емерным  зажимом,  стыком,  скрепом  держалась  вся  махина
Мироздания.
   Получалось, что пота„нной пружиной Вселенной являлся сам человек. М-да...
Безусловно, на стыке этого противоречия, из этой  логической  петли  выросла
идея Бога, которого нам никогда не дано увидеть. Это было удобно,  но  из-за
того, что тайну называли Богом, для меня мало что, вернее, совсем ничего  не
прояснялось. Однако идея Бога не столь  дурна  и  противоестественна  и  она
имеет полное право на существование наряду с материалистическим  подходом  к
пониманию Мира. Проблема, в зависимости от подхода к ней,  поворачивается  к
нам то своей идеалистической, то своей материалистической  ипостасью.  Здесь
проявляется, наверное, нечто вроде принципа дополнительности, известного  из
квантовой механики и  представляющего  собой  конкретный  случай  проявления
диалектической сущности бытия.
   Ещ„ древний философ уверял, что невозможно доказать ни наличие  Бога,  ни
его отсутствие. А из этого вытекало, опять же по моему ничтожному разумению,
что признание или непризнание нами идеи Бога равным сч„том ничего не  меняло
для нас. Для нашей практической жизни,  ограниченной  ничтожным  временем  и
пространством, не имело значения, создалась ли  окружавшая  нас  грандиозная
картина Мироздания чьей-то целенаправленной  волей  или  явилась  следствием
долгого развития самоорганизующейся материи...
   Мне, откровенно  говоря,  очень  близка  была  слегка  измен„нная  другим
мудрецом старая сентенция о будущем человека,  в  новом  варианте  звучавшая
так: "Человек и не победит и не выживет". Нелепо ополчаться на осмелившегося
сказать такие слова,  упрекая  его  в  крайнем  пессимизме.  Нас  не  должно
уязвлять, что мы "не  победим".  Победы  и  поражения  имеют  смысл  лишь  в
локальном, ограниченном временном и пространственном интервале. В применении
же ко всей Вселенной понятия "победа" и "поражение" обращаются в фикцию, ибо
никто никогда не побеждает в  итоге,  и  никто  в  конце  концов  не  терпит
поражение. Ведь смешно же говорить о поражении человека, если  умирает  сама
Вселенная и, следовательно, не выживает человек.
   Однако борьба с энтропией, борьба за информацию и энергию, которые только
и способны противостоять энтропии, принимает в этих ограниченных временных и
пространственных интервалах зловещие, жестокие и уродливые  формы,  впрочем,
кажущиеся  таковыми  лишь  носителям  разума,  точнее,  сознания.  Насколько
органично и непринужд„нно чувствует себя в этой  борьбе,  скажем,  терзающий
антилопу крокодил, не связанный моралью! А вот даже профессору Д„рти, хоть и
не слабаку, терзать Вселенную и  род  людской,  наверное,  давалось  не  так
легко. Впрочем, кто знает. Да что Д„рти. А  сам-то  я,  обнаживший  ствол  в
бункере и приведший к полному финишу четверых - нет, как выяснилось позже, -
троих д„ртиков?.. Свет в номере  я  не  включал,  но  мысли  мои  постепенно
расползались в стороны, как  гостиничные  тараканы  от  света,  срывались  в
темноту, тощали во мраке и, наконец, совсем потерялись и растворились в нем.
   19
   Утром мне несколько полегчало  и  я  продолжил  свою  жизнь  с  несколько
большим энтузиазмом. Я сдал в прокат взятый там накануне каз„нный скаф,  эту
опостылевшую  мне  неудобную  старую  калошу,  и  навестил  свой  "шевроле",
оставшийся в доке.
   Набрав  свой  личный  код  и  затем  особый  шифр  на  панели   спецблока
корабельного Мозга, я принял в руки выданный мне прямоугольничек  и  спрятал
во внутреннем кармане комбинезона. После этого облачился в удобный  скаф  из
звездол„тного  комплекта,  имевший  потайные  карманы  для   "спиттлера"   и
флэйминга, кои я использовал по  назначению.  Теперь  и  в  комбинезоне  под
скафом и в  самом  скафандре  грелось  по  паре  пушек.  Прихватив  сумку  с
"коконами", я покинул ангар  в  полной  уверенности,  что  уж  теперь-то  на
настоящего ловца побежит зверь.
   Но металловозы не показывались, и так прошло несколько дней.
   Спал я после  ночных  бдений  долго,  а  встав,  до  вечера  болтался  по
"платиновому городу", манившему разнообразными развлечениями,  которые  меня
не очень-то  привлекали  даже  в  молодости.  Подкупольный  рай  представлял
таковые в избытке.
   Всевозможные массажные кабинеты с очаровательными массажистками;  голубые
гостиные с  подкаченной  и  загорелой,  готовой  на  все  услуги  по  полной
программе мужской обслугой; бордели и бардаки  с  женщинами  и  мужчинами  с
планет всех галактик Местной группы; стриптиз-шоу; вотчинги для  вуайеристов
и вуайеристок, примыкающие к бордельным номерам; комнаты для  наблюдения  за
самими вуайеристами; порновидеокиносалоны; залы интенсивного, интервального,
группового и кругового секса; лесботерии; дансинги  для  эксгибиционистов  и
эксгибиционисток;  секс-тиры;  спецзоопарки  для  зоофиликов;  лежбища   для
курителей  опиума  и  гашиша;  болтунарии,  где  вас   развлекали   беседой;
дегустационные центры; гурманоиды  для  смакователей  и  обжор;  рюмочные  и
распивочные; винарни и корчмы;  бары  и  рестораны;  траттории  и  пиццерии;
таверны и кабачки;  дешевые  театрики  и  театры;  дискотеки  и  музыкальные
салоны; кинозалы; гладиаторные площадки;  спортивные  залы  и  манежи;  весь
набор мыслимых  и  немыслимых  аттракционов;  бассейны  и  сауны;  игротеки,
игорные дома и казино и так далее и так далее и  так  далее.  Лишь  ипподром
отсутствовал на "Платинум сити".
   В самом отеле "Сэвой Траффл",  где  я  сам  не  знаю  зачем  остановился,
променяв звездол„тные удобства на стандартный номер, в высотном ресторане  с
экзотическим названием "Клоуд Найн"  выступали  в  стриптиз-шоу  длинноногие
выпускницы "Колледжа Розовой Кошечки", так что вообще говоря не  обязательно
было идти или ехать на электромобиле в центр или на другой  конец  города  в
поисках сомнительных удовольствий.  Стриптиз  меня  не  интересовал,  но  на
четвертый или пятый день своего пребывания на "Платинум сити" я  поднялся  в
ресторан, чтобы хорошенько пообедать. После кофе прямо из-за стола прош„л на
сообщавшуюся с рестораном обзорную галерею, тянувшуюся  по  всему  периметру
грибообразной шляпки, венчавшей толстую ножку башни отеля. Достав  из  сумки
бинокль, я любовался панорамой раскинувшегося под куполом  межгалактического
муравейника.  Левее  и  несколько  впереди  меня  возвышалась  башня   отеля
"Космополитэн" и, разумеется, я не мог не повернуть бинокль в ту сторону,  а
потом и  в  сторону  причальных  платформ,  находившихся  за  куполом  прямо
напротив него.
   И вдруг в окулярах промелькнул контур  звездол„та  с  характерной  формой
грузового отсека. Я медленно вернул бинокль назад и через  несколько  секунд
поймал приближавшийся к комплексу на самом малом  ходу  корабль.  Томительно
медленно вырастал его силуэт, пока  огромная  туша  грузовика  не  заполнила
собой все поле зрения.
   Я отнял бинокль от глаз. Звездол„т, описывая широкую дугу, совершал заход
на посадку. Теперь и без бинокля хорошо разлилась марка корабля. Несомненно,
это был "харвесгер", и он намеревался ошвартоваться как раз  там,  где  я  и
предполагал - напротив отеля "Космополитэн".
   Сдерживаясь, чтобы не перейти  на  трусцу,  я  покинул  галерею,  перес„к
начинавший постепенно заполняться ресторан и спустился в лифте на свой этаж.
Я пребывал все эти дни в полной готовности, снимая снаряжение только на ночь
и поэтому, попав в номер, лишь быстро натянул скаф, приторочил  пару  сумок,
среди них одну с "коконами", и снова выскочил в коридор.
   Немного вверх на лифте -  и  я  оказался  на  транспортном  этаже.  Здесь
толстую грибовидную ножку здания  отеля  пересекла  насквозь  лента  дороги,
одним концом уходившая к центру "Платинум сити", а другим сбегавшая, петляя,
до уровня диска-платформы и кончавшаяся сбоку от  цилиндрического  основания
отеля "Космополитэн". Я сел в крохотный электромобильчик и,  бросив  монету,
заскользил вниз.
   Достигнув  плоскости  диска-платформы,  я  занял  ставшую  уже  привычной
позицию у прозрачной стены, недалеко от ближайшего  к  отелю  "Космополитэн"
шлюза.
   "Харвестер" уже припарковался - припарковался точно на том же  месте,  на
котором он стоял, когда подловили  меня.  Без  всякого  бинокля  я  прочитал
огромные  белые  буквы  на  крутом  боку  грузового  отсека:  "Металлы".  По
сочетанию включенных сигнальных огней определил,  что  двигатель  звездол„та
оставался незаглушенным. Значит, пилот еще не покидал корабля,  хотя  я  мог
ошибаться, делая такой вывод. Но вот сменилась комбинация огней, и я  понял,
что двигатель перестал работать. Как выброшенная на дальний  берег  огромная
рыба, звездол„т заснул на мели межгалактического атолла.
   Еще несколько минут прошло,  прежде  чем  открылся  люк,  и  вышедший  из
"харвестера" пилот неторопливо зашагал к шлюзу - вратам в подкупольный  рай.
Я проследил за ним до того самого момента, когда он скрылся за дверями  бара
отеля "Космополитэн". Теперь он никуда не денется от меня, зафиксированный в
моей памяти намертво.
   Разгоняя себя, чтобы побыстрее придти в рабочий ритм,  я  отшлюзовался  и
вышел на открытый космос, на площадку.
   Нельзя сказать, что на "Платинум сити" народ толпился и теснился,  как  в
воскресный день в церкви, но и безлюдным он отнюдь не  выглядел.  От  людей,
человекоподобных и нелюдей  уединяться  здесь  не  представлялось  возможным
из-за ограниченных размером зв„здного острова. Для осуществления моих планов
эта срединная, промежуточная ситуация подходила как нельзя  лучше.  С  одной
стороны мо„ присутствие на платформе среди других людей не привлекало ко мне
чьего-нибудь внимания, а с другой стороны  немногочисленность  их  развязала
мне руки.
   Я терпеливо ждал, заняв позицию рядом с "харвестером", в одной из м„ртвых
зон, где меня не могли достать звездол„тные визиры, передававшие изображение
на экраны. Эти зоны у большинства стандартных машин я знал назубок и  сейчас
на  всякий  случай  воспользовался  этим  знанием:  внутри   корабля   могли
оставаться люди.
   На питерхэдском берегу
   В засаде Мак-Дугал.
   Шесть дюймов стали в грудь врагу
   Отмерит мой кинжал.
   Почти полчаса пров„л я на платформе и, наконец, дождался пилота.
   Он вышел из "врат рая" и уверенно направился к "харвестеру", и  в  то  же
время я начал медленное движение  ему  навстречу,  предоставив  ему  первому
поравняться с люком звездол„та. Пилот подошел к кораблю и стал ковыряться  у
люка с ключами и кодом, а я продолжал движение и  в  тот  момент,  когда  он
распахнул дверцу, я, как и рассчитал, оказался  напротив  люка  и,  совершив
стремительный и почти неуловимый и незаметный со стороны  бросок,  буквально
впихнул пилота в шлюз.
   Все это произошло в доли секунды. Пилот еще не успел наложить в штаны,  а
я одной рукой  уже  захлопнул  крышку  люка,  а  другой  мгновенно  выхватил
"спиттлер" и сунул ему под ребра,  между  жестких  сочленений  почти  нового
стандартного скафа. Я мог сразу привести этого хлопающего глазами бедолагу к
полному финишу, но не стал делать этого.
   - Молчи, приятель, - тихо,  но  тв„рдо  приказал  я  ему  и  по  движению
испуганных глаз за прозрачной сферой забрала понял,  что  преобразователь  у
него в порядке, и мои слова дошли до него.
   Наддув завершился через минуту, и только тогда, прижимая пилота к  стенке
тамбура  всем  телом  и  угрожая  ему  пистолетом,  левой  рукой  я   достал
специальное шило и разгерметизировал его скаф. Так, на всякий случай.

   Пилот тяжело дышал, лицо его наливалось  кровью.  Злоба  распирала  этого
молодца, которому я подрезал крылышки, но мне было наплевать.
   Я расфиксировал и откинул забрало его скафа, потом откинул сво„. Не любил
я этих преобразователей, а сейчас уже можно было, как всегда нравилось  мне,
говорить прямо в лицо и открытым текстом.
   - Есть кто-нибудь в рубке?
   - Нет, - неохотно ответил пилот, с ненавистью глядя на меня.
   - А в корабле?
   - Нет, никого нет.
   - Тогда впер„д! - я распахнул люк, ведущий в рубку и подтолкнул пилота  в
спину, держа его на мушке. Мы вошли в рубку и я закрыл люк.
   - Снимай скаф, быстро!
   Он нехотя подчинился и стал неторопливо освобождаться от скафандра. Когда
закончил, я заставил лечь его на пол  лицом  вниз,  приторочил  вязками  его
левую руку к правой ноге, затем перевернул на спину, заклеил ему рот  липкой
лентой и напоследок пристегнул к стойке одного из пультов. Я не  верил,  что
кроме пилота тут никого нет.
   Локализовав пилота, быстренько разделся сам:  как  и  водолазы,  все  мы,
мотающиеся по Космосу, предпочитали снимать "чулок" при первой  возможности.
Теперь нужно осмотреть корабль,  и  поскорее:  за  ним  могут  наблюдать,  а
задержка старта насторожит  неизвестных  мне  наблюдателей.  Хочешь  или  не
хочешь; а осмотр необходим, не то не миновать мне снова мешка на голову.
   Без скафа, в удобном комбинезоне, я чувствовал  себя  легко  и  свободно.
Достав из кармана и нацепив на нос плоские защитные очки, плотно прилегающие
к лицу, я осторожно выскользнул  из  рубки  и  стал  осматривать  внутренние
помещения и отсеки, соблюдая все меры предосторожности.
   Ни души нигде, действительно.
   Оставался грузовой отсек или трюм, самый объ„мный и большой. Он отделялся
от жилых отсеков шлюзом и мог наддуваться и  вакуумироваться  независимо  от
них, как и они от него. При закрытом внутреннем  шлюзе,  разумеется.  Сейчас
вспомогательные  наружные  люки  грузового  отсека,  также  как  и  огромный
двухстворчатый  транспортный  люк,  оставались  закрытыми,   поэтому   отсек
находился под давлением.  В  противном  случае  пришлось  бы  лезть  туда  в
скафандре.
   Я открыл первую дверцу шлюза  и,  не  задраивая  е„,  прошел  ко  второй,
которая оказалась не то что не задраенной, но даже не  прикрытой  до  конца.
Это меня насторожило. Я резко распахнул дверь  ногой,  молниеносным  броском
впрыгнул в отсек, сразу же отскочил в сторону  от  люка  и  распластался  на
полу, держа "спиттлер" перед собой.
   Взгляд мой зафиксировал медленно меняющееся выражение лица д„ртика в  уже
знакомом мне ч„рном комбинезоне, который с проворством деревенского  увальня
начал  переводить  свой  "пиггис",  висевший  стволом  вниз  на   плече,   в
горизонтальное  положение.  Но  проворство  его  было  истинным,  просто   я
воспринимал происходящее, находясь в рабочем ритме.
   Первую пулю я  послал  д„ртику  в  правый  локтевой  сустав  и,  пока  он
собирался сморщиться от боли  и  выронить  "пиггис",  мгновенно  перекатился
несколько раз по полу и принял прежнюю позицию животом вниз.
   Откуда ни возьмись возникла вторая фигура в ч„рном, и я услышал  чирканье
пуль об пол  в  том  месте,  где  находился  полсекунды  назад.  Я  выпустил
несколько пуль этому чудаку по ногам, раздробив ему коленные чашечки, но  он
все же успел дать еще очередь в мою сторону. Я совершил  резкий  отрыв  и  в
мгновение  ока  очутился  у  торца  одиноко  стоявшего   в   центре   отсека
внушительных размеров контейнера. Сразу же метнулся вправо и, припав к полу,
осторожно выглянул из-за угла.
   Первый д„ртик, перехватив короткий "пиггис" в левую руку,  изготавливался
к стрельбе, но одной рукой управлялся с автоматом неуверенно. Я не хотел его
убивать, только прострелил ему левую кисть и вывел его из игры.
   Второй, которому мои пули  раздробили  коленки,  попробовал  давануть  на
гашетку еще раз, но, находясь в расстроенных чувствах,  завысил  прицел.  Он
тяжко стонал, и мне стало жалко его: нехорошее, сложное  и  тяж„лое  ранение
нан„с я ему. Стон второго и проклятья первого разносились  в  почти  пустом,
если не считать контейнера, грузовом отсеке и звучали, как в бочке.
   На мгновение бой местного значения  прервался,  и  в  повисшей  тишине  я
услышал шум, идущий из другого угла отсека. Я на  цыпочках  перебежал  вдоль
торца контейнера к противоположному его краю и на секунду  высунулся,  чтобы
оценить обстановку.
   Ну конечно, не обошлось без третьего.
   Он лихорадочно заканчивал натягивать скаф, и я выстрелил в  него,  целясь
не в голову, но пуля  срикошетила  от  жесткой  пластины.  Д„ртик  захлопнул
забрало, и этот клацающий звук заставил меня вздрогнуть. В его руке появился
флэйминг. Ему оставалось любым способом разгерметизировать отсек, и я погиб.
На черта сдался ему "флэйминговый кодекс", когда борьба шла не на  жизнь,  а
на смерть.
   Но д„ртик не успел подпалить мне  приклеенные  усы  или  прожечь  дыру  в
стенке звездол„та: выпущенная мною из "спиттлера" пуля  выбила  флэйминг  из
рук головореза. Однако, хотя скафандр и ограничивал его подвижность,  голову
и лицо д„ртика над„жно защищали от пуль  шлем  и  забрало,  и  он,  я  знал,
надеялся выиграть. Он находился совсем недалеко от  настенного  пульта,  где
размещалось  управление   двустворчатым   верхним   люком,   через   который
производится погрузка-разгрузка. И сейчас д„ртик  устремился  к  пульту.  Он
теперь боролся только за себя, понимая, что открыв люк,  погубит  не  только
меня, но и всех своих товарищей.

   Я  выскочил  на  открытое  пространство  и  начал  стрелять  в   д„ртика,
одновременно сокращая расстояние до пульта, но никак не мог продырявить  его
скаф, попадая в жесткие части.
   Он таки добрался до пульта. Но одним движением руки  не  мог  решить  мою
судьбу: их, этих движений, требовалось, как минимум  два.  Грузовой  люк  не
откроется, пока не будут задраены двери  шлюза,  ведущего  в  жилые  отсеки.
Поэтому сначала требовалось перевести рычаг, управляющий  дверями  шлюза,  а
потом передвинуть тот, что включает привод грузового люка.
   Д„ртик еще тащил вниз первый рычаг, как я смерчем  налетел  на  него.  Он
вышиб "спиттлер" у меня из правой руки, а  затем  ударил  меня  скафандровым
мощным башмаком в пах, полагая разом кончить дело. Края  "раковины"  впились
мне в бедра и живот; он сделал мне больно, но это  было  не  то:  "раковина"
выдержала удар,  защитила  фаллос  и  мошонку,  и  я  продолжил  борьбу.  Мы
повалились на металлический пол, и здесь начало сказываться мое преимущество
как не скованного  и  не  ограниченного  в  движениях  скафандром  человека.
Д„ртик, как дятел, д„ргал головой,  пытаясь  размозжить  мне  лицо  забралом
шлема, но я каждый раз уклонялся. Задыхаясь, я с великим трудом прижал его к
полу, в долю секунды выхватил  шило  и  разгерметизировал  скаф  противника.
Теперь  пульт  меня  перестал  интересовать  и,  высвободившись  из  объятий
д„ртика, я кинулся к своему валявшемуся неподалеку "спиттлеру".
   Но этот малый оказался настоящим камикадзе: он опять потянулся к  рычагу,
намереваясь погубить и себя, и меня. Я еле успел сбить его с  ног  и  в  это
время чудом успел заметить краем глаза показавшееся  из-за  угла  контейнера
дуло "пиггиса".  Тот  второй,  "обезноженный"  мною  д„ртик,  тоже  оказался
крепким орешком: он, вероятно, в буквальном смысле слова приполз на руках  с
другой стороны контейнера и сейчас собирался прикончить меня.
   Я вовремя упал за повергнутого мною чудака в скафе, и  д„ртик  принял  на
себя большинство предназначавшихся мне пуль. Некоторые из них  отскочили  от
сферического шлема, как горох от стенки; другие  пришлись  в  жесткие  части
скафа; третьи, по-видимому, достигли цели, правда,  не  той,  которую  хотел
поразить стрелявший. Но досталось и мне: две-три пули принял жилет  и  левый
наплечник, обожгла боль и меня отбросило. Шутить  с  ними  дальше  не  имело
смысла: они, как цепкие раки, добрались бы до меня в конце концов.
   Ну что ж, друзья, - к полному финишу!
   Первым  выстрелом  я  поставил  обезноженному  мною  д„ртику   "индийскую
родинку" над переносицей, а потом пришил чудака в скафе, выстрелив в упор  в
уязвимое место.
   Счастье - это т„плый пистолет... Прости меня, Господи.  Я  снял  защитные
очки и убрал их в карман.
   Весь бой занял несколько десятков секунд. Мне повезло: я избежал  тесного
знакомства с вакуумом - с тем самым, кото