Волна темных густых волос, тонкое смуглое лицо... высокий чистый лоб,
огромные черные глаза - в пол-лица, а то и больше.., прямой точеный нос,
нежный румянец на скулах, яркий  чувственный  рот...  быть  может,  даже
слишком чувственный.
   Прямые тонкие плечи, крупная, вызывающе высокая грудь, узкая талия  и
широкие азиатские бедра.
   - Я тебя видела сегодня, чужеземец, -  низким  голосом  сказала  она,
обволакивающе улыбаясь. - Чего же ты хочешь?..
   - Я и мои товарищи ищем ночлег, - промямлил Иван,  чувствуя  затылком
взгляды немцев. - Мы заплатим - и много...
   Она перестала улыбаться. Посмотрела на Ивана оценивающе.
   - А сколько же вас?
   - Со мной - двенадцать....
   Она нахмурила брови, что-то соображая.
   Снова улыбнулась - на этот раз лукаво.
   - Ну что же, входите, - сказала она, отходя в сторону. - Зачастили  в
дом Рахавы чужеземцы...
   Иван услышал за спиной странный смешок. Он оглянулся.
   Позади него стоял профессор с непонятной гримасой на  лице  -  не  то
злобной, не то торжествующей, не то печальной...
   Увидев, что Иван на него смотрит, он отвел глаза и подтолкнул  его  в
спину - входи, мол, не задерживайся.
   Иван вошел в дом.
   Они сидели за широким грубо сколоченным столом и ужинали.
   Трапеза была нехитрой - жареное мясо, лепешки и вино.
   Кроме них, народу в зале не было.
   Женщина, впустившая их и оказавшаяся хозяйкой этого постоялого двора,
куда-то ушла.
   Иван молча ел, мрачно поглядывая  по  сторонам.  Кляйн  с  брезгливой
гримасой жевал лепешку, профессор потягивал вино из  глиняной  кружки  и
мечтательно, как показалось Ивану, глядел куда-то в даль.
   Остальные насыщались  вдумчиво  и  аккуратно,  тщательно  пережевывая
пищу, как и положено хорошим солдатам.
   - Итак, профессор, - сказал Кляйн, с трудом проглотив последний кусок
своей лепешки, - напомните, сколько нам еще здесь находиться?
   Фон Кугельсдорф посмотрел на него.
   - Еще шесть дней, - сказал  он.  -  На  седьмой  Иерихон  будет  взят
штурмом.
   Он допил вино, поставил кружку на стол и добавил:
   - И все жители города будут убиты. Все до одного.
   - Прекрасно, - кисло сказал Кляйн.
   - Что будут убиты - это, конечно, правильно, не спорю: я и сам бы так
сделал. Но мы, мы-то что делать будем?
   - А нам по милости барона фон Штайнхорста ничего не грозит, -  весело
сказал профессор и налил себе еще вина.
   Иван перестал жевать и с удивлением посмотрел на него.
   - Как это? - не понял Кляйн. - При чем тут Курт?
   - А при том, что именно он выбрал столь удачное место для проживания.
   - И чем  же  оно  удачное?  -  насмешливо  спросил  Кляйн.  Профессор
отхлебнул из кружки и осуждающе покачал головой.
   - Плохо, - сказал он. - Никуда не годится.
   Кляйн обратил свой брезгливый взор на кувшин с вином.
   - Это я не о вине, - сказал профессор.
   - Это я о вас, дорогой оберштурмбаннфюрер.
   - То есть?
   - надменно спросил Кляйн и выпрямил и без того до деревянности прямую
спину. - В чем дело?
   Профессор весело хмыкнул.
   - А в том, уважаемый repp Кляйн, - сказал он, явно развлекаясь, - что
вы плохо подготовились к нашей экспедиции.
   - Не понял, - одеревеневшим подобно спине голосом произнес  Кляйн.  -
Объяснитесь, repp профессор.
   - Если бы вы внимательно слушали меня раньше или  хотя  бы  прочитали
все, что нужно, то происходящее  здесь  не  вызывало  бы  у  вас  такого
детского недоумения.
   Я понимаю - ваши  головорезы,  но  вы-то,  вы  -  вроде  образованный
человек...
   - Короче, профессор. - В голосе эсэсовца дерево уступило место стали.
- Я не позволю вам оскорблять ни меня, ни моих солдат. Они - это лучшее,
что могли дать Люфтваффе и СС, а я...
   - А  действительно,  -  перебил  его  Иван.  -  Профессор,  мне  тоже
интересно, в чем я тут вам помог?
   Фон Кугельсдорф вздохнул - как показалось Ивану, несколько лицемерно.
   - Значит, и вы, Курт, не понимаете...
   Он вздохнул еще раз, но, бросив взгляд на надутого Кляйна, заговорил:
   - Иисус Навин - один из славнейших иудейских рыцарей, коих в  истории
было ровно трое...
   - Но-но-но, - перебил его Кляйн.
   - Профессор, вы, похоже, совсем с ума сошли? Какие...
   - Не перебивайте меня!
   - обозлился вдруг профессор.
   - Неуч вы и невежда!
   Германская рыцарская  традиция  насчитывает  трех  великих  иудейских
рыцарей, трех язычников и трех христиан!
   И это знает любой, по крайней мере любой грамотный член СС!..
   Кляйн открыл было рот, но тут же закрыл  его  и  потупил  взор.  Иван
готов был поклясться, что оберштурмбаннфюрер собирается покраснеть.
   Профессор некоторое время ждал от Кляйна возражений,  не  дождался  и
продолжил тоном ниже:
   - Так вот, было три рыцаря из иудеев... Об их  деяниях  мы  знаем  из
Библии.
   Первым из них был Иисус, сын Навина...
   - Действительно.
   - пробормотал Кляйн.
   - теперь я что-то начинаю припоминать...
   - ..который прославлен тем, - продолжал профессор невозмутимо, - что,
приняв от Моисея бразды правления сынами Израилевыми, повел их в  землю,
которую дал Он им...
   И много земель было захвачено, и много  городов  разрушено..,  в  том
числе и Иерихон.
   - А при чем тут я? - спросил Иван.
   Профессор внимательно посмотрел на него.
   Ивану показалось, что темная пустота, спрятавшаяся было в глубине его
глаз, снова готова явить себя миру.
   - Слышали ли вы, дорогой барон, - негромко спросил профессор,  -  как
зовут нашу хозяйку?
   Иван отвел взгляд.
   При упоминании об этой женщине неприятный холодок шевельнулся  в  его
душе.
   - Слышал, - буркнул он неохотно. - И что?
   - Ее зовут Рахав, - сказал профессор.
   - Иначе - Раав... И все погибнут в проклятом городе  Иерихоне,  кроме
нее и тех, кто будет в доме ее...
   Ивана передернуло.
   Голоса, поселившиеся в  его  голове,  снова  пробудились,  настойчиво
нашептывая, убеждая и успокаивая: они звенели и шипели, гудели,  бухали,
стонали, говорили: их было много, и они предлагали  ему  выбрать...  Они
манили за собой, звали и увещевали:
   Иван чувствовал  себя  то  мелким  и  ничтожным,  то  значительным  и
сильным; он то проваливался в ледяную бездну, то взлетал  высоко-высоко;
он был невесомым и тяжелым, прозрачным и непроницаемым, он пытался  уйти
- и снова возвращался, пусть и ненадолго...
   Он вернулся в дом, приютивший  его;  бессмысленная  тоска,  одолевшая
было, ушла, что-то прогнало ее, пусть и на время.
   Профессор смотрел на него так, словно вместе с ним слышал  эти  самые
настойчивые голоса.
   Дудки, подумал Иван, злобно глянув на фон Кугельсдорфа. Опоили небось
гады меня чем-то... ну ничего!
   Спецназ просто так не сдается...
   Я вам устрою доставку этого самого талисмана по назначению!..
   Он улыбнулся и расправил плечи,  с  радостью  осознав  себя  солдатом
великой армии. Мы еще повоюем, подумал он с бешеным весельем и посмотрел
на немцев.
   Им, казалось, не было до него никакого дела.
   Иван  открыл  было  рот,  чтобы  заговорить  с  профессором,  но  тут
появилась сама хозяйка.
   - Я приготовила вам ночлег, - сказала она, глядя на Ивана и улыбаясь.
- Комнаты наверху...
   - Мы пробудем у вас шесть дней, - сказал профессор и дернул щекой.  -
Деньги заплатим сейчас...
   С этими словами он высыпал из кошеля горсть серебряных монет.
   Брови хозяйки поползли вверх.
   - Вы и  вправду  богаты,  чужеземцы,  -  весело  сказала  она.  -  Не
беспокойтесь, за свои деньги вы получите все, что пожелаете...
   Прошел один день, потом  другой,  потом  -  третий...  Они  почти  не
выходили в город.
   Только один раз Иван, профессор и Кляйн  поднялись  на  стену,  чтобы
посмотреть на войско, осадившее Иерихон.
   Настроение горожан менялось.
   Сначала в их сердца вселился страх при виде  многочисленного  войска,
потом же, увидав, что противник медлит, осажденные приободрились.
   Недоумение у них вызвала странная процессия, изо дня в День  ходившая
по периметру стены и оглашавшая все вокруг пронзительным звуком труб, но
потом это недоумение прошло, уступив место насмешкам.
   А звуки труб тем временем становились все настойчивее и  настойчивее,
проникая сквозь стены в самый город,  наполняя  дрожью  дома,  заставляя
трепетать  деревья  и  разгоняя  птиц  с  помоек,  принося   тревогу   и
неуверенность, помрачая разум...
   Иван и немцы стояли на стене, глядя  вниз  -  туда,  где  раскинулись
шатры осаждающих, где в лучах яркого солнца остро  блестели  наконечники
копий и медные бляхи  на  щитах  воинов  грозной  армии;  воины  стояли,
опаляемые полуденным светилом, стояли молча, неподвижно и уверенно.
   - Идут, - негромко сказал Кляйн.
   Показалась процессия, обходившая город. Звуки труб стали нестерпимыми
для уха, проникли в мозг, в сердце, в желудок.  Иван  почувствовал,  как
волосы на его голове зашевелились.
   - Смотрите, - неожиданно сказал профессор, указывая куда-то рукой.  -
Вот он, Иисус Навин!..
   Иван поглядел туда, куда указывал профессор.
   Впереди процессии шли вооруженные люди, за  ними  -  семеро  в  ярких
одеждах, очевидно, священники: они-то и трубили в трубы, - Да где же?  -
недовольно спросил Кляйн.
   - Вот, вот, - быстро заговорил фон Кугельсдорф - трубачи... видите  -
ковчег завета!.. А за ним, сразу за ним...
   Иван всмотрелся.
   Шел человек, высокий, пожилой, с горделивой осанкой.  Ветер  развевал
его длинные белые волосы, трепал полы одежды.
   - Солнце отдыхало, угнездившись на мече его, - пробормотал профессор.
   Он умолк и провел рукой по волосам.
   Иван удивился: раньше он не замечал у Кугельсдорфа такого жеста.
   - Да, - продолжал профессор, - это он...
   Когда Моисей вывел евреев из Египта, то был уже не в силах  вести  их
дальше, и призвал он тогда Иисуса, и возложил Моисей на него руки  свои,
и  преисполнился  Иисус  духа  премудрости,  и  повиновались  ему   сыны
Израилевы, и делали так, как повелел Господь Моисею...
   - Евреи, - с досадой сказал Кляйн, - опять эти евреи.
   Профессор улыбнулся и умолк. Иван глянул на обоих с интересом.
   - Пойдемте, - после паузы сказал Кляйн. - Нас ждут.
   - Завтра - седьмой день, - тихо, как бы про себя, сказал профессор. -
Иерихон будет взят и разрушен...
   Оберштурмбаннфюрер сильно поморщился, но промолчал.
   В этот вечер жители города были как-то по-особому, нездорово веселы.
   Кругом было шумно; тут  и  там  раздавались  хмельные  песни,  хохот,
громкие крики.
   Весь  город  был  ярко  освещен:  факелы  горели  повсюду,  и  в   их
колеблющемся свете мелькали неверные  изломанные  тени.  Казалось,  люди
напоказ выставляли небрежение опасностью, темнотой и страхом.
   Единственные, кто не стеснялся бояться, были животные.
   Собаки, которые все последние дни выли, не переставая, вдруг  умолкли
и затаились; напротив, домашняя скотина впала в буйство.
   Коровы мычали без  перерыва,  жалобно  и  страстно;  овцы  беспокойно
блеяли, волнуясь в своих загонах; ослы орали  дурными  голосами,  словно
хотели сами себе  разорвать  легкие...  А  птиц  уже  давно  не  было  в
городе...
   А люди веселились.
   Дом Рахав был полон народу, и никто не хотел уходить, будто  понимая,
что только здесь можно было спастись...
   Немцы стали расходиться  по  своим  комнатам.  Профессор  предупредил
всех, что проснуться придется очень рано.
   Иван уже встал из-за стола, собираясь  подняться  наверх,  как  вдруг
почувствовал чью-то легкую руку на своем плече.
   Он обернулся и увидел Рахав.
   Она  смотрела  на  него  снизу  вверх,  лихорадочно  блестя  глазами,
улыбающиеся губы ее слегка дрожали.
   Ни слова не говоря, она потянула его куда-то за собой.
   Иван невольно оглянулся: среди общей суеты,  шума  и  гама  никто  не
обратил на него внимания.
   Более не раздумывая, он последовал за женщиной.
   В полном молчании они прошли по узкому коридору.
   Рахав толкнула дверь, и они очутились в маленькой комнатке  с  низким
потолком, где были  только  стол  и  кровать.  На  столе  горел  тусклый
светильник.
   Рахав стремительно повернулась к Ивану и, как в смертной муке, закрыв
глаза, обвила его шею своими руками, прижалась к нему всем своим  легким
телом.
   Горячечно зашептали жаркие губы...
   - Мой, только мой... ты избран... я ждала тебя, я всегда ждала только
тебя, чужеземец, человек ниоткуда.., ты уйдешь, я  знаю,  но  останешься
моим, ты будешь всегда жить во мне...
   Голова у Ивана закружилась.
   Огонек тусклой лампадки стал  ярким,  как  свет  близкой  звезды,  он
усилился и  превратился  в  обжигающий  пламень  тысячи  солнц;  комната
распахнула свои окна прямо  во  Вселенную,  и  могучий  и  нежный  вихрь
закружил и подхватил, унося далеко - во времени и пространстве...
   Голоса, зазвучали всегдашние голоса: они кричали, и пели, и звали, но
сегодня для них не было ни места, ни  лишнего  мгновения,  и  они  ушли,
утихли совсем, остался лишь один голос, рядом, вокруг, везде...
   Кровать с набросанными на нее шкурами превратилась  в  звездную  яхту
под туманными парусами; волны кипящего океана перехлестывали через борт,
сбивая с ног и увлекая  в  пучину;  мудрое  Время  тормозило  свой  бег,
сжимаясь, как пружина, и, распрямляясь,  выбрасывало  миры  и  солнца  в
вечное Ничто...
   Иван  медленно  приходил  в  себя,  восхищаясь  и  ужасаясь  красотой
окружающей тишины.
   Он посмотрел на женщину, лежащую на его руке. Лицо ее было бесконечно
спокойно.
   Не открывая глаз, она улыбнулась и крепче прижалась к нему.
   - Сегодня все кончится.
   - прошептала она, и голос ее наполнился безысходной тоскою. - Иехошуа
бин Нун возьмет город, я знаю это.., все умрут, а ты  вернешься  в  свое
никуда...
   Я хорошо знаю это, поверь... я узнала обо всем уже давно и так  долго
ждала...
   Скоро все случится: награда, прощение и... прощание... Спасибо  тебе,
избранник...
   Она замерла: Ивану показалось, что ее сердце перестало биться.
   Прошла томительная секунда: внезапно женщина широко раскрыла глаза.
   - Все...
   Пора! - вдруг вскрикнула она. - Иди  же!..  Скоро  рассветет..,  и  в
седьмой раз протрубят трубы!
   Когда Иван поспешно спустился вниз,  все  уже  были  в  сборе.  Кляйн
насмешливо поднял брови,  хотел  было  что-то  спросить  (убью  гада,  с
холодным бешенством подумал Иван), но передумал.
   - Где вы были, Курт?
   - озабоченно спросил  профессор,  мельком  глянув  на  Ивана,  и,  не
дожидаясь ответа, продолжал, обращаясь ко всем:
   - Помните, что только в этом доме мы в безопасности.
   Тот, кто нам нужен, сам придет сюда...
   Ждать осталось недолго.
   Иван мрачно уселся за стол, взял лепешку, подвинул к  себе  кувшин  с
вином и кружку. Он чувствовал себя усталым - и духовно, и физически.
   Нашла избранника, подумал он, криво улыбнувшись.  Вот  ведь  ба..,  в
смысле женщины: обязательно им надо, чтоб поромантичнее.., это, конечно,
понятно. Но почему - избранник?..
   Он ел, не чувствуя вкуса, но усталость постепенно уходила.
   На  смену  ей  пришло  резкое  чувство  тревоги  -  адреналин  весело
прогулялся по  его  жилам,  поселив  в  душе  возбуждающее  предвкушение
схватки. Иван даже приободрился.
   В зале повисла  напряженная  тишина:  все  молчали,  прислушиваясь  к
происходящему вне стен дома.
   Внезапно Иван различил еле слышный звук привычных уже труб.
   Слабый поначалу, он все усиливался  и  усиливался.  Задрожали  стены,
брякнула посуда.
   - Начинается, -  негромко  произнес  профессор  и  посмотрел  куда-то
вверх. - Сейчас они закричат, и стены падут...
   Звук, шедший снаружи, заполнял все вокруг, громыхая и названивая.
   Захотелось зажать руками  уши,  но  Иван  почему-то  понял,  что  это
бесполезно.
   Загудело.
   Стены дома уже не дрожали: они тряслись, Шатались, грозя  завалиться;
заскрипели, двигаясь, столы,  распахнулся  с  треском  ставень.  Небо  в
высвободившемся проеме окна стало  темнеть,  наливаясь  густой  синевою;
потом  навалилась  жирная  чернота,  прорезаемая  отливающими   металлом
лентами молний.
   Только что  было  жарко,  пот  заливал  глаза,  но  вот  уже  повеяло
могильным холодом, закололо ледяными иголочками  кожу  на  лице.  Сквозь
нараставшее  могучее  гудение  пролился  новый,  чудный  звук,   зародыш
многоголосого  величавого  песнопения,  он  становился  все  сильнее   и
сильнее, разрастаясь, охватывая и проникая: все уже было полно им.
   Пол трясся под ногами не переставая, стены  шатались,  как  бумажные.
Один за другим  люди  валились  на  пол  вместе  со  скамьями,  не  умея
противостоять всесокрушающему, как казалось, напору немыслимой стихии.
   Иван не выдержал и закричал, но не услышал своего крика.
   Самый воздух сотрясался и рушился: оставалось ждать лишь миг до того,
как небеса рухнут на землю, раздавив всех живущих на ней.
   Но вот последним аккордом прозвучал жуткий грохот. Иван подумал,  что
земля разверзлась и  поглотила  все,  что  на  ней  было,  -  просто  из
милосердия. Он ожидал падения в бездну, но наступила невероятная тишина.
   Не веря в долгожданное безмолвие, люди  не  решались  подниматься  на
ноги.
   Ползли долгие секунды томительной тишины.
   Ивану надоело валяться  на  давно  не  метенном  полу,  и  он  первым
поднялся, стараясь не кряхтеть и не охать.
   Следом за ним стали подавать признаки жизни и остальные.
   Иван поднял скамью и сел на нее - ноги предательски подрагивали.
   Рядом с ним почти повалился фон Кугельсдорф.
   И тут снова послышался сильный шум.
   Глухой рокот, словно рассерженная  волна  накатывалась  на  океанский
берег.., он сейчас был неприятен, в нем таилась угроза -  но  угроза  не
мистическая,  не  леденящая  кровь   запредельным   ужасом,   а   вполне
осязаемая.., и человеческая.
   Иван посмотрел на профессора.
   Тот отвел глаза, щека у него дернулась.
   Потом он сказал задумчиво, без тени испуга:
   - Ну вот и все. Стены Иерихона пали. Город взят штурмом.
   Рядом с ними на скамью, кряхтя, уселся Кляйн.
   - Ну и что мы будем  делать  дальше?  -  задал  он  свой  стандартный
вопрос.
   Профессор перевел взгляд на него.
   - Ждать, - как бы нехотя сказал он.
   - Все жители города, от стариков до грудных младенцев, будут убиты.
   Не тронут только тех, кто находится в этом доме.
   - А кстати, почему победители окажутся столь благосклонны  к  хозяйке
этого отеля? - спросил Кляйн. - У нее какие-то особые заслуги?
   - Вот именно, - усмехнулся профессор и покосился на Ивана.
   - В доме этой блудницы, -  Иван  слегка  дернулся,  -  нашли  убежище
разведчики израильтян.., они спрятались от местной стражи на крыше.
   - А-а, - понимающе протянул Кляйн.
   - Значит, у нее здесь явка... и надежная крыша для шпионов.
   -  Точно  так,  -  снова  усмехнулся  профессор.  -   Она   что   же,
профессиональная разведчица?
   - деловито спросил оберштурмбаннфюрер.
   Профессор помотал головой и  с  усмешкой  бросил  быстрый  непонятный
взгляд на Ивана.
   - Профессия у нее как раз другая, - сказал  он,  -  хотя  тоже  очень
древняя и разведке  во  многом  родственная...  не  дергайтесь  вы  так,
дорогой барон, дело житейское.., вас тут случайно кое-кто Сыном Неба  не
называл?..
   Иван играл желваками на скулах, но пока молчал  -  потому,  наверное,
что надоедливые голоса опять пришли к нему в гости.
   - И что же потом случится с этой.., э-э.., нашей хозяйкой? -  спросил
Кляйн слегка презрительно.
   - О-о, это интересная история...
   У нее все будет хорошо: благодаря  своим  незаурядным  качествам  она
вскорости займет очень высокое положение  среди  тех,  кто  разрушил  ее
город... остепенится, заведет детей...
   И вы знаете, господа, говорят, что даже сам великий царь Давид - один
из ее потомков!
   - сказал профессор почему-то очень серьезно.
   - Кто бы мог подумать, - пробормотал Кляйн.
   Иван молчал.
   Ему не понравились серьезность профессора и его косые взгляды.
   Ивану вообще переставало нравиться многое.
   Начались, понимаешь, какие-то н