а изгиб передней лапы, ухватилась  за  шею  и
взлетела на плечи Каза - и в этот миг ее левую  руку  и  плечо  пронзила
острая белая вспышка боли. Неужто эти раны никогда не излечатся?  Оружие
ак'загаров было отравлено, и хотя внешне шрамы выглядели уже  нормально,
действие яда ощущалось и по сей день.
   - Готова, Хозяйка? - Опять эта темная тень  тревоги  в  мыслях  Каза!
Вельдан знала, что он чувствует ее боль, но знала также, что лучше этого
не замечать.
   - Плывем! - Раскачиваясь, дракен шагнул  вперед,  чародейка  потеснее
прижалась к его шее - и последняя, самая опасная  часть  пути  началась.
Входя в ледяную бурлящую воду, Каз зашипел, а потом все звуки потонули в
низком грозном реве, что шел, казалось, от самих скал.
   Осматриваться  времени  не  было.  Краешком  глаза  Вельдан  заметила
внезапно нависший выступ скалы, потом в огромной волне  мимо  пронеслись
комья и камни, а потом стена грязи, воды и деревьев обрушилась  на  них.
Каз рванулся вперед, чародейка крепче сжала  его  шею..,  и  тут  тяжкий
толчок едва не вышиб из  нее  дух.  Она  ощутила,  как  ее  отрывает  от
товарища, и безуспешно пыталась вздохнуть сквозь забитые  липкой  грязью
нос и рот. Ревущая тьма уносила Вельдан прочь, крутя и  сминая  ее,  как
тряпичную куклу. Она только старалась свернуться плотней,  чтобы  ничего
не сломать, и пыталась,  хоть  и  безнадежно,  прикрыть  руками  голову.
Больше ей ничего не оставалось - кроме последней, отчаянной попытки.
   Сквозь ужас и боль Вельдан послала мощный, направленный мысленный зов
домой - в Гендиваль, Долину Двух Озер, самое сердце Тайного Совета. Этот
зов  был  последним,  что  успела  сделать  чародейка,  -  потом  пришло
беспамятство, и это было блаженством.
   В Тиаронде, что лежал  милей  ниже  по  тропе  к  Змеиному  Перевалу,
вызванный оползнем небольшой толчок едва ли заметили вообще. У тамошнего
люда хватало забот, чтобы еще обращать внимание на  капризы  природы  за
городской стеной.
   Тиаронд уютно устроился в петле реки, меж двух отрогов  горы  Халкар,
или Тронной, как ее звали в  народе.  Город  приник  к  горе,  образовав
неровный треугольник, - его стены следовали форме естественного распадка
между отрогами. Высоко вверху, там,  где  отроги  сходились,  был  узкий
проход - Казарл, встань он поперек, смог бы запечатать его.  Ход  вел  в
тайную, запретную долину, огражденную отвесными скалами. Этот похожий на
сердце каньон скрывал душу Тиаронда -  Храм  Мириаля  и  Священный  Град
Божий.
   Тени заполняли величественный, возвышенный Храм Мириаля, клубясь  меж
озерец света, что играл на золоте и мерцающих камнях, добытых из  самого
сердца гор. Заваль крался по долгому, полному  колонн  нефу,  впервые  в
жизни ощущая себя ничтожной вошью перед  величавым  великолепием  Храма,
бывшего по праву его домом. Никогда в жизни не боялся он своего Бога. Да
и  чего  мог  бояться  он?  Он  был  рожден   иерархом,   королем-жрецом
Каллисиоры, и облекся могуществом и властью тогда же, когда был завернут
в  первые  пеленки.  Он  был  воплощением  Мириаля   на   земле,   самым
могущественным из своих  подданных,  но  сейчас,  приближаясь  к  сердцу
Храма, к Святая Святых, он ощутил вдруг, что трепещет, что у него, как у
последнего  и  наиглупейшего  из   крестьян,   дрожат   коленки,   -   и
приостановился на миг перед плетеной серебристой завесой,  что  скрывала
Святилище Ока.
   Сквозь кружевную сеть Заваль видел затененный вход в  Святая  Святых,
где великое Око Мириаля открывало веления  Бога  Его  иерарху.  Некогда,
глядя в него, король-жрец видел всю свою землю. Теперь же оно было темно
и мертво и не отвечало ему - еще одна тайна, которую он с чувством  вины
хранил в своем сердце. Одному лишь  иерарху  дозволено  было  предстоять
пред божественным взглядом Ока - так что покуда никто  больше  не  знал,
что оно более не отзывается  его  касанию.  Но  сколько  еще  сможет  он
скрывать свое падение?..
   Заваль оказался в тупике, им овладел страх. Более полугода солнце  не
могло пробить тяжкую завесу темных  туч,  что  клубились  над  умирающим
городом - и над всей страной. Долгие месяцы шел беспрерывный дождь. Реки
размывали  берега,  и  низинные  области  Каллисиоры   давно   поглотило
наводнение, смывшее посевы, дома, людей - все.
   В Тиаронде еда и  вещи  гнили,  здания  покрывала  плесень  внутри  и
мерзкая грязь - снаружи. Урожай остался неубранным, и  никто  не  засеял
болото, которым стали некогда плодородные поля в долине.  Скот  -  равно
взрослый и молодой - тонул либо погибал от голода и болезней, так же как
и большинство горожан. Мор распространялся как пожар.  Дикость  и  ужас,
как хищники и жертвы, наводнили улицы, а скорбь и тягости накрыли город,
подобные нависшим над ним тучам. По всему Тиаронду - по всей  Каллисиоре
- страждущий люд ждал от Заваля помощи. Это ему надлежало заступиться за
них перед Господом - но он не мог. Конечно же,  Мириаль  прогневался  на
своего слугу. "Этот кошмар - моя вина, - мрачно думал Заваль. - В чем-то
- сам не зная в чем - я согрешил".
   Неужто и сегодня его ждет неудача? Иерарх наклонился снять  обувь  и,
выпрямясь, снял со лба тонкий обруч с единственным алым камнем -  знаком
его сана. Босой, с обнаженной головой,  он  глубоко  вздохнул,  отдернул
серебряную кружевную завесу и шагнул сквозь темный запретный портал.
   Даже спустя тридцать лет огромный черный свод, больший, чем сам Храм,
возникал неожиданно. В первый  раз,  когда  Заваля  заставили  пройти  в
дверь, ему было всего пять лет. Он помнил ужас от того, что должен  идти
один -  иерарх  всегда  один  -  в  это  страшное,  таинственное  место,
запретное для всех, кроме него, чтобы встать лицом к лицу с Богом. Уже в
те лета он был слишком горд, чтобы плакать, но трясло его  так,  что  он
едва держался на ногах. Священники - кто суровый и  резкий,  как  старый
Малахт, что наставлял его, кто спокойный и доброжелательный - раздвинули
серебряную завесу и втолкнули его внутрь. Исполненный благоговения перед
огромным, полным эха нефом Храма, он ожидал,  что  Святая  Святых  будет
местом тайным и небольшим.  Потрясение  и  трепет,  охватившие  его  при
первом шаге в лишенное света святилище Мириаля, остались с  ним  по  сей
день.
   Ноги безошибочно вели его нахоженным за  долгие  годы  путем.  Тишина
была такой, что у иерарха звенело в ушах, словно он слышал бег  крови  в
собственных венах или дальний шум морского прибоя. Даже негромкий  шорох
его шагов истаял, поглощенный огромностью пустоты. Осторожно переставляя
ноги, иерарх медленно шел вперед. Тьма  или  не  тьма  -  он  знал,  что
переходит мост, узкую хрупкую арку без бортиков и перил, что простерлась
над бездной, постичь глубины которой непосильно разуму человека.
   Заваль полз вперед, испуганный, крохотный, как то  дитя  столь  много
лет назад. В этой абсолютной  тьме  могущество  и  гордыня  короля-жреца
становились ничем. И это было правильно, ибо что значит простой человек,
как бы высоко он ни стоял, пред властью Того, Кто есть Мир  и  Создатель
Мира?
   Весь путь иерарх  тщательно  считал  шаги,  стараясь  сохранить  хоть
какое-то представление, как далеко он зашел, все время осознавая,  какое
бесконечное, смертельное падение  ждет  его  в  каких-нибудь  нескольких
дюймах по  обе  стороны  невидимых  ступней.  Он  устал  от  расстояния,
напряжения и неизвестности, когда вдруг ощутил  -  не  то  по  изменению
тропы под  ногами,  не  то  просто  инстинктивно,  -  что  путь  наконец
закончен.
   Уверенно, без колебаний Заваль вытянул во тьму руку и коснулся низкой
стены из гладкого неведомого материала, не обжигавшего и  не  холодящего
кожу. Пробежав пальцами по скошенной вершине,  Заваль  отыскал  глубокий
овал и плотно прижал ладонь к гладкой  поверхности.  С  громким  щелчком
вошел в углубление камень пастырского перстня иерарха - рубин  под  пару
большему камню его диадемы, - который он  традиционно  носил  обращенным
вовнутрь ладони. Камень подошел к ямке точно, как ключ к замку.
   Тьму  наполнил  тихий  дрожащий  звук,  словно  прерывисто   вздохнул
великан. И вместе  со  звуком  возникло  мягкое,  едва  видимое  сияние,
глубокий алый свет, что озарил огромный,  поставленный  на  ребро  круг,
верхний край которого таял во тьме высоко  над  головой  прелата.  Центр
круга, обрамленный  неярким  мерцанием,  оставался  темным  -  провал  в
вечность, зеница Ока.
   Глубокий, ревущий  звук  наполнил  палату  -  будто  все  ветры  мира
вздохнули одновременно. Тусклое  кольцо  дымно-красного  света  изменило
оттенок, налилось алым,  бронзовым,  золотым..,  а  потом  ослепительно,
яростно побелело.  И  звук  изменился,  став  медленным,  завораживающим
ритмом, биением великанского сердца. И  с  каждым  ударом  кольцо  света
пульсировало и  мерцало,  словно  живое.  Заваль,  полуослепленный  этим
сиянием, чувствовал себя перед яростным взором  Бога  как  наколотый  на
булавку жук.
   Когда раздраженное  сверкание  померкло,  огненный  круг  заискрился,
рассыпая, будто бриллиант, радужные сполохи.  Упала  тишина,  выжидающее
молчание. Заваль затаил дыхание, надеясь, молясь...
   То был миг, когда тьма в зрачке Ока должна  рассеяться  и  явить  ему
чудеса:  образы  настоящего  и  будущего,  то,  как  идут  дела  в   его
государстве, и повседневную  жизнь  его  подданных.  Повелительный  Глас
Мириаля должен обратиться к своему слуге: ответить мольбам, дать  совет,
разъяснения или приказ, сообщить иерарху Свою волю.
   - О Мириаль, - дрожащим голосом молил своего Бога  Заваль,  -  внемли
мольбе Твоего слуги!
   О Мириаль, помоги мне в сей час.
   Заваль ждал,  столь  напряженный,  что  все  его  тело  дрожало,  как
натянутая тетива. Сердце его упало,  когда  окружающий  Око  круг  света
судорожно замерцал, кое-где становясь болезненно-желтым, кое-где погасая
совсем. Несмотря на исступленную, отчаянную мольбу, зрачок Ока оставался
пустым, темным - мертвым. Глас Мириаля стал недовольным жужжанием, потом
взвился пронзительным воплем, заставив Заваля зажать ладонями уши.
   Едва иерарх оторвал руку от стены, звук и свет исчезли.  Тьма  бездны
вновь сомкнулась вокруг него, как удушающий плащ. Совершенно больной  от
разочарования  и  отчаяния,  трясясь  в  лихорадке  после  перенесенного
напряжения, с телом, каждая клеточка которого болела и вопила об отдыхе,
Заваль поплелся назад по опасному мосту, как древний-древний старик.
   Вернувшись в Храм, он прикрыл глаза:  блеск  каменьев  и  золота,  их
сияющее великолепие казались такими мишурными и пустыми  перед  неземным
блеском Ока Мириаля. Заваль надел башмаки, взял диадему.., и замер. Рука
его отказывалась возложить обруч на голову. "Какое право я  имею  носить
его, -  думал  иерарх.  -  Ведь  теперь  совершенно  ясно,  что  Мириаль
отвернулся от меня. Где-то я оступился, и теперь вся  Каллисиора  платит
за мои ошибки. Впрочем, ей недолго осталось платить..."
   Трясущимися руками Заваль надел  диадему.  Через  два  дня  наступают
осенники - один  из  четырех  поворотных  пунктов  каллисиорского  года,
отмечающий начало зимы. А вместе с осенниками придет и Ночь  Мертвых.  В
варварском прошлом королевства в канун каждой Ночи приносилась жертва  -
к Мириалю отправлялся посол оповестить Бога о делах  смертных,  дабы  Он
мог защищать народ и приглядывать за ним всю долгую, жестокую зиму.
   Могильный холод пронзил иерарха, ледяные пальцы коснулись его. В этом
году кровь прольется снова, надо же спасать землю от гибели. Если Завалю
не удастся за три кратких дня добиться от Мириаля ответа - в канун  Ночи
Мертвых иерарх станет посланцем, Жертвой и Спасителем, чтобы жизнь земли
возродилась...
   - А, иерарх, вот где ты прячешься. - Сухой голос за  спиной  заставил
Заваля вздрогнуть. - Как, Бог по-прежнему глух к твоим мольбам?
   -  Ты  воин,  лорд  Блейд,  -  отозвался  Заваль,  холодно  глядя  на
подошедшего, чей высокий рост, военная выправка, побитые сединой  волосы
и блестящий значок выдавали командира Священной гвардии Мириаля -  Мечей
Божьих. - Ты, возможно, считаешь себя ученым,  но  позволь  посоветовать
тебе оставить дела Бога тем, кто лучше разбирается в них.
   Губы Блейда насмешливо дрогнули.
   - Принимаю совет, иерарх. И предоставляю разбираться с Богом  тебе  -
ты ведь немало преуспел в этом за последние месяцы.
   Заваль стиснул зубы. Ответить ему было нечего -  и  Блейд  знал  это.
Хотя он ни разу не видел, чтобы обветренное, жесткое лицо воина  озаряла
улыбка, иерарх заметил победный  блеск  в  глубине  льдисто-серых  глаз.
Блейд не дурак. Ум его хваток, точно стальной капкан. Он уже  сообразил,
что Завалю недолго осталось жить. Его следующие слова  лишь  подтвердили
это.
   - Прости, иерарх, я не отниму больше ни одного из  столь  драгоценных
для тебя мгновений.
   С этими словами он круто повернулся и вышел из Храма, а эхо его шагов
долго еще билось под высокими сводами.
   Заваль смотрел ему вслед, в  бессильном  гневе  моля,  чтобы  Мириаль
поразил ублюдка смертью. Молитва эта, однако, привела к тому же, к  чему
приводили все его молитвы в последние пару месяцев. То есть ни к чему. А
время бежало слишком быстро. Еще два дня. Это  все,  что  ему  осталось.
Если не случится чуда, иерарх мог считать себя мертвецом.
   На пороге Храма лорд Блейд остановился и бросил  взгляд  назад  -  на
Заваля. Иерарх стоял в тени, недвижим, плечи  устало  сгорблены.  Бедный
надутый дурень, подумал командир Мечей Божьих. И что самое неприятное  -
ты никогда не узнаешь, почему твой  мир  развалился.  Блейд  вытащил  из
кармана золотой перстень с крупным алым  камнем,  горящим  и  искрящимся
даже в тусклом полусвете дождливого дня, - по виду точную копию  перстня
иерарха. Однако тот, кто подумал  бы  так,  ошибся  бы.  Подделка  сияла
сейчас на пальце Заваля. Тебе, дружочек, не получить ответа от Бога  без
этого, думал Блейд. Если ты действительно хочешь знать,  почему  Мириаль
лишил тебя милости, посмотри сюда. Он спрятал перстень - отмычку для Ока
Мириаля - поглубже и, улыбаясь про себя, продолжал путь.

Глава 2
ГЕЦДИБАЛЬ

   Нижние отроги Долины Двух Озер раскинулись в тишине и покое,  купаясь
в ясных лучах утреннего солнышка. Рядом с горсткой домов из серого камня
и высоким округлым шпилем Приливной башни,  которая  вонзалась  в  небо,
словно указующий перст, мерцало Нижнее озеро, девственно чистое и ясное,
словно душа новорожденного мира. В воде  играла  форель,  и  по  сияющей
глади разбегалась мелкая рябь, легко  колыша  перистые  заросли  камыша.
Огромные стрекозы, блистая  слюдяными  крылышками,  резвились  в  теплом
дыхании ветерка, что шелестел кронами древних дубов и буков  на  склонах
гор, с двух сторон окаймлявших озеро.  Обитатели  приозерной  деревни  -
выстроенной невесть в  какие  времена  ради  нужд  Тайного  Совета  -  с
рассвета трудолюбиво принялись за свои бесчисленные дела: ставили  сети,
ловили рыбу, стирали белье - словом, вовсю  пользовались  редким  в  это
время погожим деньком. Их веселые голоса, оклики,  дружное  пение  реяли
над озером, мешаясь с переливами птичьих трелей.
   Никто из них не заметил, как далеко от берега вспорол  озерную  гладь
пенистый бурун.  Из  водоворота  вынырнула  узкая  тупорылая  голова  на
длинной и гибкой шее.  Массивное  темное  тулово  едва  угадывалось  под
поверхностью воды, и далеко  позади  хлестал  водяную  гладь  длинный  и
гладкий хвост. Чудище стремительно и бесшумно плыло к берегу, и  за  ним
по утренней воде разбегался  в  обе  стороны  пенный  серебристый  след.
Направлялось оно прямиком туда, где на  краю  озера  стайка  беззащитных
селянок стирала белье.
   Волна, поднявшаяся  от  движений  чудища,  захлестнула  мелководье  и
низкий берег, окатив прачек до колена. Одна  из  селянок,  которая  явно
верховодила своими товарками - ладная, плечистая и крепко  сложенная,  -
вскинула загорелую руку и погрозила чудищу могучим загорелым кулаком:
   -  Чтоб  тебе  лопнуть,  растреклятый  афанк!  Прочь  отсюда,   тварь
неуклюжая, - надо же, как грязь расплескал! Все утро  трудились  рук  не
покладая, и все насмарку - опять надо перестирывать белье,  а  кто  этим
займется, хотела бы я знать? Уж верно, не ты, тупая образина!
   Видя  такой  неласковый  прием,   чудище   разочарованно   ухнуло   и
затормозило,  всколыхнув  высокие  волны,  отчего   крепкотелые   прачки
разразились новыми воплями. Явно опешив, озерная тварь сунула голову под
воду и поспешно, уже не  с  такой  вальяжностью,  заскользила  прочь  от
скандалисток, вдоль озерного берега. Там, вдали от шума и гама,  таилась
бухточка, где у самого каменистого берега  было  уже  довольно  глубоко.
Там, на пологой лужайке  уже  собралась  довольно  диковинная  компания.
Подобные встречи частенько устраивались не в  огромном  зале  Совета,  а
здесь, на берегу озера, - потому что неуклюжий афанк, верховный  чародей
всех водных обитателей, не мог выбраться  на  сушу  из  своего  озерного
жилища.
   Архимаг Кергорн, глава Тайного Совета, улыбался, наблюдая издалека за
стычкой селянки  и  чудища,  и  особливо  -  за  поспешным  отступлением
последнего. Впрочем, когда  афанк,  сокрушенно  мотая  головой,  подплыл
ближе, Кергорн старательно  стер  с  лица  усмешку  и  серьезно  кивнул,
приветствуя озерного великана:
   - Добро пожаловать, чародей Бастиар! Теперь,  когда  ты  прибыл,  наш
Совет собрался в полном составе.
   Афанк  вытянул  черную,  с  зеленоватым  отливом  шею  и   пристально
вгляделся  в  своих  сотоварищей  по  Тайному  Совету.  Те,  как   один,
шарахнулись от зловония, которое исходило из его пасти.
   - Помилосердствуй!  -  воскликнул  Кергорн.  -  Держись,  будь  добр,
подальше! От тебя несет болотной гнилью.
   - А как же мне тогда разглядеть вас всех? - жалобно вопросило чудище.
Его телепатический "голос" был на удивление  высок  и  тонок  для  такой
громадины. - Ты же знаешь, Кергорн, я плохо вижу.
   Склонив голову набок, Бастиар снова  оглядел  собравшихся  на  берегу
чародеев. Кергорн подумал, что  все  они  представляют  собой  куда  как
диковинную компанию.., тем более что и сам он - кентавр с могучим, серым
в яблоках телом боевого коня, которое венчает человеческий торс.
   Слева от Кергорна, нависая над ним, стояла Скрива,  представительница
альвов -  разумных  насекомых,  которые  правили  страной  Фель-Каривит.
Блистающие  прозрачные  крылья  Скривы  шуршащим  плащом  окутывали   ее
серебристое, закованное в хитиновую броню тело. На  треугольной  головке
альвы красовалась  пара  огромных  фасеточных  глаз,  блестящих,  словно
искусно  ограненные  бриллианты,  -  и   таких   же,   как   бриллианты,
нечеловечески холодных и бездушных. Длинные суставчатые руки и ноги были
снабжены кривыми, острыми точно бритва,  когтями,  а  если  прибавить  к
этому мощные смертоносные жвала и бесстрастный, точно  маска,  хитиновый
лик - можно было  назвать  альву-чародейку  совершенным  и  безжалостным
убийцей. Правда, по сравнению с георном, который суетливо переминался по
правую руку от кентавра, Скрива казалась  слабой  и  беззащитной,  точно
новорожденный ягненок.
   Георн по имени Маскулу выглядел как  порождение  наихудшего  кошмара,
какой только может наслать ночь.  Георны  -  подземные  жители,  и  хотя
Кергорн понимал, что красота понятие относительное и  зыбкое,  и  всегда
стремился к объективности своих суждений, втайне он тихо радовался,  что
такие отвратные твари не слишком  часто  оскверняют  своим  присутствием
дневной свет. Гибкое, прильнувшее к самой земле тулово  георна  тянулось
на добрых шесть ярдов и завершалось зловещего вида раздвоенным  хвостом.
Все  черное,  разделенное  на  сегменты  тело  было  усажено  множеством
коротеньких ножек - причем каждая  нога  снабжена  парой  зазубренных  и
чрезвычайно ядовитых когтей. Один  сегмент  от  другого  отделяли  пучки
длинной жесткой шерсти. Черная чешуя лоснилась и слегка переливалась  на
солнце, но живительно