ли
руки. Мы забрались очень глубоко. Пока все в порядке, но... -  Я  думаю,
мы узнали все, что хотели. - Сказать ей, чтобы она все забыла?
   Роланд без промедления мотнул головой - они ка-тет, у них нет друг от
друга тайн. Коснулся пальцев Сюзан. Да, очень холодные.
   - Сюзан?
   - Да, дорогой.
   - Я сейчас произнесу стишок. Когда я закончу, ты будешь помнить  все,
как и в прошлый раз. Хорошо?
   С улыбкой она закрыла глаза:
   - Рыбки и птички, медведи и зайки...  Улыбаясь,  Роланд  закончил  за
нее: - Исполнят любое желанье твое.
   Ее глаза открылись. Она улыбнулась.
   - Ты. - Она поцеловала его - Ты со мной, Роланд. Ты со  мной,  любовь
моя.
   Не в силах сдержать себя, Роланд заключил ее в объятия.
   Катберт отвернулся Ален уставился на сапоги, откашлялся.

9

   -  Ты  отнимешь  у  нее  хрустальный  шар?  -  спросила  Сюзан.   Они
возвращались в Дом-на-Набережной, и она сидела позади него, обхватив  за
талию руками.
   - Пока пусть он  останется  там,  где  находится  сейчас.  Магический
кристалл отдан ей на хранение Джонасом, который получил его от  Фарсона,
в этом я не сомневаюсь. И  его  повезут  на  запад  вместе  с  остальным
добром. В этом тоже сомнений быть не может. Мы возьмем его, когда  будем
разбираться с нефтью и людьми Фарсона.
   - Ты увезешь его с собой?
   - Увезу или разобью. Скорее всего увезу, чтобы отдать  отцу,  но  это
сопряжено с риском. Кристалл очень могущественный.
   - Допустим, она увидит твои планы? Допустим, предупредит Джонаса  или
Кимбу Раймера?
   - Если она не увидит, как мы  отнимаем  у  нее  любимую  игрушку,  не
думаю, что она воспрепятствует  исполнению  наших  планов.  Полагаю,  мы
нагнали на нес страха, а если она подпала под  магию  шара,  то  уже  не
может оторваться от него, ей нет дела ни до чего другого.
   - Но она его не отдаст. Она  захочет,  чтобы  шар  остался  при  ней.
Быстрый шел по тропе, проложенной в лесу вдоль  берега.  Через  редеющие
ветви они уже видели серые камни стены, окружающей Дом-на-Набережной,  с
востока на них накатывал шум прибоя.
   - Ты сможешь проникнуть во дворец незамеченной, Сюзан?
   - Конечно.
   - И ты знаешь, что должна делать ты, а что - Шими?
   - Да. Давно мне не  было  так  хорошо.  Голова  такая  ясная,  словно
отчистилась от тумана.
   - Если так, благодарить надо Алена. Мне такое не под силу.
   - В его руках волшебная сила?
   - Да.
   Они достигли калитки. Сюзан легко  соскользнула  на  землю.  Он  тоже
спешился, встал рядом, обнял девушку за талию. Она смотрела на луну.
   - Посмотри, она уже так пополнела,  что  начинает  проглядывать  лицо
Демона. Видишь его?
   Линия носа, намек ухмылки. Глаза еще нет, но да, он видел  Демона.  -
Он так пугал меня, когда я была маленькая.  -  Сюзан  говорила  шепотом,
помня о близости дворца. - В  полнолуние  я  даже  закрывала  ставни.  Я
боялась, что Демон увидит  меня,  спустится  и  заберет  к  себе,  чтобы
съесть. - Ее губы дрожали. - Дети такие глупые, не правда ли?
   - Иногда.
   В детстве  он  не  боялся  Демонической  Луны,  но  боялся  той,  что
округлялась сейчас с каждой ночью. Будущее окутала тьма,  и  узкой  была
тропа, ведущая к свету. - Я люблю тебя, Сюзан. Люблю всем сердцем.
   - Я знаю. И я люблю тебя. - Она поцеловала его в губы, приложила руку
к своей груди, потом поцеловала теплую ладонь. Он крепко обнимал  ее,  а
она, над его плечом, смотрела на полнеющую луну.
   - Неделя до дня Жатвы. - Fin de ano <завершение  года  (исп.).>,  как
называют его vaqueros и labradoros <земледельцы (исп.).>. Как это  время
называют в твоей земле?
   - Примерно так же.  У  нас  оно  называется  закрытие  года.  Женщины
раздают всем маленькие подарки и поцелуи.
   Сюзан тихонько рассмеялась:
   - Может, твоя земля не покажется мне чужой.
   - Лучшие поцелуи тебе придется приберечь для меня.
   - Я приберегу.
   - Что бы ни случилось, мы будем вместе, - твердо  заявил  Роланд,  но
над ними, в звездном небе, усмехалась Демоническая  Луна,  словно  зная,
какое им уготовано будущее.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ЗАКРЫТИЕ ГОДА

1

   Вот и приходит в Меджис fin de ano, называемое во  Внутренних  феодах
закрытием года. Приходит, как и тысячу раз до того.., или десять  тысяч,
или сто тысяч. Никто не может сказать точно: мир  "сдвинулся",  и  время
стало не таким, как прежде. В Меджисе есть поговорка: "Время -  лицо  на
воде".
   На полях мужчины и женщины в перчатках, одетые в самые толстые пончо,
добирают остатки картофеля. Ветер  дует  с  востока  на  запад,  сильный
ветер, пронизывающий, и в холодном воздухе стоит  запах  соли..,  запах,
что слезы. Los campensinos <крестьяне (исп.).> работают весело, говоря о
том, как славно погуляют на дне  Жатвы,  но  они  чувствуют  разлитую  в
воздухе грусть: год уходит. Убегает от них, как  вода  в  реке,  и  хотя
никто об этом не упоминает, все знают.
   В садах смеющиеся парни снимают с верхушек последние яблоки  (теперь,
когда ветер дует не переставая, женщин до такой  работы  не  допускают).
Над ними по ярко-синему небу эскадрильи гусей тянутся к югу,  выкрикивая
на лету хрипловатое adieux <прощай (фр.)>.
   Маленькие рыбацкие баркасы уже вытащены из воды. Их владельцы  шкурят
и красят корпуса. Работают они голые по пояс, несмотря на ледяной ветер,
и поют. Поют старые, передаваемые из поколения в поколение песни...
   Я хозяин бездонных и синих морей, Вот и все, чем я славен и горд.
   Полный невод тяну я с добычей своей, Да помогут мне ангел и черт.
   Я хозяин глубин этих темных и волн, Всех бескрайних полей голубых.
   И качается легкий  и  маленький  челн  На  просторах  владений  моих!
<перевод  Наталии   Рейн.>   ...и   иногда   маленький   бочонок   грэфа
перекочевывает от одного баркаса к  другому.  В  бухте  остались  только
большие шхуны. Они меряют  ее  широкими  кругами,  проверяя  заброшенные
сети. Точно также сторожевой пес обегает вверенное  ему  стадо  овец.  В
полдень поверхность воды яростно сверкает в  лучах  осеннего  солнца,  а
мужчины сидят на палубах скрестив ноги, перекусывают. Они знают, что вся
эта красота принадлежит им.., по  крайней  мере  до  того  времени,  как
налетят серые зимние шторма, заплевывая  их  ледяным  дождем  и  снегом.
Завершается, завершается год. Вдоль улиц Хэмбри уже развешены и горят по
вечерам праздничные фонарики, а руки пугал  выкрашены  в  красный  цвет.
Везде красуются амулеты, приносящие урожай, и хотя женщины на  улицах  и
рынках часто целуют незнакомых мужчин и сами подставляют губы  или  щеки
для поцелуя, половые контакты сходят на нет. Они  возобновятся  (да  еще
как!) в ночь Жатвы.  Чтобы  на  Полную  Землю  принести  обычный  урожай
младенцев.
   На Спуске лошади носятся галопом, словно понимая  (скорее  всего  так
оно и есть), что дни их свободы сочтены. А  при  особо  сильных  порывах
ветра они поворачиваются мордой на запад, показывая зиме зад. На ранчо с
окон снимают сетчатые рамы и устанавливают ставни.  В  громадных  кухнях
ранчо и - меньших по размерам - ферм никто не пытается сорвать жатвенный
поцелуй, а о сексе просто не думают. Это время заготовок  и  переработки
урожая,  так  что  работа  там  начинается  задолго   до   рассвета,   а
заканчивается куда как позже заката.  И  стоит  запах  яблок  и  свеклы,
фасоли и моркови, тушащегося мяса. Женщины работают весь день, в постель
падают замертво, чтобы рано утром вновь подниматься и идти на кухню.
   В  городских  дворах  жгут  листву,  и  по  мере  того   как   неделя
приближается к концу и лицо старого Демона  проступает  все  отчетливее,
красноруких пугал все чаще бросают в костры.  В  полях  стебли  кукурузы
пылают, как факелы, и часто пугала горят вместе с ними, их красные  руки
и вышитые белыми нитками глаза лопаются от жары. Люди стоят вокруг  этих
костров молча, с суровыми лицами. Никто не говорит  об  ужасных  обычаях
прошлого и жестоких старых богах, которых  умиротворяют  сжиганием  этих
пугал, но все это и так прекрасно знают Время от времени  кто-нибудь  из
людей едва слышно шепчет себе под нос два слова: Гори огнем.
   Они  закрывают,  закрывают,  закрывают  год.  На  улицах   взрываются
хлопушки и петарды. Иной раз раздается такой мощный "ба-бах",  что  даже
смирные тягловые лошади лягают телеги. И эхо  каждого  взрыва  заглушает
детский смех.  На  крыльце  продовольственного  магазина,  что  напротив
"Приюта путников", поцелуям, иногда скромным, а иногда и с  язычком,  не
видно конца, но шлюхи Корал Торин ("Сладенькие", как любит называть себя
и коллег Герт Моггинс) скучают. На этой неделе клиенты у них наперечет.
   Это еще не Новый год, когда будут жарко гореть поленья, а весь Меджис
танцевать.., и, однако, старый год уходит.  Именно  на  праздник  Жатвы,
сопровождаемый ритуалом гори огнем, приходится  окончание  года  и  все,
начиная  от  Стенли  Руиса,  стоящего  за  стойкой  бара   под   чучелом
Сорви-Головы, до последнего скотовода Френа Ленджилла  у  самой  границы
Плохой Травы, это знают. В воздухе разлита тоска, кровь зовет в путь,  в
дальние края, одиночество щемит сердце.
   Но этот год принес  с  собой  и  нечто  особенное:  ощущение  чего-то
дурного, скверного, ощущение, которое, однако,  никто  не  мог  выразить
словами. Люди, которым никогда не снились кошмары, на неделе fin de  ano
просыпаются от собственных криков. Мужчины, по натуре мирные, не  просто
участвуют в драках, но затевают их.  Мальчишки,  которые  раньше  только
мечтали о том, чтобы убежать из дому, в этот год действительно убегают и
не возвращаются домой после первой ночи, проведенной под кустом.
   И ощущение (то самое, которое  никто  не  мог  выразить  словами,  но
чувствовали  все),  что  этот  праздник  Жатвы  отличается  от  прежних,
нарастает. Заканчивается год, это да. Но с ним заканчивается и мир.  Ибо
именно  здесь,  в  Меджисе,  сонном  внешнем  феоде,  суждено   начаться
последнему великому конфликту Срединного мира.  Здесь  прольются  первые
потоки крови. И  в  два  года,  не  больше  того,  этот  мир  перестанет
существовать. Начнется все здесь. И возвышающаяся  средь  розовых  полей
Темная Башня кричит голосом чудовища. Время - лицо на воде.

2

   Корал Торин шла по Главной улице от отеля  "Гавань",  когда  заметила
Шими,  ведущего  Капризного   в   противоположном   направлении.   Юноша
пронзительным, но мелодичным голосом напевал "Беззаботную  любовь".  Шел
он медленно: Капризный тащил на себе два бочонка размерами  поболе  тех,
что недавно отправились на Коос.
   Корал радостно  приветствовала  Шими.  Радоваться  она  имела  полное
право: Элдреда Джонаса воздержание на fin de  ano  не  касалось.  А  для
мужчины  со  сломанной  ногой   любовником   он   оказался   более   чем
изобретательным.
   - Шими! - воскликнула она. - Куда ты идешь?  В  Дом-на-Набережной?  -
Да, - кивнул он. - Везу грэф, который они  заказали.  Для  вечеринок  на
праздник Жатвы, да, много их будет. Все будут танцевать, разгорячатся, а
потом станут пить грэф, чтобы немного остыть.  Какая  вы  красивая,  сэй
Торин, с раскрасневшимися щечками.
   - О! Мне очень приятны твои слова, Шими! - Она  одарила  его  широкой
улыбкой. - А теперь иди,  иди,  не  теряй  времени,  тебя  там  ждут.  -
Нет-нет, уже иду.
   Корал,  улыбаясь,  смотрела   ему   вслед.   Все   будут   танцевать,
разгорячатся, сказал Шими. Насчет танцев Корал ничего сказать не  могла,
но точно знала, что в этом году праздник Жатвы  выдастся  жарким.  Очень
даже жарким.

3

   Мигуэль  встретил   Шими   под   аркой   Дома-на-Набережной,   окинул
презрительным взглядом, каким удостаивал всех, кто  стоял  ниже  его  на
социальной лестнице, выдернул пробку сначала из одного бочонка, потом из
второго.  К  содержимому  первого  только  принюхался,  наклонившись   к
отверстию в днище, во второй сунул большой  палец  и  задумчиво  пососал
его. С провалившимися щеками, беззубым ртом  и  шевелящимися  губами  он
напоминал сосущего соску бородатого младенца.
   - Отменный вкус, не так ли? - спросил Шими. - Отменный вкус,  добрый,
старый Мигуэль, живущий здесь уже тысячу лет.
   Мигуэль, все еще посасывающий палец, злобно зыркнул на Шими.
   - Andale. Andale, simplon <Проходи. Проходи, глупец (исп.).>.
   Шими повел мула вокруг дома к кухне. С океана дул сильный  порывистый
ветер. Шими помахал рукой работающим на  кухне  женщинам,  но  ответного
взмаха руки или рук не  дождался:  скорее  всего  женщины  его  даже  не
заметили. На каждой горелке огромной плиты булькал котел,  и  женщины  в
свободных,  с  длинными  рукавами  платьях,   с   забранными   назад   и
перевязанными яркими  лентами  волосами,  бродили  в  заполнявшем  кухню
тумане как призраки.
   Шими снял со спины Капи сначала один бочонок, потом второй. Пыхтя  от
натуги, перенес их к большой дубовой бочке у двери  черного  хода.  Снял
крышку, наклонился над бочкой, тут же отпрянул:  ядреный  запах  старого
грэфа вышиб у Шими слезу.
   - Фу! - изрек он, поднимая первый бочонок. - Можно опьянеть от одного
запаха!
   Он вылил в бочку свежий грэф, стараясь не расплескать ни капли. Когда
бочонки опустели, уровень  бочки  поднялся  чуть  лине  до  крышки.  Это
хорошо, подумал Шими. На празднике Ярмарки яблочное  пиво  будет  литься
рекой.
   Пустые бочонки он поставил в ременные корзины, закрепленные по  бокам
Капризного, вновь посмотрел на кухню, дабы убедиться, что за  ним  никто
не наблюдает (никто и не наблюдал: кто вообще мог  заметить  дурачка  из
таверны Корал?), а затем повел Капи не назад, к  арке,  а  по  тропе,  к
сараям-складам, в которых  хранилось  все  необходимое  для  обеспечения
жизнедеятельности Дома-на-Набережной.
   Их было три, и перед каждым сидело пугало  с  красными  руками.  Шими
решил, что пугала пристально всматриваются в него,  и  по  коже  у  него
побежали мурашки. Потом он вспомнил свой предыдущий поход, к  дому  Риа,
безумной старой ведьмы. Вот уж кто действительно наводил  страх.  А  это
всего лишь пугала, набитые соломой.
   - Сюзан? - шепотом позвал он. - Где ты?
   Дверь центрального сарая, и так приоткрытая, распахнулась еще шире.
   - Заходи! - также шепотом ответила  она.  -  И  заводи  мула!  Только
быстро!
   Он завел мула в сарай,  где  пахло  сеном,  фасолью,  веревками..,  и
чем-то еще. С более резким запахом. Петарды, подумал  Шими.  И  порошок,
для стрельбы.
   Сюзан, которая все утро провела в примерочной, встретила его в тонком
шелковом платье и  высоких  кожаных  сапогах,  с  волосами,  украшенными
ярко-синими и ярко-красными ленточками. Шими засмеялся.
   - Как ты забавно выглядишь, Сюзан, дочь Пата. Ты меня повеселила, это
точно.
   - Да, в таком наряде меня только рисовать  для  картины.  -  По  лицу
Сюзан было  заметно,  что  думает  она  совсем  о  другом.  -  Нам  надо
поторопиться. Через двадцать минут меня начнут искать. Может, и  раньше,
если этот старый козел хватится меня... За дело!
   Они сняли бочонки со спины  Капи.  Сюзан  достала  из  кармана  кусок
сломанной подковы и вытащила у одного бочонка  донышко.  Передала  кусок
подковы Шими, который проделал то же самое  со  вторым  бочонком.  Сарай
заполнил запах грэфа.
   - Держи! - Она бросила Шими тряпку из мягкой материи. - Вытри бочонок
как следует.  Особо  не  усердствуй,  все  петарды  в  водонепроницаемой
оболочке, но лучше перестраховаться.
   Пока они вытирали бочонки  изнутри,  Сюзан  каждые  несколько  секунд
бросала тревожный взгляд на дверь.
   - Хорошо. Хватит. Теперь.., их два вида. Я уверена, их  не  хватятся.
Запасы тут огромные, ими можно взорвать полмира. - И устремилась в глубь
сарая. Вернулась с подолом, полным петард. - Это те, что побольше.
   Шими уложил их в один из бочонков. Каждая размером с  детский  кулак.
Большие петарды. Разрывающиеся с грохотом. Он как раз установил на место
донышко, когда Сюзан принесла вторую порцию. Поменьше.  Шими  знал,  что
они не только взрываются, но и выбрасывают сноп цветного огня.
   По-прежнему  бросая  короткие  взгляды  на  дверь,  она  помогла  ему
загрузить бочонки. Когда они  заняли  свое  законное  место  в  ременных
корзинах по бокам Капи, Сюзан облегченно вздохнула  и  тыльной  стороной
ладони вытерла вспотевший лоб.
   - Слава  богам,  этот  этап  закончен.  Ты  знаешь,  куда  должен  их
отвезти?
   - Да. Сюзан, дочь Пата. На "Полосу К". Мой друг Артур Хит положит  их
в безопасное место.
   - Если кто-нибудь спросит, как ты там оказался?
   - Отвозил сладкий грэф юношам из Привходящего мира,  потому  что  они
решили  не  приходить  в  город  на  Ярмарку...  Почему  они  решили  не
приходить, Сюзан? Они не любят Ярмарки?
   - Ты об этом скоро узнаешь. Нет  у  меня  времени  отвечать  на  твои
вопросы, Шими. Иди.., дорога у тебя дальняя. Однако он  не  сдвинулся  с
места.
   - Что еще? -  спросила  Сюзан,  стремясь  не  выказывать  нетерпения.
-Шими, в чем дело?
   - Я бы хотел, чтобы ты поцеловала меня. Все-таки fin de ano. - И Шими
густо покраснел.
   Сюзан не могла  не  рассмеяться,  потом  приподнялась  на  цыпочки  и
поцеловала его в уголок рта. С этим Шимии отбыл к "Полосе К".

4

   На следующий день Рейнолдс поскакал  в  СИТГО.  Лицо  укутал  шарфом,
оставив только глаза.  Ему  не  терпелось  выбраться  из  этого  чертова
Хэмбри, где пастбища так  близко  соседствовали  с  морем.  Вроде  бы  и
температура упала не так сильно, но  ветер,  набрав  скорость  надводной
гладью, резал как ножом. А еще  больше  угнетало  его  другое:  ощущение
обреченности, накрывшее город, да и весь Меджис,  в  преддверии  ярмарки
Жатвы. Рой это тоже чувствовал. Об этом ясно говорил его взгляд.
   Нет,  у  него  явно  полегчает  на  душе,  когда  трое  юных  рыцарей
превратятся в пепел, который разнесет ветром, а он покинет этот  забытый
богами феод.
   Рейнолдс спешился на автомобильной стоянке, привязал лошадь к  ржавой
железяке с загадочным словом  "шевроле",  едва  читаемым  на  небольшой,
когда-то блестящей табличке, и зашагал к нефтяному полю. Ветер  пробирал
даже сквозь овчинный полушубок, которым его снабдили на ранчо, и  дважды
ему пришлось натягивать шляпу на уши, чтобы ее не сдуло ветром. Он  даже
радовался, что не может увидеть  себя:  должно  быть,  выглядел  он  как
какой-нибудь гребаный фермер.
   Оглядываясь по сторонам, Рейнолдс  время  от  времени  удовлетворенно
кивал. Тишина и покой. Лишь ветер  шуршит  в  соснах,  растущих  по  обе
стороны от трубы. Никогда не подумаешь, что за тобой наблюдает с десяток
пар глаз.
   - Эй! - позвал он. - Выходите, парни. Давайте держать совет.
   Мгновение его призыв  оставался  без  ответа.  Потом  из-за  деревьев
появились Хайрем Куинт с ранчо "Пиано"  и  Крикун  Каллахэн  из  "Приюта
путников". Святое дерьмо, в изумлении подумал Рейнолдс, и где они только
этим разжились.
   Из-за пояса штанов Куинта торчал древний мушкетон. Рейнолдс  подумал,
что Куинту крупно повезет, если мушкетон просто даст осечку,  когда  тот
нажмет на спусковой крючок. Если  не  повезет  -  мушкетон  взорвется  и
ослепит его.
   - Все тихо?  -  спросил  Рейнолдс.  Куинт  ответил  на  непереводимом
местном диалекте. Крикун с минуту слушал его, потом взял  инициативу  на
себя.
   - Все хорошо, сэй. Он говорит, что он и его люди теряют  терпение.  -
Широко улыбнувшись, Крикун добавил: - Если бы вместо мозгов  был  порох,
он не смог бы высморкаться.
   - Но доверять этому идиоту можно?
   Крикун ползал плечами. Вероятно, сие означало, что да.
   Они прошли под деревья. Там, где Роланд и Сюзан видели почти тридцать
цистерн, стояли шесть, и из этих шести только в двух была нефть. Мужчины
сидели на земле или храпели, привалившись к стволам сосен и надвинув  на
лицо  сомбреро.  В  большинстве  своем  их  вооружение  по  возрасту   и
надежности могло посоперничать с мушкетоном Куинта. У некоторых Рейнолдс
заметил пращи. И решил, что проку от них будет больше. Он  повернулся  к
Крикуну:
   - Скажи этому лорду Перту, что если мальчишки