крайне вяло. Взялись было снова переправу наводить, но Дунай так
разлился, что из этого мероприятия ничего у ромеев не вышло.
Пока ждали, чтоб разлив утихомирился, половина лета долой.
Легионеры обленились, на траве валялись, рыбу ловили. Таможне
одни слезы - разве с этих мерзавцев налог возьмешь? Они сами с
кого хочешь налог возьмут. Женщин местных перепортили.
Поблизости от лагеря деревенька карподаков оказалась, тех, что
еще Траяна помнили. Солдаты быстренько выучили, как на ихнем
наречии будет "выпивка" и свели с ними дружбу.
      И сам Валент - ведь не в пурпуре он родился! - был человек
простой, захаживал в то селение.
      До глубокой осени сей курорт продолжался. А Атанариха
воевать? В задницу Атанариха, по-солдатски прямолинейно отвечал
Валент, ибо жизнь человеческая коротка и незачем марать столь
прекрасное лето каким-то зловредным Атанарихом.
      С первыми осенними дождями отошли ромеи на юг и стали в
прибрежном городе Маркианополе, где были у них зимние
квартиры.
      Только на третий год взаимного бряцанья оружием (Атанарих с
гор тоже фиги римлянам крутил) сошлись в бою. И вроде бы,
крепко побили ромеи Атанариха, едва спасся. Не зря Атанарих с
ромеями воевать не хотел - человек он был трезвый и обстановку
оценивал правильно.
      А Валент, собою весьма довольный, опять к Маркианополю
отошел, понравилось ему там зимовать.
      Атанарих посольство отрядил, наказал мирный договор из
Валента вынуть. Посольство хоть на животе и не ползало, как о том
Валент в мечтах заносился, но вело себя со всевозможной
хитрожопостью. Люди подобрались опытные, знали, что ничего
вечного не существует, а тем паче - договора с ромеями. Как
силушка накопится, так договор и окончится.
      "И отселе вы, вези, не должны более рассчитывать на
получение денежных субсидий, сиречь стипендии, каковую в
прежнее время регулярно, а именно - каждый год - получали от
империи, как то заведено было при Константине".
      Нотарий Агилмунд это записал.
      "Свободная же торговля, каковую прежде имели вы, вези, в
сношениях деловых со многими городами Мезии и Фракии, отныне
ограничивается всего только в двух пунктах по всей дунайской
линии..."
      Нотарий и это записал.
      Какая разница? Главное - чтобы ромеи нашим людям пахать не
мешали.

      * * *

      Окончательное скрепление мира происходило при таких
чудных обстоятельствах, что осталось памятно всем очевидцам.
Ради одних только предварительных переговоров раз пять гоняли
взад-вперед посланных.
      Сперва Валент диктовал условия, Атанарих с левого берега
головой кивал: да подавись ты. А поскольку за дальностью
расстояния кивков этих Валент видеть никак не мог, то готский
князь ему нотария посылал: кивни там за меня. Агилмунд кивал.
      Потом обсуждали, кого в заложники ромеям отдавать.
Наставления заложникам давали: если живы останутся, пусть
получше к ромеям приглядываются, кого из военачальников
опасаться, ну и все такое.
      А заклинило и Валента, и Атанариха вот на чем: где мирный
договор-то скреплять, на какой территории? Ибо оба сошлись на
том, что война между ними велась нешуточная, кровопролитная -
три года тянулась, шутка сказать! - так что заключать мир можно
только при личном свидании двух царственных противников.
      Валент через посланного так передал: поскольку он, Валент,
есть великий победитель варваров, несовместимо с достоинством
его идти на землю оных варваров для заключения с ними мира, ибо
претерпели унижение от победоносного оружия его.
      Выслушал Атанарих, не моргнув глазом; после от нотария
потребовал, чтобы тот притчу сию растолковал.
      - Неохота ему за Дунай, к нам, лишний раз соваться, -
перевел Агилмунд.
      Валент, конечно, был прав. Коли варвары признали себя
побежденными, то пусть сами за миром и приходят.
      Атанарих свои доводы выдвинул. Как есть я связан
ненарушимой клятвой, страшной и кровавой, над телом отца
произнесенной, никогда не ступать на римскую землю, то и
заставить меня никак нельзя. Ибо став клятвопреступником в глазах
народа своего, тотчас же потеряю и власть среди соплеменников.
Так что придется тебе, Валент, отрывать задницу от мягких лож и
топать сюда, в Готию, по жаре и пыли.
      Валент отказался.
      Мир повис на волоске.
      Положение спас Аринфей, магистр пехоты, придумав
гениальный выход из положения. Раз ни один не согласен идти к
другому, то почему бы не сойтись им посреди Дуная, на лодках?

      * * *

      При свидании с императором ромеев Атанарих держался как
подобает государю. Когда в своей лодке приближался он к ромеям,
даже легионеры, которые при том присутствовали - уж на что
маловпечатлительные были люди! - не могли не признать: Валент
явно проигрывал рядом с варварским князем.
      В свои пятьдесят лет Атанарих имел властную осанку, плечи
держал широко расправленными, грудь немного выпячивал. Одежда
на нем сверкала золотыми украшениями. Золотые браслеты тонкой
работы подчеркивали крепость его крупных загорелых рук в
полосках шрамов. Побежденный? На брюхе? Он едва голову
наклонить соизволил, когда Валента, владыку громадной империи,
приветствовал.
      Валент, сорокалетний мужчина с квадратным лицом,
рублеными чертами, седыми, коротко стрижеными волосами,
ощущал даже нечто вроде легкой зависти при виде такого-то
великолепия.
      Но и Валент, в общем, держался молодцом. Так, обдавая друг
друга высокомерием, на покачивающейся палубе, под
приветственные клики воинов, заключили мир. Заложники под
пристальным взором Атанариха перешли к Валенту. Условия мира
прокричали на обоих языках, латыни и готском, чтобы потом никто
не говорил, что чего-то не слышал или не понял.
      И вот весла погружаются в зеленоватую воду, и сперва
медленно, осторожно, а после все быстрее расходятся лодки: на
правый берег уходят ромеи, унося императорский пурпур, на левый
- вези и с ними золото варваров.



      Глава шестая
      ФРИТИГЕРН
      375 год

      Пребывавшие за Истром варвары, называемые готами, подняв
междоусобную войну, разделились на две части: одной
предводительствовал Фритигерн, а другой Атанарих. Когда
Атанарих оказался сильнее, Фритигерн обратился к римлянам и
призвал их на помощь против своего соперника. Это дошло до
сведения императора Валента, и он приказал расположенным во
Фракии войскам помочь варварам в походе против варваров. Они
одержали над Атанарихом победу за Истром и обратили врагов в
бегство. Это послужило поводом к принятию христианства многими
варварами, ибо Фритигерн в знак благодарности за оказанную ему
услугу принял веру императора и склонил к тому же подвластных
ему. Поэтому и до сих пор большинство готов придерживается
арианства, приняв его тогда ради императора. Тогда же и
Ульфила, епископ готский, изобрел готскую азбуку и, переведя на
готский священное писание, подготовил варваров к изучению
божественных глаголов.
      Сократ Схоластик. Церковная история


      Легат Эквиций вместе с нотарием проверял отчеты,
предоставленные сборщиком налогов, и мучительно пытался понять,
где именно спрятана ложь. Что цифры, указанные проклятыми
мытарями, не имеют никакого отношения к действительности, -  в
том сомнений не возникало. Но больно уж ловко насобачились они
растворять ложь среди правды - никак не ухватишь.
      Легион, стоявший во фракийском городе Никополе,
недополучил продовольствия, фуража и наличных денег жалованья
солдатам на такую сумму, что еще месяц - и ребята самовольно
выступят в поход "за зипунами". Сами возьмут все налоги
натуральным продуктом и его, Эквиция, не спросят.
      А местное население, что фракийцы, что ромейские
колонисты - они, бедняги, и без того обобраны до нитки. Налоги-то
грабительские. И в чьи, интересно, закрома, потекло зерно,
предназначенное для никопольского легиона? Да только допытаться
до того - тут финансовый гений потребен. И где ж его взять-то,
гения? А какие есть, те все воруют.
      Сидит легат, весь потный. Страдает.
      И вот сапоги солдатские у входа загремели, мозаичную
надпись SALVE на пороге припечатали - грох! Легат даже подскочил
от неожиданности. А солдат - гав-гав! - что-то уже докладывает.
Это Гаробавд, франк. Ну и выговор у него. С трудом отвлекся
Эквиций от тягостных дум, в доклад Гаробавда вник.
      И побелел.
      - Готы, ваше превосходительство! - браво доложил франк.
      Так.
      Жалованье легионерам выплачено только наполовину, солдаты
- через одного германцы, а вспомогательные когорты - те
сплошняком варварские. И вот, извольте радоваться: гот у ворот.
      - Готы? Сколько их? - хрипло спросил Эквиций. И выпрямиться
себя заставил. И чтоб голос не вздрагивал. Все-таки римлянин.
      - Двое, ваше превосходительство!
      Эквиций сперва не понял. Потом понял. На франка разорался
- что не по форме одет и вроде как винищем от него разит. Совсем
распустились, паршивцы, как я погляжу, уже в карауле пить
начали. Франк был идеально трезв и потому страшно обиделся.
      Эквиций велел передать тем готам, чтобы подождали немного,
пока легат их принять соизволит. Нотария с писульками пакостными
выгнал, рабов призвал, велел свое превосходительство умыть и
переодеть во все чистое. А то все-таки очень уж бледный вид имел.
      Готов действительно было двое, один главный, другой при нем
тенью. Тот, главный, свое имя назвал - Алавив.
      Эквиций, сама любезность, благоухая свежестью, пригласил
гостей сесть. Алавив уселся, длинные ноги вытянул, потянулся с
хрустом. И безошибочно метнул взгляд именно туда, где Эквиций
(как сам легат считал, незаметно и очень удачно) лучника спрятал
- на всякий случай. Усмехнулся Алавив, но ничего не сказал. А
Эквиций почувствовал, что краснеет, и проклял свою бледную
кожу. Был легат рыжеват и лицо имел нежное, чуть что - заливался
предательским девичьим румянцем.
      Алавиву, посланцу готскому, еще и тридцати не было. Лет
двадцати семи Алавив, самое большее. Одет богато, но куда богаче
вооружен. Рослый, белобрысый, скулы торчат, нос крючком, серые
глаза любую мелочь цепляют, по сторонам так и зыркают.
      Легат Эквиций изящную позу принял, слушать приготовился -
что ему варвар поведает. Говорили оба на жуткой смеси языков,
как обычно изъяснялись между собою в гарнизонах и на
пограничных заставах природные римляне и выходцы из различных
варварских племен. Сейчас в легионах служило столько варваров,
что и сам Эквиций начал уже забывать прекрасный звучный язык
Цицерона.
      Новости были, противу всех ожиданий, хорошими. И даже
очень хорошими.
      Не только великая империя страдала от усобиц. Постигло сие
бедствие и дикое готское племя. Давний враг ромеев, Атанарих,
слишком вознесся в гордыне своей, слишком много мозолей отдавил
в своем высокомерии - и вот теперь пожинает скорбные плоды.
      Впрочем, как скоро убедился Эквиций, плоды эти были для
Атанариха не такими уж скорбными.
      Друг и родич этого Алавива, по имени Фритигерн, рожденный
быть великим вождем, во всеуслышание заявил о своих правах, и
многие вези, утомленные непомерным властолюбием старого князя
Атанариха, стали на сторону Фритигерна. Увидев в том угрозу
своему единоначалию, загорелся гневом Атанарих и замыслил
Фритигерна извести, начав междоусобную войну.
      Паче смерти страшился всегда Атанарих раскола племени.
Любого, в ком видел угрозу для единства вези, почитал за злейшего
врага своего. Потому собрал он силы и встретился с Фритигерном в
открытом бою.
      Тут вошел солдат, вина собеседникам принес. Рожа мрачная,
сам неуклюжий. Эквиций вскипел: неужто раба не могли прислать?
Где это он шляется, мерзавец? И легионеру махнул немилостиво:
давай, иди отсюда.
      Затем к Алавиву обернулся:
      - Так нужно понимать, что родич твой, этот Фритигерн, с
заклятым врагом нашим Атанарихом насмерть враждует?
      - Совершенно верно, - спокойно подтвердил Алавив.
      Лицо у вези невозмутимое, взгляд холодный - Эквиций даже
поежился. Вот бы ему такую выдержку. Яснее ясного дал ему
понять Алавив: хоть и враг Атанариху родич его Фритигерн, но
Ромейской империи тоже не друг.
      И заговорил о битве с Атанарихом, которая уже прошла.
      Из рассказа молодого посланца готского выходило, что
Атанарих-то перевес в силе имел и Фритигерна потеснил, так что
вынужден был отступить Фритигерн. И теперь старый князь опять
торжествует.
      Очень осторожно осведомился тогда Эквиций, в чем горечь, о
которой только что говорил уважаемый собеседник?
      - В том, что я - здесь и прошу у империи помощи для родича
моего Фритигерна в его борьбе против Атанариха.
      Ромеям в везеготскую усобицу вмешаться?
      А Алавив вдруг на Эквиция надвинулся, окатил резким запахом
выделанных кож и пота - едва не закашлялся легат.
      - Вспомни, легат Эквиций, как поддержал Атанарих мятеж
Прокопия.
      Надо же, даже имя узурпатора помнит - а ведь сопляком,
небось, в те годы был. У Алавива же впервые за весь разговор
какое-то чувство в глазах мелькнуло.
      - Наши вези через легкомыслие атанарихово до сих пор
рабами по всей империи маются. Легко ли их из головы выбросить?
Вот и настало время поквитаться, ромей, - сказал легату Алавив,
забывшись.
      Но легат фамильярности даже не заметил. Да, настало время
разделаться с Атанарихом, этой ходячей угрозой безопасности
римских границ. И теперь это можно сделать руками тех же вези,
а уж кто лучше, чем сами вези, знает, как взять за яйца грозного
князя? Скорее бы оповестить Валента, какая удача привалила. В
уме уже прикидывал, сколько дней пути до Антиохии, где ныне
Валент со своим двором обитал.
      А Алавив напротив сидит, глазами легата сверлит. Головой
покачал и сказал, отбросив вежливость и приличия:
      - Решайся, ромей.
      И ромей решился.
      - Ну... Хорошо, Алавив, будь по-твоему. Я посланца к Валенту
отправлю, ибо как без императорского соизволе...
      Перебив собеседника посреди слова, Алавив расхохотался.
      Эквиций побагровел от смущения и гнева, кулаком по столу
стукнул.
      - Ну, довольно! Римляне - не варвары. Нами правит
дисциплина. Император для того надо мной поставлен, чтобы
никакого самоуправства в армии не было.
      Алавив хохотать перестал, насмешку в глазах спрятал.
      - Я тебя спрашиваю, не Валента. У тебя - легион. Вот молодые
вези, которым надоел старый князь, Атанарих, враг твой и мой. -
Алавив рукой широкий жест сделал, будто показать хотел, вот они,
молодые вези. - Ты даешь нам солдат?
      (...И тогда грабеж, который все равно начнется через неделю,
можно будет списать на бесчинства вези... Что с варваров взять?..)
      Эквиций вздохнул, еще вина себе налил.
      - Ты знаешь мой ответ, Алавив, - сказал он.
      И велел принести карты, чтобы обсудить с этим вези, где
лучше им совместными силами Атанариха прижать.

      * * *

      И прижали Атанариха. Крепко прижали. Меньше всего ожидал
от Фритигерна, что тот к ромеям за помощью побежит. Даже когда
о том донесли, не сразу поверил. Однако же - вот он,
никопольский легион, из Фракии пришел и у Нов через Дунай
переправился. За ним запоздалое благословение Валента из
Антиохии прискакало: разрешаю, мол, по Атанариху ударить.
Спасибо, ваше величество, уже ударили.
      И бежал к северу Атанарих с верными людьми от Фритигерна,
объединившегося с ромеями в ненависти своей к нему. А земли
атанариховы за Истром люди Фритигерна заняли и предводителя
своего назвали вождем и князем.

      * * *

      Для Римской империи вражда внутри везеготского племени
предстала поначалу сплошной удачей. Ибо Фритигерн, в отличие от
непримиримого Атанариха, потомственной враждой к империи не
болел и охотно шел на соглашение с ромеями.
      Отличные воины вези. И лучше с ними в мире жить, тем более,
что от персов забот по горло, не разорваться. Потому Валент с
облегчением вздохнул, узнав, что вместо Атанариха стал
Фритигерн.
      Ему было бы еще легче, если бы Атанарих каким-нибудь
случайным образом в ходе всех этих усобиц умер. Однако ж ушел
старый волк к Днестру, и никто остановить его не смог.
      Надумал тогда Валент, чтобы совсем уж ему спокойно было,
Фритигерна приручить. Пусть бы принял готский властитель ту же
веру, какой ромеи держатся. И глаз выжидательно прищурил: ну,
что на это Фритигерн скажет?
      Фритигерн сказал "да". Только попросил проповедников
прислать толковых и таких, чтобы на готском языке говорили.

      * * *

      Когда Ульфила от Валента приехал, Фритигерн на охоте был,
так что посланцев новой веры без князя встречали.
      Сильно разочарованы были вези.
      Ждали роскошного патриарха при всех регалиях, а вместо
того явился сухой, костлявый старик в простой одежде. А что спина
прямая - так какой вези с прямой спиной не ходит?
      Усталым выглядел. От мяса отказался, хотя видно было, что
голоден. Сжевал кусок хлеба, вином запил. Юношу, который
сопровождал его повсюду, как сын, отпустил, и тот убежал к
княжеским дружинникам из лука по мишени бить. Сам ушел в
холмы, никого с собой не взял, сказал, что побыть в одиночестве
желает.
      Фритигерн перед самым закатом с охоты вернулся. Ворвался
на двор веселый, рот в крови - взяли оленя и печень сырую съели.
"Что, епископ-то приехал?"
      Мгновенно заметил среди дружинников чужака, глазами с ним
встретился, головой коротко кивнул, чтоб подошел.
      Меркурин подошел, лицо поднял. Фритигерн на коне сидит как
влитой, плащ на Фритигерне белый с оторочкой из серебристых
шкурок - у сарматов плащ этот взял. Солнце золотом его умывает.
Взор у Фритигерна ласковый, сонный, как у змеи.
      - Кто таков? - спросил князь.
      Меркурин назвался. И сразу об Ульфиле заговорил - все
равно же про него Фритигерн спросит. Так мол и так, епископ в
холмы ушел.
      Фритигерн без худого слова коня повернул и со двора поехал.
      - Как ты его в холмах-то отыщешь? - спросили князя.
      Фритигерн даже головы не повернул. Только сказал:
      - В этих холмах я любого найду.
      И нашел.
      Смотрел Ульфила, как со стороны заката всадник на него
несется, любовался - красив был. А тот коня осадил, как с
Ульфилой поравнялся.
      - Ты, что ли, служитель новой веры?
      Ульфиле вдруг Евсевий вспомнился. Видать, не всем дано
величие источать, как тому старцу. И потому просто ответил:
      - Я.
      Фритигерн спешился, коня за узду взял. И пошли на восход
луны.
      Сперва молчали, только снег под ногами хрустел. Потом вдруг
спросил князь:
      - Почему от людей ушел? Обидели тебя мои мерзавцы?
      Ульфила удивился.
      - Вовсе нет.
      - Смотри, - предупредил Фритигерн, - если что, мне скажи. Я
их за ноги подвешу.
      Удивлялся епископ, пока князь не прибавил:
      - Мне мир с Валентом дороже.
      И опять замолчали. Поглядывал Ульфила на молодого князя
искоса - так вот он каков.
      Молчание Фритигерн прервал. Заговорил отрывисто, деловито:
приглядел место для храма новой веры, хочет завтра Ульфиле
показать. Расспрашивал, как храм тот строить, как алтарь должен
выглядеть, какие святыни для храма того потребны. Не выдержал -
кольнул: есть тут, мол, старые каменные алтари, еще от даков, на
них человеческие жертвы приносились. Камень больно хорош,
мрамор - привозной. И резьба красивая. А что пятна кровавые, то
их и стесать можно.
      И усмехается втайне, ждет. Как, взбеленится епископ?
      Ульфила не взбеленился. Это на христиан, ежели
противоречили, наскакивал яростно; с язычниками же, их обратить
желая, многотерпелив был. Только и сказал кратко:
      - Нет, такие не подойдут.
      - А мне говорили, будто христиане приносят кровавые жертвы,
- сказал Фритигерн, на этот раз без всякой насмешки, от души
любопытствуя. - Император ромейский будто бы таковые у себя в
Городе запретил. Через то и единоверцы твои сильно пострадали.
Это верно?
      - Нет, - сказал Ульфила.
      Фритигерн не отступался, и не понять было, дразн