и ему ошибки его,
сам был еретиком. И народ ваш в ересь свою богопротивную ввел,
- ответил Феодосий. И видно было, что по-настоящему сокрушен
этим.
      Фритигерн слушал с исключительным спокойствием. Знал:
обоюдное согласие их с императором от этого разговора не
нарушится. Однако выяснить кое-что все же не мешало.
      - Когда я болен был, - продолжал Феодосий, - и уже думал,
что настала пора мне предстать перед Господом, послал Он мне
ревнителя кафолического исповедания, дабы наставил меня на путь
истинный. Потому и исцелен был от недуга своего, в то время как
Валента заблуждения его ввергли в геенну огненную еще здесь, на
земле.
      - Стало быть, свою веру везде насаждаешь, а иные все
истребить решил? - спросил Фритигерн.
      - Ибо считаю ее единственно правильной, - заключил
Феодосий.
      - Мы, вези, при том символе останемся, какой нам Ульфила
передал, - проговорил Фритигерн как отрезал. Помолчал секунду,
после ладонью по пергаментам хлопнул и засмеялся. - В договор
это можно, я думаю, не записывать. Я ТЕБЕ это говорю. Так, для
памяти.
      Феодосий кивнул: пусть. Не зря же рыбу-щуку на жирного
червя ловил. Коли язычник Атанарих был императору гож, так и
арианин Фритигерн сойдет.
      И сказала рыба-щука, которая вообще-то на червя не берет:
"Ладно, ваше величество, так и быть: ам!"
      Притянул к себе карту Дунайских провинций, исхоженных
походами вдоль и поперек, вгляделся. Набухли водой синии линии
рек, вздыбились зеленые холмы, ощетинились ромейские бурги,
разбросанные по перекресткам дорог и в местах слияния рек.
Богатые, сытные земли.
      Заговорил Фритигерн деловито. Раз теперь союзники они с
Феодосием, то незачем чиниться да на окольные пути время
тратить.
      - Где гунны-то вам накостыляли?
      Феодосий показал.
      - Щупали вас, - сказал Фритигерн. - Да еще место неудачное
выбрали, потому и ушли так быстро. В Сингидуне гарнизон сильный.
      - Знаю, - в упор сказал Феодосий. Его наглость фритигернова
вдруг задела.
      Фритигерн, как ни в чем не бывало, хмыкнул.
      - И то правда, как же тебе не знать... Никак не привыкну, что
по другую сторону теперь воюю... - Улыбнулся фамильярно, будто
разбойник разбойнику. - А гарнизон действительно сильный.
Можешь им жалованье там повысить.
      Нахмурился Феодосий и федерата своего одернуть решил:
      - О том не твоего совета спрошу, князь. Ты мне лучше скажи:
где, на твой взгляд, граница слабее?
      - В Нижней Мезии, - уверенно сказал Фритигерн. - Я бы
именно там прорываться к тебе стал. - И словно мысли
собеседника своего прочел: - Валент моим вези Фракию обещал в
обмен на службу. Дай же нам эту Фракию, Феодосий, сын
Феодосия. Мы поселим там наших жен и рабов, сами же будем
сохранять для тебя Мезию. Не пожалеешь.
      - Хотелось бы верить, - вздохнул Феодосий. И язык прикусил,
после же снова начал: - Был бы ты моей веры...
      - Я был одной веры с Валентом, - перебил Фритигерн. - Не
помогло это ни мне, ни Валенту. Мои вези рехнутся, если их
заставят новый символ постигать. Епископ Ульфила, воистину
святой муж, от тупости нашей слезами плакал... Не верой договоры
держатся, Феодосий. Не о том сейчас думаешь. - Кулаком по карте
постучал. - Гунны, гунны.
      - Их действительно так много за Дунаем?
      - Море разливанное, - сказал Фритигерн. Не хотел, а
поежился.
      - Воевать-то с ними возможно или они и вправду, как говорят,
непобедимы?
      На это Фритигерн ответил уверенно:
      - Драться с ними можно. Даже разбить их можно.
      - Не ты ли уходил от них в спешке за Дунай? - напомнил
Феодосий.
      - Так то когда было!.. С той поры многое переменилось. И не к
такому врагу привыкнуть можно. Гунны тоже люди и с лошади
падают, если, конечно, силу приложить и умение. Я тебе совет
дам. - И к Феодосию наклонился. - Попробуй хотя бы один отряд
гуннов на службу себе взять. Друзьями не делай, к себе не
приближай, пусть за деньги служат. Заодно и приглядишься к
народу этому. Ибо рано или поздно воевать с ними Империи
насмерть.
      Долго говорили еще. Об условиях торговались (ибо федераты
готские за службу свою не только земли, но и "стипендию" хотели).
О достоинствах линии оборонительной спорили.
      Феодосий много знал. И из книг, и из путешествий с отцом
своим, а больше всего - из бесед с ним.
      Фритигерн же немало из тех знаний на деле опробовал.
Хвалил многие бурги и валы; военачальников феодосиевых знал
лучше, чем сам Феодосий. Но больше всех хвалил Фритигерн
военачальника Бавда.

      * * *

      Переговорами с императором ромейским был Фритигерн
весьма доволен. И Феодосий ему очень понравился. Беседовали
долго, пока не проясненного между ними не осталось; многое с
полуслова друг о друге поняли, а многое - и вовсе без слов.
      После познакомил Феодосий князя, гостя своего и федерата, с
императрицей Флакиллой. Стройна императрица, как тростинка,
лицо у нее красивое, нервное. Прекрасная пара Феодосию. И уже
успела принести ему сына - Аркадия.
      Восхищенно смотрел варварский князь на Флакиллу, на
хрупкие руки ее, изнемогающие под тяжестью золотых браслетов,
на копну искусно убранных волос, на стан ее, как у девочки,
гибкий.
      И сказал Феодосию:
      - Поздравляю тебя. Редко, чтобы женщина, столь пригодная
для утех, отличалась еще и плодовитостью.
      А у Флакиллы губы вздрогнули, по лицу румянец побежал, как
пожар по соломенной крыше. И вспыхнула, задрожала,
разрыдалась, вон выбежала, к щекам руки прижимая. За ней,
шелестя и причитая, припустили няньки и служанки.
      Фритигерн рот разинул, так удивился. Спросил Феодосия:
      - Чем же я обидел ее?
      Феодосий вздохнул.
      - Супруга моя - знатная и благочестивая римлянка, а ты
говорил о ней, будто о породистой лошади.
      Расстался с союзником своим и пошел к императрице -
утешать и уговаривать. Ах, какие грубые времена настали. Но тут
уж ничего не поделаешь, нужны Феодосию везеготы. Кто же
границу оборонять будет? Солдаты ромейские нынче не столько
служат, сколько воруют. А вези уже сталкивались с гуннами,
знают, как с ними сражаться. Да и жаль природных римлян губить.
Пусть лучше вези под копытами гуннских лошадей умирают, а мы
за их спинами будем расцветать, подобно тому, как расцветает сад
за каменной оградой.
      Говорил ласково, слезы с милых щек вытирая. Долго говорил,
покуда всхлипывать не перестала. И поняла Флакилла, что никуда
от этого не деться. Придется терпеть Фритигерна - этого варвара,
еретика и хама.

      * * *

      Переговоры Феодосия с Фритигерном длились уже седмицу.
Фритигерн не спешил. Выторговывал условия получше, пожирнее
для себя и родича своего Алавива, а заодно и приглядывался - к
государю ромейскому, к окружению государеву, особенно к
военным, к столице. Много времени на улицах проводил.
Любопытствовал, отчасти праздно, отчасти же плотоядно. Разве что
на зуб Великий Город не пробовал князь Фритигерн.
      В Городе велось большое строительство. Возводили храмы и
прокладывали акведуки. Вся Империя глядела со стен новых
зданий, в которых угадывались руки зодчих и сирийских, и
армянских, и италийских. Фритигерна, впрочем, не столько
красота, сколько крепость этих стен интересовала.
      Шел себе Фритигерн по Константинополю и с ним один из
дружинников его, по имени Тразарих. Тразаризу немногим больше
двадцати, он хорошего рода, а нравом сходен с Алавивом: чуть что
не по нему, сразу в драку. Фритигерн нарочно его с собой взял,
чтобы тот в беду не попал, оставшись с Алавивом. Был дружинник
рыжеват, кожа от веснушек желтая.
      Купили князь с дружинником по сладкой булке у уличного
разносчика, шли, жевали. Улица, мощеная круглым булыжником,
вела круто вниз, потом заворачивала. И вот из-за поворота шум
выскочил, будто бы люди кричат, ноги топают, оружие звенит.
Переглянулись между собой вези и поскорее булку в рот
затолкали, чтобы драться не помешала (если придется), а после
шаги ускорили.
      За поворотом открылась им небольшая базилика, старая,
темным камнем сложенная. Выглядела она как бы растерянной, ибо
возле нее, в открытых дверях и, видимо, внутри кипел настоящий
бой. Ромейский сотник в блестящих доспехах, от пота лоснящийся,
кричал, напрягая на шее жилы и багровея лысеющим лбом:
      - По приказу императора!..
      Солдаты сдерживали толпу, бесстрашно наскакивающую
прямо на выставленные вперед копья. Но подобие порядка
сохранялось лишь у самого входа; справа и слева бурлили
яростные потасовки, и вот уже кто-то остался лежать с разбитой
головой.
      Из толпы дерущихся выбралась растрепанная старуха. С
визгом и проклятиями повисла на сотнике. Стал тот отцеплять от
себя ее пальцы, пока наконец не понял, что бесполезно это: сущей
пиявицей впилась. Тогда ударил ее кулаком по голове. Странно
булькнув, старуха упала на землю. Корчиться в пыли стала,
выплевывая кровь и сотника проклиная неустанно.
      - По приказу императора!.. - надрывался сотник, отталкивая
извивающуюся фурию ногой. - Велено отобрать все базилики у
еретиков, называющих себя последователями Ария..
      Он поперхнулся - все равно его никто не слышал - и махнул
рукой, досадуя.
      Тразарих побледнел так, что веснушки сразу будто
отделились от бледной кожи.
      - Он же обещал нашему Ульфиле! - сказал Тразарих
Фритигерну.
      - Кто обещал?
      - Император ихний! Феодосий!
      Фритигерн пожал плечами. Дружиннику плечо стиснул.
      - Император Феодосий у себя в столице пусть делает, что
хочет. А мы у себя, на фракийских землях, будем делать, что
захотим.
      Тразарих вырвался из рук Фритигерна, к базилике бросился.
Фритигерн головой покачал, но с места не сдвинулся. Не для того
до хрипоты торговался с Феодосием и хитроумными царедворцами
его, чтобы в одной глупой стычке все разом потерять.
      Пока князь стоял бездеятельно и о том размышлял, как бы
Тразариха из драки вытащить и безопасно скрыться, на него
наскочил дюжий оборванец - из тех, что трутся возле бесплатных
раздач хлеба или болтаются по кабакам. Заверещал, приседая и
приплясывая, на Фритигерна грязными руками показывая:
      - Еретик! Еретик!
      Фритигерн смотрел, задумчиво губу покусывал.
      - Еретик! Еретик!
      На визг еще несколько набежало таких же. У одного
Фритигерн нож приметил. Ах ты, Боже мой, тоска-то какая - руки
марать. И убил того, что с ножом был; после ранил двоих и
отступил на шаг, неприятно улыбаясь.
      Тем временем двое солдат волокли из базилики какого-то
человека с разбитым лицом; тот мотал головой, и кровь заливала
ему глаза. Остановились в дверях, еще раз ударили и вышвырнули
вон. Тот человек упал, ударился о камни и съежился, закрывая
голову руками.
      Возле него тотчас же оказался Тразарих. Фритигерн, радуясь,
что нашел своего дружинника, одним прыжком подскочил -
выручать.
      Теперь толпа окружала их со всех сторон. Ромейские солдаты
в уличную драку не вмешивались. Велено было отобрать у ариан
эту базилику и выдворить оттуда пресвитера-еретика - они и
выдворили. И никого не убили, а что рожу расквасили - так
заживет рожа. На еретиках, говорят, как на собаках заживает. Что
сделает плебс с его паствой - то совершенно никого не касается.
Глас народа - глас Божий.
      Среди тех, кто оборонял арианина от гнева толпы, было
несколько варваров, наемников или приезжих. Паства же состояла
почти исключительно из женщин, которые, к великому облегчению
Фритигерна, скоро разбежались кто куда.
      Арианин-пресвитер с громким стоном встал на четвереньки,
покачался и, хватаясь за стену, поднялся на ноги. Вздохнул
осторожно, будто проверял: целы ли кости, не развалятся ли от
неосторожного вдоха.
      Рядом оказался рыжеволосый Тразарих, тот самый, что очертя
голову спасать его бросился. Метнул сердитый взгляд на духовное
лицо и неожиданно бросил в него тяжелый посох (в храме
подобрал):
      - Держи, поп!
      Фритигерну вовсе не улыбалось отбиваться от разъяренной
толпы бродяг и бездельников константинопольских. Не занятие это
для князя готского. И начал понемногу отступать, злясь на себя и
Тразариха, что ввязались в эту историю.
      Пресвитер, длинный тощий ромей, очухавшись от побоев,
орудовал посохом с медным навершием. Его редеющие золотистые
волосы слиплись от пота, лицо разбито, один глаз заплыл. Вдруг
человек этот показался князю знакомым, и в тот же миг мелькнуло
воспоминание: ульфилин чтец. Фритигерн забыл его имя.
      Фритигерн крикнул ему, задыхаясь:
      - Ты! Прикрой-ка меня!
      Меркурин Авксентий (убедившись в том, что кости целы,
сражался едва ли не более увлеченно, чем драчливый Тразарих)
ловко ткнул своим посохом одного из нападавших в живот.
Дальнейшее развитие событий от Фритигерна ускользнуло,
поскольку князь выбрался из свалки.
      На сотника наскочил разъяренно и с ходу обругал его.
      - Задница! - рявкнул князь напоследок. - Разгони этот сброд,
или я перебью твоих солдат!
      Сотник почему-то поверил Фритигерну. Посмотрел на варвара
усталыми глазами. Сказал сипло:
      - Это происходит по всему городу. Не вмешивайся. По приказу
государя...
      - Я князь Фритигерн! - завизжал, как бесноватый, Фритигерн. -
Твой император зовет меня братом! Меня убьют! Разгони толпу!
Если я умру, тебя посадят на кол!
      Сотник, разумеется, ничего не знал о переговорах Феодосия с
Фритигерном. И ему наплевать было на то, кто служит в этой
базилике - еретики или кафолики. Ему велено было выдворить
отсюда арианского пресвитера, вот он его и...
      Фритигерн с силой ударил сотника кулаком в грудь.
      - Ублюдок! Спаси меня!
      И сотник отдал приказ своим солдатам - разогнать толпу.
      Через несколько минут все было кончено. На ступенях и
пыльной маленькой площади перед входом остались лежать
несколько трупов. Солдаты закрыли тяжелые двери базилики, чтобы
спустя пару дней широко распахнуть их перед служителями
кафолического исповедания.
      Фритигерн огляделся по сторонам. Своего дружинника и
арианина-священника нашел у задней стены базилики. Оба сидели
на земле, привалившись спиной к теплому камню стены. Тразарих
безостановочно ругался и плевал кровью.
      Князь остановился перед ними. Смотрел холодно, будто из
северной зимы.
      Бывший ульфилин чтец свое имя назвал: Авксентий. То веко
распухшее пальцами ощупает, то губу расквашенную потрогает.
Отменно отделали попа, ничего не скажешь.
      - Нашу веру повсюду истребляют, - проговорил Меркурин
Авксентий мрачно. - Император Феодосий обманул нас. Обещал же
Ульфиле...
      - А нам-то что, - сказал на это Фритигерн. - Мы вези. Мы
федераты Феодосия, щит Империи. Исповедуем ту веру, какую
хотим, и никто нам не указ, а меньше всего - ромеи.
      Меркурин Авксентий перевел дыхание. Хоть кости и целы, а
дышалось трудно, один удар, видно, по груди пришелся.
      Втроем поднялись, в кабак направились - душевные раны
целить. Деньги только у Фритигерна были, он и купил кувшин
дешевого вина. Первым приложился и долго пил, отдуваясь. Затем
Меркурину Авксентию протянул.
      - Глотни, полегчает.
      Меркурин Авксентий глотнул раз, другой и вдруг
почувствовал, что ему и впрямь полегчало.
      А Фритигерн возьми да спроси об Ульфиле: правда ли, что
нездоров епископ?
      У Меркурина сердце сжалось. Не мог он сейчас об этом
думать. Только кивнул и снова к кувшину приложился в надежде,
что с новым глотком наступит просветление. Но кувшин был пуст.
      Меркурин денег у Фритигерна в долг попросил. Мол,
надобность одна есть.
      Того уже одолевало выпитое - князь одним махом выхлебал
почти весь кувшин, а ромейские вина коварны, особенно дешевые.
Зевнул и дал Меркурину Авксентию, не считая, горстку меди, а
после рыгнул шумно.
      - Дойдешь один-то? - спросил Меркурина Авксентия.
      Тот кивнул.
      Фритигерн пьяно поднял светлые брови, заметные на загорелом
лице, рукой махнул и отвернулся.
      Епископ Доростольский Авксентий явился домой под вечер.
Надеялся, что Ульфила уже спит и не услышит его возвращения.
      Естественно, Ульфила не спал, хотя после целого дня,
проведенного в богатейшей столичной библиотеке над книгами, был
очень утомлен. Меркурин едва успел сменить грязную порванную
одежду на свежую и кое-как смыть с лица и волос кровь, свою и
чужую, как за занавесом у входа послышался негромкий голос
Фритилы.
      - Епископ зовет, - сказал Фритила, не заходя. - Поговорить с
тобой хочет. Сможешь навестить его?
      - Конечно, - отозвался Меркурин Авксентий с тяжелым
вздохом. - Скажи, сейчас буду.
      Взял в руки маленькую коробочку с женскими притираниями.
Купил у какой-то дешевой потаскухи - та терлась возле веселого
заведения и сладко пела хвалу своему сомнительному товару. И
Авксентию подмигивала намекающе.
      От притираний несло бараньим жиром. Чтобы перебить
стойкую вонь, добавлено было не то розовое масло, не то иная
приторная гадость.
      Превозмогая отвращение, Доростольский епископ кое-как
замазал синяк под глазом и кровавые полосы на скуле, оставленные
чьими-то когтями.
      И к Ульфиле явился, пряча лицо в тени.
      Ульфила посмотрел на него устало. Укорять не стал. Сказал:
      - Рад, что с тобой ничего плохого не случилось.
      В тот же миг не стало Доростольского епископа Авксентия.
Только и остался, что мальчишка Меркурин из деревни
Македоновка, ни на что не годный средний сын пьяницы Авдея, -
обуза на шее ульфилиной.
      Повесил голову, оправдываться начал.
      Ульфила перебил:
      - По порядку рассказывай, раз уж ввязался.
      Авксентий и рассказал все по порядку. Как по приказу
Феодосия базилику Мучеников Мурсийских заняли солдаты. Как
толпа рвалась всех растерзать, кто в базилике был.
      - Убитых, наверное, больше десятка осталось, - добавил
Меркурин Авксентий. - Сказать по правде, меня только случайность
и спасла.
      Ульфила спросил:
      - И как ее звали, эту случайность?
      Меркурин Авксентий исподлобья поглядел. И имя назвал,
Ульфиле ненавистное:
      - Фритигерн. - Вздохнул и добавил: - Кабы не он, ромейские
солдаты и пальцем бы не шевельнули, чтобы защитить меня. И
дружинник с князем был, ему тоже от толпы сильно досталось...
      - Имя не помнишь?
      - Тразарих. Рыжий, в веснушках.
      Ульфила прикрыл глаза. На людей, им просвещенных, был
Ульфила чрезвычайно памятлив. Вот и теперь, будто луч вспыхнул,
- увидел: рыжеватый паренек лет шестнадцати, еще за Дунаем, в
Дакии-Готии, когда собирались вези сорок дней подряд и каждый
день учил их Ульфила. Слушал этот Тразарих, приоткрыв рот,
глядел влюбленно - нравился ему Ульфила. И Ульфиле мальчик
этот нравился, хоть и приходил часто в синяках и ссадинах - видно
было, что много и с удовольствием дерется.
      Учил его Ульфила любви и миру. И слушал Тразарих, светом
полнился.
      А потом настало время Фритигерна и Феодосия, и оба они, и
князь готский, и император ромейский, каждый по-своему, научили
паренька ненависти и войне.
      И сожаление сжало и без того больное сердце Ульфилы.

      * * *

      Фритигерн хорошо знал, что готский пресвитер костьми ляжет,
а к Ульфиле его не допустит. Класть же пресвитера костьми князю
не хотелось.
      Потому между ним и Фритилой произошел такой разговор.
      - Ты... Да кто ты такой? - вскрикнул верзила пресвитер,
преграждая Фритигерну дорогу.
      - Тише, - прошипел Фритигерн, зажимая ему рот мозолистой
ладонью. - Драк только не устраивай, ты, духовное лицо.
      Промычал полузадушенный Фритила, обдавая ладонь
Фритигерна влагой дыхания:
      - Что нужно?
      - Шуметь не будешь? - спросил Фритигерн, продолжая на
всякий случай держать Фритилу за горло.
      Пресвитер обещал, что не будет.
      - Я Фритигерн, - сказал князь. - С епископом твоим говорить
хочу.
      Дал Фритиле время осознать услышанное и только после этого
отпустил. Тяжело дыша, сел готский пресвитер на каменную
скамью, руку на львиную