ужным, лишь бы это послужило делу спасения лакори и их древней культуры.
Ваша страна всегда выступала в защиту угнетенных народов. Если Жоану не
удастся мобилизовать общественное мнение нашей страны в защиту лакори,
это, я верю, сделают твои соотечественники, дорогой мой синантроп! И как
было бы хорошо, если б великий вождь отправил с тобой, в твою страну,
кого-нибудь из своих сыновей учиться мудрости твоих соотечественников... А
теперь, великий вождь, - обращаясь к Макалуни, сказал профессор, - вели
провести нас в Круг Забвения...
 
 
 
 

                                   Глава 28 

 
   Отречение Луи Пэйна 
 
 
   Да, веселый старичок-шансонье оказался действительно Луи Пэйном из
Института Франции. Грасильяму и Гароди поразились жизнерадостности своего
французского коллеги. Пэйн же нисколько не удивился их появлению. Он не
спеша слез с гамака, в котором кейфовал, пригладил бороду, одернул полы
куртки.
   - Луи Пэйн из Парижа, - с достоинством отрекомендовался Луи. - С кем
имею честь?..
   Ученые назвали свои фамилии, познакомили с Сергеем. Пэйн дружески пожал
им руки.
   С Инглой он поздоровался по-лакорийски - подняв правую руку с раскрытой
в виде цветка монстеры ладонью.
   Луи Пэйн пригласил гостей сесть на циновку, пододвинул корзину с
сочными плодами. Когда гости расселись, он вежливо, чуть-чуть иронически
спросил:
   - Чем обязан наш райский уголок dolce far niente вашему посещению, мсье?
   - Мы искали лакорийцев и вот нашли вас, сеньор Пэйн, - столь же учтиво
ответил Грасильяму. - Это большая удача!
   - Вы думаете? Хотя смотря для кого. Ну что ж, очень благодарен вам,
мсье, за внимание к моей особе, только не понимаю, зачем я вам понадобился?
   - Как зачем? - удивился профессор Гароди. - Ну, хотя бы для того, чтобы
помочь вам возвратиться в цивилизованный мир.
   - А вы уверены, что я этого желаю? Так вот, мсье, чтобы не было потом
недомолвок, знайте: отсюда я никуда уходить не собираюсь. Это заявляю вам
я, Луи Пэйн, ci-devant сотрудник Института Франции; заявляю, находясь в
здравом уме и трезвой памяти. Пусть ваша хваленая цивилизация провалится в
тартарары! Я по горло сыт ею! Здесь я живу безмятежной жизнью, не думая ни
о чем, восхищаясь чарующей красотой природы, любуясь красочным оперением
волшебных птиц, пылающими закатами и восходами. Я здесь счастлив,
понимаете, счастлив! И вокруг меня живут такие же счастливые люди. Пусть
они насильно отрешены от своего прошлого, но это-то и делает их
счастливыми. Вражда, гнев, месть, злоба - все это у них осталось где-то
там, позади, за гранью сознания. Я им пою песенки парижских бульвардье и
этим доставляю радость. И, поверьте, тихая радость этих умиротворенных
людей, черт побери, мне дороже оваций, какими бывало награждали меня
восторженные психопатки в Сорбонне.
   - По-моему, вы кокетничаете своим упрощенчеством, - резко оборвал
Грасильяму, - что за странные рассуждения? Вы, прежде всего, ученый,
сеньор Пэйн. А знания, опыт, ум ученого - достояние общества, а не только
одного их обладателя. Это понимают даже лакорийцы, оставив вам память.
Неужели ради спокойного, чисто животного существования в этом,
предположим, эдеме, - Грасильяму обвел вокруг рукой, - вы забыли о
совести, о долге ученого, о присяге, которую приносили, получая ученую
степень, - нести знания людям, человечеству. Ну, бог с ним, с
человечеством! Вы хоть что-нибудь сделали полезного для племени,
приютившего вас? Лакорийцы обеспечили вам пребывание в нирване, не
потребовав ничего взамен.
   Они нуждаются в вашей помощи, а вы предпочитаете сидеть сложа руки,
лицезреть свой собственный пуп и распевать шансонетки. Разве это достойно
ученого?
   - Дорогой профессор! Меня умиляет ваша искренность, хотя, право, не
знаю, чем заслужил ее, так же как и не знаю, кто дал вам право обсуждать
мои действия? Ну, что ж, я тоже буду с вами откровенен. Вы, мсье, напрасно
напоминаете мне о долге. Запомните раз навсегда: я никому ничего не
должен! За попытку приоткрыть завесу неизведанного я расплатился годами
странствий, чуть ли не по всем широтам и долготам земного шара, сотнями
бессонных ночей, проведенных за письменным столом, неисчислимым
количеством бесцельно растраченных часов на дремоту на разных конгрессах,
совещаниях, заседаниях, на топтание на всевозможных завтраках,
файф-о'клоках, раутах, суаре. Так что мы квиты с человечеством, мсье!
   Да, вы еще изволили что-то сказать о науке? Ха-ха! Да, все тома моих
трудов, что пылятся на библиотечных полках, не стоят зрелища вон тех
порхающих колибри.
   Поглядите, какая божественная игра красок! Что может сравниться с
ней?.. Вы упомянули и о совести ученого. А задумывались ли вы над тем, что
такое совесть?
   Слабое утешение для слабых характеров и обременительный груз для
сильных - вот что такое совесть, мсье! Я знал некогда одного ученого -
Рэли Римера. Посмотрели бы вы, как он разделался со своими друзьями и
соотечественниками полковником Фостером и его сыном...
   - Постойте, постойте, коллега! О чем вы говорите? Вы знали Римера и
Фостера? - вскочил Гароди.
   - Успокойся, старина, француз просто свихнулся, - шепнул Грасильяму, но
Пэйн услышал его реплику.
   - Нет, mon cher ami, я не свихнулся, как изволили вы выразиться. Я
видел Фостера, его сына и Римера так же ясно, как вижу сейчас вас. Хотя
прошло уже, пожалуй, более двадцати лет, но встречу с ними я помню, точно
это было вчера...
   Хотите знать, как это было?
 
 
 
   Капитан Моор и Пэйн брели по джунглям, отыскивая берег реки Кулисэу.
Вначале все шло хорошо, обещало удачу. Экспедиция напала на след Фостера и
его спутников. Но однажды ночью раздались зловещие крики. Суеверные
проводники-индейцы решили, что это голос злого духа джунглей Могуены. Они
бросили своих хозяев на произвол судьбы и бежали, не позабыв прихватить с
собой мулов с припасами и оружием.
   К исходу шестого дня кошмарного путешествия Моор и Пэйн добрались до
реки.
   Тропическая лихорадка свалила с ног капитана. Пэйн сидел у изголовья
умирающего, раздумывая, как выбраться из беды. Вдруг из-за деревьев вышел
белый человек с огненно-рыжей шевелюрой.
   Пэйн узнал Рэли Римера. В свое время его фотографии были опубликованы в
газетах с сообщением о таинственной гибели экспедиции полковника Фостера.
Пэйн обрадовался, бросился к нему. Только радость его тут же сменилась
удивлением. Он не успел даже спросить, где Фостер. как Ример потребовал,
чтобы Пэйн поскорее уходил из этих мест восвояси. Им сделают плот, снабдят
оружием, пищей. Пусть они с Моором отправляются вниз по Кулисэу до
впадения ее в реку Шингу. Там живет племя индейцев нахуква, с помощью
которого они доберутся до ближайшего алькальда.
   Пэйн с негодованием отказался. Пока не увидит Фостера живым или
мертвым, он из джунглей не уйдет.
   - Ни Фостера, ни его сына нет в живых, - сказал Ример. - Их убил я. И
если вы, мсье Пэйн, хоть еще раз в жизни собираетесь прокатиться от
площади Согласия до площади Звезды и полюбоваться прелестным видом острова
Ситэ с моста Искусств, советую немедленно убираться отсюда. Я и мои друзья
не позволим вам сделать и шага вперед.
   - Но это же насилие, мсье Ример! Я буду сопротивляться, - возмутился
Пэйн, хватаясь за кольт, но тут же почувствовал, что сзади кто-то схватил
его за руку.
   Он обернулся и увидел высокого, обнаженного по пояс юношу. Алое перо,
торчавшее в его пышной шевелюре, перетянутой кожаным ремешком, делало его
похожим на индейца, хотя черты лица и светлый оттенок кожи опровергал это.
   - Оставьте пистолет в покое, мсье! Садитесь и внимательно слушайте, что
я буду говорить, причем в первый и последний раз. Не захотите слушать и,
главное, исполнять - пеняйте на себя. Лакастра, отпусти руку сеньора! Он
больше не будет.
   Успокоились, да? Итак, слушайте! Повторяю: отца и сына Фостера убил я,
Рэли Ример. Кстати, у меня есть и другие имена. Близкие называют меня
Рыжий Ример, индейцы и кабокло - Большим Другом или Сильным Братом, а
лакорийцы назвали Длинноруким, увидев, как я из карабина убил на далеком
расстоянии пекари. Я говорю вам, мсье, для того, чтобы вы не спутали меня
еще с кем-нибудь. Так вот, я очень уважал Фостера как отважного
исследователя и бескорыстного человека. Он был рыцарем без страха и
упрека, оружием и словом защищавший индейцев от новоявленных работорговцев
и убийц - наемников каучуковых компаний. Я уважал - и, представьте, убил
Фостера. Убил за измену.
   - Кому же он изменил? Я что-то не понимаю, - спросил Пэйн.
   - Он изменил самому себе, своей Мечте... Фостер мечтал ради науки
совершить то, что совершил некогда конкистадор Гонсало Писарро -
проникнуть к сердцу Амазонии.
   Он собирался, как писал сам, перешагнуть порог цивилизованного мира,
чтобы искать неведомое науке племя белокожих индейцев. И он совершил это...
   - Как, Фостер нашел лакорийцев? Не может быть! - воскликнул француз.
   - Один из вождей этого племени - Лакастра сидит перед вами, мсье.
Слушайте дальше. Но в самый решительный момент, уже достигнув цели,
конкистадор победил в Фостере ученого: сердце Фостера дрогнуло при звуке
лакорийского золота и блеске лакорийских алмазов. Он забыл, ради чего
пришел сюда, забыл обо всем на свете, кроме богатства. Он был на грани
сумасшествия. Мы с Лакастрой чуть не силой заставили его уйти от
лакорийцев, дабы до начала периода дождей успеть добраться до Куябы. И
когда на первом же привале он и сын бежали, чтобы возвратиться к
сокровищам могилы Таме-Тунга, я застрелил их. Я не считаю это убийством.
Ученый Фостер умер раньше того, как моя пуля пронзила его грудь. Я
застрелил конкистадора Фостера, чтобы оградить лакорийцев от полчищ
грабителей, которых не замедлил бы привести с собой Фостер-конкистадор.
Если хотите, мсье, убедиться, мертв ли он, я готов отложить ваш отъезд и
показать место упокоения Фостера и его сына...
 
 
 
   На следующий день, оставив умирающего капитана Моора на попечение
Лакастры, Ример повел Пэйна вверх по течению реки. Часа через три они
подошли к естественной каменной террасе, неподалеку от известного
читателям Злого Сагуртана. В развалинах стены, сложенной из базальтовых
камней, Ример отыскал узкую расщелину и вошел в нее, приглашая Пэйна
следовать за ним.
   Это была пещера - жилище Лао Белозубого, хранилище высушенных и
уменьшенных в объеме человеческих голов. И как спустя много лет старый
индеец Ходи Тихо, показывая Сергею пещеру, стал рассказывать, чьи души
обитают под этими сводами, так и тогда Ример посвящал Пэйна в тайны пещеры.
   - Это святилище индейцев племени калапало - охотников за черепами,
самых ближних соседей лакорийцев. Здесь хранятся головы тех, кто
прославился чем-нибудь, кто достоин был носить свое имя. Среди этих голов
есть и голова белого, которого индейцы называют Лао Белозубый. Кто он -
неизвестно. Известно лишь, что он был другом индейцев.
   - Я вам очень благодарен, мсье Ример, за интересную экскурсию, но,
право, не понимаю, зачем вы показываете мне эту коллекцию засушенных
индейских добродетелей? - спросил Пэйн. - Уж не хотите ли сказать, что
голова Фостера тоже здесь?
   - Нет. Голова Фостера не может находиться в жилище Лао Белозубого. Она
в пещере Справедливого Лоха, куда мы и продолжим нашу экскурсию, мсье
Пэйн...
   По пути Ример рассказал французу историю Справедливого Лоха. Настоящее
имя его было Роберио Диаш, по прозвищу Лох. Жил он в начале XVII века и
был внуком одного из первых португальских завоевателей-авантюристов,
женившимся на индианке, и сыном знаменитого Мурибеки - полное имя Мельшиор
Диаш Морейра - удачливого искателя индейских кладов, владельца множества
серебряных рудников, россыпей алмазов и драгоценных камней.
   Получив после смерти отца в наследство все эти богатства, Роберио,
человек, видимо, честолюбивый, решил купить себе дворянский титул. Он
повез образцы руд португальскому королю Педро Второму и предложил все свои
рудники в обмен на титул маркиза. Короля эта сделка устраивала.
Генерал-губернатору Бразилии, в Баию, была отправлена запечатанная грамота
якобы с указом о присвоении Диашу титула маркиза. Вскрыть эту грамоту
надлежало после того, как Диаш укажет местонахождение рудников.
   Роберио недаром был внуком авантюриста и не очень-то верил в силу
королевского слова. Ему удалось подкупить офицера, который вез грамоту, и
тот вскрыл королевский указ до прибытия в Баию. Старая лиса - Педро Второй
обманул своего подданного: вместо маркиза он присваивал Диашу лишь чин
капитана королевской службы.
   Дорого обошелся королю его обман. Диаш рудники показывать отказался.
Его бросили в тюрьму, но он успел послать верных людей к жене с наказом
переправить все ценности в глубь амазонских дебрей, завалить входы
рудников и позабыть об их местонахождении.
   Диаш просидел в тюрьме два года и вышел лишь после того, как заплатил
выкуп в несколько тысяч золотых, но ни он и никто из захваченных
королевскими офицерами и подвергнутых нечеловеческим пыткам индейцев не
выдали тайны нахождения рудников.
   Диаш и его друзья так и унесли в могилу тайну.
   Перед смертью Диаш заставил жену поклясться, что она отомстит королю за
страдания мужа. И вот на сцену появляется новый персонаж - вдова Диаша,
прекрасная Леандра, и события принимают трагедийный характер.
   Восьмилетняя Ин, индейская девочка из племени калапало, была захвачена
и привезена португальскими авантюристами в Баию. Здесь ее приютили
монахини, окрестили, воспитали в духе требований католической церкви. С
годами из запуганной индейской замухрышки Ин превратилась в очаровательную
донью Леандру, красота которой покорила сердце первого богача капитанства
Роберио Диаша. Но и став его женой, аккуратно посещая мессы, вознося
молитвы деве Марии, эта самая богатая и прекрасная дама Бразилии, хозяйка
самого роскошного и гостеприимного дома Баии, в душе оставалась дочерью
своего народа. Она не порывала связей с индейцами, охотно совершала с
мужем дальние поездки по рудникам, подолгу кочевала с индейцами в дебрях
Амазонии.
   Смерть любимого мужа потрясла Леандру. Словно пыль с ног, стряхнула она
с себя все наносное, все чуждое, привитое монахинями, светской жизнью в
городе, и снова стала индианкой Ин. Но сначала были устроены похороны
мужа. За гробом Диаша шла чуть не рота священников, во главе с прелатом, и
толпы горожан. На городских зданиях, на мачтах кораблей, стоявших в
гавани, полоскались приспущенные флаги.
   Когда гроб с телом опускали в склеп, с крепостных стен палили пушки...
   Но никто, кроме вдовы и ее верного слуги-индейца, не знал, что тело
Диаша, лежавшее в запаянном свинцовом гробу, было обезглавлено.
   На следующий день донья Леандра навсегда исчезла из Баии, увозя с собой
голову Роберио Диаша. Колдун родного племени, владевший древним искусством
уменьшать и сохранять нетленными человеческие головы, засушил голову
Роберио, отныне снова принявшего имя Лоха, и поместил ее в отдельной
пещере.
   Следующим актом трагедии было превращение прекрасной индианки Ин в
грозную мстительницу. Это совпало с движением в Баии рабов-негров и
индейцев за свое освобождение. Ин собрала и вооружила тайно купленным у
португальцев же оружием большой отряд разноплеменных индейцев, в котором
находилось много женщин, помогая повстанцам в борьбе с королевскими
войсками.
   Словно легендарная властительница амазонок Конори, Ин храбро нападала
на португальские гарнизоны, отряды карателей, уничтожала многочисленные
экспедиции искателей сокровищ Диаша. Головы побежденных врагов Ин
привозила в пещеру Лоха, которого индейцы прозвали Справедливым, в честь
далеких предков.
   Текли годы, слагаясь в десятилетия, в века. Иные ветры дули над
Амазонией.
   Калапало - потомки воинственных современников прекрасной Ин
превратились в племя мирных охотников. Об их героическом прошлом
напоминало лишь название - охотники за черепами - да ритуальные игры и
танцы. Мирному укладу жизни нынешних калапало ближе стал культ Лао
Белозубого - культ памяти достойных людей племени, чья жизнь заслуживает
подражания, нежели культ Справедливого Лоха с его призывом к мести, к
кровопролитию. Справедливый Лох превратился в грозное, но более
отвлеченное верховное божество. На его пещеру было наложено табу, и
некогда широкая тропа к ней заросла...
 
 
 
   Ример немало поработал мачете, чтобы добраться до входа в пещеру, хотя
он был там совсем недавно. Пэйн предпочел роль стороннего наблюдателя и
уселся в тени, поглядывая, как потный Ример расчищал от щебня узкое
отверстие.
   Пещера оказалась значительно больше и выше, нежели хижина Лао
Белозубого. Здесь не было колонн-сталактитов, отражавших свет, и поэтому
делавших первую пещеру более светлой. Капище Справедливого Лоха,
вырубленное в темно-красном граните, с полом, покрытым толстым слоем
черного крупнозернистого песка, было мрачным.
   Посреди пещеры на постаменте стояло большое серебряное блюдо, а на нем
- засушенная голова Роберио Диаша - Справедливого Лоха. Великий
искусник-колдун сумел сохранить поразительную точность этого уменьшенного
в пропорциях лица, живость выражения которого не могло исказить даже время.
   Волевой абрис узких губ, прямой нос с чувственным изломом ноздрей,
высокий лоб мудреца, опирающийся на крылья мохнатых бровей, прижатые к
черепу не по-мужски маленькие уши, полуприкрытые темными кудрями и,
главное, кожа, сохранившая естественный цвет, свежесть, фактуру -
приковывали внимание, вызывали стремление разгадать сложный характер этого
человека, понять, чего в нем было больше - честолюбия, упорства, стойкости
или мстительности. Два темно-голубых аквамарина, вставленные в глазницы,
оживляли лицо, придавали ему выражение глубокой задумчивости. Это было так
поразительно, что от иронического настроя Пэйна не осталось и следа.
Теперь он уж чуть ли не с трепетом разглядывал содержание ниш, выбитых в
стенках пещеры.
   Там стояли пожелтевшие черепа в натуральную величину, набитые золотыми
самородками, монетами, драгоценными камнями или полупогруженные в сосуды с
какой-то темной окаменевшей массой.
   - Что ж, народная молва не зря назвала Роберио Диаша Справедливым
Лохом. Он не только справедлив, но и великодушен. Не правда ли, мсье? -
нарушил тишину Ример.
   - Справедливый Лох сохранил побежденным врагам их помыслы, желания -
все, о чем они мечтали, чего добивались при жизни. Одни хотели богатства -
Справедливый Лох дал им золота, драгоценностей столько, сколько может
вместить их череп. Другие тешились видом горячей человеческой крови -
Справедливый Лох утопил их в собственной крови... А вот то, что осталось
от моих друзей.
   Ример подошел к другому постаменту, стоявшему против Справедливого
Лоха, откинул разноцветный лоскут, оказавшийся британским флагом, и
показал на две засушенные и уменьшенные головы с золотыми дублонами на
глазах.
   - Отец и сын Фостер все же были достойными людьми. Я сохранил им
человеческий облик. Дублоны на глазницах - символ того, что золото затмило
их разум...
   Мрачная обстановка капища, вид оскалившихся черепов, казавшихся
непомерно великими, при сравнении с уменьшенными размерами голов Диаша и
Фостеров, угнетающе подействовали на Пэйна.
   - Уйдемте отсюда, мсье Ример, прошу вас! - взмолился он. - Я не могу
здесь больше дышать. Это чудовищно, жутко и... неприятно!
   И Пэйн поспешил к выходу.
   Всю обратную дорогу до реки француз молчал, не отвечая на реплики
Римера. Молча, ничем не выдав своих чувств, встретил он сообщение Лакастры
о смерти капитана Моора. Также молча он, вместе с Римером и Лакастрой,
копал могилу. Лишь когда тело капитана было засыпано землей, Пэйн сказал
Римеру:
   - Вы жестоки, мсье! Я вас больше не желаю знать!
   - Что ж, вы правы, - ответил Ример, пожимая плечами. - Нам и незачем
продолжать знакомство. Но оно может возобновиться, если вы, мсье Пэйн,
где-нибудь, когда-нибудь и кому-нибудь откроете тайну лакори и калапало, в
которую я вас посвятил. Тогда ваша голова либо череп окажутся