нельзя... Две посадки на Атхарваведе  -  нашел,
на чем купиться; две посадки и два старта с Атхарваведы... Он поймал  себя
на том, что еще  немного,  и  он  заговорит  вслух,  заговорит  ненужно  и
покаянно, совсем как Дан Эризо, и подумал: скорее бы все кончалось, и  тут
же каким-то сторонним сознанием отметил, что сам недалек  от  того,  чтобы
спятить, если уж у него могла появиться подобная  мысль,  и  в  довершение
всего он вдруг представил себе Эльзу, величественно-спокойную и,  как  все
эстонки, немного похожую на Снежную королеву, и  в  своем  сосредоточенном
спокойствии всегда готовую на любое отчаянное, но обдуманное действие...
   Ах, да что он. Ни отчаянность, ни мудрость тут  не  помогут.  Остались,
по-видимому, секунды: секунды бессилия человеческого разума и человеческой
воли. Он позволил себе еще несколько минут постоять перед большим экраном.
Собственно говоря, здесь не его место,  здесь  -  рабочее  место  старшего
координатора, где на главном тактическом дисплее прокладываются все трассы
кораблей, крейсирующих между  орбитальными  станциями  и  Землей;  полчаса
назад, послушные приказу Дана, все пунктирные  расчетные  кривые,  бегущие
впереди каждого корабля до точки его запрограммированной посадки,  исчезли
из этого квадрата. Теперь по нему шел единственный корабль -  "Антилор-1",
и старшему координатору нечего было  делать  на  своем  привычном  рабочем
месте, потому что именно этот корабль больше ему не  повиновался.  Чуткий,
уникальный по своей маневренности - и не только маневренности! -  космолет
превратился  в  тусклое  подслеповатое  пятнышко,  с  тупостью  насекомого
ползущее по экрану вверх, почти точно с юга на север; одинокая  пунктирная
строчка проступала впереди нее  -  скупая  мера  пространства  и  времени,
остававшегося Оратову, Финдлею и Эльзе; позади же не  было  ничего,  кроме
тысяч квадратных километров земной поверхности, которые по  мере  движения
на  север  этой  слабо  поблескивающей   точки   становились   безопасной,
неугрожаемой зоной.
   Полубояринов понимал, как худо  -  намного  хуже,  чем  ему  самому,  -
приходится сейчас Дану, и  что  надо  бы  сказать  ему  что-то,  пусть  не
ласковое,  не  ободряющее,  просто  что-то,  не  позволяющее   ему   долее
оставаться в скорлупе единолично взваленной на себя вины; но вместе с  тем
ему чудилось, что двинь он хотя бы одним мускулом лица или  краешком  губ,
оторви он взгляд от поверхности экрана хотя бы на тысячную долю секунды  -
и _это_ случится немедленно.
   Поэтому он молчал, до  сухой  рези  в  глазах  вглядываясь  в  нечеткий
пунктир, и с некоторых пор его не оставляло  ощущение,  что  давным-давно,
может быть, в детстве, на каких-то старинных  картах  он  уже  видел  этот
маршрут.
   Вот только - где?
   А  корабль,  охваченный  огнем,  продолжал,  неуклонно  теряя   высоту,
двигаться почти  точно  на  север,  и  траектория  его  строчечной  линией
прикрывала на экране едва приметные точки со странными названиями:  Кежма,
Тетера, Вановара...
   Еще каких-нибудь полчаса  назад  ни  Оратов,  ни  даже  Эльза  Липп  не
предполагали, что им придется идти таким курсом. До сих пор они думали  об
одном - как поднять корабль  обратно  на  орбиту.  Поэтому  на  фонограмму
координационного центра, в самых категорических выражениях  предписывающую
перейти в аварийную капсулу и катапультироваться, молчаливо  и  единодушно
решено было пока  не  отвечать.  Все  трое  прекрасно  понимали,  в  какой
чудовищный неуправляемый снаряд превратится покинутый и мстящий за  измену
себе   "Антилор".   Энергобаки   его   были   полным-полны   -    излишняя
предусмотрительность    на    случай    непредвиденного    маневрирования,
оборачивающаяся теперь неминучестью взрыва.
   Конечно, можно было бы доложить, что на катапультную  систему  тоже  не
подается энергии, но не хотелось терять на  это  и  долей  минуты.  Сейчас
важно было одно: пока корабль полностью не вышел из повиновения, вздернуть
его на дыбы, уйти в заорбитальную зону и там, в относительной безопасности
для Земли и космических станций, взорвать его, пока не поздно.
   Но "Антилор" оказался лошадкой с норовом.  Он  только  дернулся,  круто
изменил курс и впал в эпилептическое вращение. Эльза в своей жизни  видала
и не такое, она успела перевести управление на ручное, и вдвоем с Оратовым
они кое-как выровняли движение, но и в этот момент  Финдлей  крикнул,  что
энергораспределитель вообще не подает  мощность  на  двигатели.  Во  время
конвульсий корабля он не успел удержаться и порядком-таки  расплющил  свой
нос о пульт управления вспомогательными механизмами; от боли он зашипел  и
даже начал слегка заикаться.
   - П-повезло еще, - пробормотал он, - на Чаре п-перехватят...
   Это была последняя фраза, принятая координационным  центром.  По  тому,
как плавно, без всплесков,  угас  специфический  шум  в  наушниках,  Эльза
догадалась, что питание перестало подаваться и на фон дальней связи. Земля
отключилась. Со  всеми  своими  координационными  центрами,  спасительными
зонами перехвата и далекой Усть-Чарой, на которую  так  напрасно  надеется
Оскар... Она оглянулась на своего старшего механика:  кровь  из  разбитого
носа капала на какой-то экран, и рука Финдлея с клетчатым носовым  платком
протирала стекло с такой медлительностью, словно влажный комок платка  был
пудовой гирей.
   Значит, и Финдлей заметил, что они проходят мимо Чары.
   Рука с платком остановилась.
   - Попробую гравитационную подушку, - хрипло, но уже больше не заикаясь,
проговорил старший механик.
   - Рановато, - отозвался Оратов. - Когда совсем снизимся, тогда  включим
гравитационный генератор на режим  пульсации  и  попробуем  таким  образом
отталкиваться от поверхности. Методом блохи.
   - Оскар, - попросила Эльза, - проверь подачу на генератор.
   Финдлей еще громче засопел разбитым носом, и было слышно,  как  щелкают
под его пальцами контакты. Один, два, три, четыре. Столько, сколько нужно,
чтобы включить генератор.
   - А кто-нибудь  из  присутствующих  видел  живьем  настоящую  блоху?  -
неестественно веселым тоном спросил вдруг Финдлей. - Хотя бы собачью?
   Так. Значит, и на этот канал подачи нет. Но не может же быть, не бывает
так, чтобы  энергораспределитель  заперся  весь,  по  всем  каналам.  Ведь
какие-то крохи еще просачиваются на генератор защитного поля...
   - Защитное поле.
   Это произнес Оратов. Да, зеленый колпачок сигнальной  лампочки  кажется
черным.  Вот  теперь  уже  окончательно  все,  и  они  уже  не  в   кабине
сверхсовершенного  космического  корабля,  а  внутри  тупого,  накаленного
ненавистью  ко  всему  земному  и  разумному  метеорита.  Неудержимо   его
стремление к Земле, и нет такой силы, которая заставила  бы  его  дотянуть
хотя бы до океана.
   Связь. Защитное поле. Гравитационная подушка. Тормозные двигатели.  Все
ли  проверено,  командир?  Может  быть,  есть  еще   выход?   Тормозные...
гравитатор... защита... связь...  Все  проверено.  Неужели  до  океана  не
дотянуть?
   В кабине было  тихо,  и  мертвые  приборы  цепенели,  остывая.  Стрелки
замерли на нулях, лампы и табло недружелюбно  чернели,  и  смотреть  можно
было только на экран, который один жил, и двигался, и дышал, и,  казалось,
даже испускал тепло - по иронии судьбы  фиксатор  курса  был  единственным
старым прибором на этом  ультрасовременном  космолете.  И  по  старости  и
допотопности своей  он,  к  счастью,  питался  от  собственной  автономной
батареи.
   Экран был сер и густо испещрен точками  населенных  пунктов  различного
калибра. Но и Эльза, и пристегнутый к соседнему  креслу  Оратов  прекрасно
понимали, что на самом деле все то, что лежит прямо по их курсу, отнюдь не
серо, а имеет все мыслимые  и  немыслимые  оттенки  зеленого,  потому  что
впереди  расстилается  заповедное  море  бережно  сохраненной,   тщательно
ухоженной и густо заселенной тайги.
   Заселенной _людьми_ тайги.
   - Вановара... - почему-то шепотом проговорил Оратов. - Я  же  там  был.
Заповедник по акклиматизации обезьян. Такие пушистые японские мартышки,  и
по носам у них видно, что не желают они привыкать к  сибирским  холодам...
Но ведь, кроме мартышек, там люди, тысячи людей!..
   - По-моему, - отозвался Оскар, - мы сами  сейчас  напоминаем  зверей  в
клетке. Мы ведь даже не можем взорвать эту махину  -  упустили  момент!  А
там, в координационном центре, тоже хороши - надо было не слюни разводить,
а  расстреливать  нас,  пока  мы  были  в  доброй  сотне  километров   над
поверхностью. А теперь... Я вас спрашиваю,  что  нам  остается  теперь,  -
разве что молиться всяким там богам, ненецким, эскимосским или еще черт их
знает каким, только бы помогли добраться до океана...
   - Тунгусским, - медленно, почти по слогам проговорил Оратов. - Мы  идем
прямо на Тунгуску, неужели вы не догадались?
   Но они догадались, догадались уже давно (потому  что  давность  в  этом
полете исчислялась долями секунды), и теперь каждый медлил только  потому,
что никак не мог понять: как это вышло, что они забыли о самом главном  на
корабле, о том, для чего, собственно говоря, и был создан "Антилор"?
   - Расчехляйте дингль! - крикнула Эльза.
   Как они забыли об этом? Дингль!  Ну  конечно  же  -  дингль!  Казалось,
небольшой серебряный колокол наполняет весь корабль тревожным и  радостным
гулом своих ударов - дингль! Дингль! Дингль!..
   Почему самый простейший выход отыскивается только в последний момент?
   - Печати, пломбы - все долой! - Она не могла,  не  имела  права  отдать
такой приказ - дингль был  опечатан  после  ходовых  испытаний,  первый  и
единственный в мире дингль, и теперь коснуться его стартовой кнопки  можно
было лишь с разрешения Верховного Космического Совета.
   Оратов  и  Финдлей,  срывая  ногти,  стаскивали  с  консольного  пульта
синтериклоновый чехол. Шоколадные сургучные печатки  дождем  сыпались  под
ноги, словно ореховая скорлупа. Если бы Эльза промолчала,  они  все  равно
сделали бы то же самое, потому что это был последний шанс.
   - Да скорее же... Есть? Даю мощность!
   Под ее руками брызнул пучок  изумрудных  искр,  словно  под  колпачками
сигнальных лампочек подожгли бенгальский огонь. Стрелки приборов  с  такой
яростью  метнулись  вправо,  что,  казалось,  погнулись,   ударившись   об
ограничители. Пилот и  механик,  обернувшись,  уставились  на  центральный
пульт. Никто не сказал  ни  слова  -  и  без  того  всем  было  ясно,  что
произошло, и никто не знал, почему все происходит именно так, а не  иначе.
Да, свихнувшийся энергораспределитель гнал  всю  мощность  энергобаков  на
один-единственный  прибор  -  и  именно  на  тот  прибор,  который  мог  в
сложившейся ситуации спасти  если  не  экипаж  космолета,  то,  во  всяком
случае, те тысячи людей, которые не успели покинуть угрожаемой зоны.
   Дингль это мог... Вернее, смог бы, продержись корабль в воздухе еще две
с половиной минуты. Потому что ровно столько времени требовалось динглю на
прогрев.
   Продержится ли "Антилор"? Еще две минуты двадцать секунд... Эльза сжала
руки, на них проступили синие  жилки.  Спокойно,  командир,  спокойно.  Не
нужно, чтобы тебя видели такой. Хотя - кто  увидит-то?  Оратов  и  Финдлей
замерли, не отрывая глаз от пульта, на котором через две минуты  и  десять
секунд должна загореться надпись:

   ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬ К ПУСКУ ГОТОВ

   И тогда механик врубит стартер дингля.
   Они не поднимутся на орбиту - этого дингль не может.
   Они не дотянут до океана - и этого дингль не умеет.
   Но они спасут свою планету от чудовищного взрыва, потому что они вообще
уйдут из этого времени.
   И это сделает дингль.
   Три пары глаз неотрывно глядели на часовой циферблат -  оставалось  две
минуты и секунда. Ни у кого почему-то не появилось мысли, что энергоподача
на дингль может прекратиться, как это было с  генератором  защитного  поля
или с тормозными двигателями. Преобразователь времени был вне  подозрений,
вне случайностей. Дингль - это не сердце корабля и даже  не  мозг,  потому
что то и другое можно было найти на любом звездолете. Дингль  -  волшебная
палочка, магический талисман этого единственного в мире корабля...
   Минута пятьдесят две секунды.
   Они зачарованно следили за секундной стрелкой, все мысли были прикованы
к динглю. К динглю? Так, и только так. Никто  и  никогда  не  называл  эту
установку ее  полным,  настоящим  именем  -  "реверсивный  энерговременной
преобразователь Атхарваведы". Пользовались только прозвищем, утвердившимся
то ли благодаря серебристо-звонкому, вибрирующему звучанию  самого  слова,
то ли вообще потому, что прозвища обладают феноменальной прилипчивостью. В
свое время кто-то заметил, что  аналогичное  явление  уже  имело  место  в
средние века, когда московский  храм  Покрова  незаметно  для  себя  вдруг
получил имя юродивого Василия.
   Минута пятьдесят пять секунд.
   А между тем "Антилор" неудержимо мчался к Земле. Единственный космолет,
которому  разрешили  посадку  не  на  орбитальную  станцию,  а  прямо   на
поверхность   планеты;   единственный   носитель   единственного   дингля;
единственный (да что за наваждение - сплошное средоточие единственностей!)
трансгалактический  лайнер,  который  вообще  имеет  смысл   запускать   в
межзвездное пространство.
   Дело в том, что уже в начале этого века без особых теоретических, но  с
некоторыми чисто конструктивными  трудностями  были  достигнуты  скорости,
весьма близкие к скорости света, и в разное время на различных околоземных
верфях было построено девятнадцать звездолетов.
   И тогда со всей остротой встал вопрос о преодолении парадокса  времени.
Жители всей планеты  дебатировали  вопрос:  а  имеет  ли  смысл  запускать
корабли, которые  в  силу  этого  проклятого  парадокса  смогут  вернуться
обратно только через несколько десятилетий,  если  не  столетий?  Порочный
круг, из которого не вырваться: увеличивается  скорость  и,  казалось  бы,
сокращается время возвращения  домой...  Но  неумолимо  возрастает  разрыв
между  отсчетом  времени  в  системе  Земли  и  в  кабине   корабля.   Чем
фантастичнее  скорость,  тем  медленнее  движутся   стрелки   корабельного
хронометра. И возвращение домой  практически  теряет  смысл:  домой  -  не
получается. Дом исчезает в прошлом. Вот уж воистину - чем лучше, тем хуже.
И действительно, хорошего вышло мало. Из восемнадцати кораблей,  посланных
в просторы галактики, за эти три четверти столетия вернулись  только  два:
инфраскоростная  модель  Балабина   и   лайнер   Атхарваведы,   облетевший
Шестьдесят Первую Лебедя. Атхарваведа открыл  несколько  планет,  одна  из
которых получила  его  имя,  и  выдвинул  идею  преобразования  энергии  в
обратное время.
   Традиционно-остроумные физики, еще четверть столетия  доводившие  общие
мысли Атхарваведы до реального  воплощения  в  виде  компактного  прибора,
дружно именовали свою установку "темпоральным холодильником" и утверждали,
что  возятся  с  ней  исключительно  из  удовольствия   насолить   старику
Эйнштейну, ибо уже давно установлено, что из всех  мыслителей,  когда-либо
обитавших на  Земле,  именно  этот  печальный  любитель  игры  на  скрипке
умудрился сделать открытие, принесшее затем всем ученым (не говоря уже  об
остальных жителях планеты) максимальное число осложнений и неприятностей.
   А затем дингль, который еще не  назывался  динглем,  был  опробован  на
автоматической  модели.  Небольшой  космический  катер  описал   петлю   в
пространстве, двигаясь с субсветовой  скоростью,  вернулся  к  околоземной
станции,  откуда  был  запущен,  уже  в  начале  будущего  века,   и   тут
автоматически сработала установка Атхарваведы - специальный резерв энергии
был преобразован в обратное время с таким расчетом, чтобы корабельные часы
снова совпали с земными. Звездолет был выброшен из  будущего  в  настоящее
(то есть для себя самого - переброшен в прошлое) и подошел к  космическому
причалу, словно был обыкновенным грузовиком с Юпитера.
   Собственно говоря, "темпоральный холодильник" мог отодвинуть корабль  в
любой  момент  прошлого,  но  из  соображений  более   этических,   нежели
энергетических, было решено  поставить  на  этом  преобразователе  жесткий
ограничитель,  позволяющий  только  выравнивать   времена   -   земное   и
корабельное. Но не более.  Таким  образом,  субсветовой  космолет  попадал
после возвращения в ту точку  временной  оси,  где  он  находился  бы,  не
действуй на него парадокс близнецов. Пусть с момента его вылета  на  Земле
проходило сто лет, а в кабине  корабля  -  два  месяца,  компьютер  дингля
скрупулезно высчитывал разницу и отправлял корабль назад, в прошлое, ровно
на девяносто девять лет и десять месяцев.
   Таким образом, и  на  звездолете,  и  на  Земле  ожидание  продолжалось
одинаково - два месяца. А парадокса времени словно и не бывало. Как  будто
прав был убежденный скептик Герберт Дингль,  так  до  самой  смерти  и  не
поверивший в существование парадокса  времени.  Теперь  Дингля  вспомнили,
начали склонять его по делу и без дела,  посылать  в  его  адрес  шутливые
поклоны и приветы, и как-то так получилось, что к моменту создания  первой
мощной практической установки ее уже никто иначе не именовал,  как  только
"дингль". Так незлобивая память физиков  соединила  величайшее  достижение
века с именем давно позабытого профессора-ретрограда, и,  кажется,  именно
Финдлей тогда вспомнил про историю с Василием Блаженным,  и  хорошо  тогда
было ему шутить, он и не подозревал, что  через  полтора  года  именно  он
поведет на Усть-Чаринский  космодром  первый  корабль,  на  котором  будет
установлен этот первый действующий дингль, и что испытания  этого  корабля
закончатся вот этим невыносимым ожиданием - не собственного спасения, куда
уж! - а возможности спасти своих современников от надвигающейся невиданной
катастрофы.
   Двадцать шесть секунд. Двадцать пять. Двадцать четыре.
   - Как быть с резервным баком? - крикнул Оратов.
   Эльза махнула рукой. Какой там резерв? Основных баков хватит больше чем
на тысячу лет, только  бы  ничего  не  произошло  в  эти  самые  последние
секунды, только бы...
   - Реле забыли снять!  Реле  ограничения!  -  не  своим  голосом  заорал
Финдлей.
   Ну, это работы на пять секунд - сорвать реле. То  самое  реле,  которое
автоматически уравновешивает времена - земное и корабельное. А хорошо, что
Оскар спохватился, иначе скачка в прошлое просто не произошло  бы  -  ведь
оба времени сейчас одинаковы, уравнивать нечего, сколько ни  гони  энергии
на  преобразователь.  С  реле  скачок  получился  бы  нулевым.  Но  сейчас
ограничитель выдран из своего гнезда, провода скручены, теперь  уже  ничто
не мешает динглю зашвырнуть "Антилор"  со  всем  его  содержимым  в  любые
доисторические дебри. Ничто не мешает, кроме тех  восьми  секунд,  которые
еще остались на прогрев. Семь секунд. Шесть. Пять. Четыре...
   - Ну же!.. - не выдержал Финдлей.
   Эльза повернула голову  и  стала  спокойно  смотреть  на  него,  и  это
спокойствие длилось целую вечность - секунда, другая,  третья...  "Снежная
королева, - подумал Оратов, - Снежная коро..."

   ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬ К ПУСКУ ГОТОВ!

   Это как в детстве, когда разом  зажигаются  огни  на  новогодней  елке.
Загораются на ней полуторавольтовые  лампочки,  и  приходит  то  состояние
человеческого духа, которое лежит у предела шкалы абсолютного счастья.  На
обыкновенный язык оно переводится словами: "Вот оно!.."
   - Ввожу весь запас, - сказала Эльза  полувопросительно,  словно  кто-то
мог ей возразить. Возражать  же  было  некогда  и  нечего:  каждый  полный
энергобак - это лишняя взрывная мощность при ударе о поверхность. И каждый
использованный конденсор - это еще одна  сотня  лет  в  прошлое,  это  еще
большая уверенность в том, что там, внизу, в  зеленом  мареве  тайги  (или
доисторического леса) нет и не может быть людей.
   - Ну,  поехали!  -  произнесла  Эльза  традиционную  фразу