Георгий Гуревич. 

                          Подземная непогода

   -----------------------------------------------------------------------
   М., Детгиз, 1956.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 28 May 2001
   -----------------------------------------------------------------------



        ПРОЛОГ

   - А не пора ли вам, ребята, домой, в Москву? - сказал Сошин, переступая
порог.
   "Ребята" -  студенты-практиканты  -  вскочили,  когда  вошел  начальник
партии.
   - Хотелось бы все же видеть результаты, - возразил Виктор Шатров.
   - Вы сами говорили, что каждое дело надо доводить до конца, -  добавила
Елена Кравченко, бойкая смуглая девушка, белозубая и черноглазая.
   Конечно, давно пора было ехать, они знали. Летняя  практика  кончилась,
работы никакой не было. Вот и сейчас перед приходом Сошина  они  сидели  в
культбудке и через окно смотрели на горные склоны,  по-осеннему  пышные  и
пестрые. Цепляясь за  кусты,  по  склонам  ползли  низкие  облака.  Бурая,
красная, оранжевая, золотистая, охристая осенняя листва  виднелась  сквозь
голубую дымку дождя. Капли стучали по крыше,  прыгали  на  крылечке.  Горы
казались печальными и обиженными, совсем не такими, как летом.
   - В Москве сейчас тоже дожди, - сказала Елена себе в  утешение,  -  все
равно незачем торопиться.
   - Москва и в дождь хороша, - подхватил Виктор. -  Мостовые  блестят,  в
них отражаются огни машин. Все сверкает, как будто заново выкрашено.
   - В  театрах  уже  сезон,  -  добавила  Елена.  -  У  подъездов  толпы,
спрашивают, нет ли лишнего билета.
   - А тебе очень хочется в Москву, Лена?
   - И да и нет. Грустно  почему-то.  Целое  лето  мы  искали,  трудились,
надеялись, а теперь уже все найдено, бурится скважина. А мы вроде  лишние,
никому не нужные.
   Виктор кивнул, соглашаясь. Ему тоже было грустно. Вот  и  лето  прошло.
Каждый день они были вместе,  и  не  надо  было  прилагать  усилий,  чтобы
встречаться. Кто знает, как сложатся их отношения в Москве. Ведь он так  и
не выяснил, что Елена думает о нем... А что, если решиться сейчас?
   - Мне хочется поговорить с тобой, Лена!
   Елена поморщилась:
   - Но мы говорим с тобой каждый день. Сейчас тоже. Разве нужно объявлять
об этом?
   - Не знаю, Лена. Мне кажется, что ты избегаешь меня, - сказал Виктор  с
упреком. - Позавчера ты ушла в горы с Сошиным, вчера целый день болтала  с
этим бурильщиком-бакинцем, сегодня поутру  затеяла  разговор  с  кассиром.
Неужели любой кассир интереснее, чем я? А ты говорила еще, что мы друзья.
   Елена прикусила губу. Зубы у нее были мелкие, ровные, а  губы  яркие  и
над верхней губой - чуть заметные усики.
   - Ну почему я такая несчастная! - воскликнула она.  -  Почему  я  вечно
должна объяснять людям, как я к ним отношусь?  Да,  мы  друзья,  но  разве
дружить - это Значит ни с кем  другим  не  разговаривать?  Я  очень  люблю
людей, всяких людей. Вот бурильщик, например, он так  хорошо  рассказывает
про бурение. Знаешь, какие у них бывают приключения? Бур  иногда  ломается
на глубине тысячи метров, а  потом  его  приходится  вылавливать.  Это  же
страшно интересно. Мастер наверху, авария в глубине, и  надо  выходить  из
положения. А кассир! Он мне  целые  истории  рассказывал  о  том,  как  не
сходится приход с расходом и надо в десяти книгах  искать  ошибку.  У  них
свои герои есть, мастера точности - полкопейки  учитывают.  Особая  жизнь,
свои переживания! А  мы  мимо  проходим  и  не  знаем.  Я  всегда  думала:
тоскливое дело деньги считать. А  с  тобой  -  ты  не  обижайся,  Витя,  я
откровенно говорю, - с тобой у меня такое чувство, как будто я одна  перед
зеркалом. Ты студент, и я студентка. Ты сдаешь  экзамены,  и  я  сдаю.  Ты
пишешь стихи, и я пишу. Ты был на практике в горах, и я была. Тебе хочется
в Москву, и мне хочется. Мне грустно уезжать, и тебе тоже. Ну вот,  сидим,
друг другу поддакиваем... Ты, может, умнее и интереснее всех бурильщиков и
кассиров, но ты такой же, как я...
   Виктор тяжко вздохнул. Что можно ответить на эту отповедь?
   - Ну что ж, спасибо за правду, - вымолвил он.
   В эту минуту и вошел Сошин.
   - А не пора ли вам по домам, ребята? - сказал он, стряхивая  брызги  на
пороге.
   - Но вы же сами говорили, что каждое дело нужно доводить  до  конца,  -
бойко возразила Елена.
   Она явно обрадовалась тому,  что  Сошин  пришел  и  тягостный  разговор
прерван.
   - Да, говорил. Задуманное надо доводить до конца.  Много  раз  проверял
это на практике. В пути обязательно встречаются  неожиданные  находки  или
преграды и возникают сомнения: идти  дальше  или  вернуться.  А  усталость
всегда голосует за возвращение  и  может  продиктовать  неверное  решение.
Неизвестно, найдешь ли ты что-нибудь, продолжая путь, но  если  вернешься,
ничего нового не найдешь наверняка. Да, я говорил, что дело надо  доводить
до конца. Но, по-моему, оно уже доведено. Мы искали месторождение и  нашли
его. Завтра буровая дойдет до пласта. Осталось восемь метров.
   - Ну, а вдруг... - начала Елена.
   - Что может быть "вдруг"? Кому-кому, а вам не к лицу сомневаться. Вы же
сами вели съемку. Хотите убедиться лишний  раз  -  пройдемся  на  буровую,
посмотрим, что там выдают на-гора.
   Елена охотно  согласилась,  Виктор  отказался.  Ему  хотелось  остаться
одному и подумать. Когда ты один, не нужно скрывать свою боль... Некоторое
время  он  следил  через  окно,  как  удаляются  две  фигуры  в  плащах  с
капюшонами, потом горестно вздохнул, вынул из  сумки  толстую  тетрадку  в
темно-вишневом переплете и написал: "Е. сказала, что мы  похожи  и  потому
нам скучно вместе". А на другой странице: "Каждое дело нужно  доводить  до
конца. В пути обязательно..."


   Такие записи Виктор делал  ежедневно.  Он  усвоил  эту  привычку  очень
давно, в школьные годы. Еще в восьмом классе Виктор раздал своим товарищам
анкету: "Каким должен быть образцовый человек?"  К  сожалению,  невозможно
было выполнять все  советы  ребят.  У  каждого  было  свое  мнение  насчет
образцовых людей. Потом Виктор прочел у Николая Островского, что жить надо
так, чтобы не жалко было ни одного  потерянного  дня.  После  этого  юноша
завел дневник и положил за правило каждый вечер писать самому себе отчет с
лаконичным выводом: "День прошел с пользой" или: "День потерян".
   Страницы  дневника  пестрели  крестиками  и   ноликами,   обозначавшими
полезные и пропавшие часы. С условными знаками  чередовались  афоризмы  из
любимых книг, рецепты лыжной мази, практические советы:  как  раскладывать
костер  по-цыгански,  как  печь  картошку  и  яйца  в  золе.  Были  тут  и
размышления самого Виктора, например: "Стоит ли ходить  в  гости?"  Виктор
любил  поговорить  о  пространстве  и  времени,  о  любви  и  дружбе,   но
сомневался, допустимо ли это для образцового человека.  С  одной  стороны,
это болтовня, потеря времени, с другой - общение с людьми, обмен мнениями,
проверка своих мыслей, исправление  ошибок.  Виктор  так  и  не  пришел  к
определенному выводу и разрешил себе ходить в гости,  но  не  часто  -  по
средам и субботам. Конечно, из этого ничего не вышло. Друзья не  выполняли
графика и сами заходили когда вздумается, "на минуточку".
   В одном из дневников девятиклассника Шатрова сохранилась такая  запись:
"Сегодня проводил беседу  со  своим  отрядом  о  пионерах.  Рассказывал  о
значении этого слова. Пионерами называли смелых людей, которые проникали в
неведомые края и другим прокладывали дорогу, Прокладывать путь - это самое
трудное. Гораздо труднее, чем  пройти  его.  Труднее  строить  город,  чем
работать в нем, изобрести  труднее,  чем  изготовить.  И  на  войне  самое
трудное - быть разведчиком. Мы, комсомольцы, -  руководители  пионеров,  и
наше место там,  где  прокладываются  пути.  Недаром  комсомольцы  строили
города в тайге  и  поднимали  целину.  Образцовый  комсомолец  ищет  самое
трудное дело".
   Должно быть, поиски трудного дела повлияли на выбор  профессии.  Виктор
задумал  поднимать  геологическую  целину,  стать  подземным  разведчиком,
прокладывать пути шахтерам. Он  хотел  сделаться  геологом  и  обязательно
первоклассным, отважным исследователем, таким, как Пржевальский,  Обручев,
Черский, Семенов-Тян-Шанский.
   Виктор шел к своей мечте настойчиво и терпеливо.  Окончив  десятилетку,
подал заявление на геологический факультет. Экзамены сдал, но не прошел по
конкурсу, готовился еще год, сдавал вторично гораздо удачнее и был принят.
Началась студенческая жизнь. В очередных дневниках рядом  с  крестиками  и
ноликами появились расписания  лекций,  цифровые  таблицы,  необходимые  в
полевой геологии, перечни минералов,  их  химический  состав  и  поисковые
признаки. Тут же Виктор записывал строгие приказы самому себе:  "В  первую
очередь - домашние задания". "Выпустить стенгазету к перевыборам  комитета
комсомола". "Развить в себе волю и  сообразительность,  принимать  решения
быстро". "Стихи писать только по воскресеньям". "Составлять  рабочий  план
на неделю и выполнять его во что бы то ни стало, хотя бы за счет сна".
   И вот он на геологической практике. Это еще не воплощение мечты, но уже
генеральная  репетиция.  Он  -  коллектор,  помощник   геолога,   участник
настоящей экспедиции,  преодолевает  настоящие  трудности  в  неприступных
ущельях Тянь-Шаня, пробирается по скользким тропинкам, пересекает ледники,
лезет на снежные кручи. Вот и сейчас: стоит закрыть глаза  -  и  в  памяти
всплывают горный склон, выветренные сланцы, похожие  на  страницы  старой,
истрепанной книги, цепочка ишаков, постукивающих  копытцами,  проводник  в
лохматой бараньей шапке,  Елена  в  клетчатой  мужской  рубашке  и  лыжных
брюках. А впереди всех Сошин, загорелый дочерна, долговязый,  сухопарый  -
сплошные мускулы. На боку у него сумка, за спиной - вещевой мешок,  совсем
маленький, почти узелочек. Сошин не признает тяжелых грузов.
   "Геолог должен быть не запасливым, а умелым, - говорил он студентам.  -
У запасливого - вещи, он тащит их на горбу и  опасается  потерять.  Умелый
идет налегке и ничего не боится, у него наготове золотые руки.  Запасливый
тащит обувной магазин, умелый - шило и кусочки кожи. Геологический молоток
служит ему лапой, охотничий нож - сапожным.  Запасливый  -  раб  и  сторож
вещей, он нагружает их и выгружает, а умелый в это время находит минералы.
   Приучайтесь ничего не терять, -  повторял  он  постоянно,  -  в  горных
ущельях нет ларьков. Если ты потерял иголку, где достанешь  другую?  Можно
взять с собой запасную иголку, запасные ботинки, запасную шапку,  запасную
палатку, запасную лошадь. Но стоит ли  удваивать  груз  из-за  собственной
неряшливости?"
   Экспедиция в горы Тянь-Шаня в жизни Сошина была четырнадцатой. До  того
он уже побывал в тайге, тундре, в пустынях  и  горах,  знал,  как  следует
ходить по склонам, ставить палатки, разжигать костер под дождем, как  надо
делать  записи,  искать  полезные  ископаемые,  как   проверять   догадки,
вытравлять ошибки. Нет, он не читал своим  помощникам  лекций,  просто  на
ходу делился наблюдениями. И по  вечерам,  урезывая  часы  желанного  сна,
Виктор при пляшущем свете костра записывал советы Сошина:
   "На обсуждениях внимательнее всего слушай  противников.  Друзья  хвалят
тебя за достижения, но достижения уже  налицо.  Противники  придираются  к
ошибкам, они указывают, над чем надо думать...
   Приучайся ходить осторожно. Ходьба - серьезное дело для геолога. Вы  не
идете, а доставляете себя  к  месту  работы.  В  Москве  вы  имеете  право
оступиться, там ходьба ваше частное дело. Если  вы  оступитесь  здесь,  вы
сами выйдете из строя и заставите товарищей возиться  с  вами.  Пузырь  на
ноге - это все равно что прогул. В экспедиции время дорого,  мы  не  можем
допускать прогулов".
   Таков был Сошин,  неутомимый  искатель,  сосредоточенный,  прямой,  как
струна, направленный к цели. А цель на этот  раз  была  необычная:  Сошину
поручено было испытать в экспедиции новый геологоразведочный аппарат. Этот
аппарат даже не получил названия. Одни называли его  подземным  рентгеном,
другие - подземным просвечивателем, по  ведомостям  он  значился  "ПР-55".
Просвечивать недра, находить и фотографировать скрытые в глубине минералы,
делать землю прозрачной - таково было его назначение. И  аппарат  оправдал
себя  блестяще.  К  концу  лета   Сошину   удалось   обнаружить   обширный
золотоносный пласт. Пласт этот находился там,  где  никто  не  ожидал  его
найти: на глубине 890 метров под истощенным прииском Вади-Фиреб.
   Экспедиция начала работу именно здесь, на прииске, отсюда ушла в  горы,
пересекла снежный хребет, спустилась в пустыню, вновь  поднялась.  И  весь
этот маршрут был проделан,  прежде  чем  Сошин  понял,  где  нужно  искать
золото. Но он не жалел о пройденных путях. "В науке бывает  необходимо,  -
говорил он, - иной раз сделать петлю, год проблуждать, чтобы  вернуться  к
прежней задаче с новыми знаниями... Вам кажется, что  мы  зря  ходили,  на
самом деле мы набирали опыт. Ошибка - это мостик к правильному решению".


   Итак, мостик был положен, решение  найдено,  осталось  только  получить
результаты. В сущности, работа Сошина была кончена. В  Вади-Фиреб  прибыли
бурильщики, чтобы достать из-под земли то, что увидел там геолог.
   Прииск ожил. На горной дороге днем и ночью  рычали  тяжелые  грузовики,
волоча грохочущие трубы. За поселком возле зарослей  дикой  вишни  выросла
металлическая вышка, и горное эхо неустанно повторяло ухающие удары, рокот
моторов и лязг железа.
   Сошин    настаивал,    чтобы,    вопреки     правилам,     ограничиться
одной-единственной скважиной,  и  буровой  мастер  Мустабеков,  тот  самый
бакинец с маленькими усиками и черными, как маслины, глазами,  к  которому
ревновал Виктор, говорил, разводя руками:
   - Десять лет работаю, никогда не слыхал, чтобы на  новом  месте  бурили
одну скважину. Восемьсот девяносто метров  бурить?  Скажи,  пожалуйста,  а
восемьсот девяносто первый уже не станем бурить, да?
   Бурение  началось.  Пройдя  поверхностные   рыхлые   породы,   скважина
углубилась в пласты известняка. Вместе с  Сошиным  студенты  приходили  на
вышку несколько раз в день. Они рассматривали шлам -  обломки  разбуренной
породы, и керны - аккуратные каменные цилиндры, извлеченные из скважины. И
как приятно было  каждый  раз  убеждаться,  что  аппарат  не  подвел!  Как
радостно видеть воочию те самые минералы,  которые  угадал  просвечивающий
аппарат!
   Все шло именно так, как предсказывал Сошин. Под почвой  и  слоем  песка
лежали обломочные породы, образовавшиеся из скатившихся с гор камней.  Под
ними - пласт известняка, затем начиная с пятьдесят четвертого метра - слой
черной рассыпчатой глины. В ней  находили  множество  "чертовых  пальцев";
одни из них были толщиной с карандаш, другие - с мизинец, а некоторые -  с
ручку лопаты. Когда-то в народе их называли громовыми стрелами,  говорили,
что они образуются при ударе молнии в землю.  Но  на  самом  деле  это  не
пальцы и не стрелы, а просто остатки вымерших моллюсков,  далеких  предков
каракатиц, живших в юрском периоде, примерно сто пятьдесят  миллионов  лет
назад.
   В  глинах  бурильщики  трижды  встречали  водоносный  слой.  Но   Сошин
предупреждал их метров за двадцать, и опытные мастера быстро справлялись с
водой, закрывая ей путь цементным раствором. Довольный Мустабеков говорил,
расплываясь в улыбке:
   - Всегда бы с таким геологом работать!
   Под  юрской  глиной  начались  каменноугольные  известняки.  Бурильщики
извлекали из  скважины  чистые,  светлые,  похожие  на  сахар  ноздреватые
колонки. А на сто сорок девятом метре попалась  даже  прослойка  угля.  Но
прослойка была очень тонкая,  сильно  засоренная  глиной.  Добывать  здесь
уголь не имело смысла.
   Потом пошел плотный красноватый песчаник. Виктор знал, что  красноватый
цвет - признак жаркого пустынного климата. Да, некогда здесь была пустыня,
ветер пересыпал сухой песок, потом  пришло  море,  застывшие  барханы  под
морским дном превратились в камень, и вот сквозь эти камни  шла  теперь  к
древнему золоту скважина.
   400...  410...   420...   Результаты   работы   бурильщиков   ежедневно
вывешивались на доске у культбудки. И не  только  свободная  смена,  но  и
рабочие с приисков приходили справляться, как  подвигается  многообещающая
скважина.
   600... 610... 620... В горах наступила осень. Поблекли альпийские луга,
снеговая  линия  поползла   вниз   по   склонам.   Студенческая   практика
закончилась,  наступил  месяц,  предназначенный  для  отдыха.  Можно  было
поехать в Крым, на Кавказ, полежать на камнях  возле  ласкового  моря  или
вернуться в Москву, чтобы провести отпуск  в  мягком  кресле  с  книгой  в
руках. Но Виктор и Елена медлили. Им хотелось дождаться золота,  подержать
его в своих руках.
   850... 860... 870... С каждым часом напряжение возрастало.  Проверочная
съемка указывала все ту же цифру - 890 метров. Но на такой глубине аппарат
мог ошибиться на несколько метров.  Сошин  затруднялся  указывать  границы
пластов с безукоризненной точностью Победы можно было  ждать  каждый  час,
каждую  минуту,  даже  сейчас,  когда  Виктор  сидел  такой  грустный  над
раскрытым дневником.
   Хлопнула наружная дверь. Неужели нашли? Вот всегда так у Виктора: самое
интересное он упустит.
   Кто-то грузно  ступил  на  крыльцо,  распахнул  дверь,  встряхнулся  на
пороге, как белый медведь, вылезающий из  воды.  Брызги  полетели  во  все
стороны. Затем из-под капюшона выглянуло  круглое  усатое  лицо.  Это  был
директор прииска Вади-Фиреб.
   - Посиживаешь? - спросил он гулким  басом.  -  А  где  начальник  твой?
Веди-ка его сюда на расправу.
   - Что случилось, Иван Кириллович? Начальник на вышке. Я сбегаю позову.
   - Ах, на вышке? Значит, он знает, что там дошли до гранита.
   - До гранита? Не может быть!
   Сердце у Виктора замерло. Он хорошо понимал,  что  означает  "дошли  до
гранита".  Дошли  до  гранита  -  стало  быть,  встретили  кристаллический
фундамент, осадочные породы кончились и никакого  золота  не  будет.  Ведь
золотоносный пласт - тоже осадочного происхождения.
   Не надевая плаща, Виктор выбежал на крыльцо. Но Сошин уже шел в будку.
   - Чем оправдываться будешь? - встретил его Иван Кириллович.
   - Скважина не дошла до проектной глубины, -  быстро  ответил  Сошин.  -
Надо бурить дальше.
   - Гранит бурить?
   - Да, гранит.
   - Я же говорил тебе, - сказал директор с упреком, - говорил тебе, чтобы
закладывать сразу четыре скважины! Вот видишь, попал  на  слепое  место  и
опорочил все дело.
   - Каждая скважина стоит сотни тысяч, - возразил Сошин.  -  Для  того  и
сижу я здесь с аппаратом, чтобы экономить эти сотни тысяч.
   - Экономия, конечно, - согласился директор. - Но ведь скважина - не луч
света. Вильнет в сторону - и прошла мимо. Уклон  крохотный,  а  ошибка  на
тридцать метров.
   - Я проверял позавчера, - сказал Сошин. - Золото на  глубине  восьмисот
девяноста метров. Сейчас до него шесть с половиной метров.
   Директор  покачал  головой.  Уверенность  Сошина  и   сердила   его   и
подбадривала.
   - Ну хорошо, хорошо, - сказал  он.  -  Тогда  я  посылаю  нарочного  на
Нефтяную Гору к Рахимову. Попрошу у него алмазную  коронку.  Будем  валять
дурака - бурить гранит... на твою ответственность.
   - Беру, - сказал Сошин не задумываясь.


   Рахимов с Нефтяной Горы  не  дал  алмазной  коронки,  уверял,  что  все
коронки заняты. Но на следующее же утро он прикатил  на  прииск  на  своей
лакированной автомашине и, широко улыбаясь, сказал Ивану Кирилловичу:
   - Слышал какие-то чудеса, ушам не верил. А у нас  на  востоке  говорят:
"Глаз надежнее уха. Уши подведут, глаза не обманут".
   Рахимов выглядел добродушнейшим человеком: круглое  лицо,  яркие  губы,
сверкающая улыбка, смеющиеся глаза под черными, в палец толщиной  бровями.
На самом деле он был себе на уме, но,  прикидываясь  простаком,  вел  свою
линию. По существу,