на  Паппетстринге),  принял  тонизирующую
"медицину"  и,  не  дожидаясь  утра  и  солнца,   инициировал   звездол„тную
"таблетку", положил е„ под одежду на тело и заснул, почти счастливый.
   12
   Двое суток медленно созревал звездол„т; солнце лишь изредка  показывалось
среди рваных туч, иногда моросил мелкий дождик.
   На третий день утром я вытянул из  почти  оформившегося  корпуса  длинный
шланг с тяжелым наконечником и опустил его в болотце. Дело пошло быстрее, но
ещ„ сутки прошли, пока утром  на  четв„ртый  день  тонко  не  пропел  сигнал
готовности.
   Вс„ это время я, без  маковой  росинки  во  рту,  пребывал  в  постоянном
напряжении, опасаясь быть обнаруженным.  Сам  я  успел  бы  в  любом  случае
скрыться, но вот что делать с недозревшим  звездол„том?  В  период  развития
машины  мо„  положение  оставалось  чрезвычайно  уязвимым.  Я  действительно
выломал дубину и не выпускал е„ из рук, но  беспокоило  то,  что  находиться
слишком близко к поспевающему, как на дрожжах, звездол„ту, не  мог:  процесс
сильно понижал температуру. Приходилось ночевать в отдалении.
   Сигнал готовности прозвучал для меня победным звуком боевой  трубы,  и  я
поспешил на полянку. Перед моим взором предстал полноразмерный корабль марки
"шевроле", модель "Классический каприз".
   Забравшись  внутрь  этой  божественной  машины,   я   испытал   настоящее
облегчение. Прежде всего снял  кукольную  одежду  и  обувь  и  бросил  их  в
утилизатор. Затем, сходив к болотцу, подобрал рубаху, вытащил из воды скаф и
отправил их туда же.
   Включив корабельную защиту и настроив бортовой страж на экстренный  старт
при опасности, заш„л в гигиенический отсек и прежде всего коротко  постригся
с помощью барб-автомата. Мне было жалко своих  льняных  косм  (должен  же  я
оправдывать сво„ прозвище "Фэгот"), но стрижка являлась частью моего  плана.
Затем забрался в ванную и наверное целый час чистился и  скр„бся,  но  запах
кукольного нужника вс„ ещ„ преследовал меня.
   С момента, когда меня подловили на платформе "Платинум  сити",  пролетело
недели полторы. Это время я со вздохом записал  себе  в  пассив:  работа  не
продвинулась ни на шаг. Могилы и  нужники,  через  которые  я  прош„л,  были
препятствиями, созданными самому себе мною же. А их преодоление - всего лишь
действия, направленные на самосохранение, просто мо„ частное  дело,  которое
вряд ли могло заинтересовать, например. Шефа.
   Спортсмены  знают,  что  пропущенная  неделя  тренировок  отбрасывает   в
развитии на две-три недели назад: такова  специфика  непрерывного  процесса.
Время никого не жд„т. Оно уходит, уменьшая мои шансы на удачу. Я  ничего  не
сумел пока сделать. А мой частный маленький успех... Я всегда помнил золотые
слова: добиться успеха ещ„  недостаточно  -  надо,  чтобы  другие  потерпели
поражение.

   Дорого заплатив за свою  глупость  и  неосмотрительность,  я  рассчитывал
взять реванш, имея в качестве мощного тыла новый, с иголочки, звездол„т.
   Мне предстояло проникнуть на базу д„ртиков.  Она  находится  сравнительно
недалеко от тренировочного городка, как вскользь  упомянул  в  разговоре  со
мной Роки Рэкун. Я запомнил, как звездол„т уходил на северо-запад от городка
после окончания похорон. Далеко для того, чтобы идти туда пешком. Да,  нужно
будет перегонять корабль на новое место, ближе к базе.
   Просуществовав  несколько  дней  на  поляне,  в  нескольких  милях  южнее
городка, я не видел пролетающих  звездол„тов.  Они  заходили  на  посадочную
платформу с другой стороны - так, как  заходили  "харвестер"  и  доставивший
меня на планету "Галакси-скайлайнер". Таким образом, место, где  я  все  эти
дни прозябал, располагалось как бы в м„ртвой зоне.  И  вс„  равно  опасность
обнаружения постоянно висела надо мной.
   Значит, придется перелететь, как  стемнеет,  поближе  к  базе,  навестить
д„ртиков, вернуться и до рассвета выйти в космос. Если даже  посещение  базы
ничего не даст, оставаться дн„м на земле недалеко от не„ крайне опасно.
   Я начал методично готовиться к "хаджу". Чисто  выбрившись,  изменил  цвет
своих теперь непривычно коротких волос, тщательно приклеил усы и добавил ещ„
несколько штрихов,  преобразивших  мо„  лицо.  Я  не  собирался  вступать  с
д„ртиками в личные контакты, но при  вс„м  при  том  Айвэн  Фул  должен  был
исчезнуть, Ивэн Симпл должен был считаться умершим, а  мне  надлежало  стать
Саймоном Сайсом.
   Чистая одежда,  хорошая  пища,  специальные  тонизирующие  и  укрепляющий
средства привели меня в ровное настроение, придали бодрости и уверенности.
   Незадолго до захода солнца я  напялил  на  себя  "жилетку",  налокотники,
наколенники, нацепил раковину и другие причиндалы. Сверху  обтянулся  т„мным
удобным  комбинезоном  с  откидывающимся  эластичным  капюшоном.  Обулся   в
легчайшие упругие туфли, не забыл  лэнгвидж,  до  зубов  вооружился  и,  как
только сгустилась тьма, с традиционным "впер„д  -  и  выше!"  свечой  поднял
машину в сочившееся мелким дожд„м небо Паппетстринга.
   Выждав несколько  секунд,  чтобы  дать  анализаторам  корабельного  Мозга
зафиксировать обстановку, я снизился до самых верхушек  деревьев  и  передал
управление автомату.
   В бесшумном и плавном  городском  режиме  мощный  "шевроле"  переместился
сначала немного на север и затем, забирая влево и оставляя с  правого  борта
бежавшее к базе шоссе, пош„л по дуге параллельно ему. Через несколько  минут
звездол„т взял правее  и  осторожно  приземлился  в  заброшенном  неглубоком
песчаном карьере. Прибор показал расстояние до  базы,  не  превышающее  двух
миль.
   Прихватив с собой ч„рную, как ночь, бесформенную  плащ-накидку,  служащую
больше для маскировки,  чем  для  защиты  от  дождя,  я  покинул  корабль  и
направился прямо на север. Уже через несколько десятков метров, обернувшись,
я не смог разглядеть заглушенную машину и, удовлетвор„нный, продолжил путь.
   Лес постепенно расступался. Откуда-то сбоку  вынырнула  железная  дорога,
вероятно, заброшенная и, как и я, стремившаяся точно на север. Однако  я  не
соблазнился приподнятой и потому сравнительно  сухой  насыпью,  а  предпочел
пробираться понизу, по влажной, густой траве, густо покрывавшей  кочковатую,
прочерченную старыми бороздами и канавами, землю, продираясь через кустарник
и обходя кучи мусора, воняющие  креозотом  штабели  шпал,  старые  рельсы  и
тянущиеся вдоль насыпи продолговатые лужи.
   Математик Фрэнк Рамсей давным-давно доказал, что полная неупорядоченность
невозможна.  Практически,  на  бытовом  языке,  это  означает,  что   полный
беспорядок просто недостижим. Но глядя на унылую  картину  хаоса,  царившего
вокруг этой забытой железнодорожной ветки на странной планете Паппетстринг и
вспоминая точно такие же, с удручающим однообразием повторявшиеся на  многих
и многих планетах в эллиптических и спиральных, в правильных и неправильных,
в  молодых  и  уже  догоравших  галактиках,  пейзажи,  можно  было  поневоле
усомниться в правоте доказательства Рамсея.
   Меня всегда поражали,  угнетали  и  сбивали  с  толку  явный  анахронизм,
абсурдность   и   парадоксальность   нашего   бытия,    когда    наряду    с
эмбриомеханизмами,  способными  в  считанные  дни  и  недели  развиваться  в
прекрасные,  набитые  всеми  чудесами  жилищной  техники  дома,   продолжали
спокойно существовать  глухие  серые  заборы,  ободранные  пакгаузы,  гнилые
хибарки и лачуги с покрытыми мхом протекающими крышами.
   И если  даже  самоорганизовавшаяся  природа  в  лице,  скажем,  человека,
создала такой бриллиант, как "Платинум сити", каким он предстал при  первом,
поверхностном знакомстве и беглом, некритическом взгляде, то будьте уверены,
что подводная часть этого витающего в межгалактических просторах сверкающего
айсберга могла оказаться куда более мерзкой и отвратительной,  чем  паршивый
кукольный нужник тренировочного городка. И точно так же наличие во Вселенной
таких людей, как Эдвин Хаббл или интеллигентный Эдди  Лоренс  подразумевало,
или нет - даже требовало присутствия в ней Чмыря и Индюка и,  конечно,  Риты
Холдмитайт. Хотя Рита...
   Кирпичная труба, извергавшая клубы ч„рного дыма и  просматривавшаяся  ещ„
из леса, стопроцентно подсказывала  мне,  что  энтропийные  процессы  славно
потрудились и над комплексом зданий базы, и  я  не  сомневался,  что  Рамсей
будет вновь посрамл„н.
   Действительно, пути вывели к высокому деревянному  забору  на  кирпичных,
оштукатуренных серым, во многих местах отвалившимся, цементом, столбах. Если
в лесу  были  шпалы  и  рельсы,  то  здесь  треугольник  земли,  окаймленный
раздвоившейся веткой железной дороги, указывал уже  на  близкое  присутствие
человека или человекоподобных, а скорее всего - нелюдей.
   Сорная высокая трава, чуть ли не по всему периметру окружавшая забор, как
и голая, неровная, усеянная камнями глинистая почва, были усыпаны  обрывками
бумаги, пустыми бутылками, смятыми сигаретными  пачками,  обломками  шифера,
разнообразной ржавой металлической дрянью и грудами красно-белого кирпича  с
остатками раствора. Пятна мазута и машинного масла  на  земле  и  насыщенный
тяж„лым запахом горения какой-то мерзости воздух, прямо из которого возникал
летевший водяной пылью мельчайший  и  почти  невидимый  дождь,  образовывали
гармоничнейший "натюрмортик".
   С ироничной усмешкой взирал я на спрятавшуюся за забором группу  мрачных,
тесно примыкавших друг к другу зданий, то ли породившую окружавший их убогий
ландшафт, то ли, наоборот, порожденную им.
   Большинство сбившихся в кучу строений  представляло  собой  разнообъ„мные
параллелепипеды из  т„мно-красного,  до  черноты  прокопченного  кирпича,  с
близкими к кубу  соотношениями  сторон,  прилепившиеся  широкими  гранями  к
земле. Лишь одно из них, резко отличавшееся от остальных, напоминало  своими
пропорциями поставленный на  попа  удлин„нный  кирпич.  Своей  узкой  гранью
"кирпич"  примыкал  к  боковой  стене  центрального,   наиболее   массивного
параллелепипеда. Редкие прямоугольники зияющих про„мов,  т„мные  изнутри,  и
пожарные  лестничные  прол„ты,  перемежаемые   горизонтальными   площадками,
придавали ему  зловещий  вид.  Толстая,  сравнительно  невысокая  коническая
кирпичная труба изрыгала ч„рные клубы дыма,  и  в  безветренном,  насыщенном
влагой пространстве он никак не мог быстро улететь вверх и лениво колыхался,
словно нежась во влажном тепле вечера.
   Я смачно сплюнул на замусоренную землю и  направился  к  изгороди,  поняв
уже, что мне не будут нужны ни перчатки с когтями, ни вер„вка  и,  почти  не
маскируясь, подош„л к краю траншеи, на дне которой прижались  друг  к  другу
укутанные металлоизолем и альфолью  трубы.  Подныривая  под  забор,  траншея
переходила перпендикулярно ему на территорию базы.
   Я спустился в яму и,  передвигаясь  по  трубам,  прополз  под  торчавшими
сверху редкими  зубами  заборных  реек  на  другую  сторону  и  оказался  на
внутреннем дворике. Распрямившись и подняв голову, я  собирался  вылезти  из
траншеи.
   Внезапно небо над поставленным на попа "кирпичом" раскололось, неровная и
довольно широкая щель  с  зав„ртывающимися  внутрь  толстыми,  скругл„нными,
объ„мными краями прорезала плотные серо-синие тучи.  И  странно  -  края  е„
опустились почти до земли, словно щит неба опрокинулся и встал  вертикально.
Края  разрыва  ещ„  немного  разошлись,  будто  две  половинки   гигантского
занавеса, - и ослепительно-яркая, чистейшая голубизна заполнила  про„м.  Она
приковывала,  притягивала  к  себе,  вызывая  ощущение   радости,   подъ„ма,
необъяснимого блаженства и сладкого ожидания чего-то неведомого, и вдруг  на
самом верху  е„  показалась  ладья  с  белоснежным  трапециевидным  парусом,
меньшим  основанием  обращенным  вниз.  Парус,   выгнутый   колесом,   будто
надуваемый мощным ветром, беззвучно  выплыл  из-за  занавеса  туч,  двигаясь
горизонтально и касаясь краев про„ма, но нисколько не теряя своей формы и не
деформируя при этом края.
   Я только успел разглядеть в  центре  паруса  черно-синюю  фигуру,  чем-то
напоминавшую крест или трефовый карточный  крап,  как  видение  мгновенно  и
беззвучно исчезло.
   Меня вдруг замутило, к горлу подступила беспричинная тошнота.  Но  теперь
ничто не могло остановить меня.
   Почти не  раздумывая,  выскочил  из  ямы  и  мгновенно  перес„к  открытое
пространство, стремясь к  примеченным  мною  оцинкованным  коробам  вытяжной
вентиляции, уродовавшим  и  без  того  малоэстетичный  торец  т„мно-красного
параллелепипеда.
   Перемещаясь вдоль боковой стенки одного из коробов,  лежавшего  почти  на
земле, я добрался до примитивного плоского квадратного люка, державшегося на
четыр„х горизонтальных шпильках и притянутого к коробу заржавевшими гайками.
С трудом открутив их, вытащил из бездонных  карманов  комбинезона  присоску,
закрепил  е„  с  внутренней  стороны  люка,  влез  в  про„м  и,  манипулируя
присоской, насадил люк на шпильки, притянул к фланцу и зафиксировал  изнутри
двумя кусками специальной липкой ленты.
   Большое сечение короба позволяло двигаться стоя, правда,  согнувшись,  но
вскоре короб разветвился на множество менее крупных рукавов, и мне  пришлось
ползти.
   Воздух  шумел  навстречу;  иногда   слышался   писк   какой-то   нечисти,
гнездившейся в  бесчисленных  закоулках;  временами  доносились  из  глубины
здания приглуш„нные, невнятные звуки.
   Я  рассчитывал,  переходя  по  вентиляционным  коробам  из  помещения   в
помещение, скрытно понаблюдать д„ртиков, постаравшись хоть что-то выудить из
их разговоров, а при случае и обследовать комнаты.
   Наверное, инстинктивно я сворачивал  в  ответвления,  из  которых  тянуло
теплом, и вскоре увидел раздробленный дырчатым люком красноватый  мерцающий,
трепещущий  свет  и   услышал   характерный   шум.   Проявляя   максимальную
осторожность, на четвереньках подполз к круглому люку, открывавшемуся,  судя
по петлям, от меня, в помещение.
   Прильнув глазами к отверстиям, я увидел  довольно  большую  прямоугольную
комнату, один из торцовых простенков  которой  образовывала  передняя  часть
печи, по-видимому, газовой.  К  печи  вела  возвышавшаяся  над  полом  узкая
бетонная эстакада, растянувшаяся почти на три четверти длины помещения. Имея
в самой высокой своей точке высоту пять  или  шесть  футов,  она  постепенно
понижалась по направлению к печке, образуя наклонную плоскость, и  вдавалась
внутрь не„. По верху этой бетонной горки были  положены  примитивные  рельсы
или направляющие, выполненные из грубого металлического проката  квадратного
профиля,  опиравшиеся  на  листовые  подкладки.  Заслонка  печи,   вероятно,
перемещавшаяся на  вертикальных  направляющих,  закрывала  собой  предпечье,
опустившись до самых головок  рельс.  Из-за  неплотно  прилегающей  заслонки
через широкие щели  вырывались  иногда  языки  красно-оранжевого  пламени  и
облачка копоти и дыма. Горение сопровождалось характерным гудением  воздуха,
присущим газовым печам.
   У  противоположной  печке  стены  стояло   две-три   плоских,   узких   и
продолговатых тележки со  сваренными  из  профильного  проката  тяж„лыми,  в
пятнах окалины, рамами, и  с  небольшими,  имевшими  реборды,  кол„сами.  На
торчавших  с  боков  плоских  кронштейнах   закреплялись   длинные   отрезки
потемневшей толстой стальной проволоки, скрученные  и  погнутые.  На  торцах
имелись приваренные к днищу скобы, согнутые из стального круга  и  служившие
для крепления троса или захватывания крюком при вытаскивании из печи.  Здесь
же  стоял  прислон„нный  к  стене   длиннющий   металлический   стержень   с
кольцеобразной ручкой на одном конце и крюком - на  другом.  Рядом  валялись
металлический совок и проволочная метла. Из конца толстого  ч„рного  шланга,
прикрученного проволокой к проржавленному вентилю, сочилась тонкой  струйкой
вода, пропадавшая в  дырочках  большого  квадратного  металлического  листа,
закрывавшего сток. Бетонный, как и эстакада, пол, слегка понижался к  стоку.
На голой стене недалеко от двери висел электрошкаф с  небольшим  количеством
переключателей  и  кнопок.  Пара  светильников   под   потолком,   забранных
предохранительной  сеткой,  с  трудом  проталкивала  сквозь  пыльные  стекла
тусклый свет.
   В первые секунды я принял  комнату  за  лабораторию,  упрямо  попытавшись
уверить себя в  том,  что  тут,  наверное,  производят  какие-то  опыты  или
технологические  операции,  требующие  высоких  температур.  Конечно  же,  я
трусливо обманывал самого себя. Вс„ говорило за то, что  передо  мной  нечто
вроде крематория, где  сжигают  трупы  умерших.  Впечатление  он  производил
тягостное и скорее напоминал преддверие ада, чем крематорий.
   Меня  всегда  заносило  не  туда,  куда  нужно,  но  сейчас  выбирать  не
приходилось. Если это действительно крематорий - ничего интересного здесь не
узнаешь, но через него можно проникнуть в другие помещения  базы,  чтобы  не
тратить время, блуждая по каналам вентиляционной системы.  Я  ещ„  с  минуту
выжидал, прислушиваясь, а потом начал поворачивать первый  из  двух  язычков
запора,  связанный  с  находившейся  с  обратной  стороны  люка   рукояткой,
собираясь  открыть  крышку  и  затем  спрыгнуть  вниз,   как   вдруг   дверь
растворилась и в помещение вош„л... Индюк!
   13
   Я чуть не вывалился из воздуховода на бетонный пол. Минута ожидания, этот
"отсч„т до десяти", которые я, зная свою порывистость, всегда заставлял себя
производить в подобных ситуациях, возможно, и спасли мне жизнь.
   Индюк, худоватый, бодренький  и  шустрый,  со  сладеньким  выражением  на
бородавчатом лице, был не в скафандре и не в комбинезоне, а  в  деш„веньком,
припудренном перхотью т„мно-синем костюмчике и  л„гких,  в  дырочках,  плохо
начищенных коричневых полуботинках.
   Попыхивая вонючей сигареткой, он с полминуты постоял, потом  взглянул  на
часы и в нетерпении снова направился к двери, но  тут  она  распахнулась,  и
двое д„ртиков ввели связанного по  рукам  и  ногам...  Чмыря!  Я  ничего  не
понимал. Час от часу не легче. Чмырь неловко, короткими, из-за мешавших  ему
вязок, шажками подош„л, подталкиваемый молодцами, к одной из тележек и встал
неподвижно.
   Его, наверное, сильно и долго  били  недавно.  Лицо  Чмыря,  с  заплывшим
правым глазом и окровавленными,  распухшими  губами,  лишилось  уверенности,
надменности и спеси, которые оно излучало на плацу тренировочного городка  в
день моего "убийства".
   В бункер вошли ещ„ двое д„ртиков и встали, не проходя вглубь, недалеко от
двери, дымя сигаретами.
   - Ну, мистер Чмырь, - обращаясь к нему, издевательски произн„с  Индюк,  -
не хотите ли прокатиться с горки на санках?
   Все негромко рассмеялись, но бедный Чмырь молчал.
   Я подумал про себя "бедный", ничуть не лицемеря. Я не  испытывал  к  нему
ненависти, хотя должен был испытывать, да ещ„ какую, и не только из-за того,
что он сделал, собирался сделать тогда на плацу.
   - Ну что же, господа? Начн„м, пожалуй, - Индюк бросил окурок на пол.
   Д„ртики вчетвером начали укладывать Чмыря на тележку.
   Индюк несколько секунд наблюдал за ними, потом сначала наклонился и затем
присел перед тележкой, что-то соображая, и засмеялся:

   - Ребята, вы смотрите, как расположен храповик. Нам ведь нужно  прокатить
Чмыря ногами впер„д, не так ли?
   Д„ртики заржали.
   - Верно, Такикок, - сказал один  из  них,  рыжий  и  курчавый,  с  бабьим
вывертом ног в коленках, д„ртик.
   - Давай, переворачивай, - буркнул другой, небольшого роста,  коротконогий
малый с гладкими смоляными волосами и изрытым, пористым лицом.
   Вся группа вновь начала суетиться над не издавшим ни  звука  Чмыр„м.  Они
перевернули его на сто восемьдесят градусов, снова уложили на  это  страшное
ложе и намертво приторочили проволокой к раме тележки, так  что  он  не  мог
шевельнуться, составив с тележкой как бы единое целое. Затем они  развернули
тележку на полу так, чтобы несчастный мог видеть печь.
   - На улице сыро и влажно, сыплет дождь, - з