ого юношу в тот самый момент, когда ее тело и чувства пребывали
в смятении.
   - Я оставлю тебя здесь. Ты можешь вернуться к друзьям или  продолжить
путь. - Суровость  собственного  голоса  опечалила  Сюзан,  но  то  была
суровость взрослой женщины. - И помни о своем обещании,  Уилл:  если  ты
увидишь меня в Доме-на-Набережной и если ты мне  друг,  это  будет  наша
первая встреча. Как будто я впервые вижу тебя.
   Он кивнул, и Сюзан заметила, что ее серьезность теперь  отражалась  и
на его лице. А также печаль.
   - Я никогда не приглашал  девушку  на  конную  прогулку,  и  ни  одна
девушка не приглашала меня в гости. Но я бы пригласил тебя. Сюзан,  дочь
Патрика... Если я принесу тебе  цветы,  чтобы  увеличить  свои  шансы..,
думаю, ничего хорошего из этого не выйдет.
   Она покачала головой.
   - Нет. Не выйдет.
   -  Ты  обещала  кому-то,  что  выйдешь  за  него?   Понимаю,   вопрос
бестактный, но я не желаю тебе ничего дурного.
   - Знаю, что не желаешь, но предпочла бы не отвечать на  твой  вопрос.
Как я тебе и говорила, положение у меня сейчас очень  деликатное.  Кроме
того, уже поздно.  Здесь  мы  расстанемся,  Уилл.  Но  подожди...,  один
момент...
   Она  сунула  руку  в  карман  фартука  и  достала  половину  булочки,
завернутую в зеленый лист. Вторую половину она съела по пути на  Коос..,
в другой, как ей теперь казалось,  половине  ее  жизни.  Оставшуюся  она
протянула Быстрому, который понюхал булочку, а съев,  ткнулся  мордой  в
ладонь Сюзан. Она улыбнулась:
   - Хороший ты у нас конь, очень хороший.
   Посмотрела на Уилла Диаборна, который стоял на дороге, переминаясь  с
ноги на ногу, печально взирая  на  нее.  Лицо  его  вновь  стало  совсем
молодым.
   - Хорошо, что мы встретились, не так ли? - спросил он.
   Она шагнула к нему и, прежде чем успела подумать о том,  что  делает,
положила руки ему на плечи, поднялась на цыпочки и  поцеловала  в  губы.
Коротким, но не сестринским поцелуем.
   - Да, я рада, что мы встретились.
   А когда он потянулся к  ней,  как  цветок  тянется  к  солнцу,  чтобы
продолжить начатое, Сюзан мягко, но решительно отстранилась.
   - Нет, это всего лишь благодарность; джентльмен должен понимать,  что
на этом надо остановиться. Шагай с миром своим путем, Уилл.
   Он взялся за поводья, словно во сне, какие-то  мгновения  смотрел  на
них, не понимая, что это такое, затем перевел взгляд на нее. Она видела,
как он пытается взять себя в руки, обуздать взрыв эмоций, которые вызвал
в нем этот короткий поцелуй. Этим он ей понравился  еще  больше.  И  она
похвалила себя за то, что поцеловала его.
   - А ты - своим. - Он запрыгнул в седло. -  С  нетерпением  жду  нашей
первой встречи.
   Он улыбнулся Сюзан, и она увидела в его улыбке огонь  желания.  Затем
развернул Быстрого и поскакал в том направлении,  откуда  они  пришли..,
возможно, вновь хотел взглянуть  на  нефтяное  поле.  Сюзан  осталась  у
почтового ящика миссис Бич, надеясь, что он обернется и помашет ей рукой
и она сможет еще раз увидеть  его  лицо.  Она  не  сомневалась,  что  он
обернется.., а он  все  не  оборачивался.  А  когда  она  уже  собралась
спускаться с холма, все-таки обернулся, и его вскинутая рука запорхала в
темноте, как мотылек.
   Сюзан в ответ подняла руку и двинулась вниз, счастливая и  несчастная
одновременно. Однако - и возможно, ничего важнее на тот момент  для  нее
не было - она больше не чувствовала себя вывалянной в грязи.  Когда  она
коснулась губ юноши, ее кожа очистилась от  прикосновений  Риа.  Как  по
мановению волшебной палочки, чему она могла только порадоваться.
   Шла она улыбаясь, и гораздо чаще,  чем  обычно,  если  ей  доводилось
выходить из дома ночью, поглядывая на звезды.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ЛУНА ДАВНО ЗАШЛА

1

   Два часа он  мотался  вдоль  пологого  склона,  который  она  назвала
Спуском, ограничиваясь рысью, не переводя могучего коня  в  галоп,  хотя
очень хотелось мчаться под звездами. Наконец его кровь начала остывать.
   Она сразу остынет, если ты  начнешь  думать  о  собственной  персоне,
сказал он себе,  да  и  напрасно  ты  так  разгорячился.  Только  дураки
абсолютно уверены в том, что все будет так, как им того хочется. Древняя
поговорка вызвала воспоминания о покрытом  шрамами  кривоногом  мужчине,
учившем его жизни, и юноша улыбнулся.
   В конце концов он свернул с дороги и направился вдоль  ручья,  против
течения.  Проехал  полторы  мили  (миновав  несколько  табунов  лошадей,
которые с интересом посмотрели на Быстрого), держа курс на ивовую  рощу.
Оттуда донеслось тихое ржание. Быстрый тут же ответил на  него,  стукнув
копытом о землю и замотав головой.
   Его всадник наклонил голову, чтобы не задеть ветви, и внезапно увидел
перед собой узкое, белое, нечеловеческое лицо, верхнюю  часть  которого,
за исключением черных, лишенных зрачков глаз, поглотила тьма.
   Руки всадника метнулись к револьверам, третий раз за ночь, и в третий
раз  ухватили  пустоту.  Впрочем,  он  уже  понял,  что  оружие  ему  не
понадобится: перед ним на тонкой веревке висел этот  идиотский  грачиный
череп.
   Молодой человек, в настоящее время называющий себя  Артур  Хит,  снял
его с седла (ему нравилось называть  череп  "наш  дозорный",  "пусть  он
уродлив, как старая карга, зато есть не просит") и  повесил  на  дереве,
чтобы поприветствовать дорогого друга. Ох уж этот "Артур" и  его  шутки!
Всадник Быстрого оттолкнул череп в сторону с такой  силой,  что  веревка
разорвалась, а череп улетел в темноту.
   - Фи, Роланд, - донесся мужской голос. В нем  слышался  упрек,  из-за
которого так и рвался смех.., как, собственно, и всегда. С Катбертом они
дружили с раннего детства, следы их первых зубов остались на одних и тех
же игрушках, но Роланд иной раз совершенно не понимал своего друга. И не
только его шутки.  Однажды,  довольно-таки  давно,  в  тот  день,  когда
собирались повесить дворцового повара, оказавшегося предателем,  Катберт
не находил себе места от ужаса и угрызений совести. Он  сказал  Роланду,
что не останется, не сможет смотреть на казнь.., в результате и остался,
и смотрел. Потому что ни глупые шутки, ни выставляемые  напоказ  чувства
не показывали миру истинного Катберта Оллгуда.
   Когда Роланд выехал на поляну посреди рощи, темная тень отделилась от
дерева. А выйдя на середину поляны, превратилась в высокого  узкобедрого
юношу, босоногого, с голой грудью, одетого лишь в джинсы. В  одной  руке
он держал огромный  старинный  револьвер,  такие  еще  называли  "пивная
бочка" из-за размеров барабана.
   - Фи, - повторил Катберт, словно ему нравился  звук,  соответствующий
этому слову, не позабытому  разве  что  в  таких  медвежьих  углах,  как
Меджис. - Негоже так обходиться с часовым, ударить беднягу по  лицу,  да
еще с такой силой, что он чуть-чуть не долетел до моря!
   - Если б у меня был револьвер, я бы разнес его на куски  и  перебудил
всю округу.
   - Я знал, что ты не будешь разъезжать с  оружием  в  руках,  -ответил
Катберт. - Ты ужасный хулиган, Роланд, сын Стивена, но далеко не  дурак,
хотя еще и не перешагнул через стариковские пятнадцать лет.
   - Я думал, мы решили пользоваться только новыми именами. Даже в своем
кругу.
   Катберт выставил вперед  одну  ногу,  уперся  голой  пяткой  в  дерн,
поклонился, широко раскинув руки,  вывернув  их  в  запястьях  так,  что
кончики пальцев смотрели в землю,  имитируя  многоопытного  придворного,
для которого поклон -  непременный  атрибут  бытия.  Он  также  напомнил
Роланду стоящую на болоте цаплю, и  у  него  вырвался  короткий  смешок.
Потом Роланд коснулся левой ладонью лба, словно хотел убедиться,  что  у
него температура. В голове у него все пылало, это точно, но кожа  повыше
глаз оставалась совершенно холодной.
   - Приношу свои извинения, стрелок. - Катберт не поднимал глаз, застыв
в поклоне. Улыбка сползла  с  лица  Роланда.  -  Не  называй  меня  так,
Катберт. Пожалуйста. Ни сейчас, ни потом. Если я тебе дорог. Катберт тут
же выпрямился, подошел к сидящему на коне Роланду.
   Выражение его лица  ясно  говорило  о  том,  что  он  чувствует  себя
виноватым.
   - Роланд... Уилл.., извини.
   Роланд хлопнул его по плечу.
   - Ерунда. Главное, помни о нашем уговоре. Меджис, возможно,  на  краю
мира.., но это все еще наш мир. А где Ален?
   - В смысле, Дик? А где ему, по-твоему,  быть?  -  Катберт  указал  на
темный силуэт на дальнем конце поляны, то ли храпящий,  то  ли  медленно
задыхающийся.
   - Вот он. Проспит и землетрясение. - Но ты услышал меня и проснулся.
   - Да. - Катберт так пристально вглядывался в лицо Роланда,  что  тому
стало не по себе. - С тобой что-то случилось? Ты изменился.
   - Неужели?
   - Да. Какой-то возбужденный. Взъерошенный.
   Если уж рассказывать Катберту о Сюзан, то сейчас самое время, подумал
Роланд. Но решил,  спонтанно,  не  раздумывая  (именно  так  принималось
большинство его решений, и уж точно все самые лучшие),  не  говорить  ни
слова. Если он встретит Сюзан в доме мэра, пусть Катберт и Ален  думают,
что это их первая встреча. Хуже от этого никому не будет.  -  Я  отлично
прогулялся, увидел много интересного. -  Он  спрыгнул  на  землю,  начал
снимать седло.
   - Неужели? Так говори, открой сердце своему ближайшему другу.
   - Подождем до  утра,  пока  проснется  этот  медведь.  Тогда  мне  не
придется повторять все дважды. Кроме того, я устал. Одно, правда, я тебе
скажу: здесь слишком много  лошадей,  даже  для  феода,  славящегося  их
разведением. Слишком много.
   И прежде чем Катберт задал следующий вопрос.  Роланд  снял  седло  со
спины Быстрого и положил  его  рядом  с  тремя  маленькими  проволочными
клетками, связанными ремнем. Внутри сидели три почтовых голубя с  белыми
кольцами на шее. Один поднял голову, сонно посмотрел на Роланда, а затем
вновь сунул ее под крыло.
   - Они в порядке? - спросил Роланд.
   - В полном. Жрут и гадят в свое удовольствие. У них сейчас не  жизнь,
а лафа. Но что ты...
   - Завтра, - оборвал  его  Роланд,  и  Катберт,  уяснив,  что  решение
окончательно, отправился на поиски костлявого дозорного.
   Двадцать минут спустя Быстрый, освобожденный от ноши и  стреноженный,
щипал травку вместе с Оленьей  Шкурой  и  Банным  Листом  (Катберт  даже
лошадь не мог назвать по-человечески), а Роланд  лежал  на  спальнике  и
смотрел на звезды. Катберт заснул так же  быстро,  как  и  проснулся  от
шагов Быстрого, но Роланду  спать  совершенно  не  хотелось.  Его  мысли
вернулись в недалекое прошлое: прошел всего  лишь  месяц  с  того  утра,
когда его отец сидел на кровати проститутки, в  комнате  проститутки,  и
смотрел, как он одевается. Слова, произнесенные отцом (Я  знаю  об  этом
два года), набатом отдавались в голове Роланда. Он чувствовал,  что  они
останутся с ним на всю жизнь.
   Но его отец сказал ему и многое другое. О Мартене. О матери  Роланда,
которая, возможно, согрешила помимо своей воли.  О  грабителях,  которые
называли себя патриотами.  И  о  Джоне  Фарсоне,  который  действительно
побывал в Крессии и отбыл неизвестно куда..,  исчез,  как  он  умел  это
делать, растаял, как дым на ветру. А перед тем как уйти, он и  его  люди
дотла сожгли Индри, столицу феода. Убитые исчислялись  сотнями,  поэтому
не стоило удивляться,  что  после  этого  Крессия  вышла  из  Альянса  и
переметнулась на сторону Благодетеля.  Головы  губернатора  феода,  мэра
Индри и главного  шерифа  в  тот  летний  день  расстались  с  телами  и
переместились на  стену  над  городскими  воротами.  Как  указал  Стивен
Дискейн: "Это очень убедительные аргументы".
   Это в игре в "Замки" обе армии выходили из-за  своих  Укрытий,  чтобы
сойтись в решительной битве, отметил отец Роланда, а тут, как  случалось
со многими революциями, игра могла окончиться  до  того,  как  многие  в
феодах Срединного мира начали бы осознавать, что Джон Фарсон - серьезная
угроза. Или, если ты относился к тем, кто искренне верил в  его  видение
демократии и стремление положить конец  "классовому  рабству  и  древним
сказочкам", - вестник существенных перемен.
   К изумлению Роланда, отец  и  его  ка-тет  стрелков  не  воспринимали
Фарсона ни так и ни эдак. На него смотрели как на мелкую сошку. Если  уж
на то пошло, и сам Альянс стрелки воспринимали как мелкую сошку.
   Я собираюсь отослать тебя отсюда, твердо заявил Стивен, усаживаясь на
кровать и пристально глядя на своего единственного сына. Безопасных мест
в Срединном мире не осталось, но феод Меджис у  Чистого  моря,  пожалуй,
безопасней всех.., поэтому ты поедешь туда с двумя друзьями. Я  полагаю,
одним будет Ален. И заклинаю тебя, не бери  с  собой  этого  насмешника.
Лучше уж лающего пса.
   Роланд, который в любой  другой  день  с  радостью  бы  ухватился  за
возможность  повидать  мир,  горячо  запротестовал.  Если  наступал  час
решительных боев с Благодетелем, он  хотел  принять  в  них  участие  на
стороне  отца.  В  конце  концов,  он  уже  стрелок,  пусть   только   и
подмастерье, и...
   Его отец покачал головой, медленно, но решительно. Нет, Роланд. Ты не
понимаешь. Но со временем поймешь. Очень надеюсь, что поймешь. Потом они
вдвоем шагали по крепостной стене, окружающей последний город Срединного
мира, зеленый  и  процветающий  Гилеад,  купающийся  в  лучах  утреннего
солнца, с развевающимися  флагами,  с  торговцами,  снующими  по  улицам
Старого квартала, и лошадьми,  гарцующими  на  дорожках,  сходящихся  ко
дворцу. Его отец многое рассказал ему (но не все), он сам  многое  понял
(опять же далеко не все - всего не понимал  и  отец).  Темная  Башня  не
упоминалась ни одним, но мысль эта уже  засела  в  голове  Роланда,  как
грозовое облако, появившееся на горизонте.
   Неужели все дело в  Башне?  Не  в  бандите,  который  решил  покорить
Срединный мир, не в колдуне, зачаровавшем его  мать,  не  в  хрустальном
шаре, который Стивен со товарищи  надеялись  найти  в  Крессии..,  но  в
Темной Башне? Он не спрашивал. Он не решался спросить.
   Роланд повернулся на бок, закрыл глаза и тут же увидел лицо  девушки,
почувствовал ее губы, прижавшиеся к его, ощутил аромат ее кожи.  Верхнюю
часть тела, от головы до копчика, бросило в жар, нижнюю, от  копчика  до
пальцев ног, - в холод. Потом он вспомнил, как сверкнули  в  темноте  ее
ноги, когда она соскальзывала с Быстрого (заметил он и ее панталоны  под
вскинувшимся платьем), и холодная и горячая половины поменялись местами.
   Шлюха лишила его девственности,  но  не  поцеловала.  Отворачивалась,
когда он пытался поцеловать ее. Она предоставила в его распоряжение  все
тело, но не губы. Тогда его это разочаровало,  теперь  -  радовало.  Его
мысленный  юношеский  взор,  мятущийся,  но  ясный,  сосредоточился   на
девичьей косе, достающей до талии, ямочках в  уголках  рта  при  улыбке,
милом провинциальном выговоре. Он думал о том, как ее руки легли ему  на
плечи, когда она приподнималась на цыпочки, чтобы поцеловать его, о том,
что он  готов  отдать  все  на  свете,  лишь  бы  вновь  насладиться  их
прикосновением, легким, но решительным.
   Будь осторожен, Роланд.., не  давай  своим  чувствам  взять  верх.  И
потом, она несвободна.., она сама сказала об этом. Она  не  замужем,  но
связана какими-то обязательствами.
   Роланду  предстояло  пройти  еще  долгий  путь,   чтобы   стать   тем
безжалостным созданием, каким сон в конце концов  стал,  но  семена  той
безжалостности  уже  проросли  в  нем..,  маленькие,  хрупкие,   которым
требовалось время, чтобы превратиться в деревья с мощными  корнями..,  и
горькими плодами. И вот тут одно из  них  раскрылось  и  пустило  первый
побег.
   Данное кому-либо слово  можно  взять  обратно,  любую  договоренность
можно отменить. Ничего невозможного нет.., а я ее хочу.
   Да. Вот это он знал наверняка, точно так же,  как  знал  лицо  своего
отца, он ее хотел. Не так, как хотел шлюху, когда она,  раздвинув  ноги,
голая лежала на кровати и смотрела на него из-под полуприкрытых век,  но
так, как голодный хочет есть, а жаждущий - пить.  Точно  так  же,  решил
Роланд, он хотел протащить  по  Главной  дороге  Гилеада  привязанное  к
лошади тело Мартена, в наказание за содеянное колдуном с его матерью. Он
ее хотел, он хотел Сюзан. Роланд повернулся на другой бок, вновь  закрыл
глаза и заснул. Спал беспокойно, видел сны, которые видят только  юноши,
сны,  в   которых   причудливо   переплетаются   сексуальные   утехи   и
романтическая любовь. В этих снах Сюзан Дельгадо  вновь  и  вновь  клала
руки ему на плечи, вновь и вновь целовала его, вновь и  вновь  призывала
встретиться с ней в первый раз, побыть с ней в первый раз, узнать  ее  в
первый раз, узнать, как никто другой...

2

   А в пяти милях от того  места,  где  Роланд  видел  свои  сны.  Сюзан
Дельгадо лежала в кровати и через  окно  наблюдала,  как  Старая  Звезда
начала  бледнеть  с  приближением  зари.  Сон  не  шел,  а   между   ног
пульсировала та пупочка, к которой прикоснулась старуха.  Пульсация  эта
мешала  сосредоточиться,  но  уже  не  вызывала  отрицательных   эмоций,
поскольку ассоциировалась с юношей, которого Сюзан встретила на дороге и
импульсивно поцеловала. Всякий раз, когда она шевелила  ногами,  пупочка
вспыхивала язычком пламени.
   Когда она вернулась домой:  тетя  Корд  (обычно  она  ложилась  часом
раньше) сидела в кресле-качалке у камина,  холодного  и  вычищенного  от
золы: кто пользуется камином летом? На коленях  у  нее  лежали  кружева,
которые она плела  с  фантастической  скоростью.  Она  даже  не  подняла
голову, когда открылась дверь и в гостиную вошла племянница.
   - Я ждала тебя часом раньше. - Тетя Корд и не  думала  отрываться  от
своего  занятия.  А  потом  добавила,  хотя  по  голосу   этого   и   не
чувствовалось: - Я волновалась.
   - Да? - только и ответила Сюзан. Она подумала,  что  в  любую  другую
ночь начала бы сбивчиво оправдываться (оправдания эти и  для  нее  самой
звучали лживо), такой страх  вселяла  в  нее  тетя  Корд,  но  эта  ночь
выбивалась из ряда. Никогда в жизни не было у  нее  такой  ночи.  И  она
никак не могла выкинуть из головы Уилла Диаборна.
   Тетя  Корд  наконец-то  подняла  голову,  ее  глазки-бусинки,  близко
посаженные  к  длинному  узкому  носу,  повернулись  к  Сюзан.   И   тут
выяснилось, что далеко не все изменилось с тех пор, как она  отправилась
на Коос. Сюзан по-прежнему чувствовала взгляд  тетушки,  пробегающий  по
лицу и телу, словно сороконожка с остренькими коготками.
   - Что тебя задержало? - спросила тетя Корд. - Возникли осложнения?
   - Никаких осложнений, - ответила Сюзан и на мгновение вспомнила,  как
ведьма стояла рядом с ней на крыльце, поглаживая  ее  косу.  Она  хотела
уйти и спросила Риа, закончены ли их дела.
   Ну..,  пожалуй..,  осталась  разве  что   самая   малость,   ответила
старуха.., или что-то в этом роде. Но что это за малость?  Сюзан  ничего
не могла вспомнить. И какое это имело значение? О Риа она  может  забыть
до тех пор, пока у нее не начнет расти живот.., а если она могла лечь  в
постель Торина только после ярмарки Жатвы.., значит,  на  холм  Коос  ей
идти только зимой. Впереди у нее целая вечность! Которая  продлится  еще
дольше, если забеременеет она не сразу...
   - Домой я шла медленно, тетя. Ничего больше.
   - А почему у тебя такое странное лицо? - спросила тетя Корд, брови ее
сошлись к вертикальной морщине, прорезающей лоб.
   - Странное? - Сюзан сняла фартук, завязала тесемки, повесила  его  на
крючок за дверью на кухню.
   - Что-то ты очень разрумянилась. И глаза так и играют.
   Сюзан чуть не рассмеялась. Тетя Корд знала о мужчинах не больше,  чем
она - о звездах и планетах, однако тут попала в точку. В ней все играло,
не только глаза.
   - Наверное, от ночного воздуха. И я видела метеор,  тетя.  И  слышала
червоточину. Ночью звук особенно сильный.
   - Да? - безо всякого интереса спросила тетя Корд, затем  вернулась  к
более важному. - Было больно?
   - Чуть-чуть.
   - Ты плакала?