отлом, то кратер - кран
этого котла. Но жидкость вытекает только до той поры, пока уровень ее выше
крана. Подземное давление выдавило лаву из-под вулкана  и  подняло  ее  на
высоту четырех километров. Этот столб, открытый Грибовым при самой  первой
съемке, служит манометром подземного давления. По  наблюдениям  последнего
месяца известно, что  уровень  все  время  падает.  Значит,  понижается  и
давление. Можно подсчитать, когда уровень лавы дойдет до бокового канала и
сколько кубометров успеет вытечь до этого часа.
   Предстояли довольно  трудные  измерения.  Нужно  было  просмотреть  все
прежние  снимки  и  записи,  проверить  общий  ход  извержения,   измерить
количество вытекающей лавы, вычислить  объем  пустот,  заполненных  лавой,
определить, вытекает ли она только сверху или подземное давление добавляет
снизу новые порции.
   Работы оказалось по горло. Вечер Грибов провел над рабочими дневниками,
на следующий день затемно вылетел на  вулкан,  чтобы  с  рассветом  начать
съемку. На Горелой сопке он работал до сумерек, вернулся к ужину и  сказал
Катерине Васильевне:
   - Приготовьте мне черного кофе побольше. Буду считать всю ночь.  А  ты,
Степа, не проспи. В пять утра летим на вулкан, сделаем проверочную  съемку
и оттуда - курс на Петропавловск.
   Он ушел в лабораторию, нужно было спешить с расчетами.
   Минут через двадцать в дверь тихонько постучали. Вошла Тася,  поставила
на стол кофейник и тарелку с горячими пышками.
   - Может, вам прилечь на часок? - сказала она заботливо. - Вы и  прошлую
ночь не спали. На свежую голову лучше считать.
   - Ничего не поделаешь, Тасенька. Сроки!..
   - Ужасно гонят они с этими сроками.
   Грибов положил на стол линейку и посмотрел на Тасю с улыбкой:
   - Очень хорошо, что гонят, просто великолепно!  Это  и  есть  настоящая
работа. Я вспоминаю, как было прежде: я высказывался, со мной  спорили,  я
доказывал, мне возражали, все оставались при своих мнениях и  расходились.
Мой начальник говорил: "Ничего, лет через десять все увидят нашу правоту".
Никто не торопил меня. Честно говоря, мы были очень слабы и потому  никому
не нужны. Но теперь наша наука окрепла,  прикоснулась  к  земле,  показала
свою силу... И все изменилось. Раньше я делал расчеты, чтобы отстоять свое
мнение, а теперь  моих  расчетов  ждут  живые  люди  -  жители  прибрежных
деревень, рыбники, подрывники, которые будут спасать реку. Они  волнуются,
торопятся, торопят меня, стоят над душой. Нет, это чудесное чувство, когда
у тебя стоят над душой, Тася!
   Тася слушала с удивлением. Всегда она думала о  Грибове  как  о  чистом
мыслителе, мудром и равнодушном, а он, оказывается, вот какой -  работяга,
торопящийся к  сроку.  Кто  ищет,  тот  не  сразу  находит  дорогу,  может
ошибаться. Но, ошибаясь и исправляя, он делает дело для живых  людей,  для
"стоящих над душой".  Тася  впитывала  каждое  слово.  Но  Грибов  замолк,
задумался. Девушка в нерешительности стояла у двери.
   - Когда вернетесь и будете посвободнее, я  попрошу  вас  помочь  мне  с
тригонометрией. Хорошо?
   - Конечно, пожалуйста.
   Грибов уже погрузился в расчеты. Он ничего не заметил. Тася вздохнула и
вышла.


   Горелая  сопка  родилась  пять  тысяч   лет   назад,   после   большого
землетрясения, изменившего подземные пути лавы.  Лава  нашла  новый  выход
через глухую таежную  падь.  Однажды  утром  земная  кора  лопнула  здесь,
опаленная роща с  треском  и  стоном  взлетела  на  воздух,  из-под  земли
выплеснулось огненное озеро. Небольшая речка, протекавшая в пади, и  пруд,
в который она впадала, превратились в горячее облако, и ветер унес  его  к
океану. У речки было стойбище охотников, добывавших острогами кету; от них
не осталось даже костей.
   По преданию, египетские фараоны строили свои пирамиды  всю  жизнь.  Чем
дольше жил фараон, тем выше становилась пирамида. Так и  вулкан  терпеливо
воздвигал сам себя. Каждые семь-восемь лет  он  взламывал  земную  кору  и
выбрасывал столько тонн пепла и лавы, что можно было бы  выстроить  тысячу
пирамид.  Конечно,  по  сравнению  с  Горелой  сопкой  фараон  был  жалким
ничтожеством. Они были ровесниками, но вулкан прожил  в  сто  раз  дольше,
вырастил пирамиду в сто тысяч раз больше пирамиды Хеопса.  Голова  вулкана
поднялась почти на пять километров, вечные снега увенчали ее седой шапкой,
облака ползали ниже, задевая за плечи.  Кто  был  равен  вулкану?  На  всю
Камчатку он смотрел свысока.
   Люди трепетали перед ним. Только отдельные смельчаки из местных жителей
взбирались до половины горы. О вулкане сочиняли страшные сказки,  будто  в
кратере живут грозные великаны, которые по ночам  руками  ловят  китов,  а
потом жарят их на костре, отчего из жерла валит дым.
   Потом на Камчатке появились русские. Они взошли и до половины горы и до
вершины, побывали в кратере, заглянули в жерло. Все чаще и  чаще  навещали
они грозный вулкан. Вились вокруг горы на своей жужжащей стрекозе, ползали
по ее бокам, выслушивали, выстукивали, старались угадать волю вулкана.  Но
когда вулкан выразил  волю,  люди  бежали  без  оглядки.  А  тот,  который
замешкался, поплатился за это жизнью. До сих пор люди никогда не  перечили
вулкану, в первый  раз  они  выступили  против  него  двадцать  четвертого
февраля.
   В этот день вулкан сердился  и  ворчал  с  самого  утра.  Выбросы  газа
следовали один за  другим,  лава  шла  быстрее,  словно  вулкан  торопился
доделать запруду. Все новые и новые пласты валились  в  кипящую  реку.  Во
второй половине дня тучи разошлись, и  в  бледно-голубом  небе  показались
серебристые птицы. Стремительные,  с  отогнутыми  крыльями  и  приподнятым
хвостом, они неслись к вулкану, словно стрелы, пущенные с далекого берега.
Птицы шли тройками, на расстоянии друг от друга. Это  были  гиганты  среди
птиц, но по сравнению с вулканом они казались мошкарой. Вот первая  тройка
поравнялась с горой, и вдруг одна из птиц камнем ринулась  вниз,  прямо  в
кратер, словно бабочка, летящая на огонь. Вот-вот врежется в лаву,  опалит
крылья... Нет, во-время повернула, взмыла вверх с  рокотом,  и  в  тот  же
момент возле кратера раздался  взрыв,  со  свистом  взлетели  куски  лавы,
частым градом застучали по скалам, в воздухе повис черный туман.  Издалека
поглядеть - как будто темный цветок распустился на склоне.
   Как только первая птица свечкой взлетела вверх,  на  вулкан  обрушилась
вторая, за ней третья... Первая тройка пристроилась  в  тыл  последней  и,
облетев вокруг сопки, вторично вышла на цель. Получился как бы хоровод.
   Два могучих врага сошлись лицом к  лицу.  С  грохотом  лопались  черные
скалы.  Поле  сражения  затянуло  дымом  и  пеплом.  По  снегу   поползло,
расплываясь, темное пятно. Это оседала пыль, поднятая взрывами.  Некоторые
бомбы угодили  в  застывающую  лаву,  пробили  корку,  и  на  темном  фоне
появились красные точки, словно  капли  крови.  Гремели  самолеты,  гремел
вулкан, как шрапнель летели осколки камней, горячие и остывшие.
   Пожалуй, самолеты были все-таки  слабее.  Голос  вулкана  покрывал  рев
моторов, кратер вздымал фонтаны  камней  раз  в  пять  выше.  Бомбы  могли
поднять в воздух тысячи  кубометров  базальта  -  вулкан  выливал  миллион
кубометров каждые сутки. Но зато самолетами  управляли  разумные  люди,  а
вулкан был слеп и неразумен, как всякая стихия.
   Людей поражает неуемная сила бури. Вот она прошла над лесом, на ее пути
- вывороченные с корнем осины, сломанные пополам сосны.  Покалечены  сотни
деревьев,  повалены  десятки...  Десятки  деревьев!  Но  два  лесоруба   с
электрической пилой за восемь часов повалят  столько  же.  Чему  же  здесь
дивиться - могучей силе ветра или ничтожной его работе, бестолковой  трате
энергии? Людям бы этакую силу, они бы горы сравняли с землей.
   Попадая в поток, бомбы вырывали воронки, вулкан без труда  заполнял  их
лавой. Когда бомбы  разрушали  края  потока,  на  темном  фоне  появлялись
светлые заливчики, только и всего. Но вот удачное попадание -  правый  вал
разворочен, в нем пробиты неширокие ворота. Лава заползает  туда  огненным
языком. Чтобы закрыть пробоину, нужно не больше сотни кубометров лавы. Это
совсем немного, за десять секунд вулкан выливает столько. Но эти кубометры
нужно уложить в три слоя, один на другой. Простая задача, но  вулкану  она
не по плечу. Покорная законам физики, лава  течет  только  вниз.  Слой  не
громоздится на слой. Десять, сто, тысяча кубометров стекает  на  восточный
склон... На снегу появляется темная дорожка, вьется дымок  над  опаленными
кустами, пламени не видно при дневном свете. Новые удары сыплются с  неба,
меткие бомбы  расширяют  проход...  и  вот  уже  весь  поток  заворачивает
направо. Напрасно беснуется вулкан, напрасно грохочет  кратер,  выдавливая
все новые порции лавы. Лава течет на восток. Река спасена!


   Все это было сделано без Грибова.
   В Петропавловске, на заседании у Яковлева, он повторил свое предложение
- отвести лаву, взрывая борта потока. Поступила только одна  поправка.  Ее
внес инженер Кашин,  немолодой,  плотный,  с  выправкой  офицера.  Это  он
посоветовал, чтобы лаву отводили не подрывники, а самолеты с воздуха.  Так
получалось безопаснее и быстрее. Ведь  в  безлюдную  местность  к  вулкану
людей  пришлось  бы  сбрасывать  на  парашютах   вместе   со   взрывчатыми
веществами, запасами пищи, палатками.
   Затем на совещание пригласили командира авиачасти - статного  седоусого
полковника  с  орденами  во  всю  грудь.  Полковник  внимательно  выслушал
пояснения, просмотрел карту,  фотографии,  коротко  сказал;  "Есть.  Можно
сделать", и тут  же  по  телефону  продиктовал  приказ:  "Объявить  боевую
тревогу в пятнадцать  ноль-ноль,  вылетать  поэшелонно,  курс  на  квадрат
двадцать девять, цель..."
   Грибов почувствовал, что он  уже  сыграл  свою  роль.  Его  предложение
передано в твердые и опытные руки. Все будет сделано безукоризненно.
   Вечером полковник позвонил Грибову в гостиницу и с отменной вежливостью
сказал:
   - Спасибо за ваше  предложение,  товарищ.  Вы  были  совершенно  правы,
материалы дали точные. Нам удалось повернуть лаву.
   Грибов мог бы торжествовать, но радость его была омрачена.  Он  побывал
на почте и получил письмо Дмитриевского. Профессор  писал,  что  статья  о
Викторе задержана. Некий  Тартаков  ставит  палки  в  колеса.  Сначала  он
препятствовал  из  трусости,  боялся  опубликовать   спорную   идею.   Его
разоблачили, теперь  он  уперся,  старается  доказать,  что  был  прав  по
существу, заручился поддержкой профессора Климова, затеял дискуссию, а для
дискуссии у Грибова слишком мало материалов. "Поэтому желательно, -  писал
Дмитриевский, - развить ваши соображения о  прочистке  вулкана  подробнее.
Очень важно также получить поддержку местных организаций".
   "Получить поддержку местных организаций..." Грибов подумал о  Яковлеве.
И, не откладывая, позвонил в обком.
   - Приезжай сейчас, - сказал Яковлев. - Правда, насчет  времени  у  меня
туговато, могу уделить минут двадцать. А если долгий  разговор,  перенесем
на послезавтра.
   Грибов решил, что уложится в  двадцать  минут.  Но  начал  он  все-таки
исподволь, от Атласова, чтобы постепенно привести собеседника  к  мысли  о
том, что прочистка вулкана - неизбежный, последовательный и разумный  шаг,
очередной этап вулканической науки.
   - А для чего это нужно? - спросил Яковлев.
   - Как для чего? Чтобы не гибли  люди.  Я  приводил  в  статье  примеры.
Везувий, проснувшись в семьдесят девятом году  нашей  эры,  уничтожил  три
города со всеми жителями. В тысяча  семьсот  восемьдесят  третьем  году  в
Исландии из трещины  Лаки  изливалась  лава.  Лучшие  луга  были  засыпаны
пеплом, и пятая часть населения погибла  от  голода.  То  же  произошло  в
Индонезии в начале  девятнадцатого  века,  когда  вулкан  Темборо  завалил
пеплом остров Сумбаву. В той же Индонезии в тысяча  восемьсот  восемьдесят
третьем году взорвался остров Кракатау. При этом морская волна  уничтожила
все население окрестных островов, множество кораблей и прибрежных деревень
на Яве и Суматре. В начале нашего века вулкан Мон-Пеле на  Мартинике  сжег
пепловой тучей город с двадцатитысячным населением. Нужно еще продолжать?
   - А почему все примеры сплошь иностранные?
   Грибов пожал плечами:
   - Не все ли равно? Просто это наиболее яркие  примеры.  У  нас  вулканы
находятся в безлюдных местах, и при извержениях жертв немного. Вы же  сами
это знаете.
   - Знаю, потому и спрашиваю. Значит, ты предлагаешь  прочистить  вулкан.
Предприятие грандиозное, обойдется в несколько  миллиардов.  А  посмотреть
по-хозяйски -  стоит  ли  городить  огород?  Ты  говоришь,  что  вулкан  -
испорченная машина. Прочистим ее, наладим,  а  что  дальше?  Машина  будет
безопасна? Но у нас она и так причиняет мало вреда. Другое дело те страны,
где у подножия вулканов - города и густо населенные  местности.  Там  речь
идет о жизни десятков тысяч людей. Но тогда твоя статья  не  деловой  план
работы, а совет, обращенный к иностранным правительствам, совет,  который,
они, конечно, не выполнят. Не  так  уж  ценят  капиталисты  жизнь  простых
людей, чтобы вкладывать миллиарды в технику вулканической безопасности.
   - Если так рассуждать, не нужна наука о вулканах, - запальчиво возразил
Грибов.
   - А я этого не говорил, - протянул Яковлев с укоризной. - Ты сам  повел
разговор не о науке в целом,  а  о  конкретной  практической  задаче  -  о
прочистке вулканической машины. Из практики  я  знаю,  что  всякая  машина
что-нибудь производит. Для того и строят их, для того и чистят.  Прочищать
вулкан, чтобы вертелся на холостом  ходу,  не  расчет.  Но  неужели  такую
махину нельзя приспособить к полезному делу?
   - Это не получается... - начал Грибов.
   Яковлев остановил его жестом, мягко, но настойчиво:
   - Ты думал об этом раньше?
   - Лично я не думал, но давно известно...
   - Если не думал, не спеши возражать. У меня такое предложение:  отложим
этот разговор. Если через два месяца ты придешь  ко  мне  и  скажешь,  как
сегодня: "Прочистить вулкан можно, но использовать  нельзя",  мы  поместим
твою статью в областной газете под заголовком: "Ученые о науке  будущего".
Два месяца ничего не изменят, но мне хочется, чтобы ты подумал.
   Грибов был обескуражен. Он так рассчитывал на помощь Яковлева, и  вдруг
- двухмесячная отсрочка! Грибов пытался спорить, но Яковлев был тверд.
   - Не нужны мне твои скороспелые доводы. Подумай не торопясь, - повторял
он.
   В дверях, уже прощаясь, Яковлев задержал Грибова:
   - Помнится, ты спрашивал меня, какие  у  тебя  недостатки.  Пожалуй,  я
скажу на прощание. Ты много и хорошо думаешь о науке, а о людях  меньше  и
хуже. Ты не забывай: наука для людей, а не люди для науки.  Ты  у  народа,
так сказать, снабженец по ученой части. Только у  снабженцев  рыба,  масло
или шерсть, а у тебя знания, наблюдения, теории.  Так  помни,  что  теории
твои должны быть не только красивы, но и нужны позарез, чтобы  звонили  из
газет, из трестов и справлялись, поступят ли в срок идеи товарища Грибова.
Не забывай потребителя! Бывает  такой  грех  даже  у  врачей:  на  что  уж
человечная специальность, а  иной  врач  лечит  и  видит  перед  собой  не
больного, а интересный случай. И ты, боюсь, в эту сторону клонишь.
   - По-моему, вы преувеличиваете...
   Яковлев охотно согласился:
   -  Вероятно,  преувеличиваю!  Потому  и  говорю  тебе.  А  если  бы  не
преувеличивал, толковать было бы бесполезно, ты бы не понял. А ты поймешь,
ты умница. Ты уже начал понимать. Думай о людях - и придумаешь. Я  в  тебя
верю.


   Каждый день Грибов твердил себе, что надо  вплотную  сесть  за  задание
Яковлева, тщательно все продумать и прийти  к  ясному  выводу.  Но  ясного
вывода не получалось. Энергии под землей полным-полно,  об  этом  известно
десятки лет, но извлечь  ее,  использовать,  приструнить  до  сих  пор  не
удавалось.
   Лава чуть не запрудила реку. Может быть, строить из  лавы  плотины?  Но
как направить ее в те места, где плотины нужны?
   Спускать лаву в реку и согревать воду? Но зачем? До  ближайшего  города
сотни километров, для теплой воды далековато.  Да  и  не  понадобится  там
столько теплой воды, даже  если  весь  город  перевести  на  вулканическое
отопление.
   Построить электростанции? В  Италии,  Исландии  и  других  местах  есть
небольшие электростанции, работающие на подземном тепле. Но эти станции не
имеют никакого  отношения  к  прочистке  вулканов.  Они  используют  пары,
выделяющиеся из трещин.  Это  небольшие  паровые  мельницы,  притулившиеся
возле вулкана, подбирающие крохи с его стола. Допустим,  мы  поставим  два
десятка электростанций на склонах Горелой сопки. Что изменится  от  этого?
Извержение пойдет своим  чередом  и  разрушит  их.  Расположить  еще  одну
большую электростанцию в кратере, использовать пары, выходящие из жерла? А
что делать с лавой, что делать с пеплом?
   И  снова  и  снова  Грибов  твердил  себе:   "Невозможно,   бесполезно,
бессмысленно! Ничего не выйдет!" Но  он  был  добросовестным  человеком  и
скрепя сердце продолжал ненужные, по его мнению, поиски.
   Однажды под вечер, когда окна уже посинели и движок завел  свою  ночную
песнь, кто-то постучал в дверь.  Сотрудники  станции  входили  в  дом  без
спроса, стучать мог только гость. Тася открыла. На пороге стоял незнакомый
человек в заиндевелой шубе, с  сосульками  на  усах  и  на  воротнике.  Он
козырнул и представился:
   -  Кашин  Михаил  Прокофьевич,  инженер.  Строю  рабочий   городок   на
Первомайском руднике, в ста десяти километрах отсюда. Решил  завернуть  по
соседству.
   Он снял шубу, и Грибов узнал того  инженера,  который  на  заседании  в
Петропавловске предложил бомбить вулкан с воздуха.
   Гостя пригласили к столу, напоили горячим чаем. Кашин  с  удовольствием
выпил стаканов шесть. От жары и кипятка его лицо стало совсем красным.  Он
разговорился, стал  рассказывать  о  своей  работе  на  Куйбышевстрое,  на
Ангарстрое, в Шахтстрое, в Дальстрое. Названия знаменитых строек то и дело
мелькали в его речи.
   - А теперь вот заехал на Первомайский, - сказал он под конец. - Пусто у
нас сейчас, материалы завозят не торопясь, рабочих обещают к весне.  Живу,
как волк в лесу, сторожу  строительную  площадку.  Семья  на  материке,  в
Ростове, да и незачем везти сюда: дети учатся, жена детям  нужна.  Сам  бы
поехал в отпуск - далеко. Занесло меня невесть куда, на край света...
   - А зачем вы сюда приехали? - спросила Тася с вызовом. Она  не  любила,
когда ее родную Камчатку называли краем света.
   Кашин ответил с возмущением, забыв, что только сейчас жаловался:
   - Инженер Кашин от трудной жизни не бегает, за чужую спину не прячется.
Куда послали - там работает, что приказано строить - строит. Такая  судьба
наша строительная: мы под дождем ставим дома, чтобы люди сидели  в  тепле,
вычерпываем болотную жижу,  чтобы  люди  с  удобством  ехали  в  автобусе.
Кому-нибудь надо  ехать,  а  кому-нибудь  и  тропки  протаптывать.  Партия
послала Кашина тропки протаптывать - инженер Кашин от партийных заданий не
отнекивается. - Он сердито посмотрел на Тасю и повернулся к Грибову: -  Я,
собственно, по делу. Яковлев просил меня заехать к  вам.  Он  говорит,  вы
придумали что-то необыкновенное.
   Слушая объяснения Грибова, инженер хмурился:
   - Обстановка затруднительная. Какие же у вас предложения?
   - Пока ничего определенного, - ответил Грибов. - Видите сами:  если  мы
прочистим вулкан, пар пойдет у нас  наверх,  лава  будет  вытекать  сбоку.
Допустим,  пар  можно  направить  на  паровую   турбину,   поставить   там
электростанцию. А что с лавой делать, я не знаю.
   - Действительно, куда ее девать?  Ведь  это  целые  каменные  реки.  Их
убирать следует, иначе они запрут выход, придется пробивать канал  заново.
А главное, работать надо при высокой температуре. Внутри, вероятно,  около
тысячи градусов. Как там  дышать,  как  н