ь, господин Президент, - сказал Кузьма Иванович. - Мы
сами все сделаем. Как надо. Не подведем.
     - Облегчение испытываете? - не надо было этого говорить, но - сказал.
     - Хм... А что? Ну, и испытываю... Баба с возу - кобыле легче. Слыхали
такую народную мудрость?
     Видно было, что Кузьма Иванович рассердился не на шутку. Поспокойнее,
снова сказал себе он. Нечего тебе с ними ссориться. Их не  переделаешь.  И
никого  не  переделаешь.  Ничего  нельзя   изменить,   и   никого   нельзя
переделать...
     - Господин Президент, - сказал  Эдик  примирительно.  -  Мы  все  вам
соболезнуем. Но мы же ведь и понимаем, что иначе было - нельзя. Я знаю, вы
на эту тему говорить не любите...
     - На какую это тему я говорить не люблю?
     - Н-ну... Прошу  вас,  господин  Президент.  Не  надо.  Эту  проблему
по-другому решить было просто невозможно. А этот путь, ей-богу,  не  самый
плохой. Кронид правильно сказал: он должен был знать, на что идет.
     - И на что же? На что он "идет"?
     Эдик оскорбленно поджал губы и замолчал. Самое смешное было, что он и
в самом деле  ведь  хотел  прийти,  так  сказать,  на  помощь...  выразить
соболезнование таким вот образом... поддержать... оправдать...
     - Бабы, - сказал он им, не желая больше сдерживаться.  -  Сколько  же
раз вам объяснять? За кого вы меня держите, ребятки мои? За монстра?..
     - Господин Президент!.. - вскричал, сейчас же  всполошившись  и  весь
побледнев, Эдик.
     - Да ну вас к собакам, всех! Мне это надоело, в конце концов. Неужели
вы не понимаете, что это унизительно? Каждый раз вы смотрите на меня,  как
дети на злого волшебника, как уркаганы на своего  пахана..  И  перестаньте
называть меня президентом! - гаркнул он. - Что за манера  такая,  в  самом
деле? Я никакой не президент пока еще! И никогда не стану, если команда  у
меня будет - суеверные бабы с придурью!  Как  не  стыдно!  Верите  дешевым
байкам, слухам верите... и сами же эти слухи плодите. Думаете,  так  будет
лучше? Не будет! Правда как гвоздь - из любого мешка торчит...
     Он замолчал. Это было бесполезно. Пора бы ему понять, что такие  речи
- абсолютно бесполезны. Они верят так называемым фактам,  а  не  ему.  Они
убеждены, что от него ничего не зависит, что  он  просто  ТАКОЙ  -  и  это
хорошо. Это им нравится. Это удовлетворяет их и укрепляет в  вере.  Потому
что это - на пользу дела. А все, что идет на пользу делу - хорошо.  "Таков
наш мир - от пуповины разодран на две половины" - на "хорошо для  дела"  и
"плохо для дела", на наше и не наше, на пользу и во вред. Середины нет.  И
не надо. К чему усложнять вещи, и без того достаточно сложные?.....
     Почему, собственно, меня это так бесит? Почему не  принять  ситуацию,
как данность? Ведь с некоторой точки зрения, причем  весьма  естественной,
они совершенно правы. Кто я им такой, в конце-то концов? Я не отличаюсь ни
умом  сколько-нибудь  особенным,  ни  знаниями  своими,  в  людях  неважно
разбираюсь, ошибаюсь часто, прогнозист - никудышный, интуиции  -  никакой,
политическую ситуацию ощущаю хуже многих...  Просто  я  первый  в  истории
политик,  который  подбирает  себе  команду  по   принципу   честности   и
бескорыстия. И который всегда честен с избирателями - даже во вред  своему
делу, потому что избирателю надо ВРАТЬ, избиратель предпочитает, когда ему
врут - правда холодна, неприветлива, отталкивающе безнадежна. Только  ложь
одна и согревает нас в этом ледяном мире... А  я  не  лгу.  И  этим  своим
ТАРАЩЕГЛАЗЫМ лгать не велю...
     "...Здравствуйте, я - Честный Стас. Я готов продать свою честность за
ту единственную валюту  мира,  за  которую  можно  ее  купить  -  за  ваше
доверие..."...
     Честность  в  политике  это  что-то  вроде  однополой  любви,  что-то
ненастоящее и во всяком случае - неестественное. "Честный политик"  -  это
явный оксюморон. Если честный, то - не политик. Если политик, то  -  какая
уж тут честность. А если даже все-таки честность, то уж - не  та.  Другого
свойства. Из других, наверное,  молекул.  Неподлинная.  Впрочем:  "честный
вор"  -  вполне  определенное  понятие.  "Честный  вор",  "честный   битый
фраер"... Другой мир. Тоже реальный. Так что дело не в словах...  В  конце
концов, честность это всего лишь  способность  совершать  благородные,  то
есть бессмысленные, поступки......
     Честный политик  в  реальном  мире  просто  невозможен,  его  съедают
обычно, и очень скоро, но  меня  охраняет  мой  Рок:  всем  известно,  что
каждый, кто встанет мне поперек пути, будет  повержен.  Мой  путь  -  путь
Рока, и сам Фатум освобождает мне дорогу. Это общенародное знание идет  из
дремучих времен начала перестройки, и теперь уже не установишь, кто первый
пустил слух и породил поверье... может быть, и я сам.  Вполне  возможно...
Время было горячее, а я и сам тогда в это верил... или хотел верить...  НО
ВЕДЬ ОНИ, И В САМОМ ДЕЛЕ, УМИРАЮТ!.. Все они. Посмевшие. Или  не  знавшие.
Или знавшие, но не поверившие.  Или  рискнувшие...  Все  они  повержены  и
ЛЕЖАТ. Одни в могилах, другие в больницах. Списки уже давно составлены  (и
друзьями, и врагами), и  опубликованы  давно,  и  тридцать  три  раза  уже
обсуждены, просчитаны на вероятность, опровергнуты или подняты  до  уровня
Нового Мифа...


     Все молчали. Каждый думал свое, а может быть, все они думали  одно  и
то же. Но тут дверь распахнулась, и на пороге возник Шалима, и по  кривому
лицу его сразу стало ясно, что дела пошли наперекосяк.
     - Вертушка-таки грохнулась, - сказал он сипло и сглотнул.  -  Похоже,
их подстрелили. Ракетой. И связи нет.



                                    5

     Генерал Малныч оказался на поверку не таким уж и серьезным  мужчиной.
Он был в панике и даже не пытался это  обстоятельство  как-то  скрыть  или
хотя бы приукрасить. Говорил он теперь исключительно в  повышенных  тонах,
иногда срываясь почти уже и  в  крик.  Лицо  у  него  сделалось  мокрое  и
несчастное, воротничок был - расстегнут, жесты - нелепые и жалкие.
     Толку от него было немного.
     Вторая вертушка у него в хозяйстве есть, но стоит в ремонте и  готова
будет, может быть, к четвергу.
     Машины питерской автороты - сплошь  грузовики-фургоны,  или  бэтээры,
или на крайний случай - БМП. И, главное, связи с ротой нет. Похоже, там  в
дежурке все опять перепились, и теперь  порядку  уже  обычными  мерами  не
добьешься.
     Рискнуть и перетоптаться (с Виктор Григорьевичем:  авось  само  собой
как-нибудь обойдется) - это невозможно. Даже и говорить об  этом  страшно,
не то что помыслить. (Так и было сказано, вернее - выкрикнуто с надрывом и
таращеньем косых глаз).
     - Вызывайте Ивана с машиной, - сказал он, всю эту истерику  выслушав,
Крониду. - Поеду на "броневичке". И давайте искать вертолет.
     Он  ощутил  себя  вдруг  молодым  и  полным  энергии.  Будто  ему   и
шестидесяти нет. Как в августе девяносто первого.  На  трибуну  -  так  на
трибуну. На баррикаду  -  ради  бога,  можно  и  на  баррикаду,  причем  с
удовольствием. И в штабе у него сразу  все  забегали.  Нужна  была  связь.
Нужна была информация. Вертолет надо было попытаться  найти  -  неужели  в
огромном городе, где располагаются филиалы всех без исключения  российских
коммерческих структур и где  в  окрестностях  войск  -  не  протолкнешься,
невозможно деятельному человеку найти вертолет?
     Все у него сели на рации и телефоны, а он, словно на плацу  находясь,
гаркнул на генерала, привел его в состояние беспрекословного повиновения и
заставил взять карту.
     Через  несколько  минут  стало  ясно,  что  добраться  до  базы  ("до
объекта") ничего не составляет: сто  шестьдесят  километров  по  роскошной
скоростной автостраде, да потом - двенадцать километров вбок  по  бетонке,
старой, но  основательно  недавно  подремонтированной,  да  еще  (вначале)
десяток кэмэ по самому Питеру (самый медленный участок,  надо  признаться,
но тут уж ничего не поделаешь). На автостраде - местами туман  и  гололед,
но ничего такого уж особенно страшного. В Питере - туман,  очень  сильный,
но зато почти нет движения, одни патрули утюжат улицы....
     Пустяки. Через два часа можно быть на месте. Продержитесь  два  часа?
Нет уж, генерал, вы извольте все-таки продержаться, иначе вам всем и вовсе
тогда  грош  цена.  Да,  сопровождающего  можете  выслать  к  повороту  на
автостраду, это не помешает, это - правильно. Что? Кто там у вас  "шалит"?
"Вакулинцы"? Это еще что за овощи такие? Ах, фермеры... Нет уж,  голубчик,
это уж вы извольте мне обеспечить -  безопасность  прежде  всего.  Так  вы
полагаете, что это они и сбили ваш вертолет? Ну и порядочки там у  вас,  в
провинции... Хорошо, я возьму охрану. Спасибо, генерал,  и  вам  того  же.
Действуйте. Связь я буду с вами держать через спутник, по этому  же  коду,
правильно? Ну, до встречи, я отбываю  минут  через  пять...  На  машине  -
точно, а может быть, и на вертушке.
     Однако, все оказалось не так просто.
     Вертушки  в  городе  для  него  не  нашлось.   Командующий   округом,
разумеется, отдыхал, и будить его ради такого пустяка никто не  собирался,
а без его санкции дать вертолет пусть даже и самому Хозяину армия рискнуть
не могла. Не положено.  (На  самом  деле  -  просто  дежурный  попался  из
патронацистов, генерал Суковалов, ядовито-вежливый  хам,  старый  открытый
враг, но - в авторитете, и ссориться с ним никому из молодых  офицеров  не
хотелось). Коммерческие структуры - подкачали. Одни были всей душой за, но
не имели под рукой вертушки, у других же вертушка была, но  зато  не  было
возможности ее  дать,  у  третьих  были  еще  какие-то  обстоятельства,  а
четвертые - и  вовсе  не  откликались,  по  ночному  времени...  Оставался
"броневичок". Не  самый,  между  прочим,  плохой  вариант,  как  могло  бы
показаться. Но только до тех пор, пока не объявился Ванечка.
     Ванечка стоял в дверях, и  одного  взгляда  было  достаточно  на  его
блудливую бледную улыбочку, чтобы понять: пьян  мерзавец.  Скотина.  Опять
гулял всю ночь.
     Кровь бросилась ему в лицо, зазвенело в ушах, и он сказал,  не  желая
сдерживаться:
     - Скотина. Сто же раз было говорено...
     - А чего такого? - мерзавец попятился на всякий случай и  перешел  на
плаксивый тон. - Чего я сделал-то?..
     - Сто раз было тебе говорено: не напиваться в будний день!
     - Да кто напился-то? Подумаешь, пивка выпил немножко...
     Но он уже справился с бессмысленным своим бешенством. Все  происходит
не  так,  как  задумано...  Вертушки   нет,   Ванечка   -   нализамшись...
("...Мальчишку  увезли,  дельфина  -  отравили...")  И  это  уже  даже  не
политика, подумал он мельком. Это просто у меня - всегда так.  Всегда.  Не
одно, так, обязательно, другое.
     - Спускайся и прогрей машину, - сказал он спокойно.
     - Прогрета.
     - Подготовь к длинной поездке. Километров триста.
     - Если на подушке, горючего может не хватить.
     - На подушке - вряд ли.
     - Тогда - о-кей.
     - Иди. Я сейчас же спускаюсь.
     Ванечка исчез в мгновение ока. Как не было.
     - Я вызвал Боба с ребятами, - доложил тут же Кронид деловито и  снова
пошел нажимать клавиши на своем селекторе. - Они уже внизу.
     - Не надо, - сказал он. - Никого не надо.
     Они все разом уставились на него. Три  очень  разных  и  сразу  очень
одинаково встревожившихся человека, и все трое сейчас думали одно и то же:
опять  капризничает  старикан,  опять  чудит.  Ему  стало  смешно,  и   он
захихикал, глядя на них.
     - Надулись, - сказал он. - Как мышь  на  крупу...  Ну,  не  надо  мне
никого! Сто пятьдесят километров туда,  столько  же  обратно.  По  хорошей
автостраде. Зачем мне охрана? На автостраде  -  безопасно,  а  по  бетонке
поедем с генераловым эскортом. Да и зачем мне  ВООБЩЕ  охрана,  чудики  вы
мои? Будьте же хотя бы последовательны в своих суевериях!
     - Конечно, -  сказал  деловитый  Кронид.  -  Я  и  Ванечка  -  вполне
достаточно. На любой случай.
     - Нет, Кронид Сергеевич.  Хватит  мне  одного  Ивана.  А  вы,  Кронид
Сергеевич, останетесь в городе и будете держать крепость. Потому  что  так
получается, что сейчас все, с  похоронами  связанное,  падает  на  вас.  И
хватит об этом. Эдик, идите к себе и займитесь статьей и прочим...  Кузьма
Иваныч, вы заметили:  когда  я  уезжаю,  всегда  что-нибудь  здесь  у  нас
происходит... Понятно, да? Только на вас вся надежда... Динаре  Алексеевне
объясните, пожалуйста, что к чему. И  расскажите  про  Николаса.  Она  его
любила, так что - помягче как-нибудь... Ну, обнимаю и жму! Связь по радио.


     В вестибюле,  как  водится,  дрыхло  в  креслах  и  на  диванах  штук
пятнадцать журналистов - под бдительными взорами мальчиков Боба (и  самого
Боба, разумеется), а  также  -  муниципальной  охраны  (в  черных  кожаных
костюмах, распухших от бронезащиты, в  касках  с  рацией,  с  коротенькими
смертоносными ОСАми наизготовку). Журналисты  немедленно  все  повскакали,
как по тревоге, и с топотом кинулись со всех сторон наперерез.  Засверкали
блицы, грянули вопросы в дюжину дюжих глоток.
     - Правда ли, что ваша встреча с президентом отменяется?
     - Нет, неправда.
     - Вы направляетесь к мэру?
     - Нет.
     - А куда?
     - По личным делам.
     - Какие могут быть личные дела в четыре утра?
     - Самые разные.
     - Почему падает ваш рейтинг?
     - Это знают только аналитики.
     - А ваше мнение?
     - Что-то  делаем  неправильно.  Станем  делать  правильно  -  рейтинг
повысится.
     - Может быть, вам все-таки следует быть лучшим патриотом?
     - Лучшее - враг хорошего.
     - Правда ли, что ваша супруга ждет ребенка?
     - Нет, неправда.
     - Какая ваша база находится под Красными Станками?
     Так. Красные Станки какие-то. Сволочи,  явно  уже  что-то  пронюхали!
Как? Кто? Когда успели?
     - Представления не имею. У нас там нет никакой базы.
     - Говорят, вы всегда говорите только правду. Это правда?
     - Да.
     - Зачем?
     - Мне так нравится.
     - Правда, что вы отказались войти в блок с Демсоюзом?
     - Нет, неправда.
     - Вы допускаете приход к власти фашистов?
     - Я не допущу этого, если сумею.
     - Что означают намеки Никиты Акимова на  вашу  якобы  зависимость  от
академика Киконина?
     (Блин. Опять. Да что за наваждение?)
     - Представления не имею. Вам лучше спросить об этом самого Акимова.
     (Ах, черт. Это я - ляпнул. Нельзя горячиться, нельзя).
     - Вы продолжаете поддерживать отношения с Никитой  Акимовым  или  уже
нет?...
     Уф-ф! Дверь. Наконец-то. Боб распахивает стеклянные створки. Мальчики
его встают стенкой на пороге. Галдящая толпа  остается  за  этой  твердой,
неприязненной и небезопасной стенкой.  Прорвался!  Правда,  здесь,  вокруг
подъезда, опять толпа, но это уже не страшно. Во-первых, сейчас их немного
- человек сто, не больше. Во-вторых, это, главным образом, любопытствующие
интуристы да безвредные фанаты. Эти сразу же узнали его и подняли  обычный
гвалт - взлетели фосфоресцирующие лозунги  и  вспыхнули  изумрудно-зеленые
огоньки  "фонариков  удачи",  дорогу  перегородили  протянутые   блокноты,
алчущие автографов... Нет. Нет, друзья. Простите,  ради  бога  -  не  могу
сегодня, очень спешу. Люблю вас, спасибо  вам,  но  -  спешу!...  Клянусь,
честное слово, ни минуты сейчас не могу задержаться...


     (Динара вот так же с пятнадцати лет своих ходила  на  такие  встречи,
вечно в первом ряду, сияющая,  радостная,  по-марсиански  прекрасная  -  с
огромными радостными глазами на пол-лица. А потом  напросилась  на  прием,
очередь выстояла двухмесячную, прорвалась и сказала: "Я  вас  люблю  и  не
могу без вас, и не хочу..." Ему не слишком нравилось вспоминать эти дни, и
все равно, а может быть, именно поэтому, он вспоминал их каждый раз, когда
оказывался  в  галдящей,  улыбающейся,  излучающей  преданную   любовь   и
беззаветную  преданность  толпе...  Там,   в   прошлом,   остались   некие
подробности, которые вспоминать теперь было не то чтобы стыдно, но как  бы
неловко, а они ни в какую не забывались, не желали угомониться, не  желали
раствориться навсегда).


     Иван ждал его у распахнутых дверец "броневичка", и он жестко взял его
за плечо и приказал брезгливо: "Назад.  На  заднее  сидение  пошел!"  Лицо
Ванечки плаксиво перекосилось, но спорить  не  посмел  -  исчез  в  недрах
салона и затаился там, пришипившись. А он сказал Бобу:  "Спасибо,  дружок.
Все ОК. Пожелай мне удачи". "Удачи вам, господин Президент", -  немедленно
откликнулся Боб, неулыбчивый, всегда озабоченный  и  послушный  как  рука.
"Спасибо еще раз. Удача мне сегодня очень  понадобится..."  -  он  ласково
ткнул Боба пальцем в железные ребра и покряхтывая полез  за  руль.  Дверца
едва слышно чмокнула, захлопываясь.
     В салоне было тепло, тихо и стоял свежий здоровый запах - в проспекте
утверждалось: запах кедра. Очень может быть. Машина была  -  экстра-класс,
уника - фантастическое творение фантастической фирмы "Адиабата", возникшей
из небытия пяток лет назад и сразу же ставшей знаменитой, - он был без ума
от этой машины, никак не мог к ней привыкнуть и с  некоторым  даже  стыдом
по-детски радовался каждому случаю посидеть за рулем.
     Двигатель был уже хорошо прогрет и работал, но узнать об  этом  можно
было только по приборам - никаких звуков,  ни  малейшей  вибрации,  только
россыпь доброжелательных разрешающих огоньков на  пульте.  У  этой  машины
двигатель можно было услышать только во-время  форсажа,  когда  автомобиль
превращался в ракету. Но тогда уж и звук у нее делался как у ракеты.
     Он включил фары и осторожненько,  нежно,  с  затаенным  наслаждением,
взял с места - прямо на беззвучно галдящую толпу, озаренную белым и желтым
светом. Толпа подавалась неохотно и туго, как вода, как жадная  трясина  -
не пуская, не желая отпускать,  и  все-таки  подаваясь,  открывая  дорогу,
давая волю - и вот уже нет никого впереди, пустая площадь, мокрый  асфальт
в бело-желтом свете, и только тут стало видно, какой плотный, какой слепой
и безнадежный стоит в городе туман.
     Города как  бы  и  не  было  вовсе.  Смутно  светили  оранжевые  огни
неразличимых фонарей, вдруг витрина выплывала справа из  молочного  мрака,
расплывающаяся, словно нелепо яркая акварель, тускло  отсвечивали  мокрыми
крышами ряды темных унылых  автомашин,  забивших  обочину...  Пару  раз  с
воющим клекотом выскочили, ослепляюще мигая  желтым  и  синим,  патрульные
машины, опасно  подрезали  справа-слева  и  снова  пропали  в  шевелящемся
молоке, словно хищные животные, промахнувшиеся по намеченной жертве.
     На углу Большого и Первой их  остановил  патруль:  мрачные  необъятно
толстые  (из-за  бронежилетов)   фигуры...   Фосфоресцирующие   пятна   на
плащ-накидках...  светящиеся  жезлы...   мокрые   стволы   с   отблесками,
наведенные  откровенно  и  неприязненно  прямо  тебе  в  лоб...  Проверили
документы, подсветили  лицо,  откозыряли...  напряженно-угрюмые  глаза  на
мгновение утратили свирепость: "Счастливого пути,  Хозяин..."  И  -  снова
пустые улицы, набережные, черный провал справа, где Нева.
     Он вспомнил анекдот, который  ходил  по  Питеру  уже  несколько  лет.
Патруль останавливает машину, старший  проверяет  документы  и  отпускает,
откозыряв. Второй номер спрашивает: "Это кто был, на МЕРСЕ?" "Не  знаю,  -
отвечает старшой в ошеломлении. - Не  знаю,  кто  там  на  МЕРСЕ  был,  но
водилой у него - сам Хозяин?" На самом деле  анекдот  был  старинный,  еще
застойных времен, а может быть даже  и  -  сталинских:  начальство  всегда
любило, особенно в поддатом виде, посидеть за рулем служебной машины.  Но,
все равно, ему  нравилось,  что  про  него  если  не  сочиняли  еще  новые
анекдоты, то, хотя бы, приспосабливали к нему старые... Что-то я последнее
время частенько оказываюсь в ситуации  анекдота,  подумал  он  вдруг.  Как
нарочно. Вот и Ванечка спросил, сразу после свадьбы: "Не понимаю, ей-богу,
Б