Ах! - воскликнула Лена и махнула рукой в сторону  уютно  сервированного
столика со свечами. - А я так готовилась!..
   Но перелом в настроении уже наступил.  Внезапно  и  я  разглядел  себя  в
халате и с гневной обвини тельной речью на устах,  может,  и  до  нее  дошел
комизм ситуации. Мы переглянулись, и наши  улыбки  становились  все  шире  и
шире, пока мы дружно не расхохотались.
   Потом мы сели. Я почувствовал, что проголодался, стал есть, говорить.
   - Хуже всего, - рассуждал я, - что я никак не  ухвачу  нить,  за  которую
можно расплести весь клубок. С одной стороны - убийства, причем охрана - это
случайные жертвы. Цель - Премьер-Министр. Его убрали. Но кто? Не Николай же?
Кому мог мешать Премьер? Кравцову Владимиру Алексеевичу? Может  быть.  Тогда
при чем здесь Мамедов? И где эта вертлявая потаскушка, которая везде и всюду
поспевала?
   - О чем ты?
   - Понимаешь, Николай  писал  в  письме,  что  девушка  предала  его.  Его
девушка. Я узнаю, что это Марина Вронская. Николай еще говорил, что она ушла
с кем-то, кто, может быть, и убил.
   - Странно ты о себе в третьем лице говоришь, - перебила она меня.  -  Мы,
Николай... Я посмотрел на нее недоуменно: - Я же тебе говорил, что я  Сергей
Волков. Или не говорил? -  Я  вдруг  подумал:  может,  она  не  знает?  Нет,
все-таки говорил.
   - Говорил... не помню, - нерешительно сказала она.
   - Ну вот, везде эта Вронская. А сейчас  ее  нигде  нет.  Некоторое  время
назад испарилась, будто и не было.
   Здесь, в спальне, было душновато.  Но  не  так,  как  бывает  в  закрытой
комнате, где нет движения воздуха; словно бы  атмосфера  душной  южной  ночи
начинала томно давить  и  очаровывать...  Лена...  или  это  совершалось  по
сценарию кем-то другим... Всплыла пятнистая луна, и какой же  свежий  ночной
воздух вдруг стал вдыхать я!
   Я заметил, что молчу. Молчала и она.
   - Прости, - зачем-то сказал я, - уже поздно, пожалуй, мне пора...
   Она, неожиданно перегнувшись, схватила меня за руку  и  дернула  к  себе.
Близко бархатно  засияли  ее  глаза  и  ослепительно  сверкнули  зубки;  она
улыбнулась: - Если ты такой сумасшедший, чтобы уйти, то  я  не  такая  дура,
чтобы тебя отпустить.
   И тут мы... я не ожидал подобного... Все было  иначе,  чем  прошлый  раз,
наверное, потому, что мы ничего не  пили;  мы  раз  и  навсегда  сплелись  в
яростном порыве, и хорошо еще, что крик, который она временами испускала, не
мог слышать никто, кроме роботов. А они уж как-нибудь...
   А потом мы уснули.
   Я открыл глаза, не понимая ни где я, ни кто я. Плечо мое  онемело,  и  я,
боясь шелохнуться, с недоумением и даже  со  страхом  всматривался  в  ореол
черных волос, рассыпанных возле моего лица. Это продолжалось  долю  секунды.
Потом я все вспомнил. Стена, где вчера была  луна,  являла  какой-то  лесной
пейзаж; озеро со старой  деревянной  лодкой...  Солнце  еще  не  взошло,  от
молочного света, лишенного  розового  оттенка,  веяло  стальным  холодом.  Я
разглядывал в раннем утреннем свете ее лицо, словно видел его  впервые.  Она
крепко спала, ровно дышала, вероятно, ей не очень удобно было лежать на моем
плече, и она положила себе под голову ладонь л иногда  чуть  хмурила  брови,
будто ее снова что-то тревожило.  Я  внимательно  всматривался  в  ее  лицо,
словно на нем была написана моя судьба.
   Потом я осторожно высвободил плечо и сел на постели. Пахло лесом, озером,
женщиной. Она спала крепко. У нее было почти детское лицо. Где-то  я  бросил
халат. Не найдя, как есть прошел в ванную комнату и потребовал у бдительного
воздушного шарика душ, основательно взбодривший меня.  После  шарик-мажордом
выбрал  со  мной  костюм,  -  все  так  же  нечто  взбитое   на   плечах   и
темно-кремового цвета с коричневыми ленточками там и сям.  Мода  мне,  мягко
говоря,  не  нравилась,  но,  не  желая   выступать   в   роли   застарелого
консерватора, я одевался так...  забавно.  Однако  шарик  заверил,  что  это
последний крик, у Ланской только последние модели. Хорошо.
   Лена  спала.  Я  заглянул  -  она  во  сне  подернула  ноздрями,   словно
принюхивалась к чему-то. Не желая будить, я, провожаемый  воздушным  слугой,
благополучно выбрался на улицу.
   Руки в карманах, красновато-молочная зыбкость утреннего воздуха,  твердый
широкий шаг, я жадно вдыхал холодный воздух, чувствуя, как сердце равномерно
работает, перегоняя кровь. Прохожих не было.  Скользили  разноцветные  капли
машин, являющихся, как я уже знал, общественным транспортом. Я искал  кабину
ТЕЛЕПОРТА. Несмотря на ранний час и именно поэтому рассчитывая на  удачу,  я
решил навестить Мираба Мамедова, в Сад которого я  обещал  Катеньке  сегодня
прийти.
   На ходу я вытащил сигарету и, сильно затянувшись, прикурил.  Как-то  один
из моих приятелей на Уране  смастерил  маленькую  зажигалку  и  уверял,  что
самоприкуривающиеся сигареты совсем не то, то есть гораздо больше  получаешь
удовольствия от процесса включения зажигалки, поднесения  язычка  пламени  к
сигарете и прочее. Ерунда, конечно, а впрочем, все ерунда.
   Я докурил сигарету и принялся за следующую. Меня вдруг  стало  раздражать
топтание па месте. Не буквальное - я шагал  с  удовольствием,  но  раздражал
процесс расследования. Я здесь субъективно уже несколько месяцев, объективно
- около недели (включая и первые дни после Урана),  а  так  ничего  не  смог
выяснить. Несколько драк, едва не  проломленный  собственный  череп  -  весь
актив  расследования.  Если  дело  пойдет  таким  образом,  Николай,   может
случиться, не будет отомщен. Я вновь начинал злиться.
   Наконец я увидел то, что искал, - кабину ТЕЛЕПОРТА. Мембрана  по  контуру
двери исчезла, стоило мне приблизиться, и я вошел, поворачивая  одновременно
голову на крик.
   Невдалеке остановилась  голубая  машина,  из  которой  выскочил  какой-то
круглый толстячок и с криком покатился ко мне, уже на ходу  строя  умоляющие
рожи, сигнализирующие о крайнем дефиците времени. Я терпеть  не  могу  таких
вот  торопливых,  но,  вспомнив,  что  разбирательство   с   ИНФОРОМ   может
затянуться, я решил пропустить толстяка. И шагнул навстречу.
   Он как раз  подбегал,  вытянув  вперед  руку,  из  которой  вдруг  что-то
брызнуло мне в лицо. Господи, опять!

   49
   СТРАСТИ МАГИЧЕСКОГО КВАРТАЛА

   Сознание вернулось ко мне вместе со светом  в  глазах  и  дикой  головной
болью в черепе. Все вместе, а также  чьи-то  голоса  вплетались  в  жестокую
вязь, где боль преобладала, конечно.  Я  лежал  па  твердом  каменном  полу,
руки-ноги  были  стянуты  проволокой-удавкой.  Пахло   сыростью   и   жженым
пластиком.
   Сзади раздались голоса: - Что теперь с ним делать, хозяин?
   - Вот уже не думал, что он такой тяжелый.
   - Зачем мы вообще с ним носимся? Надо было на месте удавить.
   Первый голос разразился потоком проклятий: - Оба заткнитесь, я с хозяином
говорю, - и продолжал: - Хозяин! Я отвлекся, ребята никак не придут в  себя.
Эта скотина не желала успокаиваться, как все, здоровый оказался...
   Тоном ниже кто-то продолжал ныть: - А мне заплатят за это?.. Кто  сказал,
что работы на пять минут, только довести, - он меня так ногой лягнул!
   - Не ной! Парень десять лет провел на Уране.
   - Ну и что с того? Все мгновенно отключаются от "мака".  А  этот,  видите
ли, не хочет...
   - Да заткнетесь вы! - крикнул первый. - Я весь внимание, хозяин!
   Те двое заговорили еще тише: - Я помню, был у меня друг, так он с детства
что только не кушал... Веришь,  мы  на  спор  какими  только  ядами  его  не
травили, так что ты думаешь, до сих пор жив!
   - Организм привыкает...
   Тот, что говорил с хозяином, возмущенно  вскричал:  -  Зачем  тогда  сюда
тащили? Могли бы и в кабине!.. Хорошо, хозяин, - продолжал  уже  тише.  -  Я
понимаю, что не сразу... Понял, хотя бы несколько часов, понял... Все.
   Надо мной, загородив строчки ламп на потолке, возник темный  силуэт  -  я
все еще плохо видел.
   - А он глазами лупает. Очнулся, подонок.  Я  немедленно  ощутил  удар  по
зубам.
   - Вставай, шакал!
   Я   медленно,   стараясь   не   делать   резких    движений,    поднялся.
Проволока-удавка - подлейшая вещь.  Стоит  шевельнуться,  и  узлы  чуть-чуть
стягиваются. Это чуть-чуть, когда и так  уже  почти  невыносимо,  становится
очень большой величиной.
   Меня придержали, когда я пошатнулся. Я вместе с тремя типами находился  в
помещении, большая  часть  которого  была  огорожена  низеньким  заборчиком.
Внутри него пылал ярко-красный квадрат четыре на четыре метра.
   Был здесь и тот толстячок, что подловил меня. Был какой-то долговязый,  и
еще один, ростом с меня, но весь какой-то  налитый  силой  -  видно  было  и
сквозь одежду.
   Допрыгался, обругал я сам себя. Создатель, так-перетак. Эти трое привезли
меня сюда не лясы точить. Судя по репликам из беседы с неким хозяином,  меня
предполагалось удавить. Или отправить на небеса другим способом. А я не могу
толком  пошевелиться,  иначе  проволока  просто  перережет  мне  запястья  и
лодыжки.
   И все-таки где-то в глубине сознания  теплилась  -  не  надежда,  смутное
удивление; я Бог-Творец этой Вселенной, как уверял меня Мозг планетоида. И в
то же время трое каких-то недоношенных ублюдков  грозятся  сделать  со  мной
все, что им захочется. И  если  они  это  смогут,  то  зачем  все?..  Чем  я
отличаюсь от обычного человека? Или  есть  еще  что-то,  что  мне  предстоит
узнать?
   Было во всем этом нечто глупое, подлое и одновременно жалкое.
   Молодой и сильный шевельнул подвешенной на почти дверных петлях  каменной
челюстью и высказал: - Эта падаль еще что-то думает.
   Потом так врезал мне  по  ребрам,  что  я  вновь  рухнул,  отчего  удавки
врезались в кости рук и ног с болью почти невыносимой.
   - Подожди, Петруха! - сказал маленький и толстенький, что  был  здесь  за
главного. - Подожди, нам надо его привести в кондицию.
   Меня вновь подняли и подтащили  к  алому  квадрату,  оказавшемуся  просто
травой, аккуратно подстриженной. И было что-то...
   - Узнаешь? - Толстячок ткнул пальцем в сторону газона. - Напряги  память.
Хозяин говорил, что сразу узнаешь.
   Я узнал - он понял это по моему лицу. Я узнал и сразу понял, что они  для
меня приготовили.
   А толстячок, засмеявшись, уже прыскал мне в лицо той же  дрянью,  которая
вновь погасила свет и сознание и тот ужас, которым я был объят...
   Как и первый раз, я приходил в себя этапами; последним вернулось зрение Я
лежал на том же каменном полу, все трое наемников с одной стороны склонились
надо  мной,  словно  вопросительные  знаки,  получившие  право  на  животное
существование. Я лежал вплотную к ажурному металлическому заборчику,  сквозь
который пламенела... Я  дернулся,  вспомнив  все,  с  острой,  стеклянной  и
безнадежной  болью  лопались  топкие,  едва  ощутимые  усики,  уже  успевшие
проникнуть в мою плоть. Как же все было  безнадежно!  Я  порылся  в  памяти,
надеясь найти соломинку - призрак надежды на спасение, с которой можно  хотя
бы вместе плыть к концу - водопаду, порогам, гибели...
   Эта кровавая дрянь, выведенная на одной из планет Лиры, водилась и у  нас
на Уране. Внешне безобидная, беззащитная, мягкая и приятная  трава  обладала
странной  притягательностью  для  любого,  достаточно  высокоорганизованного
существа. Привлекательность эта природу имела психическую  -  телепатическое
воздействие или что-то подобное.
   Так или иначе, но стоило какому-нибудь живому организму  отдохнуть  подле
этого кровавого монстра, как  щупы-отростки  внедрялись  в  нервную  систему
жертвы, прочно и навсегда соединяя оба организма в одно целое. И  не  важно,
что телесный контакт потом нарушали - жертва  постоянно  и  всем  организмом
расплачивалась  за  этот  симбиоз:  едва  самой  ничтожной  травинке  газона
наносили вред, как болевые  сигналы  пронзали  всю  нервную  систему  нового
собрата, который, во  избежание  повторения,  жизнь  свою  клал  на  алтарь,
спокойствия и благоденствия алого хозяина.
   В общем, пока я был без сознания, эти ублюдки наемники подтащили  меня  к
траве, а та уже сделала свое дело: я стал рабом растения.
   С подлой садистской ухмылочкой толстячок, не отрывая жадных глаз от моего
лица, протянул пухлую ладошку сквозь узоры решетки и... Ах! Какой же  острый
всплеск боли пронзил меня!.. еще раз!.. Сквозь миганье светотени в глазах  я
видел восторг на лицах...
   Меня подняли, и наконец я смог стоять, погодя  обнаружив,  что  проволока
снята с рук и ног и я свободен...
   Толстячок вдруг, торопливо пыхтя, отбежал  за  газон,  длинный  отошел  в
сторону и уселся в кресло, тут же закурив  сигарету.  А  передо  мной  стоял
раздутый от мышц Петруха и ухмылялся... Затем он быстрым движением содрал  с
себя рубашку, обнажив вместо  кожи  металлическую  броню.  Это  был  киборг,
существо почти забытое на цивилизованных планетах, но изредка, по  взаимному
согласию создаваемое из даже себе уже ненужных человеческих  отбросов,  ради
каких-нибудь конкретных задач где-нибудь  на  пограничных  мирах.  И  всегда
что-то было не в порядке с психикой такого монстра, что-то всегда шло вкривь
и вкось...
   Киборг ударил меня сильно, точно и прямо. Словно всадили в  живот  рельс,
я, перестав дышать, катался  по  полу,  пока  новый  удар,  уже  второй,  не
отбросил меня, как куклу. Тут началось  избиение,  и  некоторое  время  меня
гоняли и перекатывали, словно мяч, пока малой человеческой части  полуробота
не захотелось передохнуть.
   Стоя на коленях, я видел перед бессильно опущенной головой его ступни  и,
схватив за лодыжки, дернул совершенно