лица  землянина.
Верх  хоботка  покрывали  жесткие редкие  волоски, а низ  -- какие-то  бурые
крючья, не то когти, не  то зубы, с омерзительным звуком  царапавшие лицевую
пластину шлема. Многочисленные кривые членистые клешни дергали и трясли тело
Роберта, пытаясь найти уязвимое место в скафандре.
     Пилот  попытался  спихнуть  с  себя чудище  и  понял,  что  едва  может
шевелиться.  Все же ему  удалось  наполовину  высвободить руку с  ножом,  но
лезвие  лишь царапало хитиновую  броню без всякого вреда для ее  обладателя.
Роберт попытался  ударить по хоботу и по  глазам, но  клешня перехватила его
запястье и прижала к земле. К этому моменту пилот окончательно проснулся,  и
к  нему  вернулась  ясность мышления.  Он  подумал,  что  гость  из  темноты
наверняка не переносит света...  но не  мог дотянуться до пульта  на  поясе,
чтобы включить  фонарик. В  дешевом  скафандре  Роберта не  было  аварийного
пульта в шлеме,  позволяющего  управлять  приборами с  помощью  подбородка и
языка. Он попытался просунуть левую руку под брюхом чудища, но безуспешно. В
конце  концов ему удалось дотянуться до пульта кончиком ножа и нажать наугад
какую-то  кнопку.  Температура  в  скафандре  стала  повышаться.   Не  то...
Следующая  кнопка  зажгла  в шлеме  шкалу компаса,  еще  одна  --  индикатор
наружной температуры и  давления.  Наконец  нож  коснулся  нужного  рычажка,
переводя его в крайнее положение.
     Ослепительный  свет ударил  прямо  в  багровые  глаза. Животное  издало
какой-то  совершенно не  вяжущийся  с  его массой жалкий писк  и  отпрянуло,
пытаясь  защититься от света  клешнями,  но  по-прежнему наваливаясь на ноги
пилота. Роберт  сел и дважды по рукоятку вонзил нож в белесый хоботок. С еще
более громким писком тварь попятилась, и  землянин наконец смог  вскочить на
ноги.  Теперь  он полностью  разглядел  своего  врага. Отдаленно  похожий на
броненосца  двухметровой  длины,  совершенно,  должно  быть,  ослепший зверь
поспешно семенил прочь. Через несколько секунд он врезался в ствол дерева и,
совсем ошалев, повернул обратно. Роберт ударил его сапогом,  указывая верное
направление. Около минуты он гнал пинками в лес отчаянно пищавшую от боли  и
страза тварь, а затем вернулся к месту ночлега.
     При ярком свете фонаря он увидел, что желеобразный  массы больше нет --
только широкий след на земле указывал путь, по которому она ползла несколько
часов назад. Убедившись в  этом,  Роберт  убавил мощность фонарика и  присел
возле неподвижно лежавшей Эмили.
     Она  мирно  спала.  Часы  пилота,  которые должны  были  препятствовать
подобному занятию, были надеты поверх рукава ее скафандра. Роберт схватил ее
за  плечи и  встряхнул самым немилосердным образом. Голова Эмили ударилась о
внутреннюю поверхность шлема; она в испуге вытаращила глаза.
     --  Что, не нравится? Могу вас заверить, мое пробуждение было еще менее
приятным.  Я  уже  жалею, что  прогнал  эту  тварь  --  надо было  дать  вам
возможность познакомиться  поближе. Какого дьявола вы перецепили мои часы на
рукав? Я что, неясно сказал, что вы должны караулить?!
     -- Роберт... Простите меня, Роберт, я так устала... Эта штука била меня
током каждые пять минут... Я понимаю, что не должна была этого делать...
     -- Понимаете?! Вы, чертова идиотка, до  сих пор не понимаете, что мы не
на увеселительной прогулке  в парке аттракционов! Местным  хищникам плевать,
сколько миллиардов на счету у вашего папаши!
     -- Перестаньте на меня кричать, я же извинилась!
     -- Давайте я  сброшу вас  со  скалы, а потом извинюсь! Вы, черт бы  вас
побрал вместе со  всеми отпрысками толстосумов, вы подвергали  опасности  не
только свою, но и мою жизнь!  Вы, разумеется, смотрели эти  пошлые  фильмы о
колонистах Границы  и  знаете поговорку  пионеров: "Не  оправдавшего доверия
пристрели сразу -- потом будет поздно! "
     -- Ну так пристрелите меня из своего дохлого бластера!
     --  Мне  следовало  поступить гораздо проще:  не  будить вас, а  просто
бросить здесь и уйти!
     -- И останетесь без ваших миллионов.
     -- Есть нечто, что мне дороже любых денег -- моя шкура.  Дайте сюда мои
часы.
     Роберт взглянул на  индикатор  и подумал,  что  благодаря  заснувшей на
посту Эмили сам он проспал на три часа дольше, чем рассчитывал -- что ж. нет
худа без добра. Он держал часы в руке, словно не зная, на что решиться.
     --  Послушайте,  Роберт...  Несмотря   на   все   ваши  оскорбления,  я
по-прежнему прошу у  вас прощения. Ну что  мне,  в  конце концов, на  колени
встать?
     --  Если я прикажу, вы встанете не только на колени,  но и на уши -- от
этого будет зависеть ваша  жизнь. Но пока  в этом нет  необходимости. Ладно,
так и быть, даю вам еще два часа отдыха.
     Роберт снял перчатку и надел часы на руку.

24.

     Через два часа  земляне снова тронулись в путь. Эмили  чувствовала себя
еще  отвратительней,  чем  накануне, но  на этот раз молчала,  боясь вызвать
новую вспышку  гнева пилота. Однако ей  показалось,  что ее  слабость  носит
какой-то нездоровый характер; к тому же ко всем прочим страданиям добавилась
головная боль.
     Незадолго до дневного привала в шлеме Роберта замигал красный сигнал, и
голос автомата произнес: "Содержание кислорода ниже критического. Три минуты
до переключения на респираторный режим. " Услышав это предупреждение, хозяин
скафандра мог заблокировать переключение (если воздух снаружи был непригоден
для дыхания, и человек предпочитал медленное  удушье), оставить все как есть
или  переключиться немедленно,  что и  сделал  Роберт.  Вскоре  то  же самое
пришлось проделать и Эмили.  Но "свежий"  воздух леса не приносил облегчения
--  он  был еще  более  затхлым  и  душным,  чем  регенерированная  смесь  в
истощившихся баллонах.
     Наконец Роберт остановился, стаскивая ранец, что означало привал, и оба
землянина рухнули в грязь. Очередная порция воды была вовсе микроскопической
-- казалось,  вся  она  испарилась во рту, и ни  капли не  добралось дальше.
Роберт машинально отметил, что коррингартийцы,  как обитатели более жаркой и
сухой планеты, видимо,  потребляют значительно меньше воды, и потому их паек
так невелик.
     К  тому  моменту, когда  пилот  объявил  о  конце привала, Эмили  вновь
овладела  полная апатия.  Единственное, чего  ей хотелось  --  лежать  и  не
шевелиться; малейшее движение вызывало боль во всем теле и тяжелую пульсацию
в  висках. Ее  теперь даже  не  пугало,  что Роберт  может бросить ее здесь;
физическая слабость  вполне может лишить человека желания бороться за жизнь,
особенно если это для него непривычно.
     -- Эмили,  вы  опять  за свое?  Нам  некогда  разлеживаться. У  нас уже
кончился воздух, а прошли мы в лучшем случае полпути.
     -- Идите, Роберт, я никуда не пойду... я не могу... я устала... мне все
надоело.
     -- Вы хотите умереть здесь?
     -- Пускай... только оставьте меня в покое.
     Роберт схватил ее за плечи и развернул к себе, заставляя открыть глаза.
Эмили очень не понравился его взгляд -- ощущение было такое, словно смотришь
в дула боевых лазеров.
     -- Эмили  Дженифер Клайренс, слушайте меня внимательно, повторять я  не
буду.  Я хочу  кое-что  рассказать вам о себе, и надеюсь,  что  это исключит
дальнейшие недоразумения. Слушайте и не  перебивайте, а когда я закончу свой
рассказ, мы встанем и пойдем дальше.
     Так  же, как  и  вы,  я родился  на  Земле, но на этом  сходство  наших
биографий  кончается.  Судьба  не послала мне папашу-миллиардера. Правда, не
был я и  отпрыском  трущоб, сыном  шлюхи и  наркомана,  привыкшим с  детства
драться  за  жизнь  зубами  и  когтями. Я родился в семье,  принадлежащей  к
беднейшей  части  так  называемого  среднего  класса  --  к  тем  работникам
умственного  труда, которых  еще  не  научились  заменять  компьютерами,  но
которым уже научились платить гроши. Вы знаете, что  после того, как ресурсы
Земли были исчерпаны, и основную  промышленность перенесли в Ближний космос,
поближе  к источникам  сырья,  Земля,  с  ее  восстановленным  экологическим
равновесием  и  скорректированным  климатом,  стала   планетой  элиты  --  и
обслуживающего   персонала.   Мое  рождение   определило  мне  место   среди
обслуживающего персонала... Нет,  я никогда не увлекался Американской Мечтой
о  парне из низов, пробивающемся  на самый верх. Мне  чужд основной  принцип
американской  культуры, подчинившей себе весь мир, в последнее время  даже и
китайскую зону влияния --  культуры, основанной на  слове "супер". Идеология
дикарей-пионеров,  уродливо  наложившаяся  на  столетия  постиндустриального
общества.  У  нас все самое-самое!  Твой идеал --  супер! Это  вдалбливается
землянам   с  раннего  детства  --  вспомните  наши  фильмы.  Супергерои   и
суперзлодеи! Ты должен быть первым!  Настоящий мужчина не может быть  вторым
-- а настоящая  женщина ничем  не уступит настоящему мужчине! Если ты еще не
лидер, ты обязан им стать! Любой  ценой! Вечная борьба, вечная гонка! И  вся
эта мораль разбойничьей шайки -- в цивилизованном обществе, где, кстати, все
первые места  распределены столетия назад.  Поэтому американцы, а  вслед  за
ними и все остальные, так помешаны на спорте и разных идиотских конкурсах --
это единственная область, где еще можно  стать первым. Промышленники скажут,
что это способствует сбыту товаров, социологи -- что это препятствует застою
в обществе. Мне плевать. Я  н е  х о ч у быть первым. Я  ненавижу само слово
"лидер". Мне не нужны ни власть, ни слава. Я ищу свободы и покоя, как сказал
один  старинный славянский поэт.  (Эмили в очередной раз поразилась эрудиции
Роберта. )  Свободы,  покоя  и  комфорта  -- больше мне  ничего не  надо  от
общества. Я хочу поселиться на маленьком острове, вдали от всей  этой суеты,
от этого сумасшедшего мира и смертельно  надоевших мне людей. Малость, какая
малость! Но великая земная цивилизация не желает кинуть мне эту подачку! Для
того, чтобы жить так, никому не причиняя вреда, нужны деньги, и немалые! И я
вынужден жить этой сумасшедшей  жизнью! На Земле, как я уже сказал, все пути
наверх давным-давно перекрыты.  Когда  я учился  в  университете,  я  еще на
что-то  надеялся, но  скоро  мне  объяснили, что  я  могу подтереться  своим
дипломом. Я не согласился влачить жалкое  существование своих родителей.  На
все, что  у  меня было,  я купил  эту развалину,  "Крейсер",  и отправился в
космос.  Конечно,  это дало лишь  противоположность покою  и  комфорту, да и
свободу весьма  относительную.  Я скитался  с планеты  на планету,  выполняя
заказы клиентов, не всегда находящихся в ладах  с законом, и  денег, которые
они мне платили, хватало лишь на горючее и текущий ремонт. Я шлялся по самым
грязным дырам Границы, влипая в разные переделки -- и все это в надежде, что
когда-нибудь мне повезет и подвернется что-нибудь стоящее. Думаете, мне хоть
сколько-нибудь нравится  вся  эта  дерьмовая  романтика?  Я люблю  читать  о
приключениях,  но  не  участвовать  в  них.  Я  не  против  экзотики,  но на
безопасном расстоянии. И инопланетных животных я предпочитаю рассматривать в
зоопарках, а не в естественных условиях.  Когда-нибудь, когда я  получу свой
остров, время от времени я буду покидать его и отправляться вместе  со всеми
этими  скучающими богачами  на  экскурсии  по  дальним  мирам --  экскурсии,
защищенные  тройным  силовым  полем  и отрядами  боевых  роботов  последнего
поколения.  Возможно,  тогда я стану добрее и даже начну находить  некоторых
компаньонов по круизу вполне милыми людьми. Но пока я их ненавижу. Всех этих
новоявленных  феодалов  свободной, демократической  Земли. А  больше всего я
ненавижу   таких,  как   вы.  Ваши   дальние  предки  своим  трудом  создали
колоссальные   состояния;  ваши  отцы   хотя   и  унаследовали   их,  но  не
удовольствовались имеющимся и продолжают работать, приумножая свои капиталы.
Вы  же,  юные наследники  и особенно наследницы, получили все на тарелочке и
сами пальцем не шевельнете; вы пользуетесь всеми благами мира, просаживая от
скуки миллионы -- без малейшей своей заслуги, единственно по праву рождения!
Я бы  с большим удовольствием бросил вас здесь. О, конечно, я не стал бы вас
убивать; но никто не  обязывает меня вас спасать. Но, черт возьми, вы и есть
тот шанс,  которого я так долго ждал. Вы стоите как минимум сто миллионов, и
я  намерен  доставить вас вашему папаше  живой и невредимой. И я это сделаю,
нравится вам это  или нет.  Если вы будете сопротивляться, я  свяжу вас этим
самым тросом. Для достижения своей цели я не стану проявлять разборчивость в
средствах. А  теперь,  как  я  и обещал, мы  пойдем  дальше.  Северо-восток,
шестьдесят градусов.

25.

     Идти  становилось   все  труднее.   Дважды  Эмили  отставала,  и  Уайту
приходилось возвращаться  и  разыскивать ее. Во второй раз он  снял  с плеча
моток  троса  и привязал его конец  к поясу  скафандра  девушки. После этого
Роберт все время старался идти так, чтобы трос оставался натянутым; когда же
он,  выбившись из  сил, замедлял шаг  и натяжение исчезало, ему  приходилось
оборачиваться, чтобы убедиться, что Эмили все  еще идет за ним. С момента их
последнего  объяснения  она  не  произнесла  не  звука. Роберт и  сам не был
расположен к разговорам; собственный язык казался ему напильником, а небо --
наждачной  бумагой,  и в  голове вертелись  все когда-либо  виденные рекламы
прохладительных напитков.  Сырые мхи  и  капли  влаги  на  осклизлых  грибах
выглядели  все более  соблазнительно. Роберт  постоянно  напоминал себе, что
химический состав этой жидкости не лучше, чем в земной канализации, а скорее
всего,  хуже,  так  как  содержит  неизвестные  яды.  На  всякий  случай  он
предупредил об этом Эмили. Она по-прежнему не отвечала. Роберт постарался не
замечать окружающей сырости; со временем ему стало казаться, что она в самом
деле уменьшилась.  Вообще в облике леса  происходила  какая-то перемена,  но
Уайт слишком устал,  чтобы анализировать ее -- он лишь механически  отметил,
что деревья, кажется, стали толще.
     Наконец пилот  решил,  что  можно  устраивать ночевку; на этот  раз  он
выбрал  для  своего  дежурства  первую  половину  ночи.  В эту  ночь  ему не
понадобились  ни нож, ни фонарик; ни одно  живое существо не  приближалось к
землянам, и наибольшие неприятности Роберту  доставляли  периодические удары
током  от часов и  неотвязные мысли о паре глотков воды, еще  остававшихся в
последнем  баллончике. Отгоняя  сон  и  неподобающие мысли,  пилот  старался
обдумать ближайшие  перспективы. У него  уже  сложился кое-какой  план,  как
выбраться с  планеты;  но  слишком  многое в нем  зависело от  случайностей,
догадок и просто от удачи, а Роберт не привык полагаться на столь ненадежное
явление,  как удача.  Однако похоже было, что для разработки лучшего плана у
него просто не хватало информации... Наконец  уже не  электрический удар,  а
легкое  покалывание известило его об окончании дежурства, он разбудил Эмили,
отдал  ей часы  и сразу  уснул, предусмотрительно  подложив  под голову свой
ранец с последней порцией воды.
     На этот раз Эмили оправдала доверие и разбудила пилота вовремя.  Открыв
глаза, он  с  удивлением  огляделся. Вокруг было явно светлее, чем несколько
часов назад, причем свет  исходил не от люминесцентных грибов  и лишайников,
которых здесь было на удивление  мало. Подняв  голову, Роберт  убедился, что
это был  дневной  свет, неведомо как  пробивавшийся  сквозь кроны гигантских
деревьев. Все же  его было  недостаточно, и  пилот  включил  фонарь.  Только
теперь он разглядел то, на что не обратил внимания накануне.
     Исполинские   стволы,   без  сомнения,   самые  толстые  из  всех,  что
приходилось  видеть землянам  в этом  лесу, стояли голые,  почти  совершенно
лишенные коры. Почва была покрыта толстым слоем сгнившей листвы и древесины,
превратившейся  в  сухой  прах --  гигантские насосы  корней уже не гнали  к
поверхности грунтовые воды. Теперь было понятно, почему солнечные лучи здесь
достигают  земли  -- на пути их не было листвы, только сухие ветви.  Земляне
оказались в по-настоящему мертвом лесу.
     -- Все ясно, -- сказал Роберт,  -- мы добрались до самой древней  части
леса. Старые деревья  засохли, а новые не  могли  вырасти --  здесь,  внизу,
недостаточно света. Вообще интересно, за счет чего обновляются эти леса...
     Роберт  оборвал свою сентенцию, потому что его взгляд -- а вместе с ним
и луч фонаря -- упал  на лицо Эмили, откинувшей  шлем.  Ее лицо,  совершенно
белое, с  темными  кругами вокруг полузакрытых глаз,  напоминало  посмертную
маску.
     -- Мисс Клайренс, что с вами?
     -- Голова... -- Эмили едва шевельнула губами. -- Ужасно болит...
     -- А еще озноб и слабость во всем теле.
     -- Давно?
     -- Началось еще вчера.
     -- Что же вы мне раньше не сказали?
     -- А вы бы послушали? -- Эмили широко открыла глаза и тут же болезненно
поморщилась.  -- Вы меня так  запугали... Надеюсь, если  я теперь умру,  это
будет вам хорошим уроком.
     -- Вот  ведь женская логика, черт побери! Я же могу отличить капризы от
серьезной опасности! Никакого сомнения -- это инопланетная инфекция, как я и
боялся. Ах, если бы вы сказали сразу! Снимите перчатку и поднимите рукав.
     Роберт поспешно вытащил из ранца аптечку. Он сделал своей спутнице  две
инъекции, а потом протянул ей большую красную пилюлю.
     -- Думаете, я смогу это проглотить?
     Роберт  достал баллончик с водой и задумался, затем решительно протянул
его Эмили.
     -- Здесь вся  вода, что  у нас  осталась. Возьмите. Если хотите, можете
выпить  сейчас.  Но  помните,  что до  самой реки нам негде  будет пополнить
запасы.
     Эмили  припала растрескавшимися  губами к краю белого цилиндра, сделала
большой глоток,  затем проглотила  пилюлю и запила ее  остатками воды. Пилот
сидел, отвернувшись.
     -- Спасибо, Роберт.
     -- Не за что. Вы нужны мне живой, -- он сунул в ранец пустой баллончик.
-- Несмотря ни на что, мы должны идти. Вставайте, я вам помогу.
     Так начался  третий день пути -- день, ставший настоящим кошмаром. Даже
здоровому и полному сил человеку  было бы нелегко  идти через мертвый лес --
ноги увязали  в  трухе, на  пути  часто  попадались  сухие  ветви  --  порою
огромные,  многометровые,  через  них  приходилось  перелезать.  Эмили  едва
держалась на ногах -- Роберт  тащил ее на тросе чуть ли не волоком и в конце
концов, тяжело вздохнув, перевесил ранец на грудь и подставил своей спутнице
плечи. Эмили еще некоторое время пыталась идти,  лишь держась  за пилота, но
вскоре просто повисла на нем. Роберт с раздражением подумал, что если  у нее
не  останется сил, чтобы переставлять ноги, то он не  сможет долго нести ее,
тем более в скафандре. Никогда еще Уайт не влипал в подобную историю: до сих
пор и в самых неприятных ситуациях ему приходилось заботиться только о себе.
     Через полтора часа сделали короткий привал -- скорее  просто передышку:
Роберт  не мог позволить себе  длительных задержек, он понимал, что и так за
этот день им не пройти  тридцать километров. Тяжело поднявшись и поставив на
ноги Эмили, он вдруг заметил, что вокруг  снова  стало темнее. Сперва Роберт
решил, что темнеет  у него в глазах, но вскоре  понял,  что что-то не так  с
дневным светом. "Что за черт, неужели уже вечер? Но как же мои часы? "
     --  Эмили,   вы   случайно  не  переводили  мои  часы?  --  спросил  он
подозрительно.
     -- С какой стати? -- откликнулась девушка голосом слишком слабым, чтобы
в нем можно было различить возмущение.
     "Например, чтобы продлить время сна на посту",  -- подумал пилот, но не
стал развивать эту мысль,  так как тоже был не в лучшей форме для дискуссии.
В  то  же мгновение  сверху блеснул яркий свет,  и несколько секунд спустя в
вышине прокатился глухой рокот.
     -- Что это? -- испуганно спросила Эмили. -- Это звездолет?
     -- Нет,  --  покачал головой Роберт,  понявший причину стран