курин нахохлился, покраснел. Недоволен был, что кто-то
еще себя наследником ульфилиным считает. Дело епископа
Ульфилы продолжать затеяли, смотри ты. А он, Меркурин?..
      - Что, без Иеронима справиться не можете? - поинтересовался
он, яда почти на тая.
      Тут и Сунья надулся, покраснев слегка. Фритила же
невозмутимо объяснять начал.
      Работу свою они не по иеронимовой подсказке делали. Однако
советом никогда не гнушались и не стыдились спрашивать у тех,
кто знающим слыл. А что им делать с теми советами, - здесь уж
никто Фритиле с Суньей не указчик.
      Иероним письмо от клириков готских получил еще в бытность
свою в Риме. Тут Фритила усмехнулся с удовольствием
нескрываемым. Небось, со скамьи упал высокоученый далматинец,
когда из письма того понял, что вези, которых он наравне со
зверьем числил, грамоту знают и пишут не только на латыни, но и
на родном своем языке. От изумления нескоро оправился, часа два
воздух глотал, а рот закрыть, поди, лишь через сутки догадался.
Ответ же настрочил быстро - порывист Иероним.
      Сунья прочитал, и Фритила прочитал. После Силене вслух
прочитали и задумались втроем.
      О псалмах речь шла. Взялся им Иероним растолковывать
псалмы, как он сам, Иероним, их понимал. И понимание то,
добавляет Иероним в послании своем, должно отразить и в
переводе.
      Да как бы беды не вышло, если чье-то понимание в переводах
отражать. Ибо нет человека, поставленного судить, что верно, а
что - нет. Так и написали Иерониму осторожные вези и ответа
ждать стали.
      Иероним посланием разразился, как туча из-за моря дождем и
градом. Из Рима он к тому времени умчался и в Вифлееме на
землю плюхнулся. Неведомо еще, как Вифлеем не рухнул, когда
тяжесть такая на него свалилась - неистовый Иероним со своей
вспыльчивостью, ученостью и грубостью.
       Вот они, эти дождь и град иеронимовы.
      "Ad Sunniam et Frethelam..."
      Взял Меркурин скверно выделанный пергамент. Рука у
Иеронима сильная, буквы крупные, угловатые, наскакивают одна на
другую, будто ссорятся.
      Вчитался. Переводчик должен смыслу подлинника следовать, а
не слову. И нет здесь ничего оскорбительного для Писания. Тем
более вмешательства дерзновенного в Писание нет, как о том Сунья
с Фритилой пенять ему, Иерониму, изволили. Если в переводе
только букве следовать, а смысла, за буквой скрытого, не искать и
не вычленять, то что получится? Не то ли получится, что
переводчик только лишь букву и видит? За деревьями лес потерял?
А что будет с читателем такого перевода? Не останется ли без
надлежащего наставления? А оставшись без наставления, не начнет
ли, чего доброго, толковать прочитанное вкривь и вкось по своему
убогому разумению?
      Нет, завершает Иероним. Не дело это - переписывать Текст,
заменяя греческую букву буквой иной азбуки, а о смысле и вовсе
не радеть.
      Поднял глаза Меркурин, на фритилино лошадиное лицо
поглядел. Обличьем сущий разбойник, только пальцы гибкие, к
письму привычные.
      - И что вы думаете отвечать ему? - спросил Меркурин,
заранее бровь изгибая.
      - Иеронима разве переспоришь? - ответил Фритила. - Пусть
делает, что хочет. Если кого и погубит своим самовольством, так
ромеев никейского исповедания. Нам-то что?
      Сунья пояснил:
      - Мы решили вовсе ему не отвечать.
      Меркурин попросил псалом ему показать, из-за которого
переписка затеялась. Показали ему.
      Стал читать Меркурин псалом. О подступающих врагах, о
насмешках неприятельских, которые жалят больнее стрел, о
нечестивцах, что возвышены не по заслугам, об одиночестве
человеческом; о том, как кричит отчаяние с самого дна смрадного
колодца, призывая Единственного, Кто никогда не оставит и не
отвернется.
      Забыл и о Иерониме, и о Фритиле с Суньей, и об епископе
Силене, и о ревности своей к памяти Ульфилы - все у Меркурина
разом из головы вылетело.
      Будто сперва в тесном и темном доме сидел и о мелочах с
остервенением препирался, а после вдруг под звездное небо вышел
и разом остыл.
      Ничего не сказал Меркурин. Глаза от текста оторвал, вернул
Фритиле пергаменты. Только что в бой рвался, вцепиться Иерониму
в бороду его нечесаную - и вот расхотелось.
      Поговорили о другом. Меркурин с сожалением о лошади своей
речь повел. Продаст ее Валентин, либо на другую обменяет. Эта-то
для пахоты непригодна. Даже лошадью, вишь, не угодил старшему
брату. И снова пожаловаться хотел, и снова не позволил ему
Силена.
      После и Авдея по-доброму вспомянули. Об иных сельских
делах поговорили. Прощаясь, Силена Меркурину наказал заходить
почаще. А то, может, и вовсе вернуться, потому что к тому дело
идет, что скоро на покой пора будет Силене.
      Меркурин сказал, что крепко об этом подумает. Встал,
благодарить хозяев начал, прощаться. Те тоже поднялись,
благодарность приняли, как положено, проводили гостя и долго
вслед ему смотрели.
      Шел Меркурин и видно было: вроде как отяжелел он, к земле
пригнулся - это Меркурин-то, всегда невесомый, всяким ветром
носимый. Подступилась и к нему осень - на сорок первом году
жизни.
      Дорога мимо полей вела. Повсюду снимали изгороди, собирали
и жгли солому. С Меркурином здоровались. Подходили к дороге,
чтобы перекинуться словечком.
      Кто о Медиолане расспрашивал. Правда ли, что там церковь
есть величиной с целое село?
      Кто о государыне Юстине. Верно ли, что от ее красоты люди
слепнут и потому она скрывает лицо под покрывалом?
      Были и такие, кто о кончине епископа Ульфилы знать хотел.
Действительно ли, как узнали те вези, которые в столице службу
несли, что умер Ульфила, так ко дворцу сбежались и седмицу
целую над телом старого епископа убивались, едва бунт не
учинили?
      И сказал им Меркурин, что все это - чистая правда.
      Сразу за полями "меньших готов" поля македоновских
начинаются. И тут тоже повсюду изгороди снимают и костры
разводят. Меркурину то и дело рукой махали.
      Никак Меркурин Авдеев вернулся? Так он давно вернулся,
еще месяц назад. А что его раньше не видать было? А что ты
вообще, кроме своего поля, видел за тот месяц? И то правда,
ничего не видел. А говорили, будто Валентин раба себе в
помощники купил вместо Авдея...
      Валентин тоже на своем поле был. Вертел тем временем в уме
и так и эдак - как бы Меркурина от Силены отвадить? Без
помощника надорвется по хозяйству Валентин, а раба покупать не
хотелось. Брать раба - это чужого человека в доме кормить. Лучше
уж хорошую лошадь взять вместо меркуриновой безделки.
      Усталый Меркурин шел, будто там, в селе у вези, вместе с
Фритилой и Суньей заплатки на дырявый шатер мироздания ставил.
Уж конечно, прохудилось мироздание без меркуринова пригляда,
сам над собою потешался Меркурин, губу покусывая. И как только
не заметили здесь, что над ними каплет?
      Остановился Меркурин на краю поля, на брата поглядел. Был
Валентин удивительно похож на молодого Авдея, каким его
Меркурин из детских лет своих запомнил. И в то же время
совершенно не похож - повадка другая, уверенная, спокойная.
Выпрямился, пот со лба, от пыли и пепла серого, отер. Меркурину
кивнул и вдруг улыбнулся, скупо, губ не разжимая.
      Вот я и вернулся, сказал себе Меркурин Авксентий. Я
вернулся домой.

      30 сентября 1995