. Для
консульского работника это означает вмешательство во внутренние дела
государства, в котором он аккредитован. Теперь же Грдличка может хоть на
костре клятвенно присягнуть, что он меня не осматривал, поэтому не знает:
ранен я или нет. И это правда.
   - Верно! - ударил Отега ладонью по столу. - Теперь я понял его намек и
насчет пристани-купальни. Он сказал это неспроста и нам надо иметь это в
виду.
   Давайте-ка заранее поглядим, где эта пристань?
   - Я знаю где. Вон на том мыске со створом, - сказал Мартино. - Надо
только, чтобы ваша гайола была все время наготове.
   - Все в порядке, - отозвался Отега. - Она здесь, прямо под окном.
Заводится мотор с пол-оборота. Я наладил его еще с вечера.
   Как вскоре пригодились эти предосторожности!
 
 
 
   Репортер сантаренской вечерней газеты Муано Мармаре в поисках сенсаций
частенько заглядывал в порт. Правда, пока он еще не подцепил ни одной
сенсации, кое-как перебиваясь хроникерскими заметками о драках между
матросами, мелких кражах, найденных утопленниках. За эти честно
выстраданные заметки он получал от шефа-редактора по двадцать пять -
пятьдесят сентаво за строчку. Мало, очень мало, но, слава мадонне, было
хоть на что жить. Конечно, если б он, Мармаре, был чуть-чуть побойчее, не
так... робок. Робкий репортер! Это же нонсенс, бессмыслица! Но что
поделаешь, если он от рождения робок. И каждый раз, когда надо было взять
интервью, Мармаре долго ломал голову, внутренне краснел, не зная с чего
начать, какой вопрос задать.
   Вот и вчера шеф чуть не избил его за то, что, дав заметку о приезде в
Сантарен футбольной команды "Зеленые ягуары", Мармаре назвал фамилию
антрепренера команды, какого-то там полковника, и не упомянул фамилии
тренера. И все произошло из-за того, что в суматохе, когда футболисты
сходили с парохода, он не расслышал и постеснялся переспросить у тренера
его фамилию. Боже, что творилось в редакции!
   - Святые апостолы! - бесновался шеф. - Ну, что мне делать с эдакими
безмозглыми балбесами, бездельниками, босяками... - У шефа-редактора была
особенность:
   обозвав провинившегося подчиненного каким-нибудь прозвищем, он тут же
нанизывал несколько других с той же буквы, - блажными идиотами, как вы
все! Читаешь другие газеты - душа радуется. Что ни номер - сенсация,
фитиль! То пишут о таинственных белых индейцах, то о золотом кладе
какого-то индейского вождя. Это же вещь! А еще лучше выдают гринго. Вот,
поглядите, что пишут янки: "Летающие тарелочки русских над Флоридой!"
Сенсация? Шлягер? Вот у кого надо учиться! Найдите мне хоть одного
паршивого большевика, и я вас озолочу! Да куда вам! Вы десятистрочной
заметки не можете написать! Вот, к примеру, Мармаре. Нужно быть круглым
ослом, оболтусом, остолопом... - тут пошли ругательства на "о", -
обормотом, как Мармаре, чтобы не сказать, что тренер "Зеленых ягуаров" не
кто иной, как сам, понимаешь ли ты, сам Молос Ромади! Молос Р-р-ромади! Да
знаешь ли ты, пижон, паршивец, подонок, параноик... - далее все шло на "п"
- подлец, что Ромади - это некогда прославленный инсайд "Лафиата!"
Экс-король футбола! Кумир толпы! Еще бы ему тогда два мяча, и он огреб бы
миллион крузейро! Он был низвергнут завистниками, а теперь Ромади вырастил
одиннадцать парней. Нет, каких к черту парней! Одиннадцать, действительно,
ягуаров! Я видел, как они играли в Обидусе на той неделе! Святая Бригитта!
Какие удары! Какая пасовка! Какая слаженность! Ставлю сто, двести, нет,
пятьсот крузейро, если эта команда скоро не станет гордостью страны! Вот
где сенсация! С-е-н-с-а-ц-и-я! СЕНСАЦИЯ! - накаляя голос, как бы
выкрикивая это слово все более крупным шрифтом, бесновался шеф. - И этот
сопляк, слюнтяй, сволочь, сукин сын - и еще на "с" - прошляпил такую... -
тут крик перешел на трагический шепот, - сенсацию! Вон отсюда!
   Смотреть на тебя не могу! Ротозей, размазня, разгильдяй, рохля... -
выдал в заключение шеф серию ругательств.
   Нагоняй подействовал. Сегодня Мармаре, набожный католик, даже не пошел
на торжественную мессу в храм святого Себастьяна, чтобы успеть с утра
пораньше застать в отеле "Отдых каштанов", где остановились футболисты, их
тренера.
   Может, удастся все же выудить у него какую-нибудь сенсацию, будь она
проклята.
   По пути Мармаре заглянул к знакомому сторожу пакгауза, который
частенько подбрасывал ему материальчик о случившемся в городе и порту. Вот
и сейчас сторож подтвердил, что "Зеленые ягуары" живут у Мануэля, но
что-то они непомерно уж тихие, не похожие на футболистов: непьющие, за
весь вечер каждый выпил по такому малюсенькому стаканчику кашасы. Ни
дебоша, ни песен. Сидят и что-то чертят на столе.
   Привратник сообщил также репортеру, что к Мануэлю вчера прибыли,
видимо, издалека, еще пятеро каких-то парней и привезли с собой шестого,
тяжело раненного в голову. Один из них, с культей на левой руке, вчера же
уехал вверх по реке, а к раненому сегодня приезжал врач...
   На приветствие репортера Мануэль буркнул что-то в ответ, что никак не
походило на пожелание доброго здоровья, а скорее было советом провалиться
сквозь землю.
   Но привыкший к подобным встречам ловец новостей не обратил на это
внимания и заказал бутылочку содовой.
   Мармаре сел за столик у открытого окна. В салуне было тихо и пусто.
Лишь справа, через один столик, сидели - Мармаре узнал их - полковник,
антрепренер "Зеленых ягуаров" и тренер, о чем-то мирно беседуя. Тишину
нарушали мерные удары колокола, призывавшие прихожан на мессу да неясный
шум мужских голосов и взрывы смеха, доносившиеся из соседней комнаты.
Мармаре повернулся правым ухом к дверям - на левое он был туговат, - но,
заметив мрачный взгляд Мануэля, отвернулся и с безразличным видом стал
глядеть в окно.
   Ослепительные солнечные зайчики плескались в реке, отражались на
потолке салуна, дробились в запотевшем бокале с содовой. С севера из-за
реки наползала огромная грозовая туча, волоча за собой длинные полосы
дождя...
   Но Мармаре метеорологические наблюдения не интересовали. Он мучительно
напрягал мозг, силясь придумать какую-нибудь шутку или остроумную фразу, с
которой можно было бы подсесть к экс-королю футбола.
   В этот самый момент шквальный ветер обрушился на город, на реку.
Сильная волна встряхнула плавучий отель. На кухне раздался грохот. Мануэль
с криком: "Ой, никак тарелки летят!" бросился в кухню. Из окна, у которого
сидел Мармаре, посыпались стекла, чудом не задев репортера. Шквал
распахнул дверь в соседнюю комнату, и оттуда в салун полетели игральные
карты и длинные полосы белого бинта...
 
 
 
   Кано чертовски не везло. В шестой раз он оставался в дураках. За время
пути Сергей научил своих спутников русской картежной игре в подкидного
дурака, и все свободное время компания коротала за картами.
   После ухода чеха-врача пришел Мартино с неприятной вестью: только что
возле храма святого Себастьяна он видел Фесталя Фалькони.
   - Вам нельзя попадаться Фесталю на глаза. Черт его знает, что у него на
уме, - сказал Мартино. - Сидите здесь. Отправим Саора - тогда сообразим,
как действовать дальше. А пока я пойду в город понаблюдать за Фесталем...
   От нечего делать компания засела играть в дурака. По уговору
проигравший получал удар колодой по носу. И вот, в тот момент, когда
Лоренцо, прищурив глаз, нацелился хлопнуть Кано по носу, налетел шквал.
   Сергей, сидевший у двери, забыв об осторожности, бросился в салун
подбирать с пола карты и бинт и чуть ли не носом к носу столкнулся с
полковником Кольешем.
   - Те-те-те! Да это же русский! Гратшофф! Здесь? - воскликнул изумленный
полковник.
   Но Сергей уже был в объятьях Молоса и ничего не слышал.
   - Молос! Дружище! Ты?
   - Саор! Ты что, с неба свалился?
   - Ну, конечно, с неба... - рассмеялся Сергей.
   Мануэль в это время подбирал на кухне битую посуду, а то он постарался
бы выпроводить репортера, но репортер был в салуне и слышал слова
"русский", "с неба свалился", "тарелки летят". Он вспомнил вчерашнюю
накачку шефа: шеф так хотел найти хоть одного коммуниста. А русский-то,
наверно, коммунист? Забыв про свою робость, Мармаре бросился к Кольешу.
   - Полковник! Вы говорите, этот парень - русский? Почему он здесь?
   - Не знаю. Сам чертовски удивлен, - пожал плечами Гарсия Кольеш. -
Гратшофф работал у меня на плантациях, потом сотрудники итальянского
посольства отправили его на самолете в Манаус. Что случилось с этим
самолетом и с пассажирами - неизвестно. А вот этот русский, видите, живой.
На самолете находился и мой единственный сын. Бедняга Жоан! Я не успел с
ним помириться и теперь никак не могу простить себе нашей ссоры. Я был
несправедлив к нему...
   - Как, Жоан Кольеш - ваш сын? - удивился Сергей, случайно услышав слова
полковника. - Да он же жив! Мы только двое спаслись. Он должен быть в Рио!
   - Какое счастье! О, сеньор Гратшофф, я так виноват перед вами, а вы
принесли мне счастливую весть!
   Мармаре чувствовал, что за этими репликами скрывается что-то
интересное, но что именно, понять не мог.
   "Русский большевик в Сантарене, - шевелилось в его цыплячьем мозгу. -
Он свалился с неба. Прикидывается тяжелораненым, хотя на нем нет и
царапины.
   Значит, он скрывается от полиции. Надо дать знать инспектору", -
наконец додумался он и бросился к телефону.
   - Стоп, малыш! - раздался позади голос Мануэля. - Не торопись. Телефон
нужен мне самому...
   Мануэль снял трубку, вызвал знакомого маклера и впервые в жизни стал
почему-то интересоваться биржевыми курсами турецких лир, индейских рупий,
японских иен, а потом акциями "Дженерал моторс", "Дьюпириал", "Ханна
эксплорейшен" и других компаний. Выслушивая ответ, Мануэль старательно
записывал цифры, укоризненно качая головой.
   - Ай-яй! Что делается! Куда катимся? - сокрушался Мануэль, хотя до
иностранной валюты и курса акций ему было такое же дело, как до того, чем
изволила сегодня завтракать ее величество королева Нидерландов.
   Заметив неприязненные взгляды окружающих, репортер бросился было к
дверям, позабыв про интервью с Ромади, но дружная четверка была уже у
дверей и затеяла ожесточенный спор, не слыша просьб Мармаре пропустить
его. Когда, промешкав так с четверть часа, он наконец выскочил из дверей,
ему на трапе встретилась вся футбольная команда.
   Мармаре испуганно прижался к перилам, но футболисты не обратили на него
внимания, возбужденно разговаривая о каком-то убийстве.
   Мармаре поторопился в город. Всюду ему попадались взволнованные люди.
От них Мармаре узнал, что в храме святого Себастьяна какой-то сумасшедший
убил Марио Монтейра, метнув ему в спину наваху.
   В храм Мармаре опоздал. На площади он столкнулся со своим сослуживцем,
тоже репортером, Энрике. Увидев Мармаре, Энрике потряс блокнотом:
   - Сенсация! Наш старик сейчас обалдел от радости. Шикарное убийство!
Считай, Муано, бутылка рому за мной! Пока!
   Проклиная свою невезучесть, Мармаре поплелся в редакцию. Он было
заикнулся шефу насчет свалившегося с неба русского, как шеф набросился на
него:
   - Ты - шляпа, шалопай, шантрапа, придумай что-нибудь свое, а не
долдонь, как попугай, то, что я разжевал и вложил тебе в рот. Учись у
Энрико! - ткнул шеф в мокрый оттиск полосы, с которой кричал аршинный
заголовок: "Убийца Монтейра предлагает горы золота и алмазов за четыре
месяца свободы!" Это была сенсация.
   Вечером, угощая Муано и других приятелей настоящим душистым ямайским
ромом, Энрико в сотый раз рассказывал взахлеб подробности своей беседы с
Фалькони, как вдруг в бар вошел инспектор Маттиас и направился к стойке.
   - Хэлло, инспектор! С нами стаканчик рому, - окликнул его Энрико.
   - А, пресса! Салудо! Охотно пропущу. Есть для вас новость, ребята!
Только что Фалькони убит неизвестным. Так-то! За ваше здоровье!
   - За удачу, инспектор!
   Не успел инспектор проглотить содержимое стаканчика, как Мармаре
хлопнул себя по лбу, вскочил:
   - Я знаю, кто убил Фалькони! Инспектор, мы едем сейчас и захватим убийц.
   Остальные остаются на месте. Эта сенсация моя. Завтра ставлю всем виски
"Наполеон"!
 
 
 
   Мануэль успел заметить в окно, как полицейский джип подлетел к трапу
его отеля и резко затормозил, подняв тучи пыли. Из джипа выскочил
инспектор и давешний репортер.
   Дальше все происходило поистине с кинематографической быстротой.
   Путь в салун был прегражден "Зелеными ягуарами", стоявшими спиной
вплотную к дверям и распевавшими во всю глотку псалом "О, славься, земля
Ханаанская!". Они не слышали, как инспектор расталкивал их и именем закона
требовал пропустить его. Расступиться их заставил выстрел в потолок. Но
тут перед полицейским предстал полковник Гарсия Кольеш.
   - Инспектор! Кто дал вам право открывать стрельбу, когда мои футболисты
молятся перед состязанием? Вы их нервируете! Я буду жаловаться губернатору
штата!
   - С дороги, сеньор! Именем закона! - выскакивая на середину салуна,
рявкнул Маттиас. И обернулся к репортеру: - Где?
   Мармаре сделал было шаг к дверям комнаты, как тут же повалился плашмя
на пол.
   Это Молос применил запрещенный в футболе прием: подножку. Инспектор
перескочил через репортера и рванул дверь.
   В комнате он увидел поистине идиллическую картинку. Антонио и Кано с
увлечением дулись в дурачка, а Лоренцо, небрежно прислонясь к стене, по
обыкновению занимался ногтями.
   - Где? Где он? - снова прорычал инспектор, шныряя глазами по комнате.
   - В чем дело, инспектор? Почему вы врываетесь без стука? - подчеркнутой
вежливостью спросил Лоренцо, не отрываясь от любимого занятия.
   - Вон, вон он, инспектор! - истошно завопил Мармаре, указывая пальцем в
окно, туда, где по тихой глади реки быстро удалялась моторная гайола. Она
шла прямо к мыску со створом, у подножья которого виднелась
пристань-купальня с трехцветным флагом.
   Инспектор Педро Маттиас несколько минут молча глядел вслед гайоле,
играя желваками и покачиваясь с носка на пятку, а потом плюнул, резко
повернулся и быстрыми шагами вышел из отеля "Отдых капитанов".
   Мармаре догнал его у джипа и, - какая дерзость! - ударив изо всех сил
по плечу, выкрикнул:
   - Все в порядке, инспектор! Я обеспечу вам всемирную известность! Имя
детектива Педро Маттиаса затмит Шерлока Холмса! Жмите изо всех сил в
редакцию!
   Это было сказано с такой твердостью, что инспектор не посмел ослушаться
и дал полный газ...
   (Вот уж сколько прошло лет, а в кругах сантаренских газетчиков и до сих
пор рассказывают о головокружительной карьере Муано Мармаре, который из
грошового репортеришки в мгновенье ока стал заместителем шефа-редактора, а
потом и совладельцем газеты).
   Полицейский джип примчал Мармаре к подъезду редакции. Мармаре влетел в
кабинет шефа, хлопнул кулаком по столу и - откуда только взялся голос -
загремел:
   - Ах ты, старый маразматик, маньяк... мегера! - и тут же осекся: тогда
он еще не научился подбирать с ходу ругательства.
   - Почему "мегера"? Мегера - женщина... - вытаращив от неожиданности
глаза, пролепетал шеф-редактор.
   - Молчи, старая калоша! Так, значит: "придумай свое"? Да? "Вложил тебе
в рот..."
   - издевался Мармаре. - Запомни, старая перечница! Я сам и никто другой
отыскал сенсацию! Слушай мои условия! Ты даешь мне полосу и платишь три
"куска"
   наличными и два за дополнительный тираж. А теперь разумей, старый хрыч!
ФАЛЬКОНИ УБИТ РУССКИМ КОММУНИСТОМ! Понятно? Может, повторить? ЕГО
ДОСТАВИЛИ СЮДА ИЗ МОСКВЫ! Дошло? НА "ЛЕТАЮЩЕЙ ТАРЕЛОЧКЕ"! Есть десятки
свидетелей. РУССКИЙ УКРЫЛСЯ В ЧЕШСКОМ КОНСУЛЬСТВЕ! Инспектор Маттиас
клятвенно подтверждает. Все ясно, старая зануда? Гони монету!
   Муано Мармаре сдержал слово. На следующий день все сантаренские ловцы
новостей пили самое настоящее американское виски "Наполеон", которое пьют
только конгрессмены и гангстеры. Оно и в Нью-Йорке-то стоит по восьми
долларов за пинту.
   Так началось восхождение Муано Мармаре.
 
 
 
   С нока "Гдыни", стоявшей на рейде Сантарена, слетел отходной, синий с
белым квадратом, флаг и вместо него взвился бело-красный, лоцманский.
Густой один, второй, третий гудок прокатился по реке. С мостика раздалась
на польском языке команда. Где-то в недрах судна глухо застучала машина,
забурлил за кормой винт.
   На баке загрохотал брашпиль, выбирая со дна якорь...
   Сергей стоял на верхней палубе "Гдыни", тоскливо глядя на гайолу, на
которой толпились его друзья.
   Грустно, очень грустно было Сергею покидать их.
   Вон у штурвала стоит Мартино, высокий, статный, с суровым взглядом и
лицом аскета, старший сын верховного вождя лакори. Он убил Фесталя, чтобы
тот не выдал тайну его племени. О чем думает он сейчас, серьезно глядя в
глаза Сергею? Рядом с ним Руи, хороший парень Руи. Он в новом светло-сером
щеголеватом костюме и орхидеей в петлице. Вместо культи из левого рукава
чуть-чуть высовывался протез в черной перчатке. Руи смирился с потерей
кисти. Прошла угрюмость, и он снова полон сил, отваги. Из открытого люка
моторного отделения высовывается испачканная в мазуте физиономия Отега. Он
тщательно вытирает ветошью руки, машет, что-то кричит, наверно, очень
хорошее, потому что все заулыбались. Из-за грохота выбираемой якорной цепи
Сергей не слышит... Молчаливый Лоренцо, небрежно облокотясь на стойку
тента, глядит своими внимательными глазами, не прекращая полировать ногти
о подол рубахи. Рядом с ним весельчак и жизнелюб Антонио и чуть
застенчивый Кано, которому так чертовски не везло в жизни...
   Хотя разве только одному ему не везло? Им всем, находящимся сейчас на
гайоле, - и бывшим бандитам, и некогда жестокому эксплуататору полковнику
Гарсия Кольешу, что стоит на корме рядом со вновь обретенным сыном Жоаном,
и великодушному Молосу Ромади, которого не сломила нужда, несчастья, -
всем им разве везло в жизни?
   Жизнь, среда с ее законом джунглей - "или ты, или тебя" - сделали одних
бандитами, других эксплуататорами. Они выросли в атмосфере зла, ненависти,
алчности, насилия. Но когда они, пройдя через тяжкие испытания, муки,
познали доброту, сердечность, бескорыстие - лед, сковывавший их сердца,
растаял. Может быть, впереди их ждут еще большие испытания, но старое к
ним не вернется.
   Так думалось Сергею, когда он с высоты верхней палубы "Гдыни" с грустью
глядел на рядом плывущую гайолу.
   Но вот сильнее застучала машина. Быстрее забился винт. Пароход
вытягивался на фарватер Амазонки.
   Освещенный лучами заходящего солнца, уходил за корму Сантарен с его
белыми домами, садами, красными стенами старинного форта на возвышенности.
   - Прощай, Саор, адиос! - донеслось с гайолы. - Прощай, друг!
   - Прощайте, друзья! Я никогда не забуду вас, - прошептал Сергей, и
впервые за многие годы на уголках его глаз проступили слезы.
   Пароход дал прощальный гудок, вспугнув стаю диковинных птиц с
причудливо изогнутыми длинными шеями. Они взвились в воздух, сделали
большой круг над рекой и, построившись ровным углом, полетели вдогонку за
уходящим солнцем, туда, куда шла и "Гдыня"...
   А гайола все уменьшалась и уменьшалась, пока наконец не растворилась в
расплавленном золоте великой реки...
 
 
 
 
   Эпилог 
   "Так было.
 
   Регари прилетели на землю с Рильфы в огромной прозрачной пироге с
золотыми крыльями.
   Регари полюбили лакори и породнились с ними. Вождь регари Кову взял в
жены дочь вождя лакори красавицу Гим.
   Сын вождя лакори Глад взял в жены юную регари Люг. Регари научили
лакори ремеслам, научили обрабатывать землю, выращивать плоды, искать
драгоценные камни и металлы, строить каменные здания, мосты, акведуки.
   Регари приобщили лакори к искусствам, научили делать мягкое золото
тонким, твердым, гибким, легкоплавким, отливать из него статуи, украшения,
оружие.
   Регари приохотили лакори к наукам, научили читать звездное небо,
рассчитывать ход планет, фазы луны, предсказывать погоду по поведению
животных и растений.
   Регари оказались бессильны лишь в одном. Маленькие домашние животные -
чаки и змейки-анаконды, которых они привезли с собой, стали так быстро
размножаться и увеличиваться в р