одой,  вся  поверхность  внизу
покрылась сетью концентрических  окружностей.  Центр  пестро  переливающейся
сети был где-то внизу, а  по  периметру  огромного,  пятидесятикилометрового
круга, десятка два других, меньших - словно кольца радуги с птичьего  полета
Едко-зеленые, изумрудные по вершинам, в промежутках волны светились  теплыми
тонами спектра, но так же едко, с переливами: алые, оранжевые, желтые...
   - Как красиво! - вдруг сказала Катенька, и все посмотрели на нее.
   - Да, красиво, - подтвердил Малинин и  взял  жену  за  руку.  Все  как-то
зашевелились; возглас Катеньки разрядил напряжение.
   А внизу, в районе защитного поля, запульсировав, зеленые волны слились  в
огромный пузырь - дрожащий, переливающийся изумрудными оттенками. Такие  же,
однако меньшего размера, пузыри выросли  по  периметру.  Они  увеличивались,
местами перекрывая друг друга,  и  там,  где  пульсирующая  зелень  отдавала
голубизной, вытягивались тонкие синие нити. Медленно переплетаясь, они вдруг
рванулись вверх, образуя горловину, все расширяющимся раструбом,  охватившим
наш корабль.
   - Это каждый  раз  здесь  подобный  катаклизм  или  это  в  честь  нашего
прибытия? - иронично задал вопрос Исаев.
   - Дорогой, не отвлекайся, - сказала Марго. - Смотри, как красиво!
   Мы погружались в принимавшее нас поле. Вокруг, казалось, извергалось море
огня,  вулкан,  фонтан  ослепительных   гейзеров,   расцвеченный   радужными
переливами. И все бурлило, шипело, рвалось выше и выше.
   Вдруг свет померк на мгновение, экраны  потемнели,  и  тут  же  появилось
строгое молодое очень правильное и красивое лицо, в котором без труда  можно
было признать робота, тут  же  представившегося:  -  Меня  зовут  Персей.  Я
биоробот, управляющий станцией К - 15575. Рад видеть вас нашими гостями.

   43
   ПРИОБЩЕНИЕ

   Вначале была тьма,  и  ватная  тишина,  и  сырая  рыхлость  расползшегося
сознания, и полное равнодушие перед следующим мигом возможных трансформации.
Да вероятно, их и не было, этих трансформаций, потому что сознание  мое  еще
не выделило себя  как  конечность  в  той  бесконечности,  что  служила  мне
пристанищем. Я сам был этой бесконечностью, пугающей, словно  пропасть,  дно
которой затянуто дымкой бездны Я разметался по Вселенной,  заполняя  пустоты
тончайшей пленкой своего естества. Я был всем, и  все  было  мной;  плавали,
бились,  дробились  песчинки,  кванты,  атомы.  Гигантская  спираль  времени
вплеталась в меня сотами ходов. И не было ничего конкретного, потому что  не
было ничего стоящего внимания. И негде было отыскать точку  отсчета,  потому
что все было бесконечно и все существовало всегда, и я сам, являясь частицей
и сутью этой необъятной вечности, растворялся в безликой освобожденности.  И
вечно пульсировали во мне Галактики, звезды, планеты...
   То, что я был всем, а значит, ничем, очень смущало Я  попробовал  собрать
свое распыленное Я С большим трудом, звезда к звезде, планета к  планете,  я
пытался упорядочить хаос, опутывая пустоты сетью своей воли
   Я медленно продвигался от простого к сложному.
   Смиренно надеясь отыскать свое место в этом безликом мире.
   Вдруг возникло время, и разум мой  оказался  втиснут  в  прежнюю  силовую
клетку, и конкретный мир открылся в блеске н свете, раздробленном на  цвета.
Сильный свет лился со всех сторон. Воздух источал изысканный цветовой букет,
столь ненавязчивый, что его палитра не различалась
   Посреди необъятного зала плавно вращался огромный серебристый шар, словно
маленькая планета, плыл он в волнах силовых полей, спокойно обозревая и свой
участок Космоса, и плазму, в глубине  которой  бесшумно  работал  гигантский
механизм контроля за стабильностью Времени и Пространства. Но в то же, время
я четко осознавал, что являюсь этим гигантским  супермозгом,  одним  из  тех
нескольких сотен, что были гордостью старого  человечества,  памятником  его
гения и могущества,  в  то  же  время  я  оставался  Сергеем  Владимировичем
Волковым и кем-то еще, еще, еще... Это противоречие, впрочем,  нисколько  не
волновало - было просто любопытной загадкой, которой можно было бы  заняться
сейчас, но можно и отложить на будущее.
   Внезапно в неслышном, еле ощутимом звуке будто лопнувшей во мне струны  я
ощутил в себе знание, - словно кто-то подключил контакт, который и сдерживал
лавину прояснения.  Я  отдался  новым  ощущениям.  Теперь  у  меня  не  было
сомнения, что я - Мозг серии К - 15583, более двадцати пяти тысяч лет  назад
смонтированный  в  этом  секторе  Галактики,  И   здесь   поджидала   первая
неожиданность. Я отлично помнил начало - день своего подключения, но в  тоже
время был непоколебимо убежден в своем вечном существовании. Вечностью был я
сам, и я был творцом Вечности. Тот мир, что создал меня, сам был порождением
моей воли.
   Так же внезапно, как и раньше, в меня вливалось знание,  потом  еще  раз,
словно волна шла за волной. Снизойдя до следующего уровня, я осознал, что  в
этой  системе  координат  являюсь  Сергеем  Волковым,  мятущемся  человеком,
проблемы которого с точки зрения высшего порядка просто смешны.  Я  заставил
себя забыть о том, что являюсь просто набором импульсов, навеки  сохраненных
ячейками памяти Мозга. Я забыл, что меня нет, что на самом  деле  ничего  не
существует.
   - Ты ошибаешься, - услышал я спокойный голос. Передо  мной,  перед  шаром
Мозга стоял робот Персей, управляющий станцией.
   - Ты ошибаешься, - повторил робот. - Мыслишь  -  значит,  существуешь.  И
мир, в котором ты существуешь, дается тебе в ощущениях, и так  ли  уж  важен
механизм? Ты же сам только что был Мозгом, был Богом! Ты  можешь  вспомнить,
каково это, быть Богом. И что это дает - какие эмоции, ощущения?..
   - Никаких... - Вспомни.
   - Покой, нирвана, отсутствие всего, ничто, равновесие...
   - Хватит, не перечисляй. В конце концов,  одним  их  определением  станет
смерть, небытие.
   - Кто ты? - спросил я.
   - Я Персей, биоробот. Но в данный момент с  тобой  говорю  я,  Мозг.  Так
удобнее. Персей - мои руки и ноги. Очень надежные.
   - Но где я?
   - Такие вопросы меня ставят в тупик.  Сейчас  ты  часть  меня,  но  живая
часть, из плоти и крови, и в тоже время набор импульсов.
   - Я не понимаю.
   - Не надо понимать. Человек рождается для жизни, а не  для  понимания.  В
понимании - смерть, мы уже договорились. Или небытие, как удобнее.
   - Оставим это. Но как же моя жизнь? Кто я, кто такой Сергей Волков?
   - Узнаешь. Вначале я хочу раскрыть смысл самого института  паломничества.
Если хочешь.
   - Я знаю. Паломники, становясь частью тебя, частью Мозга,  творят  личную
Вселенную, в которой могут сами жить.
   - Да, ты вспомнил.
   - Возможно, не знаю. Что будет со мной?
   - Ты вернешься в свой, мир.
   - Набором импульсов? Насколько все это реально?
   - Совершенно  реально.  Насколько  вообще  реально  любое  существование.
Конечно, это модель, но модель настолько приближенная к оригиналу, что  сама
стала оригиналом.
   -  Но  если  каждому  паломнику  создавать  собственную  Вселенную,  тоже
заселенную людьми, которые, в свою очередь, захотят быть паломниками...  Как
это возможно? Не понимаю...
   - Понять нетрудно. Мир создан по образу и подобию...  В  каждой  твари  -
Бог, который силится осознать себя... Мы все одно, носящие  миллиард  миров,
которые тоже - одно.
   - Нет...
   - Да. Что объединяет нас, тебя и меня? Разум. Но тобой движут  инстинкты.
Что движет мной, лишенного инстинктов? Программа? Это только часть  меня,  и
эта часть успешным исполнением локализуется сама собой. А что движет  Богом,
лишенным власти инстинктов, любой программы, которая  суть  движитель  самой
жизни? Сознание - структура, позволяющая войти в  контакт.  Осознавшие  себя
становятся творцами. Вы, люди, творите свои вселенные бессознательно, потому
вы и являетесь частью сотворенного вами. Ты сам - Вселенная,  замкнувшая  на
себе Большую Вселенную и Микровселенную тоже.
   - Но что мне это дает?
   - Не смеши.
   - Я не понимаю, не понимаю...
   - Живи!

   44
   ЭКСКУРСИЯ

   Проснувшись утром, я некоторое время лежал в постели,  щурясь  от  света,
который чуткие датчики моего состояния немедленно включили,  стоило  открыть
глаза. Говоря утро, я подразумеваю условное  время,  потому  что  планетоиды
располагались вне ближайшей  солнечной  системы  и  цикличность  внутреннего
времени традиционно определялось земными условиями.
   Утром  по  всему  городку  включали  свет,  десятки  тысяч  паломников  с
множества  непонятно  каких   планет   постепенно   пробуждались,   шли   на
предписанные процедуры, вроде той, что провели вчера с нами, - жизнь текла.
   Мы находились здесь уже третий день, и не скажу, что нас заставили  долго
ждать. Не трогали только первый день, давая отдохнуть и осмотреться.
   Это был небольшой городок, крытый куполом защиты. И полупрозрачный  купол
был единственной преградой,  мешавшей  космосу  вобрать  нас.  Впрочем,  все
зависело от точки зрения; стоило в легких скафандрах выйти за пределы купола
- а мы собирались это совершить сегодня, - космос оказывался вокруг тебя.
   Я посмотрел в экран, имитирующий сейчас окно, и увидел море, брызги воды,
пену, близко проносящиеся на скорости гребешки  волн.  Полная  иллюзия,  что
смотришь в иллюминатор. Внезапно окно пересекла леска, и тут  же  появилась,
ударив хвостом по стеклу, только что пойманная красновато-золотая рыба.
   Я встал, захватил халат и пошел в душ. Воды здесь, как и  всего  прочего,
было вдосталь. Мозг либо его управляющие наладили вполне комфортную жизнь.
   Едва я успел одеться, пришел Семен Кочетов. Он сел в кресло  и  уставился
на меня своими холодными серыми глазами.
   - Меня послали за вами. Общее собрание решило завтракать в ресторане. Тут
рядом, кстати. Он помолчал и спросил: - Как вам здесь?  -  А  никак.  Я  все
равно ничего толком не понял.
   - А я понял. Нас опять поймали в ловушку.
   - Ну, я бы  так  не  говорил...  -  промямлил  я,  пораженный  отчаянием,
прозвучавшим в его голосе.
   - Бросьте. Как дергали нас за ниточки, так и продолжают: любовь,  родина,
долг, ответственность... Вот возьму и устрою в своем мире  глобальную  войну
до последней капли крови. Чтобы все против  всех.  Подолью  побольше  черной
ненависти, и посмотрим.
   - А жить как тогда? - довольно глупо вопросил я.
   - А это и будет жизнь.
   По голубому куполу  ползло  земное  солнце.  Все,  что  касалось  внешней
атрибутики, - то эталоном здесь  служила  Земля.  Мы  с  Семеном  прошли  по
небольшой тенистой улочке, обошли толстую липу и вышли к летнему  ресторану,
разбросавшему столики и кресла прямо на обочине дороги. Впрочем, транспорт в
городке отсутствовал за ненадобностью, везде бродили пешеходы, диковато,  но
приветливо оглядывая друг друга.
   Как мы уже знали, конвейер работал быстро и времени  прохлаждаться  здесь
не  давали;  три-четыре  дня  -  и  отправляйся  к  себе  домой.  И  уверен,
большинство,  как  и  я,  так  ничего  и  не  поняли  в  этой   божественной
неразберихе.
   Нам соорудили большой круглый стол. Был и Илья, которому, пока  не  будут
регенерированы  ноги,  сделали  нечто  вроде   протезов   с   гравитационной
подпиткой. Двигался он как и раньше, и у меня отлегло от сердца.
   Мы все чинно поздоровались,  расселись  и  некоторое  время  были  заняты
выбором блюд. Только Марго  раздраженно  поинтересовалась:  -  Так  мы  идем
сегодня на экскурсию? Муж ей ответил  подчеркнуто  заботливо,  чем  заставил
подозревать себя в плохом настроении супруги:  -  Конечно,  дорогая,  мы  же
договаривались.
   Я не совсем еще осознал всю колоссальную мощь  перемен,  обрушившихся  на
нас. Будучи одинок и внутренне сопротивляясь озарениям сознания как  явлению
только мешающему жить, я еще не понимал, что статус Бога-Создателя, одаривая
нас новой, фактически бессмертной жизнью, безвозвратно разлучал с прежней. И
наши замужние пары, конечно же,  будут  разлучены,  хотя  бы  вначале,  пока
условия существования в личных вселенных не станут ясны; с ходу же попасть в
мир супруга было страшно.
   Но настроение было все равно прекрасное, и, откинувшись на спинку кресла,
потягивая горячий крепкий кофе, перемежая  глоток  с  затяжкой  обнаруженной
здесь сигареты, я вбирал все: и стойку робота с  живым  улыбчивым  лицом,  и
столиких  вокруг,  редко  занятые  одиночками,  и   красную   брусчатку   на
псевдопроезжей части дороги, и дрожащую пятнистую тень на панелях  сиреневых
домов от распяленных листьев каштана или подобного ему дерева.
   Пробежала  совсем  невозможная  здесь   маленькая   беспородная   собака,
остановилась возле нас, осмотрела каждого и безошибочно  подошла  к  хмурому
майору Михайлову (цивилизация живо напомнила старую расстановку должностей),
который машинально протянул ей кусок недоеденного мяса, деликатно  снятый  с
ладони.
   Катенька  подставляла  лицо  иллюзорному   солнцу,   гревшему,   впрочем,
по-настоящему, и, глядя на нее, я представил совершенный мир,  где  эталоном
совершенства будет она, королева, богиня, чудо!
   Малинин хихикнул, и все посмотрели на него.
   - Извини, Кирилл, - сказал он Исаеву, - но я подумал, что ты  сам  срубил
сук, на котором всю жизнь  сидел;  как  ты  теперь  будешь  бороться  против
власти?
   - Ты тоже меня извини, Виктор, но не пошел бы ты подальше. Не  видишь,  и
без тебя тошно.
   - А по-моему, все хорошо, - сказал веселый философ, - мы  даже  в  гостях
сможем бывать друг у друга. Если захотите, конечно
   Покончив с едой, мы поднялись и, сверив маршрут  с  объяснением  бармена,
двинулись  по  увлажненной  кем-то  мостовой  к  пункту  выдачи  прогулочных
скафандров. Скафандры представляли собой пояс с  эмиттерами  (в  просторечии
аккумуляторами), который мы тут же надели поверх брюк, а дамы  закрепили  на
талии чудных платьиц, регулярно менять которые они  умудрялись  даже  здесь.
Довершил скафандр  обруч  для  головы,  в  момент  активизации  превращавший
каждого в христианского святого с нимбом.
   Там же  на  пункте  проката  был  и  выход,  куда  мы  и  прошли,  прежде
насладившись святостью наших голов.
   И тут... нет, мы знали, что планетоид покрыт или состоит  из  кристаллов,
даже видели что-то при посадке, но здесь, воочию!.. Мы благоговейно молчали,
застыв...  Как  можно  передать  словами,  как  описать!..   Грани,   блеск,
гигантские плоскости... Вся поверхность была в  кристаллах,  светящихся  под
искусственным солнцем купола, а возможно, и собственным светом. Большие, как
небоскреб, и маленькие, крошечные, которые сотнями можно было бы поместить в
ладони. Нас уже предупреждали, что все они сросшиеся - кристалл в  кристалле
- и лучше не пытаться отбивать. И цвета!..
   Сначала опаловый, наилегчайший, сверхтонкий, и  бесконечность  небесного,
молочно-голубоватого, а в нем желтизна, тоже размытая, с радужным отливом, и
темнее... темнее. А когда уже видишь эту размытость или белизну - не понять,
сразу розовое, дальше алое,  красное,  почти  синее,  до  горизонта.  И  все
светится: сверху, снизу, везде. Пространство, сотканное из солнечных  нитей,
- все видишь, чувствуешь, осязаешь...
   Я оглянулся на друзей: все стояли замерев. Даже Исаев,  даже  Кочетов,  и
выражение  лиц,  вкупе  с  энергетическим  нимбом   на   головах,   напрямую
сопроводили меня в лингвистический рай, нирвану которого  нарушила  Катенька
(Катенька!). - А ведь здесь можно  и  умереть,  прямо  сейчас!  Зачем  жить,
когда...
   Она не договорила, но и своей  недоговоренностью  сумела  выразить  общий
восторг, немое благоговение...
   - Я теперь вижу, - сказал наш философ, - что только таким и  должна  быть
кузница Богов. Я имею в виду место, где их выпекают, как пирожки.
   Мы еще побродили,  недолго,  правда.  Виктор  тайком  попытался  отломить
карандашик кристалла, не удалось, ну и ладно.
   Экскурсия ли, может, еще нажатие каких-либо тайных пружин, не  важно,  но
настроение наше, не радостное  с  утра,  выровнялось;  мы  даже  беспричинно
улыбались друг другу, ловя случайный взгляд, и я подумал, что если  бы  этой
прогулки не было, ее надо было  бы  придумать,  -  банальная  мысль,  словно
старые чертежи давно построенного здания.
   Что было дальше? Не помню... До самого разъезда мы так все друг с дружкой
ни о чем и не потолковали, не  сговорились  насчет  будущих  встреч.  Я  был
поражен  не  столько  отсутствием  печали  -  ведь  расставались,  возможно,
навсегда, - сколько  чисто-сердечнейшей  естественностью  оживления,  ибо  и
тогда, да и теперь я все еще не осознал до конца  простую  истину,  что  сам
тоже кукла, в которую кто-то впрыскивает вовремя  эликсир  печали,  радости,
горя - всего, что надо кукловоду; и все мы довольны, принимая чужую волю  за
собственную чудную окраску чувств - радость, любовь, экстаз, - идя тем самым
на компромисс, который и делает возможным наше существование.
   Впрочем, напрягая память, я вспоминаю горячую  речь  Малинина,  последний
раз напрягавшего свои философские извилины, мгновенно  обесценившиеся  новым
статусом владельца (зачем Владыке ум?!).
   - Смысл! - восклицал он, задетый чьим-то вопросом. - Кто говорит о смысле
там, где смысла нет по определению? Наши уважаемые планетарные Мозги  просто
вклинились в бесконечный процесс, придав ему видимость порядка. А  смысл?  С
точки зрения меня лично, дальнейшая моя жизнь приобретает огромный смысл.  И
с точки зрения друга нашего Семена - тоже. А вот какой  смысл  будут  видеть
обитатели его мира, когда их будут жарить на  ядерных  горелках,  -  это  уж
вопрос иного порядка. Каждый сверчок должен знать  свой  шесток.  Хотя  меня
лично не интересует шесток безымянного сверчка из чужого мира.
   - Ты  безнравственен,  как  все  ученые,  -  сказала  Катенька,  ласковой
безмятежностью тона только поощрив мужа.
   - Безнравственен! Я лишь описываю явление уже существующее, а не  пытаюсь
его изменить.  Это  уже  сделал  Мозг  и  ему  подобные.  Кстати,  они  дали
возможность каждому - каждому! - обрести бессмертие.  Цепь  перерождений  по
закону вероятности обязательно  прервется  паломничеством,  то  есть  личным
бессмертием человека-творца.
   - Вот этого я решительно не понимаю, - сказала Марго. - Этот Мозг - один,
нас много, вселенных - еще больше, людей там - не пересчитать. Так  где  все
это помещается?
   - Радость моя, ты слышала о замкнутых мирах?
   - Нет, конечно.
   - Ну и ладно. Суть в том, что если Галактика или Вселенная - не  важно  -
уравновесит энергию притяжения всех своих  тел  -  звезд,  планет,  пыли,  и
энергию массы этих тел, то суммарная энергия станет  равной  нулю:  плюс  на
минус дадут мир с нулевой массой, то есть не более  чем  точку,  даже  нуль.
Миллионы вселенных могут составить часть твоего серого вещества, а создавать
их возможностями  нашего  планетоидного  Мозга  довольно  легко.  Достаточно
несколько килограммов вещества сжать до  десяти-пятнадцати  энергограммов  в
кубическом сантиметре - и процесс запущен. Ты особенно не напрягайся, просто
поверь, что создать Вселенную довольно просто. А вот  как  Мозг  привязывает
наше сознание к этим поделкам, - это я  не  могу  постичь.  Так  выпьем  же,
друзья, за чудо  нашего  преображения,  потому  что  мне  что-то  становится
грустно.
   И мы пили вино, подаваемое нам роботом-официантом с  подносом  наверху  и
очень похожим на тумбочку, из которой бесконечно  извлекались  все  новые  и
новые сосуды с напитками.
   А  еще  мы  как-то  вдруг  оказались  с  Михайловым  вдвоем,  и  он  стал
рассказывать мне о чем-то - о детстве? о брате?..
   - Брат был для меня всем: другом, отцом, всем. Я еще был шпаной, а он уже
работал в полиции. А шпана, она везде шпана.  В  нашей  банде  главарем  был
подлый злобный хорек. Это я сейчас знаю,  что  он  был  хорьком,  но  тогда,
подростком я взирал на него снизу вверх, он  был  примером,  самым  храбрым,
самым сильным. А какие у него были бицепсы!.. Я был принят недавно и