их ей копях. Серима  знала,  что  портной  выбрал
именно этот фасон,  дабы  придать  хоть  какую-то  форму  ее  безнадежно
плоской и пресной фигуре.  Опыт  не  удался.  Драгоценности,  призванные
отвлечь внимание от недостатков хозяйки, лишь  сильнее  подчеркивали  ее
плачевное уродство. "Растреклятый наряд, - с горечью подумала Серима,  -
стоил мне годового дохода целой деревни,  а  на  мне  он  смотрится  как
холщовый мешок".
   И тут ее терпение лопнуло.
   - Марута! - во все горло завопила она. - Марута! Сейчас же иди сюда!
   В бешенстве Серима с такой силой дернула за  колокольчик,  что  витой
шнурок остался у нее в руках.
   - Мириаль всеблагой, что еще у тебя стряслось? - отдуваясь, вопросила
старуха. Остановившись на пороге, она театральным жестом  схватилась  за
сердце. - Ты же  меня  чуть  не  прикончила!  Бегать  вверх  и  вниз  по
лестницам - это в моем-то возрасте...
   Она не успела завершить свою ворчливую тираду.  Серима,  в  три  шага
преодолев комнату, влепила экономке пощечину - такую увесистую,  что  на
морщинистой щеке проступил быстро покрасневший отпечаток ладони.
   Воцарилась мертвая тишина.
   - Если ты слишком стара, чтобы  бегать  по  ступенькам,  -  процедила
Серима, - собирай свои вещички - и вон из этого дома! А если ты еще  раз
посмеешь сказать мне хоть одно дерзкое слово, я  велю  вывести  тебя  во
двор и высечь перед всей челядью. Поняла?
   Марута кивнула, впервые в жизни не в силах вымолвить ни слова. Нижняя
губа ее мелко дрожала. Прижав ладонь к щеке,  она  смотрела  на  хозяйку
жалким взглядом побитой собаки -  и  от  этого  взгляда  Сериму  охватил
жгучий стыд. Она знала, что теперь до конца своих  дней  запомнит  глаза
Маруты - и будет презирать себя за  то,  что  сделала.  Серима  поспешно
отвернулась от старой экономки.
   - Расстегни крючки, - велела она сквозь зубы, - и сними  с  меня  эту
мишурную дрянь. Да, и принеси мое старое черное платье.
   - Что?! - взвизгнула Марута. - Ты хочешь пойти на  церемонию  в  этом
ветхом убожестве? - Старуха, похоже, оправилась на удивление  быстро.  -
Да ведь ты в нем вылитая прислуга! А кстати, о прислуге - все уже ушли в
Пределы, кроме твоего драгоценного Пресвела,
   - ядовито прибавила она, - так что ежели хочешь высечь меня прилюдно,
придется тебе подождать до утра. Тоже мне, придумала - высечь...
   Серима, впрочем, заметила, что при всем  этом  ворчании  экономка  на
редкость  проворно  принялась  за  дело.  Она  уже  расстегнула   крючки
парчового  платья  и,  направившись  к  большому  гардеробу,   принялась
нарочито громко греметь и стучать вешалками.  Серима  содрала  треклятое
платье с плеч, выбралась из него и, небрежно  скомкав  бесценную  парчу,
швырнула его в угол.
   - Леди Серима! - больше по привычке возмутилась Марута. -  Разве  так
обращаются с дорогими и новыми вещами? И между прочим,  -  добавила  она
прежде, чем хозяйка успела одернуть ее, - что-то я никак не  могу  найти
твое черное платье. Должно быть, оно в стирке.
   От Серимы не ускользнул хитрый блеск в глазах экономки. Не говоря  ни
слова, она вышла из комнаты и,  перегнувшись  через  лестничные  перила,
громко позвала:
   - Пресвел! Пресвел!
   Над головой Серимы послышался торопливый топот бегущих ног,  а  затем
появился и ее помощник - не снизу, как она ожидала, а сверху, с чердака,
где размещались комнаты горничных.
   - Ты что это делал на чердаке? - удивленно спросила Серима.
   - А.., э.., да вот кухарка в последнее время жаловалась, что из кухни
подворовывают по  мелочам.  Я  решил  воспользоваться  случаем  и,  пока
горничных нет, без шума осмотреть их комнаты.
   В другое время  Серима  только  восхитилась  бы  его  расторопностью.
Сегодня, когда рана, нанесенная Блейдом ее гордости, была еще свежа,  ей
и объяснение Пресвела казалось подозрительным... "Нет,  устало  подумала
Серима, - не стоит сейчас задумываться  об  этом.  Я  просто  не  решусь
проверять его слова". Если б ей случилось застичь Пресвела  к  одной  из
горничных, ей пришлось бы уволить обоих,  а  она  не  представляла,  как
сможет без него жить. Да ведь Пресвел - ее правая рука!
   - Госпожа? - От размышлений Сериму отвлек голос Пресвела, как всегда,
почтительный и услужливый. - Госпожа, что я могу для тебя сделать?
   - О, кое-что. - Серима сделала глубокий вдох, отлично  сознавая,  что
Марута, укрывшись за дверью, ловит каждое их  слово.  -  Спустись  вниз,
Пресвел, и принеси мне хлыст, которым старшая горничная наказывает своих
подчиненных.
   - Что? - Глаза Пресвела едва не выскочили из орбит.
   - И не вздумай даже ее защищать, - жестко продолжала  Серима.  -  Мне
плевать, что Марута уже стара - ей надлежит дать урок.  Я  предупреждала
ее, что случится, если она будет мне дерзить.
   - А, так ты желаешь высечь Маруту! Прекрасно! Уже бегу, госпожа!
   И Пресвел вприпрыжку помчался вниз по ступеням. Серима  смотрела  ему
вслед, озадаченно хмурясь. Что это на  него  сегодня  нашло?  Совсем  не
похож на себя - расторопного, деловитого, уравновешенного. Может, в этом
треклятом доме все сговорились, чтобы свести ее с ума?
   Вернувшись  в  спальню,  Серима  обнаружила,  что  ее  блеф  сработал
великолепно. Черное платье было аккуратно разложено на кровати.
   - Ладно, ладно, - проворчала Марута. - Твоя взяла. Радуйся. Ступай на
самую важную церемонию года в черном, точно старая карга, - мне-то  что?
Только пусть тебе застегивает платье твой любимчик Пресвел - я и пальцем
не шевельну, хоть до смерти забей!
   С этими словами экономка удалилась, чрезвычайно  довольная  тем,  что
она, как всегда, оставила за собой последнее слово.
   Когда Серима натягивала через голову неброское  шерстяное  платье,  в
дверях появился Пресвел с плетью в руке.
   - Тебе еще нужна плеть, госпожа? - деловито спросил он.
   - Нет, - сухо ответила Серима. - Она сыграла  свою  роль.  Оставь  ее
покуда здесь, Пресвел, и, если  ты  не  против,  помоги  мне  застегнуть
платье, а потом можешь вернуться к делу, от которого я тебя отвлекла.
   С этими словами она испытующе глянула на Пресвела  -  не  отведет  ли
глаза, не покраснеет ли, признав за собой вину? Тот,  однако,  оставался
вежлив и невозмутим, как всегда.
   - Разумеется, госпожа моя. Я всегда рад тебе помочь.  Да,  кстати,  я
заглядывал к девочке. Сейчас она крепко спит, так  что  тебе  не  о  чем
беспокоиться.
   По его тону Серима поняла, что помощник упрекает ее за  равнодушие  к
ребенку.
   - Что ж, хорошо. Рада это слышать. - Она старательно убрала из голоса
даже тень раздражения. - Ты еще не нашел для нее няню?
   - Думаю, что нашел, госпожа моя. Мне не хотелось  беспокоить  тебя  в
день Великого Жертвоприношения, поэтому я договорился, что она придет  к
тебе завтра. Это дочь старинного  друга  нашей  семьи  -  на  мой  вкус,
слишком молода, но ей доводилось ухаживать  за  целым  выводком  младших
сестер и братьев, так что опыт в  этом  деле  у  нее  большой.  Полагаю,
госпожа, она тебе понравится. Девушка очень скромная,  нетребовательная,
зато трудолюбивая.
   Серима бесстрастно кивнула, хотя слово "молодая" прозвучало  для  нее
сигналом тревоги.
   - Отлично. Спасибо, Пресвел. Завтра же с утра с ней  и  увижусь.  Нам
просто необходимо поскорее подыскать подходящую няню.
   Улицы Тиаронда уже опустели. Редких прохожих  Мечи  Божьи  сгоняли  в
толпу и, окружив, точно овец, направляли  на  Эспланаду  -  ждать  своей
очереди, чтобы пройти через  туннель  в  Пределы.  Впрочем,  большинство
горожан   поторопилось   отправиться   туда   загодя   -   как    только
распространилась весть о возвращении иерарха.  В  такой  толчее  нелегко
будет найти удобное место, и потому все стремились оказаться первыми.  В
обычное время церемонию проводили бы на самой вершине горы, где прихотью
природы образовался естественный  амфитеатр  -  кратер  давно  погасшего
вулкана. В центре его стоял Великий Алтарь  Мириаля,  а  вокруг  святого
места шли каменные террасы, на которых можно было рассадить весь город -
и даже малое дитя разглядело бы с любого места все  подробности  обряда.
Сегодня, однако, вершина горы оказалась  недоступна  из-за  бури,  да  и
огромную чашу кратера до краев засыпал снег. В срочном порядке место для
обряда подготовили прямо в Священных  Пределах,  на  просторной  площади
перед Храмом, и хотя в толпе много ворчали по этому поводу,  большинство
горожан остались довольны:  уж  лучше  потесниться,  чем  замерзнуть  до
смерти на вершине горы, ожидая заката, тем более что он в такую непогоду
вряд ли будет виден.
   Тормон, уже вконец истерзанный  волнениями  и  радостными  надеждами,
обрадовался, увидев, что городские улицы почти безлюдны. Хотя сефрийцы и
были привычны к шумному многолюдью, в Тиаронде нынче царил дух  мрачной,
безнадежной жестокости, и кони,  чуявшие  его,  нервничали,  становились
непредсказуемы и небезопасны. Элион в свою очередь от души был рад,  что
им удалось благополучно миновать стражу у городских ворот.
   - Признаться, я сильно сомневался, что  они  примут  наш  рассказ  за
чистую монету, - вклинился в мысли Тормона его голос.
   -  Они,  как  видно,  слишком  взбудоражены  предстоящим  обрядом,  -
отозвался торговец с нескрываемым отвращением. - А по-моему,  это  самое
настоящее варварство - из суеверия отнимать человеческую жизнь.
   Элион озадаченно глянул на него:
   - Но я думал, ты сам хочешь убить иерарха, чтобы отомстить за  бедную
Канеллу. Еще прошлым вечером ты говорил, что мечтаешь живьем  вырвать  у
него сердце!
   - Мечтаю, - мрачно подтвердил Тормон, - и злюсь оттого, что  мерзавца
принесут в жертву прежде, чем я до него доберусь. Но это другое дело. Он
должен умереть в наказание за свои злодейства - а не потому,  что  кучка
выживших из ума болванов вообразила,  будто  смерть  одного  человека  в
некий особый день способна остановить дождь.
   Элион пожал плечами:
   - Если хочешь знать  мое  мнение,  вся  эта  страна  -  сущая  клоака
варварства и суеверий.
   Тормон остро глянул на него. Время от  времени  его  молодой  спутник
ненароком ронял словцо-другое, намекавшее, что он явился откуда-то из-за
пределов Каллисиоры. Торговец круглый год путешествовал вдоль  Завес,  и
ему всегда казалось невозможным, что они отмечают  собой  границы  мира.
Тормон ломал голову над этой  загадкой,  чтобы  отвлечься  от  мыслей  о
Канелле и Аннас.  Для  посторонних  глаз  он  должен  выглядеть  обычным
гвардейцем, равнодушно исполняющим свои повседневные обязанности.  Никак
нельзя допустить, чтобы лицо  его  отразило  бушующие  в  душе  страсти.
Поэтому Тормон ловил каждое слово Элиона, выуживая новые намеки  на  его
нездешнее  происхождение.  Сейчас,  впрочем,   молодой   человек   опять
заговорил о стражниках, которые расспрашивали их у городских ворот.
   - Кажется, они нам поверили, - говорил он. -  Все,  кроме  одного,  -
тощего, с лицом хорька. Сдается мне, он что-то заподозрил.
   - Насчет  Барсиля  не  беспокойтесь,  -  вполголоса  вставил  Сколль,
ехавший сзади. - Он просто косоглазый, потому и вид у него такой, словно
он всех подозревает в смертном грехе. Вчера он должен  был  сопровождать
меня на перевале, но у ворот удрал, чтобы поиграть в кости  в  сторожке.
Он нам хлопот не доставит - слишком боится, что я доложу кому надо о его
фокусах.
   Элион искоса глянул на мальчика, удивляясь его уверенной речи. Тормон
затаенно усмехнулся. Приятно видеть, что парнишка  наконец-то  пришел  в
себя.
   Когда они наконец добрались до Эспланады,  Элион  ужаснулся,  увидев,
что огромная площадь буквально забита сотнями людей. Кто терпеливо,  кто
с раздражением, но все они ждали, когда  наступит  их  очередь  войти  в
туннель, ведущий в Священные Пределы.
   - Благое провидение! - с отчаянием воскликнул он. -
   Как же мы пробьемся через эту толпу?
   - А зачем? - удивился Тормон. - Вот  он,  дом  Серимы.  -  Он  указал
налево. - Самый большой на всей Эспланаде, за высокой стеной. Мы  войдем
во двор и  оставим  коней  у  черного  хода.  Серима  скорее  всего  уже
отправилась на обряд, но если она и дома, бьюсь об заклад,  что  она  на
нас не рассердится. В отличие от многих я с ней всегда ладил, а если она
решилась приютить Аннас - стало быть, никак  не  может  быть  сообщницей
иерарха. Впрочем, она всегда терпеть его не могла, так что у нас  с  ней
теперь много общего. Мы без шума проникнем в дом, заберем  мою  дочку  и
спокойно покинем Тиаронд, покуда весь город будет глазеть, как  приносят
в жертву иерарха. Так в чем же проблема?
   Элион открыл было рот - и тут же  его  захлопнул.  Только  сейчас  он
сообразил, что они с Тормоном говорят, не понимая друг друга.  Торговец,
само собой, понятия не имел о том, что в теле  иерарха  находится  разум
дракона. Беседуя с Тормоном, Элион старательно  изображал  себя  обычным
путником, попавшим на перевале в бурю, и хотя  он  много  рассказывал  о
своей напарнице Мельнит, которая  погибла  совсем  молодой,  чародей  ни
единым словом не обмолвился ни о Тайном Совете, ни  о  Гендивале,  ни  о
своей нынешней  миссии.  Тормон  даже  не  догадывался  о  существовании
Тиришри и - в отличие от Тулак, которую посвятили в  суть  дела  вопреки
желанию Элиона, - не мог знать о том,  почему  его  спутник  решился  на
опасное путешествие в город.
   Клянусь жизнью. Он думает, что я проделал весь этот путь  только  для
того, чтобы помочь ему спасти дочку! Элион  ужаснулся  этой  мысли.  Что
скажет Тормон, когда узнает, что его спутник намерен спасти жизнь убийце
Канеллы? И как объяснить ему, что к ним присоединится еще и  Вельдан  со
своим оголтелым дракеном?
   Времени  оставалось  немного.  Кое-кто  в  толпе  уже  поглядывал   с
любопытством на двоих гвардейцев и тощего мальчишку, а в особенности  на
их слишком уж разномастных коней Элион сделал глубокий вдох.
   - Тормон, сможешь ли ты мне поверить? Я не вправе  об  этом  просить,
потому что уже утаил от тебя много важного...
   Лицо Тормона окаменело.
   - Это я уже понял, - бесстрастно сказал он.
   Элион на миг опешил, ошеломленный таким сообщением.
   - Я поступил так не по собственной воле, -  солгал  он.  -  Я  связан
клятвой, которая запрещает мне открывать другим свою истинную  сущность,
а также много иных  сведений.  Но  сейчас  речь  идет  о  других  делах,
невероятно важных...
   - Связанных с тем, что находится по ту сторону Завес? - Судя по тону,
вопрос был чисто риторический.
   Проклятье! Во имя всех адских бездн, как он догадался ?!
   - Ладно, - торопливо сказал Элион. - Да, ты прав, только, ради  всего
святого, пока больше не спрашивай меня ни о чем. Времени у нас все равно
не осталось. Слушай же - я не могу допустить, чтобы иерарха  принесли  в
жертву. От этого зависит жизнь одного из моих сотоварищей.
   Впервые за все время разговора лицо  Тормона  отразило  его  истинные
чувства.
   - Ты хочешь сказать, что  намерен  спасти  этого  ублюдка?  -  гневно
вопросил он.
   - Прости, Тормон, но у меня нет другого выхода.  Не  тревожься,  этот
замысел вовсе не такой безумный, как кажется. У меня есть план...
   - А я-то всю дорогу думал, что ты поехал со мной только дружбы ради -
помочь мне вернуть Аннас! - Торговец отвернулся от Элиона. - Что ж, коли
так обстоят дела, я не желаю больше иметь ничего общего ни с тобой, ни с
твоими вонючими планами. Я заберу Аннас, а потом мы уедем отсюда - сразу
и навсегда. Ноги моей больше не будет в Тиаронде!
   Он тронул поводья, послав коня вперед, но вдруг обернулся к Элиону.
   - Вот еще что. Я, конечно, ни на  грош  не  верю,  что  тебе  удастся
провернуть этот безумный замысел.., но если все же  тебе  повезет  и  ты
доживешь до утра - а я, Элион, хотя и зол на тебя, но зла тебе не желаю,
- так вот,  предупреждаю  тебя:  берегись  Заваля!  Это  не  человек,  а
ядовитая змея. Плевать ему будет на то, что ты спас  его  жалкую  жизнь.
Дай ему только волю - и он использует тебя  для  своих  целей,  а  потом
всадит тебе нож в спину. Будь осторожен!
   - Погоди! - воскликнул Элион. Тормон  снова  осадил  коня.  -  Может,
согласишься взять с собой моего коня? Оставьте его возле дома  Серимы  -
вдруг да он мне пригодится? Пускай это будет солдатская лошадь, а гнедую
Сколль, если хочет, пусть оставит себе. Пойми - этот конь, оставленный в
укромном месте, быть может, спасет мне жизнь!
   Торговец пожал плечами:
   - Ладно. Слезай и отдай поводья Сколлю... - Он вдруг  осекся.  -  Что
будем делать с мальчиком?
   - Что хочешь, - равнодушно ответил Элион. - Мне он  совершенно  точно
не нужен.
   С этими словами он соскочил наземь и  влился  в  нетерпеливо  гудящую
толпу, так ни разу и не оглянувшись на  своих  недавних  спутников.  Ему
было бы нестерпимо увидеть на лице Тормона отвращение.  Элион  сейчас  и
сам-то не слишком гордился собой.
   Завалю снился сон. Око Мириаля было холодно и тускло, как  подернутые
пеплом угли, и Голос Его хранил  зловещее  молчание.  В  кромешной  тьме
Святая Святых огромный круг  Ока  слабо  мерцал,  свинцово-безжизненный,
словно его высекли из низкого пасмурного неба над Тиарондом и  поместили
в Храме, дабы мучить иерарха.
   Охваченный отчаянием,  Заваль  закрыл  глаза,  чтобы  не  видеть  это
горестное зрелище.
   - Отчего Ты не отвечаешь мне? - вскричал он сорванным  голосом.  -  Я
принес Тебе весть о Великом Жертвоприношении в Твою  честь!  О  Мириаль,
неужто такая весть не ублаготворит Тебя?
   Он ждал ответа - и не дождался. Иерарх  с  силой  ударил  кулаком  по
цоколю.
   - Все дело во мне? - выкрикнул он. - Неужто я  пал  в  глазах  Твоих?
Ужели никогда мне не будет дано умилостивить Тебя?
   В глубине души Заваль страшился услышать ответ. Если жертвоприношения
дракона недостаточно, чтобы умилостивить Бога, это означает  лишь  одно:
Мириаль желает смерти самого Заваля.
   Неужели он все-таки ошибся? Он  убедил  себя,  что  дракон  ниспослан
Мириалем в знак того, что Бог снова милостив к нему. Что, если  все  это
время  он  заблуждался,  если  смерть  торговца   и   его   семьи   была
бессмысленна? Что, если нынешнее жертвоприношение - тоже ошибка?
   Иерарх вынул из ниши в цоколе руку, на которой пылало  алым  пламенем
кольцо, - и бледное мерцание Ока вмиг погасло, словно задули свечу...
   И Заваль проснулся уже в иной темноте.
   Реальность оказалась еще ужасней сна. Проснувшись, обреченный  иерарх
оказался лицом к лицу с безжалостной правдой. Он не в Святая Святых, а в
тюремной келье, в мрачных стенах Цитадели. Руки и ноги его  свободны  от
пут, но его окружают каменные стены и железные решетки. Ему уже никто не
поможет. И в жертву будет принесен вовсе не дракон. На закате солнца  на
жертвенный костер взойдет он, Заваль. Гиларра  облачится  в  драгоценные
одеяния иерарха и возглавит церемонию, на которой соберется весь  город.
Когда  погаснет  последний  луч  солнца,  Гиларра  лишит  жизни  бывшего
иерарха.
   За что, по правде говоря, Заваль не питал  к  ней  зла.  Его  главной
заботой  было  процветание  Каллисиоры  в  целом,  но  суффраган  больше
заботилась об отдельных людях, жалких, скромных  и  скучных  тружениках,
которые своими руками создавали благополучие этого края. По вине иерарха
в стране царят голод, несчастья, поветрия, и если он не сумел  исправить
свои ошибки, право и долг Гиларры - занять его место  и  поступить  так,
как она сочтет нужным.
   Быть  может,  Мириаль  будет  доволен  ею.  Быть  может,  Око   вновь
пробудится и заговорит с ней. Быть может, дожди и  снег  прекратятся,  и
рассеются тучи, и выйдет солнце, и смерть Заваля, быть  может,  окажется
не напрасна. Быть может, чудеса все-таки существуют.
   Все может быть, Заваль. И если ты только захочешь выслушать меня,  мы
с тобой сотворим собственное чудо.
   Иерарх оцепенел. Так давно не звучал у него в голове этот  призрачный
голос, что он почти  убедил  себя,  будто  был  одержим  лишь  иллюзиями
смятенного ума. И вновь  реальность  оказалась  куда  ужасней,  чем  его
воо