гновение  может  вмешаться:  лопнет  сосуд  в
голове, схватит судорога мышцу... Беспокоиться - пустое...
   На пряный запах разгоряченных тел слетелись мухи, черным роем жужжали над
бойцами и лезли в нос, глаза. Арсун, отскочив, опустил щит. Концом  меча  он
попытался достать холодный, словно кусок льда, глаз воеводы.  И  не  заметил
широкого, как взмах косы, удара. Меч Ставра словно бы метился в ноги, но  по
плавной дуге пошел вверх, перерубил на ходу пряжку шлема и,  зацепившись  за
железо, оголил длинное рыло абра.
   Сила удара была такова, что меч, вместе с зацепившимся за клинок  шлемом,
взлетел вверх - Арсун в ярости раскрыл зубастую  пасть,  зашипел.  Оранжевые
его глаза загорелись гневом. Не раздумывая,  Ставр  взмахом  бросил  шлем  в
голову абра, Тяжелый гребень железного шлема с  хрустом  врезался  в  череп,
Арсун опустил руки, па мгновение  затянув  глаза  защитной  пленкой,  и  тут
воевода ударил его кованым краем щита в голову.
   Все кончено: замерло множество людей и абров, только что врагов, а теперь
победителей и побежденных. Ставр примерился  мечом,  но  вдруг  махнул,  нам
рукой, и Мстиша поскакал на зов.
   Подъехав, он коршуном упал на абра и, развернув тяжелое  тело  на  живот,
связал тому за спиной руки.

   25
   ПОБЕДА

   - Я хотел его убить, смерть уже сидела  на  острие  моего  меча,  но  тут
подумал, что живой Арсун сделает менее хлопотным разоружение  этой  ползучей
банды, - объяснял воевода, еще даже не расставшись с  доспехами,  лишь  сняв
шлем, открыв голову в спутанных прядях русых волос, мокрых от пота.
   -  Здесь  нужны  ваши  знания,  -  продолжал  Ставр,  имея  в  виду  нас,
паломников. - Люди вы опытные в том, с чем мы не  сталкивались  прежде:  что
вообще нам делать с этой массой пленных? И где будут полезнее  их  жизни?  И
что творить завтра?
   Нет человеку в жизни покоя. Сделав одно, он  тянется  к  новым  замыслам.
Потому что человек так сотворен и остановить его может только смерть, а если
смерть запоздает, будет он говорить: вот раньше...  Что  раньше  было  -  то
ушло, и каждый день приходит голодным, его не насытишь свершенным вчера.
   Воевода Ставр отдал приказ пришедшему в себя Арсуну, тот приказал бывшему
войску, и стали наполняться гигантские телеги доспехами и оружием. Наполнив,
телегу немедленно отправляли к реке, к своим. Боялись, что  среди  множества
пленных найдется тысяча-другая бойцов, которые не захотят исполнить  приказ.
Напрасно боялись. И удивление поведению абров заставляло бунтовать  чувства.
Видя услужливость зверолюдей, многие, особенно из молодых Ставровых  воинов,
брезгливо предлагали посечь всех па месте. Но  у  других  преданные  взгляды
желтых глаз вызывали недоверие и гнев: а ну как подло притворяются?
   Ставр решил устроить лагерь для военнопленных здесь же,  в  урочище,  где
произошло первое сражение с абрами. Как давно эго было!
   Запели колеса абрских телег. Раскачиваясь, запинаясь в рытвинах, кренясь,
подобно челнам, двинулись к реке крытые возы, каждый метров двадцать  длиной
и метра четыре шириной. Тарканы, чуя впереди воду, охотно  передвигали  ноги
и, наклоняя длинные шеи, заглядывали в глаза людям. Безмозглые животные, чей
хозяин тот, кто догадается заставить работать. Но к  ним  быстро  привыкали,
уже оценивая по-другому - добыча!..
   Уступая робкой просьбе Арсуна,  в  лагере  абров  оставили  и  самок.  Их
оказалось неожиданно много, несколько тысяч. И всплыли вопросы: не  селиться
ли пришли сюда абры? Не искоренять ли род людской?
   Малинин, отстраненно развлекаясь, посоветовал воеводе,  как  организовать
абров. И  тот  незамедлительно  назначил  его  начальником  лагеря.  Виктор,
постепенно  увлекшись,  остался  создавать  рабочие  группы  строителей  для
возведения бараков и охотников, чтобы прокормить эту многотысячную ораву.
   И незаметно война уходила  в  прошлое.  Лишь  временами  ярилось  сердце,
вспоминая... бой? рану? людоедские котлы?..
   У реки нас встречали женщины, дети и немногие  мужчины,  оставленные  для
поддержки и охранения. Навезли  снеди  -  все,  что  было,  привезли,  разве
пожалеешь? Я смотрел на глубокие кадки с медом, туши свиней, бычков, оленей,
жарящихся на вертелах. Десятки  сотен  уток  и  гусей  лежали  в  плетенках,
коричневые, копченые, исходили ароматным жирком. Упревали  каши  из  гороха,
гречки, пшена и пшеницы.
   Лишь немногие из женщин встречали нас плачем  и  криками.  Лишь  немногие
воины отдали  свои  жизни,  чтобы  совершилось  сегодня  чествование,  чтобы
покорить абров на веки вечные. И за едой и питьем я  думал:  а  что  дальше?
Временная остановка или это наш путь в этом мире? И  встречался  глазами  со
своими за столом. Не было лишь Малинина, еще не вернувшегося  из  концлагеря
абров. Рассудительный Илья, в безрассудной надежде вернуть  выдуманную  Лену
отправившийся со мной, Катенька, наша  Елена  Троянская,  влюбленная  в  мир
вокруг себя и в себя в этом мире,  Исаев  Кирилл  Эдуардович,  кинувшийся  в
местную войну, но не забывший глобальную  -  с  самим  Господом-Императором,
Марго, может быть, чуть-чуть жалеющая о своем безрассудном  решении  идти  с
мужем,  Семен  Кочетов,   продолжавший   исследовать   границы   собственных
возможностей в тех  рамках,  что  даровал  нам  Бог-Отец.  Михайлов,  честно
затаивший желание убить меня до лучших времен. И я, во что бы  то  ни  стало
решивший вернуть  свою  Лену,  А  еще?..  свою  память,  свою  судьбу,  свою
свободу...
   - Воевода! Если ты не решишься сейчас, ты, вместо силы и  свободы  людей,
еще сможешь застать  рабство.  Сильный  становится  сильным  от  преодоления
препятствий, без этого слабеет самый могучий, - говорил я ему в  ухо.  А  во
второе вкрадчиво вливал яд Исаев: - Абры узурпировали волю  Бога-Отца.  Кто,
как не ты, может восстановить справедливость и вернуть все  на  свои  места.
Наш Господь может в любой момент вернуться, и что он увидит? Те, кто созданы
по образу и подобию, вынуждены воевать с низшими слугами. Не пора  ли  тебе,
воевода Ставр, восстановить справедливость и скрытую волю  Бога-Отца:  стать
во главе Империи, чтобы Господь, по возвращении, порадовался.
   И пили, и кричали славу воеводе,  и  воинам,  и  всем  людям,  победившим
нелюдей. И, поднимая золотой кубок с вином, отвечал Ставр: - Конь неезженый,
только кормленый хилеет, жиреет. Сердце остужается праздностью. Рука  сохнет
без труда. Мы узнали о нашей силе  после  победоносной  войны.  Если  войско
остынет, станем мы слабее абров. Войску война - дело нужное. - И,  помолчав,
добавил: - Большому войску - дело большое...

   26
   НЕ МЫ ПРИШЛИ, А К НАМ ПРИШЛИ

   Поражение странным и непостижимым для людей  образом  изменило  абров:  в
плену они обрели смысл своего существования. Часто можно было теперь увидеть
абра, на ходу заглядывающего человеку в глаза, - горели  оранжевые  глаза  с
вертикальной щелочкой зрачка, - было в них лишь желание угадать волю людей и
быть счастливым от случайного одобрения хозяев. Очень странно.
   Арсун легко, словно актер, сбросивший роль захватчика, но оставшийся  для
своих непререкаемым авторитетом, рассуждал вслух: -  Это,  конечно,  кнехты.
Появились ниоткуда, всех взбаламутили, перевернули все с  ног  на  голову  и
заполонили дворец и столицу.
   - Расскажи о них подробнее. Как они выглядят? Кто они? Что  им  нужно?  -
спрашивал Ставр.
   -  Мы  не  знаем.  Абры  всегда  занимались  садоводством,   следили   за
канализацией, водопроводом. Мы были слугами Господа, его рабочими слугами. И
мы не были вхожи во дворец, только по  работе.  Кнехты  появились  прямо  из
покоев Императора. Господа давно не  было.  Он  вновь  отсутствовал,  и  все
решили, что кнехты посланы им. Хотя кнехты сразу стали нарушать порядок.
   - В чем это выражалось?
   - В чем? Например, заявили, что мы, абры, на самом  деле  не  рабочие,  а
любимые дети Отца нашего Господа, что Бог через  них,  кнехтов,  обязал  нас
заставить  людей  исполнять  пашу  работу,  что  люди  -  самые   ничтожные,
обреченные  на  подлую  жизнь  существа.   Кнехты   убедили   нас   свободно
размножаться.
   - То есть как? - не выдержал Исаев.
   - Раньше было правило, что за  свою  жизнь  женщина-абра  может  породить
только двоих детей, редко - троих. Это при том, что обычная кладка яиц может
доходить  до  тридцати-сорока.  Кнехты   убедили   снять   все   ограничения
рождаемости, так что за последние полвека наша численность увеличилась раз в
сто. Ограничения, конечно, остались, потому что все упирается  в  количество
еды. Но так или иначе, численность наша возросла настолько, что часть  наших
была послана на окраины завоевать диких людей. Так кнехты называли вас.
   - Сколько же всего абров? - интересовался Ставр.
   - Сто, может, двести тысяч, точно никто не знает.
   - Кто-то должен знать?
   - Наверно, кнехты.
   - Сколько их? Сколько кнехтов? И кто же все-таки они?
   - Их, наверное, тысяч пять-шесть. Видом  они  как  вы,  только  не  носят
одежды, потому что покрыты густой бурой шерстью. Поменьше вас, но силы такой
же.
   Ставр спрашивал, думал и считал.
   Пути в замок, расположение замка. Длину дорог. Ширину реки у столицы.
   И высоту городских стен.
   Сколько живет людей, ставших рабами, что они могут.
   Какие бойцы кнехты.
   Насколько смелы.
   Насколько трусливы.
   Что было раньше, уже не  будет.  Новое  пришло,  и  жизнь  стала  другой.
Непостижимое завладело сердцами, и,  глядя  на  свое,  привычное  и  родное,
каждый думал: а как там? и что там? и кто там?
   Господь  Отец  наш  не  успел  отлучиться,  как  слуги  Сатаны  завладели
Империей. Кому, как не  любимым  слугам  Бога,  одолеть  воинство  Сатаны  и
вернуть все назад, сделать все как было раньше, при Господе.
   Воевода Ставр хочет пощупать нашей стрелой силу Сатаны. И это хорошо!  Да
и то, не люди ходили в столицу, а эти самые кнехты послали абров.
   Теперь пусть ощутят нашу силу.

   27
   ВСТРЕЧА С КЕНТАВРАМИ

   Пригорок возвышался над бескрайней степью. Немного, но  для  ровной,  как
море, местности и этого достаточно. Мы поместились все впятером; кроме меня,
Кочетова,  Михайлова  и  Ильи,  был  с  нами  и  Мстиша,  за  время   похода
привязавшийся ко мне. Верхом он казался  единым  с  конем,  словно  кентавр,
передовые отряды которых, как предупреждали абры, уже могли встретиться  нам
в любой момент.
   Мстиша переминался на коне и этим заставлял животное, единое с человеком,
нервно переступать ногами. Черты его лица были достаточно  тонки,  но  потом
природа, словно убедившись, что творению не понадобится добывать  пропитание
ликом,  допустила  грубость  в  отделке,  не  скрыв,  впрочем,   доброты   и
простодушия, так нравящихся женщинам и вызывавших инстинктивную  симпатию  у
мужчин.
   Мы стояли и смотрели за широкую реку,  на  противоположный  берег,  такой
далекий, что остро слепящий водный разлив скрывал границу  песчаного  пляжа,
за которым вновь начиналась степь.
   Наконец-то дошли. От воды веет свежестью, но солнце привычно  жжет.  Конь
захрапел и, вскинув голову, затанцевал. Я  увидел:  братски  слившись  после
смерти, лежали кости коня  и  всадника  -  шит  накрывал  широкий  лошадиный
костяк,  а  рядом  отвалился  пробитый  стрелой  человеческий  череп.  Трава
проросла сквозь  ребра  скелета,  на  грудной  клетке  дотлевали  скрученные
ремешки... одежды? кожи?
   Много, много останков встретилось нам  на  пути.  Что  кости!  Находились
бывшие поселения, разрушенные стены, расползшиеся рвы, завалившиеся колодцы,
черные камни очага, пепел, угли - свидетели ушедших куда-то жильцов.
   А  степь  чем  далее,  тем  становилась   прекраснее.   Я   с   интересом
непредвзятого путешественника любовался этой зеленой  девственной  пустошью.
Иногда казалось, ничего в природе не может быть лучше: вся поверхность земли
превратилась в зелено-золотой океан, по которому  брызнули  миллионы  разных
цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли трав сквозили голубые, синие и лиловые
головки, желтые метелки просовывались высоко вверх, белесые зонтики пестрели
на поверхности. А внизу, невидимые постороннему  глазу,  шныряли  куропатки,
воздух наполнялся тысячью разных свистов. В небе, как и  сейчас,  неподвижно
стояли ястребы, раскинув крылья и быстро, единым взглядом осматривая степь.
   Мой конь вновь захрапел; успокаивая  его,  я  огляделся:  к  нам  быстрой
мерной рысью несся абр на лорке.
   - Кто-то спешит, - сказал я.
   Все оглянулись, и Мстиша задумчиво  заметил:  -  Гонит-то  как...  Однако
Арсун спешит.
   И  верно.  Скоро  затопали  твердые   страусиные   лапы   лорка,   лошади
потеснились, и Арсун осадил своего скакуна.
   - Вы далеко оторвались. Воевода Ставр послал меня предупредить, что  надо
быть уже осторожнее, - доложил он.
   - А что так? - спросил Кочетов.
   - Из-за них, - ответил Арсун и  кивнул  на  кости  перед  нами.  -  Здесь
начинается земля кентавров, лучше нам вернуться к войску.
   Я посмотрел вниз; как же я не обратил внимания на  отсутствие  лошадиного
черепа? Конечно, теперь видно: человеческий торс, пробитая  стрелой  голова,
кости таза куда мощней человеческих, да и ноги уже совсем лошадиные.
   - Возвращаемся, - сказал я и, дернув повод, стал  разворачивать  коня.  В
этот момент крикнул  Мстиша,  указывая  вдоль  реки.  Оттуда,  скрываясь  по
солнцу, приближался  к  нам  отряд  всадников...  нет,  голые  торсы  вместо
лошадиных голов... кентавры!..
   Было их около сотни, и, отрезая  нас  от  воды,  они  с  быстротой  ветра
преодолевали те пятьсот-шестьсот метров, что еще разделяли нас.
   Развернув своих животных и криками подбадривая друг друга,  мы  помчались
прочь. Сзади, еще слабо, но уже слышны были дикие завывания полуконей.
   Кентавры быстро приближались; оглядевшись по сторонам, я понял,  что  нам
не уйти. Это понимание прочитал и в случайно пойманных  взглядах  товарищей.
Мстиша крикнул: - Арсун!
   Я огляделся; лорк, не такой быстрый, как лошади, отстал. Его выносливость
здесь оказалась не нужна. Мы были обречены на  схватку.  Я  придержал  коня;
равняясь по мне, замедлили скачку и другие.  Лорк,  шлепая  ногами-поршнями,
догнал нас. Мстиша достал лук.
   И то, делать нечего, придется биться.
   Приготовившись,  мы  начали  стрелять.  И  попали:  несколько   кентавров
отстали, два-три тела остались  лежать.  Изменив  тактику  погони,  кентавры
разрядили строй. Им  легко;  гораздо  более  быстрые,  чем  лошади,  которым
приходится нести груз всадников, кентавры легко маневрировали на ходу.
   Мы стреляли еще и  еще  раз.  Новая  пара  кентавров  отстала.  Но  сотня
продолжала выглядеть сотней, - те несколько раненых и  убитых,  кажется,  не
убавили их числа.
   Положение становилось все безнадежнее...
   Мой конь словно бы споткнулся и снизил скорость. Оглянувшись,  я  заметил
стрелу, торчащую из его бедра. Я выстрелил снова.  Кентавры  скакали  уже  в
полусотне метров; оперение стрелы осталось торчать в горле одного дикаря, он
упал, испуская дикие вопли... Над моим плечом скользнула стрела и  вонзилась
в затылок коню. Сгруппировавшись, я соскользнул с седла и покатился -  трава
смягчила падение.
   Поднявшись на ноги, я бросил бесполезный лук, перехватил щит со  спины  и
обеими руками  выдержал  глыбу  обрушившегося  удара.  По  инерции  кентавра
отнесло, а я выхватил меч. Новый удар я встретил  левой  рукой  и  щитом,  а
правой, вскинув вверх, проколол лошадиное тело.
   Тут меня так достали по затылку, что слетел шлем. Сквозь красную пелену я
еще пытался ориентироваться:  стук  копыт,  страшные  тиски,  сдавившие  мне
грудь, странный грубый маслянистый запах, поток внизу... Мой новый противник
просто схватил меня поперек туловища и резво поволок прочь.  Правая  рука  у
меня осталась свободной. Я подтянул правый сапог и достал нож  из  голенища.
Сверху  пронзительно,  с  улюлюкающими  переливами  раздался   торжествующий
клич... который я прервал, перерезав победителю глотку.
   На этот раз кентавр еще  и  прокатился  по  мне  своим  лошадиным  телом.
Прихрамывая, я встал и огляделся. Видно было три небольшие группы кентавров,
окруживших моих  товарищей.  Все  находилось  в  движении,  слышалось  дикое
завывание...
   Несколько полуконей оторвались от своих и быстро, словно гонимые  ветром,
покатились ко мне. Приблизившись, все пятеро рассыпались  вокруг,  охватывая
меня полукольцом. Трое стали размахивать... пращами?.. да, точно. Прыгнув  в
сторону, я вызвал их на бросок. Они выпустили свои  снаряды  и  замешкались,
готовя новые. Я кинулся к ближайшему, поднырнул под низкое брюхо  и,  вонзив
нож в мягкий живот, распорол... Лучше бы  не  делал:  вонь,  брызги.  Из-под
брюха умирающего прыгнул к следующей жертве - я вошел во  вкус!  Я  подрезал
кентавру сухожилие на задней ноге,  а  сам,  пользуясь  тем,  что  остальные
полукони без опасения поскакали на выручку товарищу, бросился им  навстречу.
Лишь один из них натянул лук, но, опережая, ему  в  лицо  я  метнул  нож,  и
хорошо уравновешенный клинок с громким всхлипом вошел в глаз врага. Из троих
оставшихся в живых один был обезножен и ковылял куда-то в  сторону  на  трех
ногах, а у двоих от всех моих телодвижений буквально  опустились  руки.  Оба
испустили крик такого отчаяния  и  ярости,  что  мне  показалось,  даже  шум
основной схватки утих. Все еще ошеломленные неудачей  и  гибелью  товарищей,
кентавры забыли о мечах в руках. Тот,  кто  был  ближе,  вдруг  лягнул  меня
передним копытом.  Я  встретил  его  голень  скрещенными  под  острым  углом
предплечьями, чем значительно ослабил силу удара, и, прежде чем он  отдернул
ногу, рванул вбок. Сухожилия и сустав затрещали; чтобы не сломать  ногу  или
хотя бы не вывихнуть, кентавр завалился на бок и - как бывает редко,  но  от
этого не менее приятно для стороны победившей - случайно напоролся  на  свой
же меч. Я подхватил уроненный им круглый щит и, не целясь, бросил в летящего
ко мне белого в яблоках полупарня-полуконя.
   Впервые после начала схватки я смог выйти из гипноза невероятно  быстрого
движения. Свистнув, словно диск,  круглый  маленький  щит  врезался  в  лицо
ближайшего бойца, на несколько мгновений ослепив  его.  Этого  хватило  мне,
чтобы вырвать меч из ослабевших пальцев врага и... - я даже  не  думал,  что
сделаю это! - прыгнул ему на спину. Одной рукой я  схватил  его  за  длинный
пучок волос, слегка отогнул голову назад и приставил меч к горлу. Тот  слепо
сделал несколько беспорядочных шагов.
   - Хочешь жить? - громко прошипел я ему в ухо. - Если хочешь, то  скачи  к
своим.
   - Я не могу, - прохрипел он.
   - Сможешь, - уверенно подбодрил его я. - Давай скачи и будешь жить.
   Он действительно поскакал, хоть  и  тяжело.  Видимо,  верхом  на  нем  не
очень-то ездили. Потом вдруг замедлил свой тяжелый скок, пробежал  несколько
шагов рысью и остановился.
   - Ты почему стал? Я прирежу тебя, как свинью.
   - Все равно... Все равно не жить с таким позором!..
   Он внезапно схватился руками за лезвие меча и попытался его вырвать...  Я
чувствовал, как скользят кости пальцев по  острию...  Он  поддал  крупом,  я
вырвал меч из его пальцев.
   Повернув ко мне торс - грудь была покрыта белой в яблоках шерстью,  -  он
мощными руками в узловатых мышцах потянулся ко мне... На нас смотрела  толпа
четвероногих... Кажется, я увидел крокодилью морду Арсуна...
   Я воткнул меч кентавру в глотку, тем прекратив его муки.
   Оказавшись на земле, я не успел толком прийти в себя,  как  новая  порция
вороных, каурых, рыжих и пегих - может, еще каких  мастей!  -  уже  окружала
меня.
   И странно, занятый собой, я все же видел, как рубился Арсун,  врезаясь  в
самую гущу врагов, как бешено лягался обычно  флегматичный  лорк  и  как  от
ударов его трехпалых ног  отлетали  с  распоротыми  боками  и  переломанными
конечностями люди-кони, как чье-то, копье проткнуло тело верхового двуногого
и достало сердце...
   Видел, как, дико визжа, мечами в обеи