а, там и нюхай, и кури, и коли,  что  хочешь.
Но эти контейнеры слишком велики, и в них, конечно, возят не наркотики.
   - А что в них возят - нам, увы, уже не узнать  никогда,  поскольку  мы  -
"куклы", одни из самых беспомощных персонажей в мировом  театре  абсурда.  -
Роки  был   настроен   философски,   что   вполне   соответствовало   данным
обстоятельствам:   в   его   жизненном   пути    отч„тливо    просматривался
бессмысленный, впрочем, как и у всех нас, конец.

   - Так значит, Роки, - как ни в ч„м ни бывало сказал я, - профессор  Д„рти
умер задолго до вашего появления здесь. И вы,  ясное  дело,  видеть  его  не
могли. А других - Кэса, Казимира, ну  хоть  бородавчатого  с  вислым  носом,
которого  я  прозвал  Индюком,  или  этого   верзилу   с   сахаровоза,   или
девицу-блондинку Холдмитайт, - видели?
   - Ха, - сказал Рэкун, - этого, в бородавках, вы точно заметили,  и  здесь
Индюком зовут. Он бывает иногда на плацу. А Кэса и Казимира ни я,  ни  Джанк
никогда не видели.  О  девице  я  вообще  ничего  не  слышал,  а  верзила  с
сахаровоза - не знаю, их тут много, высокорослых дуболомов.
   - Ну, спасибо, Роки, - удовлетвор„нно сказал я, вставая с койки.  -  Надо
немного размяться, - и стал расхаживать по длинной и  узкой  нашей  скромной
обители.
   - Не за что, - внимательно наблюдая за мной, лениво  отозвался  Рэкун.  -
Никак не пойму, чему вы радуетесь. Вы не  обижайтесь,  я  вас  не  пугаю,  а
говорю вам, как мужчина мужчине:  никакие  знания  вам  теперь  не  помогут.
Готовьтесь к смерти, - и он повернулся лицом к стене.
   Я продолжал  неслышно  прохаживаться  по  камере.  Горсть  микрохирургов,
которую я заглотил ещ„ в туалете, делала сво„ дело. Ранка во рту  совсем  не
болела, и кроме л„гкого чувства голода, при котором  только  ч„тче  и  яснее
работает мозг, ничто не беспокоило меня. Ком Туэнд  в„л  себя  подозрительно
тихо; Роки, наговорившись, задремал, а потом и вовсе заснул. Я был в порядке
и теперь, когда мне никто не мешал, немного поразмыслил обо вс„м.
   Я  вспомнил  "Платинум  сити",  вспомнил  злорадство  в  глазах  бармена,
вспомнил  телефонный  разговор  с  дежурным  клерком,  которому   я   наивно
представился доктором Хабблом. Что ж, я рискнул, не подумав, что у  них  так
хорошо налажена связь. Клерк здорово позабавился, зная уже, что Индюк  вывел
Эдвина Хаббла из строя, каким-то образом сделав так, что  Хаббл  заболел.  А
ведь его болезнь может закончиться и смертью.
   Внезапно я совершенно отч„тливо представил м„ртвого Хаббла. Это было  как
наваждение. Никакого логического и  фактологического  объяснения  пришедшему
ощущению у меня не было, но я, неведомо  как  и  почему,  вдруг  понял,  что
Эдвина Хаббла больше нет в живых. Это пришло как знание свыше,  как  знание,
почерпнутое из Единой Ментальности Вселенной, вобравшей в себя  ментальности
всех когда-либо умерших - людей, человекоподобных и  нелюдей,  души  которых
она приняла...
   Я не собирался делать то, что удалось неизвестному мне везунчику Джанку -
не хотел жить здесь, хотя мог сравнительно легко  просуществовать  несколько
месяцев и не быть искалеченным и убитым.  Но  я  уже  принял  решение.  Нет,
господа, сначала я развяжу себе руки, а там посмотрим, кто кого. Я, как кот,
любил гулять сам по себе.
   Завтра мне предстоял трудный день, и я собрался спать. Подойдя  к  койке,
отвернул одеяло с серым, застиранным и грязным пододеяльником  и  увидел  на
простыне два больших бурых пятна. Несколько секунд я  смотрел,  с  каким  то
патологическим упорством не отводя  взгляда  от  простыни.  Потом  расправил
одеяло и улегся поверх него на койку, не раздеваясь. Мне нужно  было  хорошо
отдохнуть;  репетицию  я  рассчитывал  провести  между  двумя  тренировками,
поэтому я приказал себе спать и быстро, будто провалившись  в  яму,  заснул,
как когда-то давным-давно засыпал в детстве.
   9
   Проснулся я бодрым и свежим, но день начался гнусно. Да и на что  хорошее
можно  было  надеяться  в  этом  вшивом  инкубаторе,  где  содержали   живых
манекенов, служащих для потехи гангстерам и убийцам.
   Сначала охранники, которые жили также на территории  городка,  вывели  из
камер всех новичков. Нас подсчитали и переписали (я назвался, как и  Рэкуну,
Ивэном Симплом) и, повесив на уши лапшу о распорядке дня н обрисовав в общих
чертах нашу предстоящую судьбу (вс„ это я уже слышал  от  Роки),  вернули  в
камеры.
   Раздали завтрак - огромную кружку какого-то пойла, сахар и много хлеба  -
тяж„лого, т„много и липкого.
   Затем уже всех вместе выгнали на "проветрон в смысле  кислородизма",  как
выразился румяный Рэкун. Но тут произошла осечка.
   Ком Туэнд, который был жив, но почти  не  держался  на  ногах,  повис  на
плечах у нас с Рэкуном, когда мы хотели вывести его в сортир. Но нам не дали
этого сделать. Д„ртики оторвали его от нас  и  цинично,  на  глазах  у  всех
"кукол" - и старожилов, и новичков  -  пристрелили.  Тыча  нам  с  Роки  под
лопатки дула своих короткоствольных "пиггисов", они заставили нас взять труп
и рысцой оттащить его к пакгаузу, где мы положили отмучившегося Кома  Туэнда
на какую-то вонючую рогожу, брошенную на красно-серый гравий.
   Во время  этой  процедуры  вся  группа  оставалась  на  месте,  бдительно
охраняемая "кукловодами". Когда нас подводили к ней. Роки, вс„ утро  мрачный
и неразговорчивый, указал мне потихоньку на одного  крепкого,  широкоплечего
парня с пепельно-серыми волосами:
   - Вот это Сингэлонг Джанк.
   Я внимательно посмотрел на парня и еле сдержался от возгласа удивления  и
радости. Я узнал его. В моей голове вихрем проносились спутанные  мысли,  на
какое-то время я  даже  забыл,  где  нахожусь...  Не  может  быть!  Но  этот
похудевший, потемневший лицом, в мешковатой  серой  рухляди  и  бесформенных
ботинках, человек, которого не так легко было и узнать  с  первого  взгляда,
действительно был мой старый друг. Наши взгляды встретились, и я, с  большим
трудом удерживая в нормальном положении  стремившуюся  вс„  время  отвиснуть
челюсть, увидел безразличное и равнодушное его лицо. Это длилось секунду, не
более.
   В это время нас погнали в туалет. Садиться на корточки мне не  было  пока
нужды и, стоя над дырой и  пользуясь  тем,  что  светло,  я  присматривался,
приглядывался и наблюдал, стараясь получше запомнить окружающую  обстановку.
Потом, шагая вместе со всеми из туалета, я думал о нас с Джанком.
   Вс„ правильно. Ни он, ни я не имели права показывать, что мы знакомы  или
знаем друг друга. Ни он, ни я не имели  права  называть  друг  друга  своими
именами или упоминать эти имена. Ни он, ни я не имели права  оказывать  друг
другу на виду  у  посторонних  людей  помощь  или  поддержку.  Но  сама  эта
мимол„тная встреча была для меня и - я в этом не сомневался, для Лжеджанка -
лучшей поддержкой. Не к месту размечтавшись, я представил, что было бы, если
бы мы оказались с ним в одной камере...
   Пришлось резко од„рнуть самого себя. Мы вступали на плац, и  сейчас  злой
Карабас должен был объявить начало кукольного представления.
   Для начала нас разделили и тщательно обыскали:  боялись,  видно,  что  мы
можем спрятать что-нибудь  и  под  одеждой,  и  в  одежде.  Снова  разрешили
одеться, а затем  на  хорошо  утоптанные  площадки  стали  выходить  боевики
д„ртиков, а "кукловоды" выталкивали против них некоторых из нас. И  вот  уже
раздалось разгоряченное дыхание противоборствующих, воздух огласился  грубой
бранью и резкими криками.
   Но скоро я подавлял зевоту.  Не  слишком  умелые  необстрелянные  д„ртики
дрались плохо, и все парные поединки заканчивались  без  особых  последствий
для "кукол".
   Джанк, по-моему, тоже скучал, его так и не вывели:  видимо,  берегли  для
настоящей работы.
   Когда пришла моя очередь, я, даже не вводя  себя  в  свой  рабочий  ритм,
спокойно выдержал в течение пятнадцати минут натиск какого-то  новобранца  и
был возвращен в общую группу.
   Но вот  д„ртики  перешли  на  использование  коротких  палок,  свинчаток,
камней, кастетов, небольших кинжалов и незаряженных пистолетов. Видимо,  это
было типичной практикой для  неоперившихся  головорезов,  которые  не  могли
драться  с  куклами  на  равных  в  честном  бою.  Впрочем,  не  только  для
неоперившихся.
   Теперь куклам пришлось туго. С множеством новых синяков, шишек и  ссадин,
с кровоточащими ранами закончили мы двухчасовую тренировку.
   Нас вернули в камеры, часа через три последовал скромный  обед,  поданный
прямо в постель, так как за отсутствием стола мы хлебали  баланду,  а  затем
ели какую-то зеленовато-поносную жижу, сидя  на  койках  и  держа  миски  на
коленях. Эти алюминиевые так называемые тарелки с куполообразно выдававшимся
вверх  донышком  особенно  раздражали.  Донышко,  словно   голый   островок,
окруженный дурно пахнущим болотом, выступало над уровнем жижи.
   Роки Рэкун, наевшись и слегка  подобрев,  тем  не  менее  вновь  принялся
нагонять на меня страх.
   - Подождите, после обеда прикатят с базы настоящие палачи. Сегодня  будет
Чмырь и другие садисты, так что... ждет нас недолгая дорога  к  пакгаузу,  -
посулил он.
   Но  я  не  собирался  поддерживать  разговор,  так  как  хотел   провести
"репетицию". И, улегшись на койку, произнес вслух - специально, чтобы слышал
Роки - лишь одну свою  настроечную  формулу,  эти  прекрасные  слова  поэта,
которыми я всегда восхищался: "Если мы  действительно  захотим  жить,  лучше
попытаться начать не откладывая; если же нет - это  не  имеет  значения,  но
вс„-таки лучше начать умирать"...
   Я очнулся только когда почувствовал, как  Рэкун  сильно  тряс„т  меня  за
плечо и хлопает по щекам.
   - Я уж думал, вы умерли, - удивл„нно и озадаченно проговорил он, когда  я
открыл глаза. - Что с вами?
   Видимо, прекрасные слова так глубоко запали ему  в  душу,  что  весь  наш
"тихий час" он, не сомкнув глаз, профилософствовал.
   - Да ничего, Роки, вс„ нормально.  Как  хорошо  я  задремал,  -  нарочито
зевая, сказал я, возвращаясь в пошлую реальность "кукольной коробки".
   Минут через пять открылось смотровое окошко,  потом  загремели  запоры  и
замки, дверь растворилась, и дебильная харя д„ртика с  "пиггисом"  наперевес
просунулась в камеру.
   - На выход, быстро! - коротко бросил он.
   Я мог удавить его, невзирая на "пиггис", в течение двух минут. Но  я  уже
начал осуществлять свой план и потому лишь сказал:
   - Роки, вперед - и выше! - и первым пош„л к двери.
   Согнав кукол в некоторое подобие колонны, д„ртики  вывели  нас  на  плац.
Настроение в группе  резко  упало,  несмотря  па  чудесный  солнечный  день,
напоминавший наше индейское лето.  Даже  по  повадкам  сосавшихся  на  плацу
головорезов видно было, что это  не  зел„ные  новички,  а  мат„рые  боевики,
"торпеды".
   Я и без помощи Рэкуна сразу  узнал  Чмыря.  Свободно-расслабленная  поза,
ч„рные короткие волосы, лохматые брови, правильное и в то же время почему-то
отталкивающее лицо, хорошая, с тонкой талией, фигура - плечищи, шея  и  чуть
не лопающийся на спине ч„рный комбинезон. Роки был прав: сегодня  кто-то  из
новичков погибнет в результате "естественного отбора".
   Так и случилось. Для разминки  д„ртики  потребовали  сначала  в  качестве
спарринг-партн„ров прибывших вчера новичков, к которым принадлежал  и  я.  Я
нарочно не сводил глаз с Чмыря и добился своего:  он  почувствовал  на  себе
взгляд, прищурился и вдруг поманил меня пальцем. Приближалась развязка.
   Не успел я вступить на площадку, как Чмырь сделал резкое  движение,  и  я
еле-еле убер„г свой любопытный  нос  от  его  мощного,  высоко  шнурованного
башмака. Тут же последовал целый град мощных ударов,  некоторые  из  которых
мне пришлось держать, так как я нарочно не прив„л себя в рабочий режим,  что
позволяло мне легче осуществить свой  план.  Периферическим  зрением  я  ещ„
успел заметить посеревшее лицо  румяного  Роки  и  скептически-брезгливое  -
Джанка, искренне полагавшего, что я блефую: он видно думал, что я нахожусь в
рабочем ритме.
   Прошло две минуты с начала поединка, я  уже  понял  и  раскусил  пластику
Чмыря, рисунок и стиль его движений. На  мгновение  дурацкий  азарт  овладел
было мною: мне вдруг захотелось войти в рабочий ритм и заставить его  жевать
сопли.

   В это время, читая его тело, как раскрытую книгу,  я  понял,  что  сейчас
последует его любимый удар ногой в висок. Вс„. Больше тянуть не было  смыла.
Высокий ботинок двигался к моему лицу. Дав Чмырю ощутить касание  ботинка  и
силу  его  коронного  удара,  но  неуловимым,  отработанным  в   бесконечных
тренировках движением погасив смертельный "сандерклэп", я  рухнул  в  серую,
нагретую чужим мне солнцем пыль чужой планеты Паппетстринг.
   10
   "Если  мы  действительно  захотим  жить,  лучше  попытаться  начать,   не
откладывая; если..." Стоп, стоп, стоп. Сейчас мне нужна вторая  строка.  Мне
необходимо  совершить  обратный  переход  из  небытия  в   бытие.   Ведь   я
действительно хочу жить, я должен жить во что бы то ни стало!
   Оторвавшаяся от тела, моя душа оставалась связанной с  ним  лишь  слабой,
незримой, исчезающе тонкой нитью. Вс„ это  время  она  трепетала  на  острой
грани, на лезвии бритвы, запрограммированная моей собранной  в  кулак  волей
пребывать в  зыбком  промежуточном  состоянии.  Душа,  парившая  надо  мной,
покинула меня, но ещ„ не принятая Вселенной, ещ„ не  растворившаяся  в  ней,
могла и должна была вернуться ко мне.
   Осторожно, словно боясь спугнуть е„, я сделал первый слабый вдох,  и  она
вошла в меня. Мы вновь воссоединились.
   Глаза мои, до этого будто  отстран„нно  наблюдавшие  сверху  меня  само„,
теперь встретились с непроницаемой тьмой могилы; проснулись и другие  органы
чувств. Я ощутил боль, идущую от  ссадины  на  виске,  шершавость  об„рнутой
вокруг меня грубой.мешковины, е„ запах и запах чужой земли. Я услышал жуткую
могильную тишину.
   Воздуха, сохранившегося в пустотах между телом и мешковиной, едва хватило
на один полноценный вдох. Я мог продержаться без кислорода минут  шесть  или
семь, и за это время должен был выкопаться из могилы.
   Задержав дыхание и плотнее сомкнув веки, я постарался подтянуть  к  груди
ноги, одновременно приводя себя в рабочий ритм. Последовательно распрямляя и
сгибая их, мне, наконец, удалось сделать это. Теперь, находясь  в  положении
л„жа лицом вверх и имея  хорошую  опору  на  спину,  я,  как  в  станке  для
выполнения жима л„жа ногами, начал разгибать  ноги,  пробиваясь  к  воздуху.
Сила реакции  вдавила  спину  в  грунт,  и  он  поехал,  пополз  подо  мной.
Извиваясь, как червяк, я пытался  принять  устойчивое  положение  и  в  этот
момент ощутил под собой  окоченевший  труп.  Видимо  это  был  один  из  тех
несчастных,  убитых  уже  после  того,  как  я  сознательно  вв„л   себя   в
летарго-мортуарную кому, инсценировав собственную смерть.
   Я молился за его измученную и давно отлетевшую душу. Благодаря тому,  что
он был брошен в яму первым, я оказался хотя бы на фут ближе  к  поверхности.
Мысленно я просил у него прощения за то, что беспокою его, но иначе не мог и
продолжал ворочаться в могиле, словно исполняя с мертвецом чудовищный адский
танец в положении л„жа.
   Сдерживая нараставшую во мне ярость, не смея кричать, чтобы не растратить
драгоценный воздух и не наесться земли, не  размыкая  век,  я  вслепую,  как
крот, рвался к жизни. Перейдя  на  бок,  а  затем  встав  на  четвереньки  и
используя самые крупные мышцы ног и спины, я распрямился  во  весь  рост  и,
наконец, восстал из могилы.
   Земля Паппетстринга забила  мне  ноздри  и  уши,  застряла  в  волосах  и
ресницах. Разлепив губы и выдохнув сп„ртый воздух, украденный  мною  с  того
света, я полной грудью  вдохнул  ночную  свежесть.  Стараясь  не  шуметь,  я
окончательно расстался с первой в своей жизни  могилой  и,  кое-как  очистив
лицо и уши от песка, с минуту прислушивался.
   Стояла глубокая ночь - именно  то  время,  на  которое  я  назначил  сво„
пробуждение. Подняв голову, я увидел безлунное, с  незнакомыми  созвездиями,
ясное и чистое небо Паппетстринга.
   Пологий склон холма,  на  котором  располагалось  "кладбище  кукол",  был
обращен в  сторону  леса  и  не  просматривался  со  стороны  тренировочного
городка. Я тщательно  ликвидировал  следы  своего  выкапывания,  не  забывая
держать ушки на макушке.
   К этому времени я полностью вош„л в  рабочий  ритм  и  легко  и  бесшумно
заскользил к спасительному лесу. Быстро преодолел  открытое  пространство  -
кочковатое и неровное, заросшее густою травой поле, - и  с  опаской  вступил
под лесной шат„р.
   Странно устроен человек: только-только я вырвался  из  могилы,  казалось,
теперь мне - и  море  по  колено,  но  входить  в  ночной  лес  было  как-то
неприятно: он меня немного  страшил.  Однако  вскоре  дискомфортное  чувство
исчезло, лес принял меня как своего, и я знал, что он  поможет  мне.  Шестое
чувство подсказывало, что здесь нет ни одной живой души.
   Забравшись в самую чащу, я устроил некое подобие ночлега, а лучше сказать
- ночлежки, и выключился из ритма. До восхода солнца, которое мне  было  так
нужно, оставалось ещ„ много времени. Желать себе покойной ночи (!) в  данных
обстоятельствах  было  так  же  нелепо,  как  желать  этого  собравшимся  на
групповой половой акт. Вместо этого я пожелал себе на завтра яркого  солнца.
"Смерть" и пробуждение мне удались неплохо, пока вс„ развивалось  нормально,
и я заснул.
   11
   Выпавшая утром обильная роса хотя и помешала мне  подольше  поваляться  в
"постели", но подняла настроение: день обещал быть солнечным и без осадков.

   Несмотря на серьезность ситуации, в которой я оказался на  Паппетстринге,
я был, в общем-то, спокоен. Самое главное  -  я  перестал  существовать  для
своих врагов и... друзей. Бедный Джанк! Понял ли он меня? Не наломал  ли  он
дров в "кукольном домике"? Нет, ведь мой труп... тьфу, то есть я.., то есть,
Джанк не пош„л ва-банк, не стал спасать меня - и  вот  я  здесь.  Но,  может
быть,  его  убили,  когда  он  попытался  вырвать  у  д„ртиков   мой   труп?
Сомнительно. Должен же он был догадаться! А если нет? Но  тогда  бы  мне  не
пришлось выкапываться: меня бы пришили по-настоящему. Скорее он,  как  и  я,
проявил выдержку; мы делаем общее дело, отрабатывая каждый свои  "квадраты",
и должны добиться успеха.
   То, что меня посчитали убитым, давало мне большие преимущества. Мой  блеф
развязал мне руки, и из этого необходимо было извлечь  максимальную  пользу.
Первоочередная задача сейчас - обрести звездол„т. А для этого сначала  нужен
скафандр. Однако обретение и того, и другого требовало от меня пройти через,
скажем так, довольно пикантные ситуации.
   Я планомерно стал исследовать лес, чтобы найти небольшую и хорошо скрытую
в чаще, но доступную солнцу поляну. Через некоторое время мне  это  удалось.
На руку было и то, что совсем недалеко от поляны спряталось крошечное лесное
озерцо или болотце - вода всегда кстати.
   Тут как раз подоспело время л„гкого  физиологического  недомогания,  и  я
уселся под кустик на берегу болотца. Поднявшись и оставив после себя то, что
положено, я совершил несколько  челночных  рейсов  к  болотцу  и  обратно  к
кустику, каждый раз принося с собой полную пригоршню воды и  выливая  е„  на
кучку. Затем прутиком разворошил экскременты и осторожно отделил "таблетку",
проглоченную мною ещ„ в сортире тренировочного городка.  Взяв  "таблетку"  и
прополоскав е„ в воде, я аккуратно положил е„ на пен„к, чтобы не  закатилась
в траву и не затерялась в ней, не дай Бог. Потом снял с себя вс„  "кукольное
одеяние" и извлек из шва "кукольного платьица" миниатюрную иголочку, которую
сохранил и сумел пронести в камеру, ловко спальмировав в  ладони  и  обманув
д„ртиков.
   Это была единственная вольность,  какую  я  себе  позволил  тогда,  желая
позабавиться. В мо„м нательном тайничке под фальшивым ногтем большого пальца
левой ноги, который никто не смог обнаружить и о котором