Харта, знакомая ей не меньше ее  собственной,  более  чем  пышной,
поднималась и опадала под ее руками, и  Олив  начала  успокаиваться.  Он
шевельнулся, и она подумала, что сейчас Харт проснется и обнаружит,  что
впервые за многие годы она делит с ним ложе.
   Да,  проснись,  подумала  она.  Проснись.  Сама  она  будить  его  не
решилась: ее смелости хватило только на то, чтобы прокрасться в  темноте
из одной комнаты в другую. Однако если бы он проснулся,  она  рассказала
бы ему о том жутком сне, что  увидела  этой  ночью:  громадная  птица  с
жестокими золотистыми глазами кружила над феодом, а с ее крыльев  капала
кровь.
   И кровь была там, куда падала ее тень, сказала бы она ему, а тень  ее
падала всюду. Тень эта накрыла весь феод, от Хэмбри до каньона Молнии. И
ветер  принес  запах  большого  пожара.  Я  прибежала  к   тебе,   чтобы
предупредить, но ты сидел у камина  мертвый,  с  выпученными  глазами  и
черепом на коленях.
   Вместо того чтобы проснуться, Харт взял ее руку в  свои,  как  бывало
прежде, до того как он начал  заглядываться  на  молодых  девушек,  даже
служанок, и Олив решила, что она просто полежит с  ним  и  позволит  ему
держать ее руку. Пусть хоть на короткое  время  все  будет  так,  как  в
давние времена, когда в их семье царили мир и согласие.
   Она немного поспала. А когда проснулась, в окна  уже  проникал  серый
свет зари. Он отпустил ее руку, более того, отодвинулся от нее на  самый
край кровати. Она решила, что не надо ему знать о том, что она  спала  в
его постели, тем более что и кошмар  начал  забываться.  Олив  отбросила
одеяло, опустила ноги на пол, еще раз посмотрела на Харта. Ночной колпак
съехал, поэтому она аккуратно поправила  его.  Харт  вновь  шевельнулся.
Олив подождала, пока он  затихнет,  затем  поднялась.  И,  как  призрак,
проскользнула в свою комнату.

10

   Игровые павильоны открылись в "Зеленом сердце" за два дня до  ярмарки
Жатвы, и первые горожане попытали удачи на вращающемся колесе, в метании
бутылок, в бросках мяча в баскетбольное кольцо. Появился и пони-поезд..,
телега, заполненная смеющимися ребятишками, которую пони тянул по  узким
рельсам, выложенным восьмеркой.
   (- Пони звали Чарли? - спросил Роланда Эдди Дин.
   - Не думаю, - ответил Роланд. - В  Высоком  Слоге  у  нас  было  одно
малоприятное слово, созвучное с этим именем.
   - Какое слово? - спросил Джейк.
   - То, что означает смерть, -  ответил  стрелок.)  Рой  Дипейп  стоял,
наблюдая, как пони крутит восьмерки, вспоминая свое  детство,  когда  он
сам сидел в такой вот телеге. Естественно, пытаясь  попасть  в  нее,  не
заплатив ни гроша.
   Насмотревшись, Дипейп неспешно зашагал к  Управлению  шерифа,  вошел.
Херк Эвери, Дейв Холлис и Френк Клейпул чистили  древнее  оружие.  Эвери
кивнул Дипейпу и продолжил свое занятие. Шериф был какой-то не такой,  и
Дипейпу потребовалась пара минут, чтобы понять, что к чему: шериф не ел.
Впервые у него под рукой не стояла тарелка с едой.
   - К завтрашнему дню все готово? - спросил Дипейп.
   Эвери бросил на него взгляд, в  котором  раздражение  перемешалось  с
весельем:
   - С чего такой вопрос?
   - Его просил задать Джонас, - ответил Дипейп, и нервная улыбка  Эвери
поблекла.
   - Да, мы готовы. - Эвери обвел мясистой рукой  музейные  редкости.  -
Разве ты не видишь, что готовы?
   Дипейп мог бы повторить древнюю поговорку о том, что качество пудинга
можно проверить, лишь отведав его, но имело ли смысл? Желаемый результат
получался лишь в одном случае: если мальчишек проведут, как  рассчитывал
Джонас.
   Если нет, они скорее всего вырвут толстяку шерифу ноги и  скормят  их
оказавшимся под рукой волкам или собакам. Кому именно, Дипейпа особо  не
волновало.
   - Джонас также просил напомнить, что брать их надо рано.
   - Да, да, мы приедем туда рано, - согласился Эвери. - Вот эти двое  и
еще шесть крепких парней. Я попросил подъехать  и  Френа  Ленджилла,  он
возьмет пулемет. - Последнее слово Эвери  произнес  с  такой  гордостью,
словно сам изобрел это оружие. Затем  посмотрел  на  Дипейпа.  -  А  как
насчет тебя? Ты поедешь? Произвести тебя в помощники - пара пустяков.
   - У меня есть другое дело. И у Рейнолдса тоже, - улыбнулся Дипейп.  -
Работы хватит всем, шериф.., в конце концов, это Жатва.

11

   В тот день, ближе к вечеру, Сюзан и Роланд  встретились  в  хижине  в
Плохой Траве. Она рассказала ему о гроссбухе с вырванными страницами,  а
Роланд показал ей то, что оставил в северном углу хижины,  запрятав  под
груду рваных шкур.
   Сначала она посмотрела на содержимое тайника, потом подняла  на  него
широко раскрытые, испуганные глаза.
   - Что-то идет не так? Почему ты заподозрил неладное?
   Он покачал головой. Вроде бы все шло нормально.., во  всяком  случае,
ничего подозрительного он пока не заметил. И,  однако,  чувствовал,  что
поступает правильно, устроив тайник в хижине.
   Руководствовался он  при  этом  не  даром,  не  шестым  чувством,  но
интуицией.
   - Я думаю, все пройдет нормально.., насколько может пройти  нормально
при условии, что их по пятьдесят человек на каждого из нас.  Сюзан,  наш
единственный шанс - захватить их врасплох. Ты не поставишь нас под удар,
правда? Не пойдешь к Ленджиллу, размахивая гроссбухом отца?
   Она покачала головой. Если Ленджилл убил ее отца, через два дня он за
это заплатит.  Так  что  разговаривать  с  ним  она  не  собиралась.  Но
тайник.., тайник ее пугал, о чем она и сказала Роланду.
   - Слушай. - Роланд сжал ладонями щеки Сюзан, заглянул ей в глаза. - Я
лишь принимаю меры предосторожности. Если все пойдет не так..,  а  такое
возможно.., шанс выбраться отсюда есть только у тебя. У тебя и  у  Шими.
Если такое случится, Сюзан, ты.., вы.., должны прийти сюда и забрать мои
револьверы. Увезти их на запад, в Гилеад.  Найти  моего  отца.  По  этим
пистолетам он признает тебя и поверит всему, что  ты  скажешь.  Расскажи
ему о случившемся. Вот и все.
   - Если что-то случится с  тобой,  Роланд,  едва  ли  я  смогу  что-то
сделать, кроме как умереть.
   Его ладони все еще сжимали лицо Сюзан. И теперь он чуть тряхнул ее.
   - Ты не умрешь. - Лед в его глазах и голосе вызвал у Сюзан не  страх,
но благоговение. Она подумала о его крови.., о том, какая  она  древняя,
какой  холодной  могла  становиться  при  необходимости.   -   Пока   не
переговоришь с моим отцом. Обещай мне.
   - Я.., я обещаю, Роланд. Обещаю.
   - Скажи вслух, что ты обещаешь.
   - Я приду сюда. Заберу твои револьверы. Отвезу твоему отцу. Расскажу,
что случилось.
   Он кивнул и отпустил ее лицо. Следы пальцев  и  ладоней  остались  на
щеках.
   - Ты меня напугал. - Сюзан тряхнула головой. - Ты так меня напугал.
   - Я такой, как есть.
   - И я не собираюсь тебя переделывать. - Она поцеловала  его  в  левую
щеку, потом в правую. Сунула  руку  под  рубашку,  поласкала  сосок.  Он
мгновенно затвердел под подушечкой ее пальца. - Птички и рыбки,  медведи
и зайки. - Теперь она покрывала его лицо  поцелуями.  -  Исполнят  любое
желанье твое.
   Потом они лежали под медвежьей шкурой, которую Роланд привез с собой,
и прислушивались к порывам ветра, шуршащего травой.
   - Мне нравится этот звук, - прошептала Сюзан. - Он  вызывает  у  меня
желание стать ветром.., улететь, куда летит он, увидеть, что видит он.
   - В этом году, если ка дозволит, ты все увидишь.
   - Да. Вместе с тобой. -  Она  повернулась  к  нему,  приподнялась  на
локте. Свет, просачиваясь  сквозь  дыры  в  крыше,  падал  ей  на  лицо.
-Роланд, я тебя люблю. - Она поцеловала его.., и расплакалась. Он  нежно
обнял ее:
   - В чем дело? Сью, что тебя тревожит?
   - Не знаю. - Слезы полились еще сильнее. - Могу сказать лишь  одно  -
какая-то тень лежит у меня на сердце. - Она подняла на него полные  слез
глаза. - Ты не оставишь меня, ведь так, дорогой? Ты не уедешь  без  Сью,
не уедешь?
   - Нет.
   - Потому что я отдала тебе все, что у меня было.  И  девственность  -
лишь малая часть этого, ты знаешь.
   - Я никогда не оставлю тебя. - Но несмотря на теплую шкуру, по  спине
его пробежал холодок. - Никогда, клянусь.
   - Я все равно боюсь. Очень боюсь.
   - Вот это напрасно. - Говорил он медленно, с  натугой..,  потому  что
внезапно совсем другим словам приспичило сорваться с его губ. Мы уезжаем
прямо сейчас, Сюзан. Не послезавтра, в день Жатвы, а сейчас, в эту самую
минуту. Одевайся, и поскакали. Поедем на юг и ни разу не  оглянемся.  Мы
будем.., нас будут преследовать.
   Это точно. Лица Алена и Катберта. Лица  всех  тех  людей,  что  могли
погибнуть в Лысых горах от оружия Древних, которое приведет  в  действие
доставленная из Меджиса нефть. Лица их отцов. И преследовать  будут  всю
жизнь. От этих лиц им не скрыться даже на Южном полюсе.
   - От тебя требуется лишь одно - послезавтра за  ленчем  сослаться  на
плохое самочувствие. - Они многократно  говорили  об  этом,  но  сейчас,
охваченным непонятным  страхом,  ничего  другого  на  ум  не  приходило.
-Пойдешь в свою комнату, а потом покинешь дворец тем же путем, что  и  в
ночь нашей встречи на кладбище. Спрячешься.  В  три  часа  дня  приедешь
сюда, заглянешь под шкуры в том углу. Если револьверов там не  окажется,
а так и будет, я в этом абсолютно уверен, значит, все в  порядке.  И  ты
встретишься с нами. Где, я тебе говорил, за каньоном. Мы...
   - Да, я все это знаю, но на душе у меня неспокойно. -  Она  коснулась
его щеки. - Я боюсь за тебя и себя, Роланд, и не знаю почему.
   - Все получится, ответил он. Ка...
   - Не говори мне о ка! - воскликнула Сюзан. - Пожалуйста,  не  говори.
Ка - как ветер, это слова отца,  ей  нет  дела  до  чаяний  мужчины  или
женщины. Жадная, старая ка, как я тебя ненавижу!
   - Сюзан...
   - Нет, больше ничего не говори. - Она легла, сбросила с себя медвежью
шкуру, обнажив тело, за которое не Торин,  а  куда  более  великие  мужи
отдали бы королевство. Солнечные блики  падали  на  Сюзан,  как  золотой
дождь. Она протянула руки к Роланду. Никогда еще не выглядела она  такой
прекрасной, с разметавшимися волосами  и  застывшей  на  лице  тревогой.
Потом он думал: Она знала, какая-то ее часть знала. - Хватит разговоров.
С разговорами покончено. Если ты любишь меня, тогда люби.
   И Роланд приник к ней, в последний раз. Они слились воедино,  слились
не только их тела, но и дыхания, а снаружи ревел и  ревел  несущийся  на
запад ветер.

12

   В тот самый вечер, когда лыбящаяся Демоническая  Луна  появилась  над
горизонтом, Корделия вышла из дому и медленным шагом  направилась  через
лужайку к огороду, обходя по широкой дуге кучу листьев, которую  сгребла
днем. В руках она несла одежду. Бросила ее на землю у шеста, на  котором
торчало пугало, посмотрела на поднимающуюся луну. Увидела  подмигивающий
глаз, злобную ухмылку. Серебряная, как кость, эта луна,  белая  пуговица
на фиолетовом шелке.
   Демон улыбнулся Корделии, она улыбнулась в  ответ.  А  потом,  словно
очнувшись от транса, протянула руки  и  сняла  пугало  с  шеста.  Голова
пугала улеглась ей на плечо,  словно  голова  мужчины,  который  слишком
много выпил, чтобы танцевать. Его красные руки болтались как плети.  Она
раздела пугало, оставив ему только пару старых кальсон брата.
   Потом порылась в куче принесенной из дома одежды и  вытащила  из  нее
красную блузу для верховой езды, одну из трех, подаренных мэром  Торином
мисс Юной Красавице. Одежда для шлюхи, так, кажется,  она  обозвала  эти
блузы. И кем тогда следовало  назвать  ее,  Корделию  Дельгадо,  которая
заботилась об этой девчонке с тех  самых  пор,  как  ее  упрямый  папаша
решил, что ему не по пути с Френом Ленджиллом, Джоном Кройдоном и иже  с
ними? Наверное, мадам, хозяйкой публичного дома.
   При этой мысли перед ее мысленным взором  возникли  Элдред  Джонас  и
Корал Торин, обнаженные, совокупляющиеся под  доносящуюся  снизу  музыку
(раздолбанное пианино играло "Ред дет буги"),  и  Корделия  завыла,  как
собака.
   А потом надела блузу на  пугало.  За  блузой  последовали  юбка-брюки
Сюзан и ее шлепанцы. А завершило наряд сомбреро с яркой лентой.
   Presto <Гопля (восклицание фокусника).>! Пугало-мальчик  превратилось
в пугало-девочку.
   - И пойманную на месте преступления, - прошептала Корделия, глядя  на
красные руки пугала. - Я знаю. Да, я знаю. Не вчера родилась.
   С огорода она перенесла пугало на кучу листвы на лужайке. Положила на
траву, затем затолкала листья за  пазуху,  соорудив  груди.  Покончив  с
этим, достала из кармана спичку и зажгла ее.
   Ветер, словно потворствуя Корделии, стих. Она поднесла спичку к сухим
листьям. Скоро вся куча полыхала  ярким  пламенем.  Корделия  подняла  с
земли пугало-девочку и встала с ним  перед  огнем.  Она  не  слышала  ни
взрывов петард, ни звуков  органа,  игравшего  в  "Зеленом  сердце",  ни
музыкантов, развлекавших народ на нижнем рынке. Она даже не отшатнулась,
когда горящий лист, подхваченный горячим  потоком  воздуха,  пролетел  у
самых ее волос. Она смотрела на огонь широко раскрытыми пустыми глазами.
   А когда пламя поднялось особенно высоко, шагнула к нему и  бросила  в
него пугало. Одежда вспыхнула сразу же, полыхнула яркими язычками, искры
взвились до небес.
   - Пусть будет так! - вскричала Корделия. Красные  отсветы  превратили
ее слезы в кровь. - Гори огнем! Ага, гора!
   Пугало  горело,  красные  руки   охватил   огонь,   лицо   с   белыми
стежками-глазами почернело.  Со  шляпы  пламя  перекинулось  на  голову.
Корделия стояла у костра, сжимая и разжимая  кулаки,  не  замечая  искр,
впивающихся в кожу, не обращая внимания на  горящие  листья,  летящие  в
сторону дома. Загорись дом, она бы и этого скорее всего не заметила.
   Она стояла, пока  пугало,  наряженное  в  одежду  ее  племянницы,  не
превратилось в кучку пепла поверх золы, оставшейся от листьев. Медленно,
словно робот, она повернулась и прошествовала в дом, легла  на  диван  и
проспала до утра как убитая.

13

   В половине четвертого утра, в день, предшествующий  празднику  Жатвы,
Стенли Руис решил, что пора закрывать заведение. Музыка стихла  двадцать
минут назад: Шеб на час переиграл музыкантов с нижнего  рынка  и  теперь
спал, ткнувшись лицом  в  опилки.  Сэй  Торин  давно  поднялась  наверх,
куда-то подевались и  Большие  охотники  за  гробами:  Стенли  почему-то
думал, что эту ночь они проводят в Доме-на-Набережной. Он  также  думал,
что в эту ночь будут твориться черные  дела,  хотя  и  не  мог  сказать,
откуда у него такие мысли. Он посмотрел на двухголовое чучело.
   - И знать не хочу, дружище. - поделился он с Сорви-Головой. - Что мне
сейчас нужно, так это девять часов сна. Завтра-то  веселиться  будут  от
души и не разойдутся до рассвета. Поэтому...
   Дикий вопль донесся со двора. Стенли даже подпрыгнул. А Шеб приподнял
голову, пробормотал:
   - Шо такое? -  и  снова  отключился.  Стенли  не  испытывал  никакого
желания выяснять, что стоит за этим диким криком, но ничего  другого  не
оставалось. Тем более что кричала, судя по всему, Красотуля.
   - Давно пора выгнать тебя  пинком  под  зад,  -  пробурчал  Стенли  и
наклонился.  Под  стойкой  лежали  две  дубинки  из  железного   дерева.
Усмиритель  и  Убивец.   Усмиритель,   с   гладкой   поверхностью,   при
соприкосновении с головой буяна в нужном  месте  гарантировал  тому  два
часа забвения.
   Стенли посоветовался с внутренним  голосом  и  взял  вторую  дубинку.
Покороче Усмирителя, пошире в рабочем торце, утыканном гвоздями.
   Через кладовую, уставленную бочонками с грэфом и виски, Стенли прошел
к двери, выводящей  во  двор.  Глубоко  вздохнув,  отодвинул  засов.  Он
ожидал, что за дверью раздастся очередной вопль  Красотули,  но  снаружи
доносились лишь завывания ветра.
   Может, тебе повезло и ее убили, подумал Стенли. Открыл дверь и шагнул
вперед, одновременно поднимая дубинку.
   Красотулю не убили. В одной грязной нижней юбке проститутка стояла на
тропинке, что вела к сортиру, обхватив руками грудь и  задрав  голову  к
небу.
   - В чем дело? - Стенли поспешил к ней. - Ты у меня десять  лет  жизни
отняла, так перепугала.
   - Луна, Стенли! - прошептала Красотуля. - Посмотри на луну.
   Он посмотрел, и от увиденного гулко забилось сердце, но он постарался
изгнать тревогу из голоса.
   -  Ну  что  ты,  Красотуля,  это  же  пыль,   ничего   больше.   Будь
благоразумнее, дорогая,  ты  же  видишь,  какой  сильный  ветер  дует  в
последние дни, а дождей давно уже не было. Это  пыль,  только  и  всего.
Однако он сам не верил в свои слова.
   - Я знаю, что это не пыль, - прошептала Красотуля.
   Высоко в небе Демоническая Луна  лыбилась  и  подмигивала  им  сквозь
колышащееся кровавое марево.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ВЕДЬМА И ШАР

1

   Аккурат в то время, когда некая проститутка и некий  бармен  смотрели
на кровавую луну, Кимба Раймер проснулся от собственного чиха.
   Холодновато для Жатвы, подумал он. Поскольку эти два дня мне придется
провести вне дома, как бы...
   Что-то защекотало  кончик  его  носа,  он  вновь  чихнул.  Чих  этот,
вырвавшийся из его узкой груди и рыбьего рта в темноту спальни, по звуку
чем-то напоминал выстрел из малокалиберного пистолета.
   - Кто здесь? -  крикнул  Раймер.  Ответа  не  последовало.  А  Раймер
внезапно решил, что его лица коснулось  крыло  птицы,  которая  каким-то
образом проникла в его спальню при свете дня, а теперь летает в темноте.
По коже у него побежали мурашки (как же он ненавидел всякую  живность  -
птиц, насекомых,  летучих  мышей).  Он  потянулся  к  газовой  лампе  на
прикроватном столике, задел ее рукой, чуть не скинул на пол, но все-таки
схватил.
   А когда потянул к себе, его вновь пощекотали. На этот  раз  по  щеке.
Раймер вскрикнул  и  откинулся  на  подушки,  прижимая  лампу  к  груди.
Повернул вентиль, услышал шипение газа, высек искру. Лампа вспыхнула,  и
в круге света он увидел не птицу, а Клея Рейнолдса, сидящего на  краешке
кровати. В одной руке Рейнолдс держал перышко, которым щекотал  канцлера
Меджиса. Вторая пряталась под складками плаща на его  коленях.  Рейнолдс
невзлюбил Раймера с самой первой их встречи в лесах к западу от  каньона
Молнии, тех самых лесах, где стоял лагерем отряд Латиго.  Ночь  выдалась
ветреной, и когда он и другие Охотники за  гробами  вышли  на  небольшую
полянку, где  у  костерка  сидели  Раймер,  Ленджилл  и  Кройдон,  ветер
подхватил и раздул полы плаща Рейнолдса. "Сэй Манто", - прокомментировал
происшедшее Раймер, и двое его спутников рассмеялись. Безобидная  шутка,
да только Рейнолдсу она таковой не  показалась.  Во  многих  землях,  по
которым он странствовал, слово "манто"  означало  не  только  плащ.  Так
называли гомосексуалистов. Рейнолдсу и в голову не пришло, что Раймер (в
силу своей провинциальности) не знаком  со  сленгом  других  феодов.  Он
видел, что над ним смеются,  и  дал  себе  слово  отомстить.  Для  Кимбы
Раймера час расплаты настал.
   - Рейнолдс? Что ты тут делаешь? Как ты сюда по...
   - Ты обознался, - оборвал его Рейнолдс. - Нет тут никакого Рейнолдса.
Перед тобой сеньор Манто, - Он вытащил руку из-под плщца. Пальцы сжимали
остро заточенный cuchillo <нож (исп.).>. Рейнолдс купил  его  на  нижнем
рынке  специально   для   этого   дела.   Он   поднял   нож   и   загнал
двенадцатидюймовое лезвие в грудь  Раймера.  Нож  прошел  насквозь,  как
булавка сквозь насекомое. Клопа, мысленно уточнил Рейнолдс.
   Лампа вывалилась из руки Раймера и скатилась с кровати.  Ударилась  о
подставку для ног, но не разбилась.  Отбросила  на  дальнюю  стену  тень
Раймера. Тень второго мужчины нависла над ним, как голодный стервятник.
   Рейнолдс поднял руку с ножом. Повернул ее так, чтобы  вытатуированный
между большим и указательным пальцами гроб завис перед глазами  Раймера.
Он хотел, чтобы этот гроб стал последним, что увидел Раймер,  перед  тем
как сойти с тропы.
   - Давай послушаем, как ты теперь  посмеешься  надо  мной,  -улыбнулся
Рейнолдс. - Чего молчишь? Начинай.

2

   Ок