каждый месяц подвижки и все прежние цифры насмарку.
   Звонок оповестил о конце перерыва. Захлопали двери, и коридор  опустел.
Яковлев увидел узкую лестницу, поднялся  по  ней  и  вышел  на  антресоли.
Узенький балкончик окружал громадный светлый  зал,  где  стояло  множество
столов.
   Вся комната была наполнена деловым  шумом.  Шуршали  листы,  стрекотали
аппараты, раздавались выкрики: "Кому Камчатку? Кому  Закавказье?",  "Сюда,
сюда!", "Девочки, кто взял мои карандаши?", "Товарищ начальник, можно  вас
на минутку?"
   Яковлев  любил  разбираться  в  незнакомых  делах.  Он  задержался   на
антресолях, с интересом наблюдая деловую суету.
   Работа начиналась, очевидно, там, где стрекотали телеграфные  аппараты.
Невидимые руки выдавали из окошечка клубки телеграфных лент,  напоминающих
праздничный серпантин. Лента  попадала  на  конвейер.  Машина  резала  ее,
наклеивала на аккуратные бланки. Бланки  проваливались  в  другую  машину,
похожую  на  шкаф  с  белыми  дверцами.  А  из  нее   выскакивали   стопки
продырявленных карточек. Сотрудники сортировали их и передавали по рядам.
   -  Иван  Гаврилович,  ты  ли  это?  Здравствуй,  здравствуй!  -  Грибов
сдержанно улыбнулся и дважды пожал  руку  гостю.  В  этом  выразилась  его
особенная радость.
   - Вот, гляжу на вашу работу. Настоящий цех, - сказал Яковлев.
   - Да, это самый большой отдел - отдел обработки.
   - А там в углу телеграф?
   - Даже радиостанция. На нас работают больше трехсот  глубинометрических
станций во всех концах нашей страны и в странах народной демократии.  Ведь
землетрясения не считаются с государственными границами. Центр может  быть
в Румынии, а отзовется на Украине. Эти станции присылают  нам  шифрованные
сообщения. Номер станции, местоположение,  место  съемки,  глубина  -  все
обозначено цифрами. А вот расшифровочная машина, наша гордость.  Она  сама
читает и наносит данные на карточки.
   - А зачем дырочки?
   - Для машины дырки удобнее цифр. Мы складываем  карточки  по  станциям,
так  они  хранятся  в  архиве.  Допустим,  нужно  выбрать  самые  глубокие
землетрясения по всем станциям.  На  это  есть  специальная  сортировочная
машина. Она просматривает сто тысяч карточек в час и по дырочкам  отбирает
нужные. Как видишь, и девушки наши привыкли к карточкам - смотрят на  свет
и переносят все данные на печатные бланки. Самое важное - цифры подземного
давления. Их расставляют на картах каждую на свое место и  потом  проводят
линии равного давления - изобары, наподобие топографических  горизонталей.
И тут уже для опытного глаза сразу видна  обстановка.  Если  изобары  идут
плавно и параллельно земной поверхности, значит, все  в  порядке.  А  если
изобары искривляются и  сгущаются  -  это  уже  опасное  место,  по-нашему
"очаг". Сейчас его берут на заметку, дают ему  номер  и  на  карте  красят
цветным карандашом. Чертежницы так и говорят у нас: "появился  цвет".  Это
значит - опасность налицо. Когда появляется цвет, мы уже настороже. Сейчас
же на все станции, близкие к очагу, идет приказ: сообщать сведения  каждые
сутки.
   - Понятно, - сказал Яковлев. - Где закрашено, там будет землетрясение.
   - Не совсем так, - поправил Грибов. - Не все очаги  опасны,  попадаются
ленивые, неподвижные, где обстановка не меняется  веками.  А  бывает  очаг
живой, где идет процесс,  давление  все  возрастает.  Тут  уже  начинается
сопротивление материалов. Ведь  земная  кора  -  это  камни.  При  большом
давлении камни не выдерживают, дробятся: Мы сейчас же высчитываем,  каково
разрушающее давление, и смотрим,  близко  ли  оно.  Чем  ближе,  тем  ярче
красится очаг: сначала желтым цветом,  затем  зеленым,  синим,  черным  и,
наконец, красным. Когда появилось красное, пора  давать  тревогу.  Значит,
камни на пределе прочности и вот-вот разрушатся. А когда  они  разрушатся,
равновесие   будет   потеряно.   Массивный   кусок   земной   коры,    или
по-геологически "плита", съедет вниз. Бывает и  наоборот  -  плиту  выпрет
наверх. Тут и  происходит  землетрясение.  Самое  трудное  -  это  угадать
момент. Каждый очаг живет по-своему. Иной раз на карте все сплошь красное,
а потом напряжение перераспределилось, и, глядишь, красное чернеет, черное
синеет и все рассосалось, как бы выздоровела земля. Или так  еще:  садится
плита, напряжение в одном углу все нарастает,  а  срывается  другой  угол,
противоположный. Тут стандарта никакого нет.
   - Я вижу  красное  и  черное,  -  сказал  Яковлев,  указывая  вниз,  на
ближайший стол, за которым работал  старичок  небольшого  роста,  с  седым
ежиком и острой бородкой.
   - Это как раз мой помощник, руководитель  дальневосточной  группы.  Что
получается у вас, товарищ Карпович?
   Держа развернутую карту в обеих руках, старик поднялся на антресоли.
   - Вот посмотрите, Александр Григорьевич, все  идет,  как  вы  говорили.
Массив садится, жмет на юго-западный  угол.  По-видимому,  здесь  и  будет
самый центр землетрясения, южнее острова Таналашка.
   - Съемку надо делать  четыре  раза  в  сутки.  Заготовьте  приказ  всем
камчатским станциям.
   - Приказ я заготовил.  Да  все  не  то,  Александр  Григорьевич,  сбоку
снимаем. Вот если бы на Таналашке сидел глубинометрист...
   - Вы же сами знаете, это остров чужой.
   -  А  не  попробовать  ли   по   дипломатическим   каналам,   Александр
Григорьевич?  Дело-то  серьезное.  Напишем:  так  и  так,  дескать,  общая
угроза... Неужели не пустят двух человек, только двух - глубинометриста  и
радиста?
   - Да ведь пробовали мы, товарищ Карпович.  Опять  начнется  волокита  с
визами, стоит ли допускать, куда допускать, кого допускать. Нет уж,  будем
надеяться только на плавучие базы. Есть у нас суда "Аян" и "Алдан".  Пусть
выходят в море, разработайте для них  программу.  А  карту  несите  в  зал
заседаний. Через полчаса обсуждение. Будем уточнять дату.


   Яковлев  остался  на  обсуждение.  Ему  захотелось  знать,  что   будут
возражать Грибову другие специалисты.
   Основной доклад делал Грибов. Начал он с общих  вопросов,  может  быть,
потому, что в зале сидели не только работники института, но  и  Яковлев  и
другие посетители.
   - Мы собрались, - сказал Грибов,  -  для  того,  чтобы  уточнить  сроки
предстоящего землетрясения в северо-западном углу Тихого  океана.  Окраины
этого океана - постоянный очаг беспокойства,  или,  как  говорят  в  нашем
учреждении, "вековое цветное пятно". Здесь проходит  граница  между  двумя
разнородными  массивами  земной  коры  -  океанским  дном  и  материковыми
глыбами. Граница эта наклонная, материки наползают на дно,  подминают  его
под себя, или же дно ползет под материк, приподнимает  его.  Движения  эти
прерывисты, проходят  в  постоянной  борьбе  давления  и  прочности.  Пока
давление слабее прочности, земная кора неподвижна. Но как только давление,
нарастая,  превосходит  предел  прочности,  происходят  поломка,  сдвиг  и
встряска, которую мы именуем землетрясением. Под беспокойным Тихим океаном
обстановка меняется все время. Сейчас мы знаем около  тридцати  красных  и
черных пятен - все это возможные землетрясения ближайших лет.
   На этот раз речь идет о северо-западной островной дуге. Давление  здесь
направлено на юг, дуга ползет в океан, напирая на плиты океанского дна.  И
дуга и плиты - это каменные  массивы.  Камень  ползет  на  камень,  камень
крошит камень. Естественно, каменные поверхности шероховатые,  природа  не
полировала их. На каменных массивах выступы;  где  выступы,  там  давление
сильнее всего, именно там и происходят разрушения. Мы  насчитываем  сейчас
четырнадцать основных выступов на островной дуге. Разрушения будут  или  в
них,  или  против  них.  Итак,  имеется  четырнадцать  возможных   центров
землетрясения.  По  нашим  измерениям  наибольшую  опасность  представляет
выступ номер шесть - Таналашкинский, где напряжения ближе всего подошли  к
пределу прочности. Очаг находится  на  глубине  ста  двадцати  километров.
Наблюдения за последний месяц показывают...
   Грибов начал называть цифры, водя указкой по таблицам, и Яковлев уже не
мог следить за каждым словом: для этого надо было знать методы расчета. Но
общий ход рассуждений казался ему убедительным. Найдено слабое место,  оно
будет разрушено в  первую  очередь,  напряжение  возрастает  по  такому-то
закону, предел прочности такой-то, пройден будет такого-то числа.
   "Однако посмотрим, что скажут другие", - подумал Яковлев.
   И другие нашли что сказать. Математика  сделала  свое  дело,  на  сцену
вышел теперь человек - предсказатель, мастер, который должен был  взвесить
голые цифры и сделать вывод. А вывод  давался  нелегко,  несмотря  на  все
совершенство аппаратов.
   Задача казалась очень четкой. Найдено слабое место, узнай, когда  будут
разрушения.  Но  посыпались  вопросы,   и   четкое   стало   расплывчатым,
гадательным.  Вокруг  цифр   возник   спор,   как   вокруг   какого-нибудь
стихотворения: хорошо или плохо, достоверно или  не  очень,  правдоподобно
или надуманно. Стройный расчет Грибова был погребен в горе  предположений,
от него ничего не осталось.
   Но  Грибов  снова  встал  и  начал  невозмутимо  отвечать.  Он  отводил
возражения, стряхивал их, словно сор.
   - Уважаемый товарищ спрашивает, не может ли быть  центр  катастрофы  на
выступе номер один. Нет, не может, ибо этот вариант проверен, рассчитан  и
отвергнут.  Возможность,  о  которой  говорил  товарищ   профессор,   тоже
рассчитана.
   Грибов выложил на стол папки с таблицами. Нет, он  не  услышал  сегодня
ничего нового. Все это высказывалось ранее, все выяснено. Когда  он  успел
сделать  столько  расчетов?  Это  не  он  делал,  в   учреждении   имеется
электронная счетно-решающая машина. Она одна заменяет тысячу вычислителей,
можно давать ей задания не скупясь.  Такие  же  проверки  выполняются  для
каждого землетрясения. Вот анализы, вот цифры, можете ознакомиться.
   И возражения отпали. Сомнения были исчерпаны, вопросов  не  находилось.
Только какой-то  старик,  прятавший  глаза  за  выпуклыми  очками,  ехидно
спросил:
   - Если не ошибаюсь, уважаемый  докладчик  -  один  из  авторов  проекта
Вулканстроя? Почему  он  предложил  такое  ответственное  строительство  в
сейсмически опасной зоне?
   Яковлев покачал головой. "Ишь  ты!  До  сих  пор  есть  противники",  -
подумал он.
   Вопрос был явно не по существу. Но Грибов ответил без запинки.
   - Горелая сопка, - сказал он, - находится в самом безопасном месте. Она
стоит на жестком узле,  там,  где  пересекаются  два  горных  хребта,  две
островные  дуги.  Одна  дуга  упирается  в  другую,  и  перемещения  здесь
ничтожны.  Это  очень  надежное  место.  Но  поскольку  разговор  зашел  о
Вулканстрое, я хотел бы сказать несколько  слов.  Строительство,  конечно,
придется прервать. Наша задача - как можно позже нарушить нормальную жизнь
Камчатки и как можно быстрее после землетрясения  отменить  тревогу.  Речь
идет не только о простое машин, но и о людях, их здоровье и спокойствии. И
это главное.
   "Это хорошо! - подумал Яковлев. - Грибов стал думать о людях".
   Больше никто не пожелал высказаться, и слово взял председатель:
   - Я  предлагаю,  товарищи,  одобрить  доклад  Александра  Григорьевича.
Значит,  ждем  землетрясения  через  четыре-пять  недель   южнее   острова
Таналашка. Сила восемь-девять баллов. Цифры  и  сроки  поручим  докладчику
уточнить.


   Чем ближе подходило землетрясение, тем тревожнее было на Камчатке.
   Что  может  быть  надежнее,  прочнее  земли?   И   вдруг   она   должна
приподняться, встряхнуться, качнуть дома. Люди потеряли доверие к земле, с
опаской поглядывали себе под ноги, как  будто  шли  не  по  дороге,  а  по
скользким камням.
   Землетрясение должно было произойти в  нескольких  стах  километрах  от
Камчатки. Сам полуостров не мог сильно  пострадать,  опасались  только  за
прибрежные районы. Отсюда вывозили  детей,  женщин  и  стариков.  По  всем
дорогам внутрь  страны  шли  машины,  нагруженные  чемоданами,  корзинами,
мешками.
   Прибрежные города опустели, но казались многолюднее: больше работы было
на улицах.
   Здания обводили канавами, предохраняющими  от  трещин,  углы  укрепляли
сваями, а окна и двери - стальной арматурой, как бы прятали дома в  гибкую
стальную корзину. В  ямах  с  песком  хоронили  хрупкие  и  дорогие  вещи,
приборы, аппараты.
   - Держитесь, - говорил  Яковлев  строителям.  -  Предстоит  генеральная
проверка. Это землетрясение лучше всякого ревизора. Сразу покажет качество
работы.
   Яковлев был назначен начальником  штаба  по  борьбе  с  землетрясением.
Целые дни он  проводил  в  вертолете,  проверяя,  как  подготовлен  каждый
поселок, каждый завод. Подземные толчки  угрожали  не  только  домам,  они
могли привести в движение,  "оживить",  как  говорят  геологи,  оползни  и
обвалы. Чтобы случайные путники не были засыпаны каменной лавиной,  списки
всех  неустойчивых  склонов  вывешивались  в   колхозах,   опасные   места
огораживались канатами и флажками.
   За четыре дня до срока прекратились работы на  Вулканстрое.  Буры  были
извлечены из скважин, подъемные краны положены наземь. Ковалев отвел  свой
комбайн от забоя. Весь лавопровод  пришлось  укреплять  мощными  стальными
распорками. Вулканстрой замер. По городку гуляли скучающие рабочие.  Кашин
велел инженерам и бригадирам быть наготове при штабе.
   Но срок, в сущности, все  еще  не  был  известен.  Землетрясение  могло
начаться через два дня, могло задержаться на неделю. Какая-то деятельность
все еще шла, и в штаб к Яковлеву беспрерывно звонили по телефону:
   "В порт вошли  пароходы,  приступать  ли  к  погрузке?  Когда  начнется
землетрясение?"
   "Рыболовецкая  флотилия  готова  к  выходу  в  море.   Разрешается   ли
выходить?"
   "В районном селе больной. Можно ли везти в город на операцию?"
   "Горная речка прорвала плотину. Стоит ли чинить или подождать?"
   "Когда будет землетрясение, какого числа, в котором часу?"
   "Дата уточняется", - неизменно отвечал секретарь.
   "Уточняем дату", - говорил и Яковлев, если он был в штабе.
   А после нескольких тревожных звонков он приказывал секретарю:
   "Соедините меня с Москвой, с Грибовым. Что он возится,  в  самом  деле!
Пора наконец установить точный срок".
   Грибов собирался  сам  поехать  на  Камчатку,  но  оказалось,  что  это
нецелесообразно. Предсказатели  должны  были  понять  и  предугадать,  что
произойдет на глубине ста километров под островной грядой. А разбираться в
этом можно было с одинаковым успехом и  за  сотни  километров  от  острова
Таналашка - на Камчатке, и за десять тысяч километров от него - в  Москве,
лишь бы связь работала как следует. Связь с Москвой была  налажена,  а  на
Камчатке ее пришлось бы  налаживать  заново.  В  Москве  были  читающие  и
счетно-решающие   машины,   проворные   чертежники,    опытные    техники,
специалисты-предсказатели. И Грибов остался в Москве, в генеральном штабе,
чтобы вести сражение мысленно, разгадывать  замыслы  подземного  врага  на
карте и отвечать на тревожные звонки.
   - Когда будет землетрясение? - спрашивала Камчатка.
   - Дня через четыре, может быть позже.
   - А точнее?
   - Точнее определить нельзя.
   - Может быть, землетрясения не будет вовсе?
   - Будет обязательно, - твердил Грибов терпеливо. - Если доска стоит  на
ребре, она упадет неминуемо через секунду или через час. Потерпите. Нельзя
рисковать жизнью людей или их здоровьем.
   Однажды Грибов услышал в ответ:
   -  Вот  именно,  нельзя  рисковать  здоровьем  людей!  Я  главный  врач
больницы.  По  указанию  штаба,  больных  из  хорошего   здания   пришлось
переселить в палатки. Идет дождь, в палатках холодно. Больные  нервничают,
и здоровье их ухудшается.
   - У вас и сейчас идет дождь? - спросил Грибов.
   - Нелепый вопрос! -  крикнул  раздраженный  врач.  -  Какое  это  имеет
значение? Дождь шел, теперь прекратился. Я спрашиваю вас о землетрясении!
   - Значит, дождь прекратился?
   Обиженный доктор выругался и повесил трубку.
   - Прогноз погоды мне! - сказал Грибов своей секретарше.  -  И  позовите
Карповича.
   А еще  через  несколько  минут,  записывая  цифры,  он  говорил  своему
помощнику:
   - Вы видите, дождь у них прекратился, небо прояснилось,  барометр  идет
вверх. Институт прогнозов говорит, что  к  вечеру  давление  повысится  на
двадцать миллиметров, то-есть  примерно  на  тридцать  граммов  на  каждый
квадратный сантиметр. Сколько же придется на весь массив, считая по триста
тысяч тонн на квадратный километр? Выдержит эту нагрузку наш выступ  номер
шесть? Нет, конечно! Можете давать радиограмму: "Семь-восемь вечера, когда
давление дойдет до семисот восьмидесяти, землетрясение будет". Правильно я
считаю?


   Грибов ошибся на девятнадцать минут.
   В восемнадцать часов сорок одну минуту по времени камчатского пояса, не
выдержав  добавочной  нагрузки,  ненадежный  выступ  раскрошился.  Потеряв
опору, остров Таналашка вместе со своим подводным основанием опустился  на
один метр. На один метр упала массивная  каменная  плита  объемом  в  пять
миллионов  кубических  километров.  Падая,  она  толкнула  смежные  плиты,
всколыхнула океан, поколебала соседние страны. Землетрясение почувствовали
все жители Аляски,  Чукотки,  Камчатки,  Японии,  Алеутских  и  Курильских
островов. Затухающая волна обошла весь земной шар дважды и  была  отмечена
всеми сейсмическими станциями от Шпицбергена до оконечности Южной Америки.
   Все жители Камчатки запомнили миг,  когда  вздрогнули  горы,  долины  и
здания. И много лет спустя они  рассказывали  приезжим,  где  были  в  эту
минуту, что подумали, что почувствовали, что предприняли, придя в себя.
   Тасю землетрясение застало на временном глубинометрическом пункте.
   Тревогу подняли лошади. Они начали биться, сорвались  с  привязи.  Тася
погналась за одной из них... и тут услышала гул. Затем  земля  вздрогнула,
как-то вывернулась из-под ног. У Таси закружилась голова, на  секунду  она
потеряла равновесие. Но тут гул затих, земля снова  стала  неподвижной,  и
Тася увидела все на своем месте - горы,  лес,  небо,  палатки,  навес  для
инструментов. Только шест радиоантенны свалился. И, глядя  на  него,  Тася
расхохоталась. Землетрясение свалило шест! Гора родила мышь! Тася хохотала
все громче, мстя стихии за напряжение, за свой невольный испуг. Ждали его,
ждали, трепетали, готовились, а оно пришло...  и  шест  повалило.  Воевода
Топтыгин чижика съел!..
   Мовчан был в кабинете Кашина на инструктаже.  Когда  грянул  удар,  пол
заходил ходуном, чернильницы подпрыгнули  на  столе,  со  стены  сорвалась
картина, балки над головой  угрожающе  заскрипели.  Мовчан  был  человеком
действия. Услышав скрип, он не стал рассуждать, упадет ему крыша на голову
или нет. Он высадил плечом окно и выпрыгнул во двор со второго  этажа.  Во
дворе конторы, как обычно, толпилось много народу. Когда  послышался  звон
стекла и сверху упало что-то тяжелое, все шарахнулись  в  сторону,  многим
показалось, что дом валится. Но дом не обвалился. На цветнике  под  окнами
оказался только Мовчан, перепачканный в земле и сконфуженный. Из разбитого
окна выглянул Кашин и сказал спокойно:
   - Товарищ Мовчан, сходите в столярную мастерскую, пусть пришлют мастера
раму вставить... за ваш счет.
   Долго еще друзья подсмеивались над Мовчаном:
   - Стекло у нас в коридоре разбито. Не ты ли, Григорий,  прыгал?  Может,
вставишь за свой счет?
   Несколько сильнее сказалось землетрясение в жилом городке.  Подтверждая
слова Яковлева, оно пришло сюда, как ревизор, проверило  качество  кладки,
кое-где обрушило столбы, углы зданий... Местами появились трещины в  земле
до полуметра шириной, в них тотчас выступила  вода.  Одна  трещина,  самая
большая,  угрожала  столовой.  Но  здание  заблаговременно  было  обведено
канавой. Трещина, дойдя до канавы, повернула под прямым углом. Не причинив
никакого вреда, она обошла здание и потянулась в п