я гиппопотамы и обладают  чудесными  зубами  (из  которых
изготовляют, кстати, лучшие  зубные  протезы  -  разумеется,  для  людей  и,
разумеется, страшно дорогие), но они являются  все-таки  зубами  травоядного
млекопитающего и не приспособлены так совершенно для "разделки мясных  туш",
как кинжалоподобные зубы страшного хищника - крокодила.
   В общем, они замучили друг друга. Казимиру приходилось не "резать" мышцы,
как удается  это  хищникам  своими  специально  приспособленными  для  этого
зубами, а  словно  "прожевывать"  их,  добираясь  до  горла  и  позвоночника
антилопы. Она же  никак  не  могла  хотя  бы  потерять  сознание,  чтобы  не
созерцать всего этого ужаса и не чувствовать страшной боли,  причиняемой  ей
неумелым убийцей поневоле.
   Кровь хлестала фонтаном, дико хрюкал и урчал Казимир; сумасшедше, истошно
верещала  антилопа.  Этот  сюрреалистический  кошмар  при  всем  его   ужасе
переносить было бы гораздо легче, если бы передо мной  разыгрывалось  просто
сцена из жизни животных, сцена "борьбы за энергию". Но здесь  присутствовала
совсем иная подоплека, заключавшаяся в пока  неизвестном  и  непонятном  мне
проклятье, висевшем над бедным Казимиром, и потому страшно мучились все трое
- и он, и я,  и  антилопа.  Неудержимо  тянуло  на  "харч",  хотя  в  других
обстоятельствах я более или менее достойно перенес бы подобное зрелище.

   Меня вырвало прямо на  красный  бутафорский  песок,  и  могучий  инстинкт
самосохранения погнал меня к  выходу.  Шатаясь,  как  пьяный,  на  дрожащих,
ослабевших ногах, подбирался я к  дверям,  предусмотрительно  распахнувшимся
передо мной, будто предлагая, приглашая переступить порог,  который  отрежет
мне путь к спасению Казимира. Если я не выдержу и переступлю его, прежде чем
закончится приступ у профессора, это безмерно осложнит мне выполнение задачи
по прекращению, приостановке "стравливания" пространства из нашей Вселенной,
а, в исключительных обстоятельствах, и по ликвидации  действующей  "кротовой
норы", "развальцованной трубки". Я не должен спасовать, не должен уйти, -  я
должен вытерпеть, потому что не имею права упускать случай, приведший меня в
кабинет одного из  трех  главных  действующих  лиц,  сумевших  сделать  нашу
Вселенную полузамкнутой, пробивших окно в  Ужасное  Великое  Нечто.  Если  я
выдержу эту пытку, то Казимир поможет мне выполнить задание, а я помогу  ему
в его беде. Почему-то я был уверен, что судьба человека-гиппопотама накрепко
связана, сплетена с предметом беспокойства нашего Департамента и лично Шефа.
Не говоря уже о физиках-теоретиках. Интуиция подсказывала  мне,  что  помочь
Казимиру - и значило выполнить данное мне задание, а выполнить задание  -  и
значило помочь Казимиру.
   Этими спутанными мыслями тщился я  отвлечь  самого  себя  от  мучительных
спазм,   продолжавших   выворачивать   пустой   желудок,   от   раскал„нной,
пронизывавшей снизу доверху  весь  позвоночник,  боли,  тупо  наблюдая,  как
беснующийся человек с изуродованной натурой и психикой  пытается  перекусить
шейные позвонки уже не верещавшей, а только хрипевшей антилопе.
   Словно слепой, вытянув перед собой руки и растопырив пальцы, и  при  этом
нелепо вывернув голову, чтобы не спускать глаз с Казимира, я  нечеловеческим
усилием воли  заставил  себя  отойти  прочь  от  двери.  Я  чувствовал,  что
побеждаю, что должен победить.
   Двери снова закрылись. Всему на свете приходит конец. Даже нашей старушке
Вселенной. И настал миг, когда Казимир убил антилопу - и не просто  убил,  а
как и гиппопотам из телесюжета, перегрыз ей горло. Он бросил на песок голову
с невероятно размочаленным огрызком с трудом перегрызенной им шеи и отпустил
руку, державшую холку газели.
   Казимир повернулся к дверям павильона, и я  смог  увидеть  его  анфас.  Я
увидел  окровавленную  гиппопотамью  морду  с  повисшими  на  ней  кровавыми
лохмотьями, с  прилипшими  к  ней  обрывками  кожи  и  сухожилий,  его  весь
перепачканный вельветовый  костюмчик,  сорочку  и  галстук,  никуда  уже  не
годные, и  заляпанные  кровью  брюки  над  ушедшими  в  песок  и  невидимыми
ботинками, обшлагами  лежавшие  прямо  на  песке.  Лицо  его  с  по-прежнему
сомкнутыми веками выражало безмерное страдание.
   Мне вдруг значительно полегчало и я  уже  не  испугался,  когда  началась
последняя сцена этого дешевого спектакля.
   Казимир, негромко подвывая, принялся раздеваться, брезгливо избавляясь от
окровавленного тряпья, в которое превратилась его  одежда.  Разгоряченный  и
потный, он предстал передо мной в костюме Адама. Весь мокрый и выжатый,  как
лимон, тяжело дыша, Казимир  приходил  в  себя  после  кошмарного  приступа.
Внезапно тело его прямо на моих глазах сначала порозовело, затем покраснело,
и вскоре струи кроваво-красного пота буквально потекли по  нему.  Это  могло
впечатлить кого угодно, да только мне-то приходилось  видывать  раньше,  как
потеет гиппопотам, когда его кожные  железы  обильно  выделяют  красно-бурый
секрет, предохраняющий кожу от высыхания.
   Поразительно, но дух всей этой страшной  оперетки  и  особенно  вот  этот
кроваво-потный заключительный аккорд так явно несли на себе отпечаток натуры
покойного  (покойного  ли?)  профессора  Джестера  Д„рти,   обрисованной   в
нескольких  словах  доктором  Хабблом:   "великий   эксцентрик,   шутник   и
мистификатор". Но в жутковатом фарсе присутствовала,  несмотря  на  всю  его
трагичность для обреченного Казимира, и изрядная доля  пошлости  и  кича.  И
пошлость дешевого спектакля неотвязно ассоциировалась  у  меня  почему-то  с
застреленным мною Индюком,  с  его  гнусными  бородавками,  с  самодовольной
шустростью бодренького шныря.
   Измотанный  и  деморализованный  Казимир  тем  временем   проследовал   к
раскрывшимся самим собою дверям, вошел в смежную с его кабинетом  комнату  и
прошмыгнул в одну из дверей, из-за которой вскоре раздался шум воды, а затем
совершенно неожиданно донесся нормальный человеческий голос Казимира:
   - Приступу конец, Саймон - ведь вы назвались Саймоном, не так  ли?  Вы  -
человек! Проходите в кабинет, садитесь и ждите меня. Ничего  не  бойтесь.  У
нас с вами есть около часа для разговора. Ну, идите же,  прошу  вас.  Говорю
вам, вы выдержали.
   Я не стал навязываться потереть ему спину, а он не попросил меня об этом.
Возможно,  Казимир  имел  электроспинотер  -  вроде  того,   что   советовал
приобрести Эдди Лоренс  перед  тем,  как  откинуть  мне  мозги  на  дуршлаг.
Стоимостью в шестьсот монет. Цена без мочалки.
   И я, облегченно вздохнув, прошел в кабинет.
   15
   Только сейчас, понемногу приходя  в  себя,  я  смог  рассмотреть  кабинет
Казимира.
   У фальшивого окна с видом на унылый сарай и гараж на грязном дворе  стоял
тяжелый и массивный старомодный письменный  стол  с  пачками  листов  писчей
бумаги на нем; со старинной модели, но новой, с иголочки, пишущей  машинкой;
с уютной настольной лампой. Рабочий стул у стола, уже  знакомые  два  кресла
для отдыха посередине. Прекрасное  старинное  бюро  с  латунной  фурнитурой,
также, как и стол и лампа, создававшее неповторимый  уют.  Небольшой  низкий
квадратный  столик.  Телевизор  с  комплектом  видеоаппаратуры   и   другими
причиндалами в углу и - стеллажи,  стеллажи  и  стеллажи,  забитые  книгами,
книгами и книгами, -  по  всему  периметру  кабинета,  лишь  в  одном  месте
оставляющие открытым доступ к  знакомым  уже  дверям,  застекленным  матовым
пупырчатым стеклом. Только вентиляционный люк футах в шести-семи от пола, из
которого я "вылупился", смотрелся здесь несколько странновато. Впрочем,  как
и я - со своим атлетическим телом, облаченный в специальный  комбинезон,  со
своим любимым "спиттлером" и особенно с притороченным на  манер  парашюта  и
обмотанным темной накидкой портфелем за спиной.
   Интерьер  кабинета  совершенно  не  вязался  с  наружным   обликом   базы
д„ртиков...  Вот  именно  -  д„ртиков.  И,  в  общем,  не  стоило  чрезмерно
расслабляться. Почему я доверился этому монстру с гиппопотамьей  башкой?  Но
жребий брошен, Рубикон перейден, двум смертям не бывать, одной не миновать -
или через час я все узнаю, или меня, как Чмыря, элегантно спустят с горки.
   Я развернул кресло, уселся так, чтобы видеть матовые стеклянные  двери  и
принялся ждать, готовя себя к дальнейшим  неожиданностям  и  сюрпризам.  Так
прошло минут пятнадцать, это мне начинало не нравиться. Но вот наконец двери
раскрылись и вошел Казимир. Я облегченно вздохнул и сказал просто  чтобы  не
молчать:
   - Я думал, вы не придете. Или придете, но  вместе  с  вашим  таинственным
Кэсом Чеем. Или он придет один.
   Казимир, одетый в точно такой  же  вельветовый  домашний  костюм,  только
серого цвета, пристально посмотрел на меня.
   - Вы боитесь, - сказал Казимир, - и правильно делаете. В логове д„ртиков,
где мы находимся, нужно быть все время начеку. - Он покопался в стеллажах  и
неожиданно извлек откуда-то кувшин с молоком, стакан для меня  и  большую  и
глубокую глиняную миску для себя. Потом тем же движением фокусника будто  из
воздуха достал тарелку с нарезанным ароматным сыром, следом за ней  блюдечко
с мармеладом "лимонные дольки" и в заключение принял на  обе  руки  огромное
блюдо с разнообразными коржиками, пирожными, ватрушками  и  прочим  печивом.
Все это с трудом кое-как разместилось на квадратном столике.
   У меня впервые после отлета с Земли потекли слюнки при виде пищи.
   - Ну, садитесь, Саймон, к столу, не стесняйтесь, - пригласил  Казимир.  -
Наливайте молоко - лучший напиток для нас с вами в данных обстоятельствах.
   - Это точно, - подтвердил я, наполняя стакан из кувшина.
   - Увы! - сказал он, принимая у меня кувшин  и  наполняя  свою  плошку.  -
Шампанское нам обоим пить ой как еще рано, хотя час  уже  поздний.  Виски  -
вижу по вашим глазам (я чуть не поперхнулся при этих словах Казимира, так ни
разу и не поднявшего век) - вы не пьете, - он улыбнулся, - ну и хорошо. Кофе
нам пить сейчас вредно - мы и так слишком возбуждены. А вот молоко  в  самый
раз.
   Я не знал, с чего начинать разговор и чувствовал себя неловко, но он  все
видел и понимал, этот слепой гиппопотам-носорог.
   - Времени у нас не так много, - сказал Казимир. - Я здесь уже более  двух
лет не видел человеческого лица - этих зверей и  придурков  я  за  людей  не
считаю - и с радостью принял бы вас здесь подольше, но  задерживаться  позже
полуночи вам никак нельзя, иначе вы погибнете.  Поэтому  -  ешьте,  пейте  и
слушайте, что я вам сообщу, задавайте вопросы - по делу, по существу... - Он
прервался на секунду и, помолчав, добавил:
   - Догадываюсь, что за вопросы мучают нас, но из чувства такта  вы  их  не
задали, я знаю. Так вот, не стесняйтесь. Но даже если  вам  неинтересны  мои
личные обстоятельства - придется выслушать, не обессудьте.  Тем  более,  что
все тут перепуталось, переплелось - и моя  судьба,  и  судьба  Вселенной,  а
может быть, и Вселенных, и вот теперь  и  ваша,  благодаря  случайности,  по
которой вы оказались здесь и которая скорее  смахивает  на  необходимость  и
закономерность.
   Я  что-то  неопределенно  промычал  в   ответ,   откусывая   от   коржика
замысловатой  формы  и   погружая   нос   в   стакан.   "Да,   предположения
оправдываются, - подумал я. - Но  не  жди,  бродяга,  что  тебе  преподнесут
искомое на блюдечке с голубой каемочкой. Казимир попал в опалу, в немилость,
раз из него сделали монстра - в этом можно не сомневаться. А это значит, что
информация, которую он собирается сообщить мне, несколько устарела  -  ровно
на столько дней, месяцев, или  лет  -  сколько  он  мается  в  гиппопотамьем
обличии".
   Казимир тоже прихлебнул из своей чашки  и,  надкусив  громадную  ватрушку
(жуть!), обратился ко мне:
   - Так значит, на Земле заметили ускорение сжатия  Вселенной?  Именно  так
следует, я полагаю, понимать сам факт вашего присутствия на Паппетстринге  и
здесь, в логове д„ртиков?
   - Не заметить этого нельзя, - усмехнулся  я.  -  Я  ведь  попросил  вашей
помощи,  чего  же  ломать  комедию?  Я  один  из  той,   думаю,   достаточно
многочисленной компании людей, которая сейчас занята тем,  чтобы  прекратить
утечку пространства из нашей Вселенной.
   - А почему вы говорите "думаю" - что, точно не знаете? -  с  сарказмом  и
нарастающим раздражением резко сказал он, со стуком  ставя  свою  плошку  на
столик.
   - Нет, точно не  знаю,  -  сварливо  парировал  я,  -  А  вы  почему  это
спрашиваете?
   - О, как это похоже на ваш Департамент, некто Саймон!
   Я засмеялся с набитым ртом, стараясь не подавиться вкусным коржиком.
   - А спрашиваю я потому,  -  продолжал  мигом  успокоившийся  и,  как  мне
показалось,  повеселевший  Казимир,  -  что  вся  эта  ваша  "многочисленная
компания", извините, ни черта еще не добилась.
   - Отрицательный результат - тоже результат, - ответствовал я. -  Спасибо.
Вы сообщили мне чрезвычайно ценную информацию. Ведь  у  меня  нет  связи.  А
сейчас от вас я узнал, что никто из нашей компании не смог  пока  прекратить
утечку пространства. Значит,  будем  продолжать  искать,  -  нарочито  бодро
заверил я Казимира.
   - Вселенная велика, Саймон. Хотя и конечна, хотя и сжалась по сравнению с
"модулем" раз в пять. Но все еще достаточно  велика.  И,  вдобавок,  уже  не
замкнута.
   Сбывались  самые  худшие  предположения  Эдвина   Хаббла   и   Шефа.   Ни
естественными процессами, ни Господом Богом тут и не пахло.
   - Да, профессор, велика, - согласился я, - и я познал это на  собственной
шкуре. И  нам  придется  искать  местонахождение  "ниппеля",  через  который
стравливается  пространство,  прочесывая   всю   Вселенную   кубопарсек   за
кубопарсеком. Если вы, Казимир, не сообщите мне метагалактические координаты
тоннеля.
   - Я не знаю координат тоннеля, - глухо произнес Казимир.
   Сердце мое упало, хотя я и готовился услышать такой  ответ.  Но  виду  не
подал и сказал лишь:
   - Ну что ж, на нет и суда нет. Справимся сами. Скажите только: за вс„ это
мы должны быть благодарны покойному профессору Д„рти?
   Казимир медленно налился  краской,  как  помидор,  словно  у  него  опять
начинался приступ.
   - Этот гений и... подонок! Жалко, что он умер естественной  смертью.  Мне
надо было задушить его своими собственными руками. Мне  надо  было  наложить
руки на себя! - вскричал Казимир, - пока  еще  имелась  возможность  сделать
это. А теперь... - Профессор замолчал и уставился слепым взглядом в  книжные
корешки на стеллажах, смотря мимо меня.
   Я подлил себе молока в стакан и принялся за нежнейшее пирожное.
   Внутри у меня все кипело. Время шло, пустое и  тошное.  Ладно,  послушаем
что интересного сможет рассказать Казимир. Что-то нехорошее крылось  за  его
последними словами. Я продолжал зря просиживать штаны,  но  не  решался  его
поторопить, хотя все это время сидел,  как  на  иголках.  Мне  не  терпелось
поскорее покончить с разговором и покинуть "логово гуманоидов":  здесь  меня
преследовал  постоянный  стресс  и  непонятная  тревога.  Но  я  старательно
потягивал молочко и смаковал пирожные, благо желудок  мой  после  "харча"  в
павильоне был совершенно пуст, и молочко шло неплохо.
   Казимир тем временем успокоился, поднялся с кресла, подошел к стеллажам и
стал копаться в книгах. Он делал все неторопливо, будто  находился  в  своем
настоящем кабинете, а не в  комфортабельной,  но  все  же,  как  я  понимал,
тюрьме. Он доставал книгу за книгой, прочитывал название,  ставил  книгу  на
место и хватался за другую. И он рассказывал.
   В моей работе -  если  можно  назвать  работой  то,  чем  я  занимаюсь  в
Департаменте, - самым интересным было слушать рассказы новых для меня людей.
   - Мое полное имя - Казимир Чаплински, - говорил он, - если вам интересно.
Я - землянин, человек, вернее, был человеком. Но родился я в галактике  M31,
то есть в Туманности Андромеды, что  вы,  несомненно,  определили  по  моему
акценту.
   - "Проблема начальной сингулярности", - взяв в руки тонюсенькую брошюрку,
почитал профессор. - Да, я физик, и вот эта брошюра - одна  из  первых  моих
работ. Потом я написал еще много статей и книг по теоретической  физике,  по
космологии, по физике элементарных частиц.  Надеюсь,  те,  кто  послал  сюда
Саймона Сайса, заставили его почитать хотя бы научно-популярную  литературу?
- насмешливо спросил Казимир.
   - Ну, меня ее заставлять читать не надо, а тех, кто послал меня  сюда,  я
сам все время заставляю, - невозмутимо ответил я,  отправляя  в  рот  ломтик
пахучего сыра с пикантным запахом потных носков. Наверное, так пахли носки и
у Чмыря, что, видимо, очень не нравилось Индюку, и тогда он  прокатил  Чмыря
на санках.
   - Лет шесть назад, - вздохнул Казимир, - профессор Джестер Д„рти, который
раньше работал в Институте Метагалактики на Земле, свалился, будто  снег  на
голову, на нашу планету Смрадон в галактике M31,  вернее,  на  меня  самого.
Д„рти был честолюбцем и сыграл на моем честолюбии,  без  обиняков  предложив
мне принять участие в его сумасшедшем, головокружительном  проекте.  У  него
уже имелись в то время  наработки  по  проблеме  обнаружения  и  последующей
стабилизации и расширения  "кротовых  нор".  -  Казимир  достал  с  полки  и
продемонстрировал  мне  следующую  книгу,  в  отличие  от  первой  брошюрки,
довольно толстую.
   Я прочитал вслух ее название:
   - Дж. Д„рти. "Вакуумные флуктуации".
   Чаплински поставил книгу на место.
   - Если вы знаете Хаббла или Вилера, - ехидно начал  он,  -  из  Института
Метагалактики, или хотя бы имеете представление об их работах, об их научных
пристрастиях и взглядах, - а я уверен, что имеете, - то  надо  вам  сказать,
что  Джестер  Д„рти  всегда  отдавал   предпочтение   гипотезе   Вилера   об
альтернативных квантовых  вселенных,  предполагавшей  постоянное  наличие  в
нашей Вселенной большого количества "кротовых нор", связывающих ее с другими
мирами. Вилер никогда не верил, что могут существовать  полностью  закрытые,
замкнутые вселенные, миры. Он вообще предпочитал  называть  нашу  Вселенную,
как известно, замкнутую -  по  тогдашним  представлениям  -  квазизамкнутой.
Признавать  существование  замкнутых  вселенных  он  считал  неприемлемым  с
философской  точки  зрения.  Вполне  вероятно,  что   невозможность   полной
замкнутости - один из основополагающих принципов, распространяющийся на  все
системы и подсистемы  Вселенной.  Возьмем,  например,  замкнутые  социальные
системы.  Смотрите,  Саймон:  замкнутые,  закрытые  тоталитарные   общества,
казалось бы, устраняют всякую возможность появления  информационных  лазеек,
"кротовых нор", связывающих их с внешним, свободным и открытым миром. Однако
с неизбежностью они, эти лазейки, возникают. Мы  не  видели  и  не  видим  в
Истории абсолютно замкнутых тоталитарных обществ. Точно также нет  на  самом
деле полностью замкнутых вселенных. Вилер это хорошо понимал, верил  в  свою
правоту, рассчитывал  параметры  полузамкнутых  миров,  писал  о  них  -  но
практическими опытами подтвердить свои выводы  не  сумел.  Тут  сказалось  и
сильное давление ортодоксально настроенных физиков, к  которым  относился  и
Эдвин Хаббл. Горькая же ирония состоит в том, что Д„рти, разделявший взгляды
Вилера  на  антитоталитарную  сущность  миров-вселенных,  являлся  носителем
тоталитарного сознания в подходах к устройству социума...
   Сказанное Казимиром в корне  меняло  дело.  Выходило,  что  представления
Вилера о постоянном наличии во Вселенной огромного  количества  естественных
"кротовых  нор"  радиусом  10-33  см  оправдались.  Я  быстренько   соорудил
аналогию, подобно приведенной  Казимиром,  что-то  там  насчет  тоталитарных
систем. И выдал ее ему, чтобы не ударить в грязь  лицом,  чтобы  "подогреть"
его.
   - Профессор, в самых общих чертах я знаком с теорией Вилера. Мне нравится
ваш пример с тоталитарным обществом. Я вот еще о чем подумал. Никто не может
отрицать, что общество, социум, изучить проще, чем Вселенную в  целом.  Зна