пива, выбросил его из седла: но гигантский таракан с
откушенной уже головой лягнул волка сразу двумя ногами,  и  волк  высоко
взлетел с проломленной грудной клеткой...
   Гигантская безглазая гусеница, похожая на волосатое бревно,  разинула
пасть, усеянную мелкими острыми зубами, и одного  за  другим  проглотила
трех волков, прежде чем на нее набросилась сразу  дюжина  серых  зверей,
которые моментально разгрызли гусеницу на извивающиеся, сочащиеся липкой
слизью мохнатые кусочки, которые тут же были  втоптаны  в  прах  ногами,
лапами и копытами...
   Чудовищный неповоротливый  жук,  похожий  на  допотопного  панцирного
динозавра, ворочался, как потерявший управление броневик, давя при  этом
и своих, и чужих: прыгавшие на него волки соскальзывали с гладкой  спины
и тут же падали под его огромные чешуйчатые лапы, которые давили их, как
обычно люди давят  клопов:  но  и  на  жука  нашлась  управа:  лапы  ему
перегрызли, он неловко рухнул набок, его тут же перевернули на спину,  и
скоро из жучиного брюха, споро разгрызенного  острыми  зубами,  полетели
куски и брызги...
   Сухопутный  псевдоспрут  разорвал  пополам  одного  волка,  переломил
клювом хребет другому, ухватился было за третьего, но тут же и  сам  был
разорван и проглочен...
   Десяток здоровенных, не уступающих  волкам  по  величине,  коричневых
крыс с длинными голыми хвостами бились плечом к плечу в едином строю,  и
волкам  приходилось  плохо:  крысы  кусались  не  на,  шутку,  и   много
истерзанных окровавленных волчьих тел валялось перед ними...
   Но постепенно и крысиное сопротивление было  сломлено:  скоро  гордые
хвосты были оборваны, горла прокушены, шкуры спущены...
   Зубастый ящер плевался ядовитой слюной,  которая  прожигала  огромные
дыры в телах нападавших союзников Ивана.
   И вот один из волков, уже смертельно раненный, прыгнул головою вперед
прямо в  пасть  страшилищу,  намертво  застряв  у  него  в  горле:  ящер
попытался выплюнуть косматое  тело,  вырвать  его  из  горла  когтистыми
лапами, но этого ему не  удалось,  проглотить  волка  рептилия  тоже  не
сумела.
   Судорожно  взмахнув  конечностями,  ящер  повалился  на  спину,  явив
взгляду голое толстое брюхо, обтянутое желтой кожей...
   Кожа вдруг с треском лопнула,  разошлась  в  стороны,  а  из  белесых
внутренностей  неожиданно  полезли,  разбегаясь  кто  куда,   маленькие,
залепленные кровью, слизью и  еще  какой-то  дрянью  тонконогие  ящерки,
которых тут же с хрустом подавили - всех до единой...
   Чудовищная шестиногая акула осатанело носилась по кругу, сокрушая все
на своем пути: на ходу она чавкала, отрыгивала и блевала, с хрустом  жуя
и отплевываясь; она вошла в такой боевой азарт, что  на  бегу  отгрызала
ноги и своим, и чужим; вот она цапнула за лапу гигантского паука, и  тот
рухнул, придавив брюхом  зазевавшуюся  кикимору;  вот  акула  перекусила
пополам волка  и  побежала  дальше,  совсем  не  задержавшись;  вот  она
выхватила кусок трясущегося желе из чудовищного слизня, а тот, не глядя,
схватил  ее  ложноножкой,  запихал  в   ротовое   отверстие   вместе   с
подвернувшимся некстати волком,  споро  переварил  их  обоих  и  выкинул
из-под полупрозрачного хвоста акульи косточки и  ребрышки  вперемешку  с
волчьими...
   Постепенно происходящее внизу начало терять всякий  смысл;  поле  боя
превратилось в винегрет... или в салат, или в заброшенную скотобойню  на
месте кладбища домашних животных...
   Все смешалось: немногие уцелевшие бойцы слабо копошились  в  останках
поверженных врагов. Похоже, что уже была ничья.
   Окаменевшие от восхищения, ужаса и  омерзения  Иван  и  его  товарищи
внезапно одновременно почувствовали, что в глазах у них потемнело.
   Иван машинально посмотрел вверх и содрогнулся:  полнеба  было  скрыто
стаей гигантских летучих  мышей,  которые  явно  собирались  напасть  на
рыцарей.
   - Что же, добрый сэр Иан, - хрипло проговорил Фома, обратив застывшее
бледное лицо к ставшему нестерпимо низким небу, -  нет  ли  у  тебя  еще
одного хорошего волшебства, которое могло бы и на этот раз спасти нас?..
   - А почему ты решил, что это именно я позвал бра... то есть волков? -
глухо спросил Иван. - Впрочем, вполне может статься...
   Он вспомнил ворона, сопровождавшего его в полете на  чудесном  челне.
Черные глаза и сила крыльев.
   Помоги, брат Ворон, своему брату.
   Стало совсем темно. Иван повернул голову  и  увидел,  как  с  востока
навстречу летучим мышам, заслонив оставшиеся еще  незамутненными  другие
полнеба, приближается стая черных, как ночь в подземелье, воронов.
   Нет, это была даже не стая.
   Это была стена, темный монолит,  строгий  и  величественный,  несомый
ураганом навстречу другому вихрю, другому монолиту.
   И сшиблись две темные  стены.  Сразу  посыпались  осколки;  дождь  из
пернатых и перепончатокрылых тел хлынул, как семечки  из  прохудившегося
кулька.
   Писк, карканье, клекот, хлопанье крыльев разносились повсюду.
   От невыносимого шума Ивану захотелось зажать уши.
   Дождь из перьев и кожистых ошметков превратился в кровавый водопад.
   Постепенно небо светлело, но, посмотрев вниз, Иван увидел,  что  зато
там все  черным-черно:  землю  устилали  останки  разорванных  в  клочья
летучих мышей и воронов.
   Поредевшие эскадрильи яростно бились друг с другом,  совершая  чудеса
на виражах, и внезапно все стихло.
   Последний ворон и последняя мышь, сплетясь в неразрывном  смертельном
объятии, камнем рухнули на землю. Иван посмотрел вниз.
   Он поморщился.
   С высоты скалы было хорошо  видно,  как  страшные  останки  неистовой
битвы - трупы, клочья трупов, ошметки трупов, кровь, слизь, внутренности
-  смешались,  обратившись  в  огромное  тошнотворное  сине-серо-красное
болото, над которым поднимался легкий парок; в болоте  что-то  булькало,
дрожало, всхлипывало; время  от  времени  откуда-то  из  глубин  ужасной
трясины поднимались пузыри и тут же лопались с громким чмоканьем.
   Вдруг все болото всколыхнулось, по трясине пошли волны.
   Они становились все выше и выше, сталкивались друг с другом, так  что
брызги летели высоко, достигая верхушки скалы, на  которой  обосновались
Иван, Фома и Ланселот.
   Постепенно волны стали двигаться по кругу, как будто кто-то неведомый
помешивал невероятной ложкой в чудовищной кастрюле  с  почти  готовым  к
употреблению варевом.
   Невидимая ложка орудовала все  быстрее  и  быстрее:  уже  образовался
водоворот, в центре которого находилась скала -  оплот  рыцарей;  они  в
немом ужасе наблюдали за происходящим у них под ногами непотребством.
   И тут словно выдернули пробку из раковины: кровавая мешанина,  бурля,
пенясь и урча,  внезапно  устремилась  в  какие-то  неведомые  подземные
глубины.
   Несколько секунд - и последние  омерзительные  капли  со  скворчанием
всосались в землю у подножия скалы.
   Стало тихо.
   Как будто и не было никогда здесь сражающихся и умирающих,  никто  не
убивал и не был убит...
   На хорошо удобренном поле тут же зазеленела молодая сочная травка.
   Иван перевел дух.
   Он покосился на спутников: те тоже с трудом приходили  в  себя  после
только что увиденного ими катаклизма. Первым заговорил Фома.
   - Как я понимаю, - брезгливо  произнес  он,  -  эту  битву  никто  не
выиграл...
   - Почему же?
   - возразил Иван. - Мы-то ведь целы и невредимы, хотя за нами  гнались
с явным намерением уничтожить.., или, во всяком случае, помешать...
   Фома с усмешкой посмотрел на него.
   - А они что, сообщили тебе о своих намерениях? - спросил он.
   Иван почесал в затылке.
   - Вообще-то нет, - признал он очевидное. - Но ты ведь сам говорил...
   - А теперь я сомневаюсь в том, что говорил, - произнес Фома, не глядя
на Ивана. - Во-первых, я все же не видел среди них Морганы...
   - Ну и очень хорошо, - вставил Ланселот.  -  То  есть  что  это  я...
Наоборот - плохо, что она сквозь землю не провалилась!..
   -  ..А  во-вторых,  -  продолжал  Фома,  проигнорировав   выступление
Ланселота, - те, кто нас защищал, не вызывают у  меня  доверия.  Что  за
звери? Что за птицы?
   Сроду я у нас таких не видывал...
   - Мало ли чего ты не видывал!
   - возмутился Иван. -  Ты  еще  скажи,  любезный  сэр,  что  это  я  -
посланник чуждых здешнему миру сил!..
   Фома пристально посмотрел на Ивана и невозмутимо произнес:
   - А что? И скажу!.. Иван потерял дар речи. Фома усмехнулся:
   - Разве не так, добрый сэр Иан? Ты ведь нездешний, идешь по  каким-то
своим делам...
   Кто знает - может быть, твое путешествие как раз и призвано  нарушить
равновесие этого мира!
   Откуда мне известно, добро ли в моем понимании твое добро? А?
   - Но ведь ты же мне помогаешь, - растерянно произнес Иван.
   - Помогаю, - кивнул Фома. - Потому что из двух зол выбирают меньшее.
   Тут за Ивана вступился Ланселот.
   - Ты, это.., сэр Фома,  -  сказал  он,  -  чересчур  уж  подозрителен
становишься с годами... Фома помолчал, потом махнул рукой.
   - Действительно, - задумчиво сказал он. - Что такое на меня  нашло...
Черт, такое ощущение, что кто-то хочет нас поссорить!..
   - Моргана, - многозначительно произнес Ланселот. - Точно - ее стиль.
   Фома отмахнулся от него, как от мухи.
   - Какая там Моргана...
   Все сделано слишком хитро для нее...
   Армия эта... да кого она одолеть могла?
   - Правильно, - согласился с ним Иван.
   - Это битвишка, не  битва...  То  ли  дело  -  персы,  к  примеру,  с
греками... Эх...
   Он тоскливо и протяжно вздохнул.
   - А здесь все - карикатура какая-то...
   - Не карикатура, а отвлекающий маневр, - строго сказал Фома.
   - Понимать надо...
   - Да хватит вам, - по привычке невежливо перебил его Ланселот.
   - Подумайте лучше, как отсюда слезать-то будем...
   - И правда, - произнес Фома, с любопытством посмотрев вниз.
   - Ну и скалища...
   Прямо Кюфхайзер какой-то...
   Только и делать, что спать под ней.
   Высоковато будет.
   Иван тоже посмотрел. С такой высоты не спрыгнешь...
   Он взглянул на замок.
   Тот был виден как на ладони.
   Крепкие стены, высокие башни, разноцветные флаги, реявшие над ними, -
и ни одного человека.
   Только  синий  воздух,  серый  камень  и   белые   игривые   облачка,
цепляющиеся за шпили.
   Он был так близко, этот замок; цель была так близка...
   - Любезные  сэры,  -  раздраженно  произнес  Ланселот.  Вы  придумали
что-нибудь?
   - Не спеши, добрый сэр Озерный, - сказал Иван. Дай подумать...
   - Как же мне не спешить?
   - еще более раздраженно спросил рыцарь.  -  Того  и  гляди  сверзимся
отсюда ко всем Морганам, тьфу на нее!..
   Фома круто повернулся к нему.
   - Как ты сказал? - переспросил он. - Ко всем Морганам?..
   - Ну да, - удивленно ответил Ланселот. - А что?
   - Ты натолкнул меня на одну мысль, - задумчиво сказал Фома.
   Глаза его загорелись. - Я думаю...
   Но что это была за мысль, так никто и не узнал.
   Скала затряслась,  задрожала  мелкой,  едва  уловимой  дрожью;  потом
раздался низкий вибрирующий гул, от которого у Ивана внутренности  стали
переворачиваться и меняться местами, заныли  зубы,  заложило  уши,  и  в
голове стало нехорошо.
   Потом что-то громко треснуло, скала зашаталась под копытами  лошадей;
мерный рокот, душераздирающий треск, вой, подобный вою зимнего ветра,  -
все слилось воедино, и скала стала разваливаться на части.
   Полетели в разные стороны камни.
   Иван увидел лошадиный оскал,  встопорщенные  усы  Ланселота,  летящую
куда-то  совершенно  отдельно  кифару  Фомы,  чей-то  выпученный   глаз,
распяленный в крике рот - и все это сразу, одновременно; потом он увидел
небо внизу, а землю вверху, и хотел было уже совсем разозлиться, но  тут
что-то хлопнуло у него за спиной, и желудок застрял в горле.
   Сердце бешено колотилось, вместе с многострадальным желудком совершив
путешествие в пятки.
   Сильный порыв ветра ударил Ивану в лицо, заставив его  изо  всех  сил
вцепиться в конскую гриву.
   Иван ожидал удара о землю, но его не было.
   С некоторым стыдом Иван  осознал,  что  зажмурил  глаза,  и  поспешил
открыть их.
   Сначала он ничего не понял.
   Где-то за спиной все  еще  что-то  с  грохотом  рушилось,  постепенно
затихая, а прямо перед глазами имелся приближающийся замок.
   Иван ошалело огляделся. Не сразу до него дошло, что случилось.
   Он летел.
   Мерно вздымалисьи опадали большие красивые крылья, откуда ни возьмись
появившиеся у чудесного коня; скала, на  которой  только  что  находился
Иван, провалилась в какие-то местные тартарары.
   Сколько Иван ни напрягал глаза, никаких следов камня, Фомы, Ланселота
или их лошадей он не увидел - только ровное поле с  изумрудной  травкой.
Больше ничего.
   Он постарался привести в порядок мысли.
   Подумав и поприкидывав, он все же решил, что на войне как  на  войне.
Но вот только он доберется до тех, кто начал эту драку!..
   Между тем крылатый конь замедлил полет и начал плавно снижаться.
   Он перелетел через стену замка и аккуратное опустился  на  вымощенный
камнем двор.
   Иван легко соскочил с коня и посмотрел ему в глаза, - А что,  немного
пораньше крылья у тебя не могли от расти, волчья ты сыть?
   - безнадежно и в то же время ядовито спросил он.
   Конь внимательно посмотрел на горестно поджавшего губы Ивана.
   - Во-первых, не могли, -  сказал  он  с  достоинством.  -  Во-вторых,
доблестный сэр, мне кажется, что это хамство - говорить так с существом,
которое только что спасло твою гроша  ломаного  не  стоящую,  ничтожную,
жалкую жизнишку!..
   Голос у коня был глуховатый, но красивый.
   Иван сначала не поверил своим ушам, а потом открыв рот.
   Конь усмехнулся, показав острые белые зубы.
   - Чего уставился, добрый сэр, как баран на новые  ворота?  -  спросил
он. - На мне ведь узоров нету... и вообще,  как  правильно  неоднократно
повторял любезный сэр Фома, в наших местах всякое бывает.
   Иван сглотнул.
   - И вы.., ты...
   - Можно и на "ты", - благосклонно кивнул конь.
   - Будем считать, что брудершафт мы с тобой испили - не могу же  я,  в
самом деле, держать рюмку в копытах!..
   Тут Иван вдруг разозлился.
   - Ах ты, травяной мешок!
   - гаркнул он.
   - Ты почему же с самого начала не сказал, что у тебя есть  крылья,  и
не принес меня сюда без волокиты и кровопролития?!.
   Конь посмотрел на него с укоризненным изумлением.
   - Сколько времени впустую ушло, - остывая, сказал Иван.
   -  И  Фома  вон  с  Озерным  вместе  зазря  погибли...  Таких  друзей
потерял...
   - Это уж меня не касается, - решительно сказал конь,  -  как  ты  там
распоряжаешься своим временем и строишь отношения с друзьями...
   Давай-ка, добрый рыцарь, заниматься каждый своим  делом  и  выполнять
каждый свою работу и при  этом  поменьше  разговаривать  на  посторонние
темы!
   - Ничего себе - "посторонние темы"!
   - возмутился Иван.
   - Да ведь получается, что из-за меня...
   - Из-за тебя, между прочим, пока что  еще  ровным  счетом  ничего  не
произошло, - перебил его конь. - Ни плохого, ни хорошего.
   - Как это? - поразился Иван.
   - А вот так.
   Путешествия твои  по  разным  уровням  касаются  сейчас  только  тебя
самого, а раз тебя не догнали, то и со временем пока нормально. Ты здесь
стараешься не только для других, но и для себя тоже, между прочим...
   - А результат?
   Были бы у коня плечи, как у человека, он бы ими обязательно пожал бы.
   - А результата пока нет... Так что иди работай.
   Иван поразмыслил.
   - А куда идти-то?
   Конь посмотрел на него с явным презрением.
   - Действительно, чего это я, - хмыкнул Иван.  Он  еще  потоптался  на
месте, потом решился.
   - Ладно, я пошел, - сказал он.
   Конь не ответил.
   Иван зашагал к дверям.
   Внутри замка было пусто и тихо: серый многолетний налет пыли покрывал
мраморные  черные  полы,  гладкие  стены,  высокие  сводчатые   потолки;
коридоры,  казавшиеся  бесконечными,  вели  в  никуда,  либо  завершаясь
тупиками, либо переходя один в другой и наоборот.
   Шаги Ивана гулко раздавались в пустом пространстве.
   Нигде не было видно ни одного человека: не  встретил  Иван  на  своем
пути и следов пребывания людей в замке.
   Зато он  видел  многочисленные  двери,  которые  все  как  одна  были
крепко-накрепко закрыты: одни оказались запертыми  на  огромные  висячие
замки,  другие  были  наглухо   заколочены   досками,   третьи   забраны
проржавевшими решетками,  а  четвертые,  по-видимому,  забаррикадированы
изнутри.
   Иван наудачу попытался отворить некоторые  из  них,  но  все  попытки
оказались тщетными.
   Двери были разнообразны по размерам:  одни  огромные,  как  городские
ворота, другие - поменьше; встречались  и  совсем  маленькие,  наверняка
ведущие в какие-то потаенные кладовые.
   Попадались двери деревянные, безо всяких затей, другие  были  окованы
железом и золотом, украшены богатой резьбой.
   Каждая из дверей хранила свою тайну.
   Из-за некоторых доносились приглушенные временем и расстоянием  звуки
и голоса: но едва Иван останавливался и пытался  прислушаться,  как  все
моментально умолкало, обращаясь за помощью к гробовой тишине.
   Как-то раз он прошел мимо  двери,  из-под  которой  сочилась  струйка
темной крови, собираясь в порядочных размеров лужицу; но Иван  настолько
привык за время своих странствий к виду этой самой крови,  что  даже  не
стал останавливаться, а просто прошел мимо, стараясь только не запачкать
ноги: виданное ли это дело - ходить по чужому дому,  оставляя  за  собой
кровавые следы!..
   Однажды он чихнул: этому поспособствовал  сизый,  резко  и  неприятно
пахнущий дымок, пробивавшийся из щелей потемневшей от времени двери,  но
Иван и здесь не стал останавливаться.
   Наконец  он  очутился  в  коридоре  с  рядом  совершенно  одинаковых,
крашенных белой краской дверей: они были похожи на школьные, со стеклами
наверху. Стекла эти были замазаны мелом.
   Иван заглянул в стекло, но, как и следовало  ожидать,  ровным  счетом
ничего не увидел.
   Тогда он попытался  открыть  дверь,  дергая  ее  за  ручку,  -  дверь
открывалась наружу.
   У него ничего не  вышло,  и  тут  Иван  совершенно  машинально  робко
постучался.
   Он замер, не понимая, зачем сделал то, что сделал; через  секунду  он
уже готов был идти дальше, но тут лязгнул замок, и дверь отворилась.
   Иван, не колеблясь, вошел в  помещение.  Это  оказался  действительно
школьный  класс,  с  большими  окнами,  доской  с  лежащими  в   желобке
разноцветными  мелками  и  мокрой  тряпкой,  с  тремя  рядами   парт   и
учительским столом.
   Больше в классе ничего и никого не было.
   Иван прошелся по классу, бездумно водя пальцем по партам.  Пройдя  из
конца в конец помещения, он посмотрел на свой палец - чисто.
   Иван глянул на пол и увидел четко отпечатавшиеся на толстом слое пыли
свои следы.
   Присмотревшись повнимательнее, он понял, что  это  даже  не  пыль,  а
скорее мелкий песок, похожий на речной... нет, и не песок тоже: это  был
пепел, обыкновенный пепел, и он слабо поскрипывал при каждом шаге.
   А вот стены были совершенно чисты: за  окном  же  стоял  обыкновенный
серый день.
   Иван подошел поближе к окну и понял, что день этот все-таки не совсем
обыкновенный.
   За застекленной рамой была пустота, белесая пустота - и больше ровным
счетом ничегошеньки.
   Это был не молочный утренний туман, не городской смог, повисший вялой
грибной шляпкой на целые десятилетия и не пропускающий ни единого лучика
света, не облака и не тучи - просто ничего; пустота, да и только.
   Иван вздохнул и еще раз прошелся по классу.
   Он хотел было присесть за учительский стол,  но  передумал  и  вместо
этого с трудом втиснулся за парту - первую в ближайшем к окну ряду.
   Он понимал, насколько дико должен смотреться в своих доспехах в  этом
классе, за этой вот самой партой, - понимал, но ему было  абсолютно  все
равно.
   Он посмотрел на доску и без особого удивления заметил висящую на  ней
географическую карту.
   Карта висела немного криво, она была очень старая,