е было. Покачивается лениво и совсем не агрессивно. Была не
была...
   Кирилл с разбегу вылетел на стадион,  держась  левой  кромки,  прибавил
скорость, косясь вверх, и  в  тот  миг,  когда  он  был  уже  на  половине
дистанции, гриб-дождевик апатично сказал "пуффф" и выбросил во все стороны
целое облако поблескивающих легких спор. Они снежно закружились, опадая, и
у каждой по мере  падения  отрастал  едва  видный  нитяной  хвост.  Кирилл
врезался в это облако, как в паутину, клейкие нити залепили лицо,  опутали
руки и ноги, при каждом вдохе  норовили  влезть  в  горло  и  нос.  Кирилл
отчаянно замахал руками, пытаясь содрать с  себя  эту  липкую  пакость,  а
главное - освободить ноги, и тут мягкий, но сильный толчок в спину повалил
его на землю. Целый пучок тонких, как парашютные стропы, волокон оплел его
ступни и  теперь  спазматическими  рывками  втаскивал  обратно,  в  крытую
галерею дорожки. При каждом рывке Кирилл  проезжал  метра  полтора-два,  и
если бы не заплечный мешок, спина была бы ободрана.
   Выбрав момент, он оттолкнулся локтями от земли,  выхватил  из-за  пояса
десинтор, перевел фокусировку на самый  узкий  луч  и  пережег  стесняющие
движения летучие нити, кое-где прихватив и одежду. Вскочил на  ноги.  Путь
обратно, через открытое пространство стадиона, был отрезан -  дымчато-алый
дождевик,  зорко  прицеливаясь,  покачивался,  сея  редкие  блестки  спор.
Ломиться в  обход,  через  чащу  цветочных  зарослей,  нелепо  -  изловят.
Прожигать коридор - опасно, может не хватить зарядной обоймы, и  тогда  он
очутится в самой гуще хищников. Значит - назад, в домик. Выбора нет.
   Он помчался по дорожке, для верности  поводя  перед  собой  непрерывным
лучом. Никто, однако,  его  не  задерживал.  У  самого  дома  он  выключил
десинтор. Громада рыжего паруса нависла над ним, создавая  огненную  тень,
но он успел перескочить порог и захлопнуть за собою дверь.
   Сначала - полная герметизация, автономное  кондиционирование,  потом  -
рация... После второго  аларм-сигнала  копаться  со  сборами  спасательной
группы не будут, вышлют автоматический скутер. А ему большего и  не  надо.
На третьи сутки он включит маячок, и дальше останется часов сорок  восемь,
не более. Столько  он  продержится  на  полной  автономии  без  малейшего"
напряжения. Недаром  его  с  такой  легкостью  оставили  одного  -  сейчас
спасение  альпинистской  самодеятельной  группы  где-нибудь  в   Гималаях,
учитывая все земные ограничения и  сложности,  порой  проблематичнее,  чем
снятие одного неудачника с чужой планеты или буйка.  Разумеется,  в  более
или менее освоенной зоне дальности.
   Он еще раз проверил, все ли  меры  предосторожности  приняты,  и  вдруг
ощутил упругий удар в пол - там мощными толчками пробивался "штопор".  Ну,
это тебе не по зубам, подумал Кирилл.
   Домик ходил ходуном, подбрасываемый дробными ударами, пол пробивали уже
в нескольких местах. Не нажить бы морскую болезнь. Кстати, он сегодня  так
и не позавтракал, а в этой обстановке не пахнет и обедом.
   Домик встал на боковую стенку. Кирилл покатился в угол, успел глянуть в
окно и сообразил, что его убежище  уже  оторвано  от  земли  и  приподнято
витыми колоннами на высоту  человеческого  роста.  Не  собираются  ли  они
поднять его и бросить, как это делают  обезьяны,  домогающиеся  сердцевины
лакомого  ореха?  Веселенькая  перспектива,  даже  если  учесть  упругость
конструкции... Да, возносят. И  с  приличной  скоростью.  Ну  и  жизненный
потенциал у этих витых дубин, эдак они его на высоту Исаакиевского  собора
подкинут...
   Ослепительная вспышка, заставившая его отшатнуться  от  окна,  на  долю
секунды поставила его в тупик, но в следующий миг он понял, что боялся  не
того, чего следовало бояться. Силовой кабель, соединявший домик с системой
батарей... Вот о чем он не подумал. А  если  подумал  бы  -  так  что  тут
поделаешь?..
   Теперь энергия у него только та, что дадут аккумуляторы. Если отключить
все, даже кондиционер, то запасов хватит на поддержание  силового  поля...
компьютер и тот  не  включишь.  Правда,  можно  временно  снять  защиту  с
потолка,  да  и   на   окнах   теперь   придется   оставить   молекулярную
проницаемость, иначе задохнуться можно. А вот  о  втором  аларм-сигнале  и
речи быть не может. Скверно. Одна радость - напуганные возникшим разрядом,
столбы вроде бы прекратили свой рост. До земли метров  пять,  ничего  себе
свайная постройка... И сбрасывать домик некуда - внизу все  поросло  витым
частоколом, в нем  с  шипом  и  посвистом  скользили  сине-зеленые  лианы,
сплетая гигантский упругий тюфяк. Если  так  будет  продолжаться,  то  они
просто-напросто передавят друг друга собственной массой.
   Глупыша-желторотика, надо думать, уже затоптали.
   Он немного подивился тому  спокойствию,  с  которым  его  мозг  отмечал
безвыходность  положения.  А  что,  собственно,  ему   оставалось,   кроме
спокойствия? Распахнуть дверь и палить, пока обоймы не кончатся? Так разве
пробьешься через такие-то джунгли! Эх вы, тюльпанчики-живоглотики, да меня
ведь со всеми потрохами вам и на  зубок  не  хватит.  Напрасно  топчетесь,
аппетит нагуливаете. Вот когда сказывается недостаток серого вещества...
   Он отполз от окна, привалился к перевернутому столику. Да,  сидеть  вот
так, скучая в ожидании,  когда  тебя  отсюда  выдернут,  точно  улитку  из
ракушки, - последнее дело.  Хорошо  бы  оставить  письмо  Гейру,  но  ведь
диктофон не включишь... Хотя зачем диктофон?  Где-то  тут  имеется  старый
добрый карандаш. И рулон  перфоленты.  Почему  бумага  розовая?..  Ах  да,
солнце пробивается сквозь лепесток "паруса" - и то слава богу,  не  жарко.
Значит, так: "Гейр, дружище! Пишу тебе не столько затем,  чтобы  заполнить
время, сколько для того, чтобы ты ни в чем  себя  не  обвинял.  У  меня  и
раньше было желание сказать тебе несколько  откровенных  слов,  да  как-то
разучился я пространно выражать свои мысли. Устно во  всяком  случае.  Так
что сейчас я, если  обстоятельства  позволят,  потрачу,  наверное,  больше
слов, чем сказал бы до конца своей жизни,  завершись  все  это  более  или
менее благополучно..."
   Кирилл покосился на окно - алая  тень  сгущалась,  хотя  солнце  стояло
высоко. Значит, кашалотовая пасть приближается. Не торопись, милая, не все
сразу. А бумагу можно будет  засунуть  под  столик  -  когда  аккумуляторы
иссякнут и домик, вероятно, сомнут, письмо уцелеет.
   "Так вот, Гейр, я ни в чем тебя не виню - начиная с того момента, когда
ты сманил меня в космос; ты только предложил, а решал-то я сам.  Не  такой
уж я был щенок, чтобы не оценить всю  глубину  собственной  непригодности.
Хотя до конца я осознал ее только сейчас.
   Дело в том, что на Земле  за  человека  в  большинстве  случаев  решают
обстоятельства. Здесь же нужна интуиция. Да, да, та самая, которая в наших
заповедях стоит  на  первом  месте.  Но  интуиция  должна  обладать  одним
непременным свойством - адекватностью. Иначе она и называется  по-другому:
блажь, фантазия, химера... Моя интуиция меня всегда подводила. Вот хотя бы
сейчас: подо мной собрались хищные монстры, не подумай,  что  какие-нибудь
звероящеры или мегамуравьи - нет, невинные на первый  взгляд  цветочки.  И
число им - тьма. Надо думать, слопают, потому  как  уже  приноравливались.
Если, конечно, скутер не подоспеет.
   А мне все равно их жалко,  они  давят  друг  друга,  калечат.  Особенно
маленьких. За эти полгода я привык думать о них как о  безгласном  зверье.
Не так уж это смешно, если сейчас глянуть из окна вниз...
   Ты нисколько не виноват в том, что десять лет назад  запихнул  меня  на
этот буй - помнишь, в одном светляке от Земли? Все, что  я  там  натворил,
было исключительно делом моих рук... вернее, моего ума. Ты  не  знаешь  об
этом, да и никто не знает, я и сейчас тебе ничего не объясню, и ты  только
поверь, что я сотворил  нечто  чудовищное.  Непостижимое  с  точки  зрения
здравого разума. И в живых я остался только благодаря какому-то  странному
- интуитивному, что ли? - ощущению, что я должен свою вину...  искупить...
Это было невозможно. Забыть? Смешно. Не знаю, Гейр, слово не находится,  а
время идет, и я боюсь не то  чтобы  солгать  -  создать  у  тебя  неверное
представление о той истории.
   Короче, что-то я должен был сделать. И десять лет я провел как в спячке
- _это_ не приходило, не подворачивалось. Пока мы не  забрались  сюда,  на
Маковку. Помнишь, с каким  редкостным  единодушием  мы  изобрели  красивую
легенду  -  что  для  существования  этого  мира  необходимо   присутствие
человека? Не знаю, как ты, а я в нее  поверил  с  первого  момента,  и  не
только потому, что красота - почти неопровержимый аргумент.
   Дело в том, что мое преступление, тогда, десять лет назад,  было,  если
можно так выразиться, уничтожением любви. И теперь я мог рассчитаться  той
же  монетой.  С  кем?  Со  вселенной,  наверное.  Ты  уж  прости  меня  за
высокопарность.
   Я был почти счастлив, Гейр, потому что я полюбил этот мир, и он  платил
мне тем же.  Я,  как  средневековый  философ,  уверовал,  что  моя  любовь
обращается жизненной силой, питающей моих подопечных. Доказательство  было
налицо - нигде окрест я не видел столь буйного и  радостного  цветения.  И
это зимой!
   В хорошенькие дебри завела меня интуиция, а?
   А теперь я скажу тебе, если успею, как  на  самом  деле  обстоят  дела.
Помнишь,  Веня  все  ловил  какое-то  живительное  излучение?  Мы   только
отметили, что оно присутствует, хотя и не фиксируется никакими  приборами.
И забыли о нем.
   По-видимому, не гуманоиды, а вот это  самое  излучение  необходимо  для
существования жизни. А мы и те, что были в прошлом, его  только  включали,
инициировали. Курковый эффект. Сами по себе мы всем этим лютикам нужны  не
больше, чем статуя Венеры Милосской. А то, что вблизи  меня  они  росли  с
повышенной интенсивностью, доказывает только наличие взаимодействия  между
этим пока не опознанным излучением и  каким-то  из  многочисленных  полей,
создаваемых организмом человека.
   Детишки подросли и, как тигрята,  переступившие  границу  млекопитания,
"потребовали  "мяса".  Все  просто,   осуществляется   закон   борьбы   за
существование, и никаких тебе абстрактных законов  всеобщей  любви.  После
меня они начнут с хрустом лопать друг друга. Вот видишь, как  все  просто,
когда вместо плохой интуиции включаешь хотя и не блестящий,  но  абсолютно
здравый смысл.
   Я знаю, что скутер уже идет - наверное, нырнул в подпространство, -  но
он далеко, а этот рыжий кашалот совсем  близко.  Объем  цветочной  чашечки
таков, что весь мой домик  поместится  в  ней.  Сейчас  загляну  в  заднее
окно... Так и  есть.  В  комнате  все  красным-красно,  створки  лепестков
закрываются. В спину мне смотрит здоровенная черная колба  -  пестик.  Как
только сядут аккумуляторы, он пробьет окно. Это мне подсказывает интуиция.
А вот что так пахнет? Разорвался пакет  со  специями.  Нет.  Гейр!  Запах,
Гейр..."
   Лепестки гигантского мака сомкнулись, словно створки алой тридакны,  но
человек,  защищенный  такой  хрупкой  и  недолговечной   коробочкой,   как
десантный домик, уже ничего не слышал.
   Не услышал он и того, что произошло спустя всего несколько часов.


   Он проснулся от солнца, бившего ему прямо в лицо. Поднялся, держась  за
гудящую голову. Пошел к окну -  пол  под  ногами  пружинил,  словно  домик
оседал в болото. Дверь входного клапана покачивалась, аккумуляторы  стояли
на нуле. С полным безразличием Кирилл глянул наружу - и ужаснулся.
   Под ним была мертвая свалка растений. Домик  стоял  на  каких-то  бурых
пожухлых лоскутьях, под которыми виднелись полегшие витые стволы.
   Он перевел взгляд - метрах в пятидесяти высилась гряда  свежеотваленной
антрацитовой  породы,  кое-где  поднимался  фонтанчиками  горячий  пар.  В
воздухе было пыльно и пахло ушедшей бедой.
   Он  кинулся  к  двери  и  замер  на  пороге:  местность  исказилась  до
неузнаваемости. Лиловатые  лишайниковые  склоны  исполосовало  чудовищными
сбросами, а вершина невысокой горы, из которой бил  источник,  раскололась
надвое и обнажила блещущую сталактитами пещеру. Гиблые ступени сбросов шли
до самого моря, перемежаясь с трещинами уже осыпающихся по краям каньонов.
Такая же трещина метров пяти шириной змеилась под самым домиком, и если бы
не плотная сетка переплетшихся растений, он ухнул бы  в  эту  пропасть  со
всею своей хваленой защитой. Но они собрались  сюда,  сползлись  со  всего
плоскогорья, оберегая его, единственного, как муравьи или пчелы  оберегают
свою царицу - любой  ценой,  и  теперь  умирали  с  подрезанными  корнями,
переломанными стеблями.
   А письмо к Гейру?.. Уверенный в  их  кровожадности,  он  приписывал  им
сатанинскую борьбу за кусок мяса, а они тем временем плели последние этажи
своего гениального амортизатора, нисколько не заботясь  о  том,  что  сами
будут через несколько часов превращены в крошево.
   Господи, стыд-то какой...
   Высоко, в зените, возник тоненький вой. В туче  пыли,  еще  не  осевшей
после недавнего землетрясения, нельзя было рассмотреть -  скутер  ли  это,
ведомый автоматом, или  крейсер  с  комплексниками.  Надо  сразу  же  дать
ракету, а то повсюду трещины, да еще оборванный  провод  под  током...  Но
прежде всего - письмо.
   Он нашарил за столиком рулон перфоленты, оборвал  исписанную  часть  и,
торопливо разрывая ее в клочки, стал  приглядываться  -  кто  же  все-таки
пожаловал.
   Все-таки  скутер...  Молодцы  буевики-аварийщики,  почти  не  опоздали.
Кирилл снова вылез на порог, чтобы лучше видеть, как, разметывая  песок  и
отгоняя воду, садится на самую черту прибоя ладный и верткий кораблик.
   Двигатели выключились, призывно взвыла сирена - отвратительный, неживой
звук на этом мертвом берегу. Кирилл, морщась, ждал, когда ей надоест и она
включится, и продолжая машинально рвать свое письмо,  и  бумажные  обрывки
падали  вниз,  в  крошево  листьев  и  лепестков,  и   сразу   становились
неразличимы.



   Ольга Ларионова.
   Дотянуть до океана

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Знаки зодиака".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 7 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   "Начальнику Усть-Чаринского  космодрома.  Срочно  обеспечить  аварийный
прием экспериментального  космолета  "Антилор-1".  На  корабле  неисправен
энергораспределителъ. Тормозные устройства,  основные  и  дублирующие,  не
получают  полней  мощности.  По-видимому,  в  том  же  режиме  работают  и
генераторы защитного поля. При вхождении корабля в плотные слои  атмосферы
связь с ним прервалась.
   В силу сложившейся чрезвычайной ситуации ввести в действие все  системы
слежения  и  коррекции  посадки.  Первый  каскад  гравитационных   ловушек
космодрома включить при  вхождении  корабля  в  зону  Кабактана,  основные
каскады - за тридцать секунд до пересечения Джикимдинской дуги.
   Начальникам Оттохской и Куду-Кюельской  энергостанций.  Подключить  все
резервные мощности к энергоприемникам космодрома.
   Старший координатор околоземельных трасс Дан Эризо".
   Кончив диктовать, он отошел от передатчика и, ссутулившись еще  больше,
положил ладони на тепловатую поверхность  малого  горизонтального  экрана.
Под  его  пальцами  замерла,  словно  пойманная  и  затаившаяся,  нечеткая
световая точка - "Антилор". А еще ниже, в глубине  толстого  органического
стекла, медленно  плыло,  подползая  под  эту  точку,  изображение  земной
поверхности. В правом верхнем углу мерно мигал счетчик  высоты,  неуклонно
сбрасывая цифры. И все-то было так, как в самом обычном, рядовом рейсе...
   - Фонограмму можно было и не посылать, - проговорил у  него  за  спиной
Полубояринов. - Самый крайний вынос ловушек - в Черендее. Но  они  пройдут
много западнее.
   Эризо не ответил. Перед Полубояриновым был большой дисплейный пульт, на
котором вычислительные машины  уже  проложили  курс  корабля  до  северной
оконечности материка. Но Эризо и без этого знал, где пройдет "Антилор". Он
это прикинул  раньше,  чем  начал  диктовать  фонограмму.  И  все-таки  он
надеялся.
   - Один маневр, один маленький,  едва  ощутимый  маневр...  -  Он  и  не
заметил, как произнес это вслух.
   Полубояринов с шумом выдохнул  воздух  сквозь  стиснутые  зубы.  Он  не
первый год работал с Даном, и каждый раз, когда что-нибудь  случалось,  он
начинал прямо-таки ненавидеть своего координатора  за  его  преувеличенную
способность казниться за любую ошибку, в  которой  ему  чудилась  хотя  бы
стотысячная доля собственной вины. Вот и сейчас, когда стало ясно, что  на
пути "Антилора" нет ни одной зоны гравитационного перехвата -  ни  краешка
зоны! - он представлял  себе,  как  жестоко  и  бесполезно  мучается  этот
человек, мучается оттого, что был в числе тех,  кто  разрешил  посадку  на
Землю этого удивительного  корабля.  Полубояринов  тоже  дал  согласие  на
посадку  "Антилора",  и  теперь  единственное,  о  чем  он  позволил  себе
вспомнить, - это то, что им с Даном, слава богу, удалось настоять на своем
и заблаговременно переправить на базу весь экипаж корабля,  исключая  тех,
без  кого  осуществить  посадку  было  практически  невозможно,  то   есть
командира, первого пилота и старшего механика.
   - Каких-нибудь четыре градуса на норд-ост!.. - не унимался Дан.
   Первого пилота Полубояринов знал хорошо. Собственно говоря, он знал его
не хуже, чем любого другого, он вообще  знал  каждого  человека,  которому
доверял выход  в  большой  космос.  _Каждого_,  как  бы  это  ни  казалось
невероятным. И если сейчас Оратов не делает ничего,  чтобы  войти  в  зону
перехвата, значит, корабль больше не способен маневрировать, и сам  Эризо,
будь он на месте Оратова, не смог бы ничего сделать.
   А еще скорее это означает, что на "Антилоре" уже никого  нет  в  живых.
Есть только раскаленная добела гигантская болванка, стремительно  теряющая
скорость и высоту. И если бы только болванка! Нет, это  был  скорее  орех,
несущий в  своей  сердцевине  сгусток  энергии,  эквивалентный  нескольким
водородным бомбам, адский орех, по-видимому лишенный  уже  и  спасительной
скорлупы - защитного поля,  хранимый  теперь  только  тоненькой  оболочкой
титанира - самого прочного и тугоплавкого вещества, созданного  когда-либо
человеком,  все  феноменальные  достоинства  которого  не  помогут,  когда
"Антилор" врежется-таки в землю...
   - Когда оборвалась связь, они были еще живы, -  словно  угадывая  мысли
своего друга, пробормотал Дан.
   Полубояринов повернул голову и посмотрел на его сутулую спину. Да. Они,
возможно, еще живы. Но речь уже шла не о них. Как бы это больно  ни  было,
теперь уже речь шла не о командире корабля  Эльзе  Липп,  и  не  о  пилоте
Борисе Оратове, и не о механике Оскаре Финдлее.
   Речь  шла  о  взрывном  эквиваленте  в  несколько  водородных  бомб,  и
случиться это могло в любой момент... Разумеется, тревога  была  объявлена
уже давно - целых шестнадцать минут  назад,  в  тот  самый  момент,  когда
"Антнлор" внезапно переменил курс и сообщил, что  идет  на  Усть-Чаринскнй
космодром. Тревога была объявлена, и эвакуация людей шла полным ходом,  но
разве мыслимо было спасти всех, оказавшихся в угрожаемой зоне?..
   - Вышли на финишную прямую! - вдруг каким-то высоким треснувшим голосом
крикнул Дан. - Ну, давайте!..
   Крик этот был так резок, а слова так чудовищно нелепы, что Полубояринов
вздрогнул. Вот этого только  и  не  хватало  -  к  набухающей  неминучести
взрыва, к последним минутам Эльзы, Оратова и Финдлея - еще и Дан,  который
от бессильного отчаяния, кажется, и впрямь свихнулся.
   А ведь он сам виноват не меньше, он, начальник координационного центра,
поддавшийся на  уговоры  этих  лихих  молодчиков  из  института  Дингля  и
разрешивший посадку "Антилора", которого ближе внешней таможенной орбиты к
Земле и подпускать-то было