ничего  не
сделал".
   - В него я вложил самого себя,  -  монотонно  продолжал  старик.  -  Не
такого, нет - немножечко лучше... и помоложе. Я не смог сделать его юным -
наверное, об этом я уже разучился мечтать. Он был такой, каким я хотел  бы
сейчас стать, если бы возможно было такое чудо, - средних лет,  не  гений,
не мировая знаменитость, а просто человек, честно делающий свое  дело.  Но
главное - я хотел передать ему всю свою боль, с которой создаешь героя и с
которой уходишь от него...
   "Я перестаю  его  понимать,  -  машинально  отметил  Астор.  -  Он  сам
писатель, и герой его писатель, выходит... Но ведь, черт побери, он же  не
настоящий человек, его же самого кто-то создал, ерунда какая-то,  матрешка
в матрешке..."
   - Простите, вы не назвали себя, - сказал Астор.
   - Я - Настоящий Писатель, - грустно сказал старик.
   - Вы это говорили.
   - Я - настоящий Настоящий Писатель.
   Бред какой-то... Астор потер лоб, сморщился, как от боли...  И  тут  до
него дошло. Это же просто человек! Такой же человек, как и он сам! Он  так
же, как и Астор, перешел запретную границу, чтобы кого-то  спасти.  Теперь
их двое. Вдвоем они еще что-нибудь придумают. Вдвоем  они  еще  что-нибудь
смогут.
   - Ваше имя? - почти крикнул он.
   - Кастор Эламит, - сказал старик.
   Астор поднялся. Медленно перекинул ногу через ствол дерева,  глянул  на
свои руки и спрятал их в карманы. Дымное марево стены, казалось, выступило
из-за деревьев и поползло на них.
   - Да... - сказал Астор. - Да... Это очень забавное... совпадение.
   Старик не отвечал.
   - Вы Кастор Эламит... Да. Но кто же тогда я?
   И снова старик не ответил.
   - И откуда я?
   Старик молча смотрел на серую, теряющуюся  в  облаках  стену.  За  этой
стеной росли деревья, существующие лишь наполовину. Не росли.  Они  просто
стояли, эти макеты.  Расти  может  только  живое.  Не  надо  было  никаких
доказательств,  никаких  объяснений.  Просто  нужно  было  вспомнить   эти
половинки деревьев, чтобы понять: студия была там, за стеной. А это -  это
был мир людей.
   - Вы хотите, чтобы я сказал это сам? Хорошо.  Биоробот.  Антропоид  без
обратной связи, созданный по образу и подобию автора. Точно так же, как  я
сам творил моего Стора. Немного моложе и немного...  лучше.  Так?  И  ваше
имя, которое вы укоротили на одну букву.
   Все равно это было  невероятно.  Особенно  тогда,  когда  произносилось
вслух. Мысль о том, что ты всего лишь робот,  страшна.  Но,  произнесенная
вслух,  она  становится  просто  нелепостью,  и  нужно  только   говорить,
говорить,  говорить,  чтобы  в   звучании   слов   нелепость   их   смысла
выкристаллизовалась бы с максимальной яркостью.
   - Значит, тот мир, в котором я жил до сих пор,  -  это  мир  декораций,
имитированных звуков, материализованных образов?  Мир  макетов  и  заранее
отснятых кадров? Мир несуществующих расстояний и  высот?  Мир  не  бывшего
никогда детства, придуманной за меня любви?..
   Он остановился. Рика. Его Рика и невозможность  прожить  хотя  бы  один
день без того, чтобы не увидеть ее...
   - Значит, и Рика была ненастоящая? - спросил он шепотом.
   - Да, - сказал старик. - Я дал тебе то, о чем мечтал сам, -  все  равно
какую, но только юную, совсем юную, до  неправдоподобия  юную,  и  ничего,
только видеть, видеть один раз в день...
   - Так, - голос Астора был спокоен, удивительно спокоен. -  Видеть  один
раз в день. Значит, и это было ваше. Моего не было  ничего.  Да,  конечно.
Теперь я припоминаю. Чужие слова. Я говорил ей чужие, нелепые слова. А что
же было мое? Хоть что-нибудь было?
   - Астор, - сказал старик так, как обычно говорят "Астор,  детка",  -  с
той минуты, как ты вышел оттуда, ты перестал быть моим.
   - Благодарю, - сказал Астор. - Благодарю за пятнадцать минут  ничейного
состояния, которых мне не хватит даже для того, чтобы стать  самим  собой.
Только зачем вы это сделали? Уж вы-то, как никто иной, знали, что  пропажа
биоробота не может остаться незамеченной, даже если ему и удалось каким-то
чудом проникнуть в мир людей. Меня будут искать и,  я  думаю,  найдут  без
особого труда,  и  что  тогда?  Дематериализация  на  месте,  без  суда  и
следствия? Или как тут у вас, у людей,  поступают  с  роботами,  обретшими
свободу воли?
   - Не надо, - попросил старик, - не надо так, Астор.
   - Простите меня, - сказал он. - Минутное  любопытство.  Все  равно  мне
нужно возвращаться, а завтра -  эксперимент,  мой  последний  эксперимент,
который придумали вы, но участвовать в котором буду я. Ведь так?
   - Да, - кивнул старик, - это будет завтра. Перед тем как прийти сюда, я
закончил книгу.
   - Спасибо. Постараюсь сыграть как можно правдоподобнее.
   - Не надо бравировать, мой мальчик. Не старайся казаться немножко лучше
меня. Довольно и того, что ты моложе.
   - Лучше... -  Астор  услышал  собственный  смех.  -  Какого  черта  вам
понадобилось вытаскивать меня на эту сторону? Пусть случилось бы  то,  что
вашей волей должно случиться завтра, но зачем мне знать, что я -  как  это
называется у нас, у Настоящих Писателей, - что я  всего  лишь  сценический
биоробот, антропоид с дистанционным управлением?
   - Да,  -  тихо,  почти  про  себя  проговорил  старик,  -  видимо,  это
неизбежно. Я вложил в тебя не только собственную душу, но и все то,  чего,
казалось бы, не хватало мне до абсолютного  совершенства;  и  все-таки  ты
оказался как-то меньше, слабее меня самого.
   - Простите, - просто сказал Астор. - Мне пора в мое завтра. И, если это
можно, разрешите мне еще немного побыть... самим собой.
   - Мой мальчик, - старик тяжело поднялся и встал рядом с Астором,  -  ты
забываешь, что время... - он  запнулся,  -  тех,  кто  находится  за  этой
стеной, течет немного быстрее, чем  время  людей.  Завтра  Астора  Эламита
должно наступить через двадцать минут.
   - Вот как, - сказал Астор. - Надо торопиться.  Мне  полагается  быть  в
институте?
   - Да, конечно... - старик  грустно  улыбнулся,  -  это  был  простейший
выход.
   - Не выдержит защита?
   - Да, мой мальчик...
   - Значит, аннигиляция... До чего банально, черт побери!  Вы  же  физик,
если я не ошибаюсь?
   - У меня не было времени ни на  что  другое,  Астор.  Ты,  знаешь,  что
Настоящий Писатель не имеет права оставить свою книгу недописанной. А я  -
я очень стар и болен, и вот наступило  время,  когда  кибер-анализатор  не
нашел ни одного способа задержать развитие болезни. Я пришел к тебе,  пока
у меня еще есть для этого силы. Я должен был распорядиться твоей  судьбой,
и я это сделал. Прощай, мой мальчик.
   Он поднял свои маленькие, легкие руки и несколько церемонно опустил  их
на плечи Астора. Недолгое время они так и стояли, потом Астор бережно взял
эти руки, тихо, словно боясь причинить боль, пожал их и опустил.
   - Ну, я пойду, - сказал он.
   - Ты так и не понял меня, мой мальчик. Туда пойду я.
   - Куда? - растерянно спросил Астор.
   Старик улыбнулся, словно хотел сказать -  туда,  детка,  -  и  пошел  к
стене, дымным маревом виднеющейся за последними деревьями.
   - Нет, - сказал Астор и загородил ему дорогу. - Нет, нет.
   Старик подошел к нему вплотную, и Астор схватил его за плечи.
   - Осталось меньше двадцати минут, - спокойно проговорил старик. - Я  не
просто физик, я один из тех, кто создавал студию, кто возводил ее стену  и
программировал ее роботов. Это позволило мне на недолгий  срок  расстроить
фокусировку съемочной и наблюдательной аппаратуры. Благодаря этому ты смог
выйти отсюда, и, когда вместо тебя туда вернусь я, это не будет  замечено.
Но общий ход действия моей книги уже продиктован, изменить его невозможно.
Кто-то должен вернуться и доиграть до конца.
   - Это буду я, - сказал Астор. - И не заставляйте меня применять силу.
   - Да, я сделал тебя моложе и сильнее себя. - Старик  вскинул  голову  и
посмотрел прямо в глаза Астору. - Но я человек, и ты не сможешь встать  на
моей дороге.
   Он стряхнул с себя руки Астора и пошел к стене, стараясь держаться  как
можно прямее. Астор смотрел ему в спину, не  смея  двинуться  с  места,  и
мысли его путались, стремительно сплетаясь и превращаясь в аморфную массу,
и из всей этой массы никак не могла  выкристаллизоваться  одна,  та  самая
необходимая и единственная, которая дала бы ему право остановить  старика.
Но Астор всем нутром чувствовал, что такое право у него  есть,  ускользает
только основание, и тут старик,  дошедший  до  последнего  ряда  деревьев,
оглянулся и громко сказал:
   - Прощай, Астор Эламит!
   И Астор вспомнил.
   - Стойте! - закричал он и бросился к старику. - Я не могу отпустить вас
вместо себя - у меня есть еще мой Стор.
   Старик удивленно посмотрел на него.
   - Теперь я понимаю, почему я не встретил его здесь, - продолжал  Астор.
- Ведь это мир людей, а  он  всего  лишь  биоробот.  Значит,  он  там,  на
территории  студии,  и  туда  вернусь  я,  чтобы  найти  его.   Ведь   это
единственное, что есть у меня.
   - Нет, - сказал старик, - у тебя нет твоего Стора. Он тоже мой,  как  и
детство, которое ты помнишь, как законы физики, которыми  ты  пользуешься,
как необходимость видеть Рику... Он не твой.
   - Правда. Выдумали все это вы. Даже Стора. Повинуясь вам, я  разыгрывал
Настоящего Писателя и творил живых людей. Но моей была боль за него.  Боль
принадлежит не тому, кто создает, а тому, кто теряет.
   - Ты знаешь только отголоски той боли, которую  выстрадал  я,  думая  о
тебе.
   - Ну и черт с ней, если она не моя! Забирайте себе  все!  Все!  Некогда
торговаться. Отдаю вам все, что было.  Но  то,  что  будет,  те  несколько
минут, которые остались до взрыва, - они мои, потому что если туда пойдете
вы - что вы сделаете для Стора?
   - Ничего, - спокойно сказал старик.
   - А я сделаю! Все, что успею. Я найду его...
   - Ты не найдешь его, потому что он попросту не существует. Между ним  и
тобой та разница, что ты материализованный  герой,  а  он  нет.  Он  живет
только на бумаге и в твоем воображении.
   - Так, - медленно проговорил  Астор.  -  Последняя  матрешка  оказалась
пустой. Внутри - ничего. Но как жить в этом мире, как жить в  любом  мире,
если внутри - ничего?
   - Мой мальчик, еще не прошло и часа, как ты стал  настоящим  человеком.
Но все, что ты пережил за это время, уже твое. И все, что будет,  когда  я
уйду, тоже твое. Я оставляю  тебе  свое  имя  и  свое  право  пользоваться
студней. У тебя еще нет своего Стора. Но ты можешь создать его.
   Астор молчал, потрясенный.
   - Но если ты захочешь спасти этого  Стора  -  своего  Стора,  -  помни:
сценические биороботы не могут перейти границу, чтобы выйти в  мир  людей.
Киберкорректоры, проверяющие весь материал, поступающий на студию,  просто
не  пропустят  такого  приказа.  А  если  по  какой-нибудь  оплошности   и
пропустят, то  ни  один  биоробот  такого  приказа  не  примет  и  ему  не
подчинится. Так уж они запрограммированы.
   - А я? - растерянно проговорил Астор.
   - Вспомни, куда ты шел: ты хотел попасть не в мир людей, а тоже  в  мир
вымышленных героев. Ты должен был встретиться не со  своим  творцом,  а  с
собственным творением. Если бы текст  моей  последней  передачи  проверяли
люди, они наверняка поняли бы мою уловку. Но киберов мне удалось провести.
Запомни этот единственный выход, я нашел его только потому,  что  когда-то
сам проектировал и создавал зону заграждения студии.  Человеку  бесполезно
переходить эту границу: кибер-наблюдатели не позволят ему встретиться ни с
одним  биороботом.  Запомни  этот  единственный  вариант.   А   расстроить
фокусировку ты сможешь, потому что в тебя вложен весь тот комплекс знаний,
которым обладал я, - ведь ты тоже по утрам был просто физиком.
   Астор кивнул.
   - И не торопись. Не комкай. Не чувствуй  себя  обязанным.  Лепи  своего
Стора только любовью и болью. Это единственные  чистые  составляющие,  все
остальное ненастоящее. Не дорожи им только потому, что он твой. Он  должен
стоить того, чтобы прийти за ним. И когда ты поймешь, что он действительно
этого стоит, - ты знаешь, как его спасти.
   Еще некоторое время они стояли молча, просто глядя друг на друга. Потом
старик сделал шаг назад и исчез в дымной толще стены.
   Астор ждал.  Затаенные  шорохи  вечернего  леса  обступали  его,  и  он
напрягался изо всех сил, чтобы уловить то, что делается  на  той  стороне.
Оттуда не доносилось ни  звука.  Астор  все  ждал.  Странное  воспоминание
всплыло как-то подсознательно: а  ведь  на  той  стороне  лес  никогда  не
шумел... Он качнулся, словно это воспоминание мягко толкнуло его  изнутри,
и пошел прочь, пошел все быстрее и быстрее,  не  оглядываясь,  потому  что
место это он запомнил на всю свою человеческую жизнь, чтобы  отыскать  его
сразу и безошибочно, когда наступит время сюда вернуться.



   Ольга Ларионова.
   Подсадная утка

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Знаки зодиака".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 7 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   ...Теперь об этом говорили не только они, но еще сотни, тысячи людей на
Земле; и не только на Земле - на всех станциях  Приземелья;  и  не  только
сегодня - все  эти  последние  полгода.  Но  найти  четкое  конструктивное
решение - что делать? - не мог никто...


   - Само слово "невозможно" - это даже не отрицание. Это  сигнал!  Это  -
все сюда, все, кто может, кто отважится!
   - И у кого на плечах трезвая голова, - мягко заметила Ана.
   - Как бы не так! Альфиане с  трезвыми  головами  не  летели  к  нам  на
помощь, наперед зная, что нет никаких шансов  вернуться.  Они  подчинялись
запрету. Но лучшие...
   - Безрассуднейшие...
   - Стоп! Безрассудство. Безумство. Не в  этом  ли  решение?  Ты  снимала
пси-спектры безрассудных порывов?
   - И ты еще спрашиваешь,  Рычин!  Все  равно  альфиане  в  эмоциональном
отношении настолько отличаются от нас, что действовали безошибочно -  ведь
нападения десмода на человека пока не обнаружено, ни единого случая.
   - Ана, золотко мое яхонтовое, как говаривали поэтичные предки!  Да  эти
случаи я не собираюсь обнаруживать! Наш Совет по  галактическим  контактам
так  боится  испортить  отношения  с  Альфой,  что  всем   медицинским   и
юридическим информаториям был послан запрос в такой беспомощной форме, что
отрицательный ответ просто подразумевался сам  собой.  Альфиане  запретили
нам вмешиваться - понимаешь, нам, целому человечеству, которое еще  совсем
недавно было преисполнено такого уважения к себе. Они установили монополию
на борьбу с десмодами, а нам оставили места в партере - смотрите, граждане
Земли, как умеют бороться и умирать представители высшей цивилизации!
   - Но что делать, если они действительно опередили  нас?  Ты  забываешь,
что это они поддерживают контакт с нами, а  не  мы  с  ними.  Ведь  у  нас
кончается только третий космический век, а у них начался двадцать  шестой!
У нас, конечно, много  общего  -  аппаратура  мгновенной  связи,  методика
снятия  пси-спектров,  медикаментов  вон  целая  куча,  космолеты   малого
каботажа.  Все  это  общее,  но  все  -  альфианское,  дорогой   мой.   За
девятнадцать лет контакта они передали нам все,  о  чем  мы  только  смели
мечтать, но у нас не взяли взамен ничего, да еще и пригрозили:  попробуете
помогать нам - разорвем контакт, только вы нас и видели...
   - Но неужели вы там, в своем Совете, - кипятился Рычин, - не можете  им
намекнуть, что это, мягко говоря, унизительно для нас и что  пора  кончать
этот всегалактический детский сад, где нам  отводится  теплое  местечко  в
малышовой группе. Кстати, когда у вас намечено очередное заседание Совета?
   - Сегодня, на двадцать три ноль-ноль.
   - Внеочередное? Хм, а почему такая спешка?
   Ана пожала плечами и поднялась.
   - Может, они боятся, что мы до чего-то додумаемся - тогда, значит,  нам
есть до чего додуматься... А скорее всего они просто проинформируют нас  о
дальнейшем перемещении зоны защиты - ведь они взяли  за  правило  сообщать
нам о всех своих действиях в пределах Солнечной.
   - Проинформируют... Как в школе! Но неужели Совет не может...
   - Ох, Рычин, ты опять за свое.  Да  не  может  Совет,  ничегошеньки  не
может! Вот выполнят они свою угрозу - и отключатся! Так что  на  заседании
Совет ни слова не возразит  альфианам,  но  вот  если  ты  до  чего-нибудь
додумаешься  -  ты  знаешь,  к  кому  в  Совете  обратиться:  Ван   Джуда,
Кончанский, Руогомаа...


   Члены земного Совета  размещались  вдоль  одной  стороны  стола,  а  за
противоположной подымался экран, а на нем - изображение  точно  такого  же
стола, за которым размещались альфиане. Эффект присутствия  был  настолько
сильным, что Кончанский, сохранивший  до  седых  волос  детскую  наивность
желаний, как-то признался Ане, что его так и подмывает  потрогать  альфиан
рукой. На заседаниях он никогда не расставался с карандашом, делая  весьма
изящные и слегка шаржированные наброски своих собеседников. Но с  недавних
пор Кончанский стал рисовать исключительно десмодов.  Разумеется,  не  тех
космических чудовищ, которых никто не видел по той  простой  причине,  что
все  земные   и   альфианские   приборы   -   электронные,   радиационные,
гравитационные и псисоративные - не в  состоянии  были  их  зафиксировать;
нет, он покрывал  странички  своего  альбома  набросками  вполне  реальных
южноамериканских  летучих  мышей  со  складчатыми,   отнюдь   не   хищными
мордочками  и  перепончатыми  крыльями  библейских   василисков.   Правда,
маленькие вампиры Кончанского, как правило, напоминали кого-либо из людей,
а чаще всего - Косту Руогомаа, старшего штурмана космического флота.
   А ведь полгода назад название этих реликтовых  животных  было  известно
только зоологам.  Человечество  было  занято  совсем  другим  -  за  почти
двадцатилетний период бескорыстного покровительства альфиан земная  наука,
техника, медицина, искусство - все это получило толчок. Альфиане появились
на  Земле  как-то  удивительно  просто,  в  рабочем  порядке;  людям  даже
показалось, что они слегка опечалены, и  явное  разочарование  гостей  они
отнесли за счет низкого уровня земной техники. Пришельцы непостижимо легко
усвоили земной язык - правда, изъяснялись они с экспансивностью,  ставящей
в тупик даже неаполитанцев и  каталонцев.  Между  собой  же  они  говорили
крайне  редко,  ибо  их  способ  общения  лежал  в  сфере   внечувственных
контактов,  а  звуковой  язык  хотя  и  сохранился,   но   служил   скорее
удовольствием, чем потребностью, - как пение у землян. Пришельцы соорудили
на Мальте что-то вроде диспетчерского пункта связи и отбыли так же просто,
как и прилетели.
   Мальтийская  станция  раз  в  два  месяца  соединяла  земной  Совет  по
галактическим контактам с планетой альфиан, она же корректировала  посадку
альфианских грузовых космолетов. Занималась она еще чем-то, притом  весьма
интенсивно, но вот тут любопытство  землян,  удовлетворяемое  с  избытком,
наталкивалось на искусный  маневр,  с  помощью  которого  альфиане  всегда
уходили от прямого ответа. А между тем проходили годы; не стало  Рейнхарда
Сиграма и Романа Ларомыкина - обязательных членов первого состава  Совета.
На их место пришла молодежь - Исаму Коматару  и  "смуглая  леди  гаванских
Советов",  как  прозвал  ее  Кончанский  -  Ана  Элизастеги,  несмотря  на
молодость,  считавшаяся  крупнейшим  специалистом  по  пси-спектрам.  Дары
альфианской цивилизации сыпались на Землю как из рога изобилия, и альфиане
- чуткие, радушные и озабоченные какой-то  неведомой  людям  бедой  -  все
учили и учили людей пользоваться этими дарами.
   И, главное, их первый прилет продолжал оставаться единственным.  И  вот
всего лишь  полгода  назад  они  сообщили  людям,  что  их  продвижение  в
космическом пространстве ограничивается отнюдь не техническими причинами.
   Где-то  в  черных  глубинах  Вселенной  притаилась  колония