в детстве, которые  стали  применять,  когда  профессор  имел  уже  солидный
возраст.  Поэтому  его  организм   оказался   непригодным   для   сложнейших
медико-биологических  структурных  перестроек.  Итак,  все,  что  оставалось
профессору Джестеру Д„рти - это готовиться к смерти.
   Вот тут и перехлестнули через  край  и  потекли  весь  яд  и  вся  желчь,
накопленные в темных закоулках профессорской души. Злоба его  на  весь  свет
достигла крайних пределов. И, стыдно сказать, Саймон, я его понимал и где-то
сочувствовал ему.
   - Казимир, - сказал я, - в этом я с вами  полностью  солидарен.  Мир  наш
весьма несовершенен, и я не поручусь за себя, что, добравшись до  созданного
вами с Д„рти тоннеля, не воспользуюсь им, чтобы уйти отсюда навсегда.
   - Что ж, - хладнокровно ответил Казимир, - вполне  естественное  желание.
Вероятно, что точно также поступил бы и я сам.  Однако,  вы  обещали  помочь
мне. Я очень надеюсь на вас, тем более, что вы прошли  испытание.  Когда  вы
поможете мне - а сделать это будет непросто, - то с чистой совестью  сможете
пойти на все четыре стороны и даже за край Вселенной.  Наберитесь  терпения:
мы подходим к завершению моей истории.
   - Буду вам очень признателен, профессор, - так и не удержался я,  -  если
наша беседа - уж не обессудьте - закончится до вашего очередного приступа.
   Он осклабился жуткой гиппопотамьей улыбкой и игриво (!) предупредил:
   - А вот этого обещать не могу, извините. Не от меня зависит.
   Ну, так вот. Как я уже сказал, Д„рти испытывал  сильнейший  стресс,  и  я
решил,  воспользовавшись  этим  обстоятельством,   рискнуть   и   попытаться
вырваться на свободу, убежать. Мое  поползновение  было  пресечено,  и  меня
снова водворили на свое место, под домашний арест в эти вот апартаменты.
   Через несколько дней, вероятно, во время  ремиссии  болезни,  в  один  из
редких периодов просветления, Д„рти заглянул ко мне, ведя себя при этом так,
будто ничего не произошло. Он попросил меня включить телевизор  и  предложил
посмотреть удивительный, по его словам, сюжет из жизни животных,  записанный
на  принесенной  им  видеокассете.  Я   с   большим   интересом   просмотрел
действительно уникальные кадры, подобные которым никогда раньше не видел.  Я
заметил, как Д„рти внимательно наблюдал за мной во время просмотра,  чему-то
самодовольно ухмыляясь. Он ушел, оставив кассету, а я,  непонятно  по  какой
причине, страшно разволновался.
   Через день он пришел снова и предложил мне следовать за  ним.  Упрямиться
было глупо: за его спиной маячили трое головорезов Кэса. И  я  пошел,  пошел
сам,  пошел,  легонько  подталкиваемый  Д„рти,  по   коридорам,   лестницами
переходам центра. За время  моего  вынужденного  заточения  здесь  произошли
заметные перемены.
   Мы направлялись к резиденции доктора Роберта, находившейся на самом верху
высокой башни, походившей на длинный плоский кирпич. Я еще никогда не  бывал
там. Меня пропустили вперед, Д„рти с остальными шел за мной. Ржавая лестница
сменилась каменной, с грубой, неровной поверхностью крутых ступеней;  перила
куда-то исчезли. Через редкие незастекленные проемы в мощных стенах в  башню
просачивалось густое синее небо. Когда лестница пересекала проемы,  я  остро
ощущал открытое пространство и немалую высоту, на которой мы находились, и у
меня сильно кружилась голова. Лестница постепенно сужалась, высокие  корявые
ступени становилось преодолевать все труднее.
   Когда до открытой двери в "голубятню"  доктора  Роберта  осталось  совсем
немного, навстречу нам оттуда вдруг один  за  одним  пошли  невиданные  мною
доселе монстры, конвоируемые д„ртиками. На них невозможно было смотреть  без
содрогания. Таких существ я еще не встречал в нашей Вселенной. Все они  -  а
их вышло четверо или пятеро - не отличались  друг  от  друга.  На  каждом  -
пиджачная пара, белоснежная  сорочка,  галстук,  черные  туфли,  -  типичные
человеческие  тела  в  типичном  же  человеческом   облачении.   Но   вместо
человеческих голов эти существа несли на  своих  плечах  гиппопотамьи  рыла,
словно грубо вылепленные из дрянной,  плохо  размешанной  глины.  Глаз  этих
чудовищ, постоянно прикрытых морщинистыми, мертвенно неподвижными веками,  я
так и не увидел.

   В первую секунду я чуть не свалился вниз, испытав безотчетный  страх,  но
молодцы, шедшие за мной по пятам, удержали меня за плечи.
   Чудовища спускались нам навстречу, и я еле  удерживался  от  того,  чтобы
кубарем не скатиться вниз по лестнице. Д„рти куда-то исчез, и  я  ничего  не
понимал. Нам пришлось расходиться на чрезвычайно узкой, без перил, лестнице.
Я, как сейчас помню, весь взмок, разумеется, отнюдь не от преодоления крутых
лестничных маршей. Каким-то чудом мы  разминулись,  и  вскоре  я  перешагнул
высокий порог лаборатории Трезора.
   Д„рти, неизвестно как опередивший нас, был уже тут!  Он  сделал  д„ртикам
знак, и они удалились.
   Сидевший в центре комнаты обнаженный  до  пояса  доктор  Роберт  даже  не
повернулся в мою сторону, но я, словно почувствовав,  услышав  его  властный
мысленный приказ, покорно приблизился к нему и встал рядом.
   Стояла тишина. Лишь иногда потрескивал  в  странной  чаше  на  треножнике
огонь, дым  от  которого  бесшумно  улетал  через  незастекленные  проемы  в
незапятнанную синеву высокого неба.
   Молча смотрел на меня Д„рти. Молча сидел на  низенькой  табуретке  доктор
Роберт - огромный детина с черными кудрявыми волосами и  такой  же  курчавой
мощной черной бородищей. Странный золотистый загар покрывал его атлетический
торс, бычью шею и крепкие руки.
   Вдруг что-то произошло. Никто не стронулся с места,  не  шевельнулся,  не
нарушил тишину какой-либо посторонний звук, но я всем телом ощутил невидимое
глазу, пугающее меня движение. Сердце мое упало, внутри меня словно зажегся,
засиял и  засветился  молочно-белый  кристалл.  Я  испытывал  ни  с  чем  не
сравнимое ощущение поразительной четкости и ясности сознания и не чувствовал
ничего, кроме неизвестно откуда пришедшего ко мне дыхания  смерти.  Страшное
отчаяние  овладело  мной  в  этот  миг.  Словно   стеной,   прозрачной,   но
непреодолимой, отделило меня от остального мира, и не  видел  я  возможности
спастись от надвинувшейся на меня мучительной  безысходности,  от  жестокого
осознания неминуемости и неотвратимости смерти и никак не мог  я  избавиться
от ощупывающей, испытывающей меня, копающейся во мне силы.
   В это время доктор Роберт все-таки  повернулся  ко  мне,  и  в  следующее
мгновение я ощутил болезненный укол в позвоночник и вскоре, кажется, потерял
сознание - точно этого не знаю и не могу сказать до сих пор.
   Когда я снова пришел в себя,  то  увидел,  что  в  комнате  все  осталось
по-прежнему. Так же дымилась чаша на треножнике, синело небо за окном, сидел
с безразличным видом доктор Роберт, стоял,  ухмыляясь,  профессор  Д„рти.  Я
чувствовал  себя  вполне  нормально  и  более  или  менее  спокойно,  но   с
облегчением покинул резиденцию Роберта, когда Д„рти сказал мне, что нам пора
идти.
   Мы вернулись в мой кабинет, уселись в кресла, но  что-то  мне  мешало,  и
вдруг я понял, что. Я сорвался с места и побежал в ванную.
   Страшная догадка подтвердилась. Из  зеркала  на  меня  смотрела  слепыми,
прикрытыми плотно сомкнутыми веками, глазами  страшная  и  уродливая  голова
гиппопотама,  точно  такая  же,  которая  венчала  тела  несчастных   кукол,
попавшихся нам на лестнице по пути к доктору Роберту. Я машинально  ощупывал
свое лицо - нет, теперь уже не лицо, а морду, или если хотите, "морду  лица"
и, главное, -  глаза,  которые  у  меня,  как  и  у  изуродованных  пробными
экспериментами кукол, оказались закрытыми. Однако я все видел, как и раньше.
   Несколько секунд я изучал свой новых  облик  и,  наконец,  нечеловеческий
рев, испугавший меня  самого,  исторгся,  извергнулся,  казалось,  из  самых
глубин моей души. Я бросился в кабинет,  намереваясь  растерзать  профессора
Д„рти, но вбежав туда, наткнулся,  словно  на  стену,  на  его  дьявольский,
сатанинский смех. Я не мог тронуть его и пальцем, это было выше моих сил,  и
я понял, что более не способен управлять  собой,  что  меня  водит  какая-то
неодолимая сила, чья-то злая воля, чья-то всемогущая рука.
   Сам не знаю,  как  оказался  я  снова  в  кресле,  и  Д„рти  поведал  мне
следующее.
   - Чаплински, - сказал он, - я сообщаю вам, что теперь  вы  -  монстр.  Вы
подключены к внешнему сердцу, которое я создал на  исходе  своей  жизни.  Но
подключены не непосредственно, не напрямую, а  через  Кэса  Чея.  С  внешним
сердцем Кэс будет существовать сколь угодно долго  -  фактически,  вечно,  и
вечно будете мучиться вы, Казимир.
   Каждый день придется вам смотреть сюжет, что  вы  видели  позавчера,  где
крокодил и гиппопотам убивают антилопу. А после этого вы станете гоняться за
настоящей антилопой, пока не зарежете ее,  как  монстр,  как  хищник,  -  не
ножом, не  кинжалом,  а  своими  собственными  зубами.  И  только  когда  вы
умертвите антилопу, приступ закончится. Но на следующий день все  повторится
сначала. И каждый раз вы будете близки к безумию, но никогда  не  сойдете  с
ума, и это удвоит ваши мучения.
   А бессмертный Кэс Чей, в  которого  доктор  Роберт  перелил  часть  моего
менталитета, станет еще активнее нести людям зло и напасти. И, как и вы,  он
измучается от своего бессмертия, и от этого его злоба и  ненависть  к  людям
будут возрастать и возрастать. И своими мучениями вы с Кэсом Чеем  заплатите
за людские грехи, страдая сами и принося страдание людям, а  люди,  страдая,
заплатят за ваши грехи своими мучениями.
   Словно неистребимый Сатана будет путешествовать Кэс Чей  по  Космосу,  а,
имея возможность  беспрепятственно  проникать  по  тоннелю  в  соседнюю  нам
расширяющуюся Вселенную, станет впоследствии наводить ужас  и  на  тамошних,
еще неизвестных нам, обитателей. Как знать, быть может,  проникнет  он  и  в
другие, неведомые нам Миры, чтобы и там напоминать  Разуму  о  существовании
зла.
   А остановить это сможет лишь  тот  землянин,  и  не  просто  землянин,  а
человек, который спустится с неба к вам в  узилище,  который  не  испугается
вашего приступа, который, не отворачиваясь, увидит ваши мучения и перетерпит
свои и который потом разыщет яйцо в  необъятной  Вселенной  и,  разбив  его,
принесет смерть Кэсу Чею, а с вас сбросит проклятье и освободит...
   Я проклинаю вас, Казимир Чаплински, малодушного и трусливого мозгляка.
   Я проклинаю Кэса Чея, властолюбивого пошляка, фарисея и выскочку.
   Я проклинаю людей, начавших уродовать мою душу с самого моего рождения.
   Я проклинаю своих  соучеников,  которые  на  перемене  тайком  обламывали
кончики остро отточенных мной карандашей.
   Я проклинаю своих учителей, которые пичкали  меня  своими  наставлениями,
подавляли меня.
   Я проклинаю тупых чиновников с их  глупостью,  подлостью  и  недомыслием,
угробивших мою молодость.
   Я проклинаю Хаббла и Вилера и всех, которые эксплуатировали мой мозг.
   Я проклинаю всех моих ненавистников  и  доброхотов,  врагов  и  льстецов,
кумиров и рабов.
   Я проклинаю своего пьяницу-отца и глупую мать, которая родила меня.
   Я проклинаю страну, где я жил, Землю и Млечный Путь.
   Я проклинаю всю нашу Вселенную, весь наш подлый Мир.
   С этими словами Джестер Д„рти со страшным выражением муки  на  полыхающем
нездоровом румянцем лице вышел вон.
   17
   Казимир откинулся в кресле, наблюдая за моей реакцией.
   Я молчал, переваривая услышанное. Жутким мистическим холодом  пахнуло  на
меня. Но мистика мистикой, а я слышал кое-что  об  автономном  сердце.  Ведь
одним из подходов к его созданию была разработана доктором Эдди Лоренсом  из
нашего Медицинского Отдела процедура "откидывания мозгов  на  дуршлаг".  Так
что задача моя осложнялась. Если уж  большую  трудность  представлял  розыск
действующего тоннеля, то поиск внешнего сердца, яйца, в отличие  от  тоннеля
мало себя проявляющего внешне, виделся совершенно безнадежным делом.
   Казимир вернул меня к разговору.
   - После тяжелого, можно сказать, предсмертного, проклятья-завещания Д„рти
я впал в глубокую депрессию. Будто повиснув между небом и  землей,  я  почти
весь день не вставал из кресла, пытаясь постигнуть и осознать свалившееся на
меня горе. Но вечером неодолимая сила погнала меня к  телевизору,  заставила
включить  его  и  смотреть  сюжет,  о  котором  вы,   Саймон,   уже   имеете
представление.
   После его окончания меня вынесло из кресла и я, миновав еще одну комнату,
неожиданно оказался в огромном павильоне с  африканским  земным  ландшафтом,
выстроенном и оборудованном, наверное, во время моего пребывания  у  доктора
Роберта. Потом на красный песок выбежала антилопа, и  остальное  вы  знаете:
видели сами.
   Сейчас я прошу у вас прощения, Саймон, за то, что заставил вас перенести.
Но только выполнив этот ритуал, вы получали возможность действовать  дальше,
искать яйцо. Да ведь и мне пришлось нелегко: я чувствовал себя  так,  словно
догола разделся на людях в неподобающем для этого месте.
   Скажу еще, что первая моя "охота"  стала  для  меня  настоящей  пыткой  и
кошмаром. Только много позже я научился  более  или  менее  ловко  ловить  и
"резать" антилопу. Кстати, первый мой "хантинг" тоже заснят на пленку,  и  я
вынужден смотреть также и ее. Все это происходит раз в сутки, и так день  за
днем.
   После того,  первого  приступа,  я  совершил  в  ванной  комнате  попытку
самоубийства, испытав при последовавшей затем регенерации страшные  муки.  Я
действительно не мог и не могу умереть.  Хочется  думать,  что  пока.  Точно
также не могу и убежать из этих чертогов.
   Вот так потекли мои дни,  мучительные  и  однообразные,  начался  бег  по
кругу, ежедневное погружение в "ослепительное то же самое".
   Д„рти прожил после нашей последней встречи лишь несколько  дней.  У  него
вдруг усилились желудочные боли, но желудок всегда  беспокоил  его,  поэтому
поначалу никто не придал этому значения. Но ему становилось вс„ хуже и  хуже
и вскоре он умер. В мир иной ему помог отойти,  как  ни  странно,  Кэс  Чей,
который отравил его с помощью медленно действующего яда, как болтали.
   Пауки в банке продолжали шевелиться. Через некоторое  время  кто-то  убил
доктора Роберта, Трезора. Как выяснилось в самые последние дни,  это  сделал
Чмырь, один из ведущих членов баунда. А в тот момент  почти  все  облегченно
вздохнули,  узнав,  что  странного  лекаря-колдуна  не  стало.   Уже   тогда
подозревали в его убийстве Чмыря, жестокого и решительного д„ртика,  который
давно хотел стать главным в баунде. Он был одним из немногих, кто не  боялся
Трезора.
   Чмырь тогда не разобрался в ситуации: ведь он не  знал  всех  фактов.  Он
полагал, что лекарь-колдун служит Кэсу чем-то вроде психолога, укрепляя  его
волю, вселяя в  него  уверенность  в  своих  силах.  Поэтому  Чмырь,  убивая
Трезора, рассчитывал ослабить положение Кэса Чея в баунде, лишить его мощной
поддержки. Но он жестоко просчитался: после  смерти  Джестера  Д„рти  Трезор
оставался единственным человеком, способным вернуть Кэса Чея, а вместе с ним
и меня, в исходное, нормальное, "смертное" состояние.  Теперь  же  положение
Кэса Чея еще более  укрепилось.  Он  оказался  если  и  не  навечно,  то  на
неопределенно  большой  срок  приговоренным  не   умирать,   регенерируя   и
возрождаясь, как Феникс из пепла, становился фактически бессмертным.
   Сначала  он  сам  не  совсем  понимал  своего   положения,   но   "ожив",
регенерировав  после  нескольких  вооруженных  стычек  в   разных   областях
Метагалактики, убедился в правоте слов Д„рти.  Однако  необратимые  поступки
были уже совершены: Джестера Д„рти он подло убил сам, а с доктором  Робертом
популярным у д„ртиков  приемом  тоже  кто-то  покончил.  Местонахождение  же
внешнего сердца, или яйца, как называл его Д„рти, не знал  теперь  никто,  и
сначала этот факт морально буквально раздавил Кэса  Чея.  Но  постепенно  он
оправился от потрясения и даже стал извлекать выгоду  из  своего  положения,
выходя сухим из воды из сложнейших, смертельных переплетов.
   В новом Кэсе Чее удивительным  образом  смешались  черты  самого  Кэса  -
чванливого,  банального  и  посредственного,  но  любящего   командовать   и
повелевать бодрячка-шустряка, - и хорошо известные вам особенности характера
Джестера Д„рти.
   Кэс Чей, будучи по рождению землянином,  некоторое  время  до  прихода  к
гангстерам сшивался  на  землеподобной  планете  Ашар,  где,  как  известно,
аборигены работают почти даром, подвизаясь в роли  некоего  штатного  вития,
какие весьма распространены у ашарцев. Он, добравшись до  положения  главаря
баунда, как и всякий парвеню, плебей и люмпен, неизбежно  ностальгировал  по
прежнему низкому занятию. Откликаясь на "позывы на низ", он пытается до  сих
пор выступать иногда в роли проповедника  идиотских  идей  на  землеподобных
планетах. Кроме  этого,  он  по-прежнему  любит  залезать  в  шкуру  простой
"торпеды", с которой начинал когда-то свою карьеру в баунде, и  нередко  сам
проворачивает  мелкие  операции,  например,  по   отлову   и   доставке   на
Паппетстринг будущих кукол и так далее. Это доставляет  ему  удовольствие  и
сбивает  с  толку  основную  массу  д„ртиков.  Подавляющее  большинство   их
принимает Кэса за рядового  головореза,  не  имея  представления  об  облике
своего мистического главаря, что часто встречается в гангстерских  кланах  и
баундах.
   Но вот совсем недавно, буквально на днях, Чмырь открыл карты, заявив, что
это он убил Трезора, и пошел затем на прямое столкновение с Кэсом  Чеем.  Он
расстрелял его из своего "пиггиса" в упор, намереваясь  занять  место  главы
баунда д„ртиков.
   На следующий день к Чмырю прямо в его комнату здесь, в  центре,  заявился
свеженький и бодренький Кэс Чей в  сопровождении  своих  дружков.  Смелый  и
решительный Чмырь отнюдь не грохнулся в обморок, встретившись  с  воскресшим
Кэсом Чеем, простодушно полагая, что ему в "пиггис" напихали вчера  холостых
патронов. Чмыря скрутили и скоро должны "спустить с горки". Смерть страшная,
поверьте, Саймон: я вам говорил, что однажды побывал в  бункере  и  наблюдал
жестокую казнь одной из кукол...
   - Чмыря уже спустили с горки, профессор, - сказал я спокойно.
   - Что? Что вы говорите?! - изумился Казимир.
   - Кэс Чей - это Индюк? - жестко спросил я.
   - Индюк? - переспросил Казимир, и мне показалось, что его вечно опущенные
веки поползли вверх.  -  Ну  да,  -  медленно,  будто  с  трудом  соображая,
удивленно произнес он, - так его иногда называют за глаза. За  бородавки  на
лице и вислый нос. После своего первого путешествия по тоннелю он взял  себе
звучное имя Кэс Чей вместо унылого Такикок, которым его продолжают и  сейчас
называть самые близкие  к  нему  соратники,  знавшие  Кэса  раньше...  -  Но
позвольте, откуда вы все это знаете? - запоздало спохватился Казимир.
   - Всего пару часов назад я наблюдал из люка  воздуховода  казнь  Чмыря  в
бункере. Он не доехал,  если  вам  это  интересно.  Затем  на  санки  хотели
посадить куклу, и - не думайте обо мне плохо, профессор, - я не  выдержал  и
вот из этой, как вы изволили выразиться, "слоновьей  пушки",  -  я  похлопал
себя по тому месту, где  под  мышкой  покоился  теплый  пистолет,  -  уложил
Индюка, Блэкберда и Мастэда. Но куклу - а это был мой друг -  да,  шапочный,
но друг, - мне спасти не удалось: Мастэд успел застрелить е„.
   - Кошмар, какой кошмар! - вскричал Казимир. - То  есть,  я  рад,  что  вы
отправили на тот свет этих головорезов, но... Это ужасно, ужасно!  Понимаете
вы, или нет, что Кэса Чея убить нельзя? Кстати, он  уже  регенерировал.  Так
вот почему меня захватил второй приступ, и я напал на вас! - Казимир вскочил
с кресла. - Берегитесь, Саймон!  Теперь  Кэс  Чей  вас  погубит.  Сегодня  в
полночь он должен придти ко мне. Ничто не остановит его. Вам надо уходить  и
отсюда, и с базы, и с Паппетстринга. Кэс легко