еизбывную черную бездну - боль...
   Элион со стоном закрыл лицо руками. Напрасно он пришел сюда. Боль его
и так невыносима, а уж в этом месте,  где  каждый  камень,  каждая  пядь
земли дышат воспоминаниями... Нестерпимое горе привело его на  распутье,
и теперь ему предстоит сделать выбор.  Он  может  покинуть  Гендиваль  и
Тайный Совет, попросить кого-нибудь из целителей изъять  из  его  памяти
воспоминания  о  тех  днях,  когда  он  был  чародеем,  и  заменить   их
искусственно сотворенным прошлым. Беда только, что тогда  он  лишится  и
воспоминаний о Мельнит - и это после того, как уже потерял ее въяве. Как
ни мучит его прошлое, воспоминания  -  это  все,  что  осталось  ему  от
Мельнит.
   Другой выход - небытие. Озеро здесь глубоко, и если Элион бросится  в
воду как есть - в тяжелых сапогах и одежде, при мече, - он  очень  скоро
воссоединится с Мельнит, а  если  (как  подозревал  Элион)  жизни  после
смерти не существует,  он  по  крайней  мере  избавится  от  нестерпимой
боли...
   - Элион! Элион!
   Молодой чародей вздрогнул, осознав, чья рука легла на его плечо. Судя
по раздраженному тону, Кергорн уже давным-давно зовет  его  и  не  может
дозваться. Густо покраснев,  Элион  виновато  вскочил.  Оставалось  лишь
надеяться, что его мрачные раздумья скрыл мысленный щит -  первое,  чему
учится каждый начинающий телепат.
   - Господин...  -  пробормотал  он,  сознавая,  что  деваться  некуда.
Кергорн застиг его именно там, куда строжайше отсоветовал ходить.
   Архимаг поглядел на молодого чародея и покачал головой.
   - Опять ты здесь, Элион? - вздохнул он. - Как бы я ни сострадал твоей
утрате, скажу прямо: ты только вредишь себе,  в  одиночестве  предаваясь
мрачным мыслям. Никто не требует, чтобы ты  позабыл  Мельнит  -  мы  все
любили ее, - но такие назойливые страдания не польстят ее памяти, а тебе
не принесут добра.
   Элион враждебно насупился.
   - Мельнит была моей напарницей, и я вправе оплакивать ее смерть.
   - Никто и не оспаривает твоего права! Но ты, Элион, не погиб вместе с
ней, хотя и считаешь, что именно так должен был  поступить.  Ты  остался
жив - а потому обязан, ради своей же пользы, смириться с ее  смертью.  -
Кергорн окинул юношу мудрым, испытующим взглядом. - Мельнит  всей  душой
любила жизнь. Наверняка она бы опечалилась, увидев, как ты готов  заживо
лечь в ее могилу.
   При этих словах Элион вышел из себя.
   - Проклятье! - закричал он. - Да как ты смеешь?! У Мельнит  даже  нет
могилы! Ее плоть стала пищей для треклятых ак'загаров!
   - В самом деле? Что ж, бывает и такое.
   Жестокие слова архимага так потрясли  Элйона,  что  он  не  разглядел
сочувственного блеска в глазах Кергорна.
   Жизнь чародея трудна, жестока и опасна - как зачастую и  его  смерть.
Ты и сам это знал, когда добровольно избрал эту участь. Знаешь, скольких
напарников потерял я с тех  пор,  как  стал  чародеем?  А  скольких  еще
потеряешь ты - если, конечно, сам останешься жив? Уж лучше, мальчик мой,
свыкнись с этой мыслью сейчас.., или же убирайся из Гендиваля и до конца
своих дней расти картофель!
   - Может, я так и  сделаю!  -  огрызнулся  Элион.  -  Все  лучше,  чем
превратиться в бесчувственное чудовище...
   Кергорн сурово поджал  губы,  и  молодой  чародей  понял,  что  зашел
слишком далеко. Он поспешно захлопнул рот и попятился.
   - Помнишь то время, когда ты был ничтожным  сопляком-деревенщиной?  -
негромко спросил архимаг. - От тебя тогда спасу не было - все  ходил  за
мной по пятам и ныл, упрашивал,  чтобы  я  сделал  тебя  членом  Тайного
Совета. Помнишь, что я тогда тебе ответил?
   Элион кивнул, слегка  поежившись  при  мысли  о  том,  каким  он  был
несносным надоедой:
   - Ты сказал, что не в твоей власти сделать меня  членом  Совета.  Что
это право я должен заслужить.
   Архимаг кивнул:
   - Совершенно верно. И ты действительно заслужил  право  стать  членом
Совета. А вместе с тем - как бы ты сам должен был понять,  если  бы  все
эти годы внимательно меня слушал, - право на все тяготы и муки чародеев.
Рано или поздно все мы теряем своих друзей, подруг, напарников. И учимся
жить дальше, жить без них. Мы скорбим по ушедшим, мы чтим их память,  мы
всегда их помним - но никогда не позволяем мертвым править нашей жизнью.
Мы не можем, не смеем допустить такого, Элион, иначе скатимся в безумие.
Нет, мы учимся жить без них, продолжать их труд,  дабы  знать,  что  они
погибли не напрасно.
   Он помолчал, не сводя с Элйона испытующего взгляда.
   - Именно поэтому, мальчик мой, я  решил  поручить  тебе  новое  дело.
Сегодня же. Сейчас. Как скоро ты можешь отправиться в путь?
   Элион похолодел.
   - Но.., как ты можешь?! Я был ранен и  еще  не  вполне  оправился!  Я
потерял напарника, и ты.., ты не смеешь посылать меня одного!
   Словно  пытаясь  защититься,  он  стиснул  в  кулак  правую  руку   -
переломанные пальцы на ней только-только срослись. Все это  время  Элион
неосознанно  пятился,  как  будто  хотел  отгородиться  от   нежеланного
приказа.., и вдруг под ногами его сухо посыпалась  земля.  Сам  того  не
сознавая, он оказался на самом краю обрыва.
   Смуглая мускулистая рука кентавра стремительно ухватила его за  плечо
и рывком выдернула из пропасти. И снова Элион оказался лицом  к  лицу  с
неумолимым архимагом.
   - А теперь слушай, - холодно и резко проговорил  Кергорн.  -  В  иное
время я бы не стал отправлять тебя никуда, особенно по  такому  сложному
делу; но сейчас мир катится в бездну и  прочие  люди-чародеи  заняты  по
горло. Элион, это дело  не  терпит  отлагательств.  Казарлу,  Вельдан  и
дракону-провидцу грозит смертельная опасность.
   У Элиона кровь застыла в жилах.
   - Нет, Кергорн! Только не это! Я не  смогу  работать  с  ними!  После
того, что произошло в логове ак'загаров...
   Взмахом руки архимаг безжалостно отмел его протест.
   - Прости, Элион, но больше мне послать некого. Кроме того,  пора  уже
раз и навсегда покончить с этой нелепой враждой между тобой  и  Вельдан.
Довольно уже я дозволял вам обоим творить глупости! А теперь  возрадуйся
- ты отправишься в путь не один.
   В  тьме  отчаяния,  охватившего  Элиона,  забрезжила  слабая  искорка
надежды.
   - Хвала провидению! Но кто же...
   - Считай, что тебе выпала величайшая честь. - Впервые  за  все  время
разговора кентавр улыбнулся. - Идти с тобой вызвался не просто  чародей,
а старший чародей.  Точнее  сказать,  чародейка.  По  правде  говоря,  -
добавил он уже невесело, - я так и  не  сумел  отговорить  ее  -  а  уж,
поверь,  старался  на  славу!  Мне,  конечно,  будет  недоставать   моей
напарницы, но она, похоже, считает, что за вами, людьми, нужен  глаз  да
глаз.
   - Что?!  -  охнул  Элион.  -  Ты  хочешь  сказать  -  Тиришри?..  Но,
господин...
   Кергорн предостерегающе вскинул руку.
   - Что бы ты ни хотел сейчас сказать - скажешь это не мне,  а  ей.  Не
думай только, что из этого выйдет толк. Я пытаюсь переспорить ее вот уже
добрую сотню лет - и до сих пор не преуспел. -  Он  похлопал  Элиона  по
плечу. - Мальчик мой, вы с Вельдан обязаны друг другу куда  больше,  чем
можете представить и понять. Пришла тебе пора помочь ей.  Просто  сделай
все, что в твоих силах.., и будем, вопреки всему, надеяться, что мы  еще
не опоздали.

Глава 3
Путники

   - Храни нас Мириаль! Ты только посмотри на это! Канелла взобралась на
высокое сиденье фургона, напряженно вглядываясь в  густую  серую  завесу
дождя и тумана. На дальней стороне  горного  перевала  каменистая  тропа
проходила  по  дну  ущелья,  зажатого  между   отвесных   скал.   Месяцы
непрерывных дождей превратили ее в бурный поток.
   Тормон окинул взглядом грузные, тонущие в тучах  отроги  гор,  кривые
сосны, которые из последних сил  цеплялись  корнями  за  почти  отвесные
склоны, и невесело покачал головой:
   - Местечко в самый раз для оползней. Если впереди дорога не  завалена
камнями, я готов слопать уздечку Руски.
   И  торговец  рассеянно  похлопал  по  влажной  могучей  шее  крупного
вороного жеребца, между тем ломая голову, как быть дальше. Все они  -  и
люди, и животные - измотаны до  крайности.  Долгие  часы  они  медленно,
шажок  за  шажком,  карабкались  на  юго-восточный  кряж  по  извилистой
неверной  тропе,  которая   справедливо   звалась   Змеиным   Перевалом.
Карабкались  -  и,  как  всегда,  предвкушали  тот  сладкий  миг,  когда
доберутся наконец до вершины  кряжа  и  устроят  передышку,  прежде  чем
начать более легкий спуск в долину, в обжитые людьми земли. И вот теперь
все эти сладкие мечты развеялись как  дым.  Они  и  так  уже  не  успеют
добраться до Тиаронда прежде, чем городские ворота  закроются  на  ночь.
Как же быть? Повернуть назад и лишиться всей годовой прибыли  -  или  же
рискнуть фургоном, товаром и собственными жизнями на смертельно  опасной
дороге?  Правда,  нынешний  год  и  так  выдался  на  редкость  тяжелым,
треклятые ливни расстроили все их планы, и теперь они уже почти на месяц
выбились из расписания. Если не добраться до столицы в ближайшие дни,  и
речи не будет о том, чтобы там зазимовать.
   Тормон  задумчиво  покачал  головой.  Нелегкие  настали  времена  для
вольных торговцев -  таких,  как  он  сам,  его  подруга  Канелла  и  их
пятилетняя дочь Аннас. Проливные дожди превратили их скитальческую жизнь
в сущий кошмар. Ярко раскрашенный фургон всегда был для  них  не  только
средством к существованию, но и домом, и в лучшие времена они целый  год
разъезжали по землям Каллисиоры, лишь суровую зиму проводя  в  Тиаронде,
горной столице края.
   Близкая зима означала для вольных торговцев конец года, весна  -  его
начало. С таянием снегов они покидали горы и отправлялись на плодородные
равнины юго-запада, везя с собой из города дорогие безделушки,  а  также
инструмент и оружие, выкованные из металла, который добывают в  северных
копях. Все это с охотой покупали  земледельцы,  трудившиеся  на  богатых
урожаем равнинах. Там, на  юго-западе,  торговцы  обыкновенно  проводили
два-три месяца, подрабатывая помимо торговли тем, что помогали при севе,
а потом и на  сборе  раннего  урожая.  Запасшись  новыми  товарами,  они
отправлялись на юг и там отменно проводили лето, путешествуя по  теплому
холмистому побережью океана. Здесь они  продавали  то,  что  привезли  с
равнин - муку, зерно, овощи, кожи, - а взамен наполняли фургоны местными
товарами: одеждой из  тонкого  полотна,  изящной  керамической  посудой,
копченой рыбой,  оливками,  виноградом  и  фигами,  чесноком  и  пряными
травами. Закупали они и свежий сыр,  благо  его  в  изобилии  поставляли
стада овец и коз, пасшиеся на приморских зеленых холмах.
   С приближением осени вольные торговцы вновь направлялись  в  Тиаронд,
на сей раз восточным трактом, по пути принимая участие  в  сборе  урожая
яблок. В северные горы везли  они  иной  груз:  оливковое  масло,  вино,
специи, жемчуг и тому подобные  товары  с  юга,  дорогие  и  не  слишком
обременительные.  Были  в  фургонах  и  фрукты,  свежий  сидр   и   руно
неприхотливых овечек, которые пасутся на  угрюмых  болотистых  пустошах,
окаймляющих горный хребет с северо-востока.
   По большей части жизнь вольных торговцев  была  приятна  и  щедра  на
развлечения. В пути своем они на каждой  остановке  встречали  старых  и
новых друзей. Не обходилось, конечно, и без трудностей. Кое-где в глухих
местах водились разбойники, да и  непогода  могла  не  только  испортить
настроение, но и серьезно осложнить жизнь. Как сейчас, например,  -  вот
уже несколько месяцев беспрерывно лили такие дожди, каких не  помнили  и
легенды.
   - Подержи-ка лошадей, лапушка, - сказала Канелла, вручая вожжи  своей
крохотной дочке. Аннас сразу же выпрямилась на сиденье  фургона,  крепко
зажав в потных кулачках грубые ременные вожжи. Глаза ее, темные,  как  у
отца, засияли  от  гордости,  но  круглое  личико,  обрамленное  темными
прямыми волосами, оставалось не по-детски серьезно.
   Канелла спрятала улыбку. Рослые  кони,  каждый  из  которых  мог  бы,
фыркнув, сбить девочку с ног,  отнюдь  не  нуждались  в  том,  чтобы  их
держали - они были  приучены  повиноваться  словам.  Впрочем,  маленьким
девочкам полезно поручать важные дела, а для Аннас очень  много  значило
то, что мать доверяет ей бесценных коней. Хотя девочке  едва  сравнялось
пять, она весьма серьезно относилась к своим обязанностям.
   С невозмутимым видом поблагодарив дочь, Канелла  спустилась  с  козел
фургона и, шлепая  по  жидкой  грязи,  подошла  к  своему  спутнику.  Ее
подстриженные до плеч, медово-золотистые волосы сейчас кое-где потемнели
от влаги - ветер дул так сильно, что  и  капюшон  не  всегда  спасал  от
дождя. Сощурившись, она долго разглядывала  тонущую  в  дожде  и  тумане
тропу, затем обеспокоено поглядела на небо.
   - Ну, что ты решишь? - обратилась она к Тормону. -  Часа  через  два,
того и гляди, совсем стемнеет. Хочешь заночевать здесь и утром  попытать
счастья, или же рискнем и двинемся дальше? За ночь-то дорога может стать
еще хуже.
   Канелла была годами вдвое младше вольного торговца  и  макушкой  едва
доставала ему до подбородка. Тормон  обнял  подругу  за  плечи,  и  она,
подняв голову, заглянула ему в глаза.
   Ее   веснушчатое,   с   острым   подбородком   личико   посерьезнело,
золотисто-карие глаза потемнели от тревоги.
   Оттого что  Канелла  была  так  по-детски  миниатюрна,  Тормон  вечно
мучился бессмысленным желанием лелеять и  защищать  ее  -  бессмысленным
потому, что хрупкая  с  виду  женщина  обладала  стальными  мускулами  и
непревзойденной выносливостью, а ее ум,  вопреки  хорошенькому  лукавому
личику, был не по годам острым и проницательным. Тормон и  Канелла  были
идеальными напарниками, привыкшими уважать и в полной мере  использовать
качества друг друга. Торговая сметка и дорожный опыт Тормона, отточенные
почти сорока годами скитаний, отлично дополнялись умом и  прозорливостью
Канеллы - и это уж не говоря о ее особом умении обращаться с лошадьми.
   Сейчас Тормон крепко обнял подругу, теснее прижал к себе.
   - Собственно, я о том же собирался спросить тебя. Стоит ли нам вообще
рисковать? Как полагаешь, кони смогут пройти по этой  тропе?  Фургон  мы
так и так бросить не можем, но я бы не хотел рисковать твоими детками.
   Обернувшись, Канелла  окинула  задумчивым  взглядом  "деток"  -  пару
крупных и мускулистых вороных, каждый высотой больше восемнадцати  пядей
в холке. Отец Канеллы славился тем,  что  разводил  "лунных  сефрийцев",
называвшихся так из-за серебристого  отлива  гладкой  вороной  шкуры.  В
приданое он дал дочери жеребца Руску и мерина  Аврио,  а  также  вороную
кобылицу, которая сейчас носила  жеребенка  Руски  и  дожидалась  хозяев
дома, на ферме.
   - Ну, не знаю... - с сомнением  проговорила  Канелла.  -  Дорогу  они
скорее всего выдержат, но если один из них упадет - в такую непогоду нам
ни за что не поднять его на ноги.
   - Я бы мог пройти пешком до первого поворота и проверить, какова  там
дорога, - предложил Тормон.
   Канелла покачала головой:
   - Ручей такой бурный, что назад, против течения тебе никак не пройти.
Погоди-ка...
   Она  сосредоточенно  насупилась.  Тормону  была  хорошо  знакома  эта
гримаса - Канелла размышляла над сложной задачей, перебирая  в  уме  все
возможные решения. Чуть заметно улыбнувшись, он ждал результата.
   - Нашла! - Лицо Канеллы прояснилось. - Возьми с собой Эсмеральду. Она
крепко держится на ногах, и сил у нее достанет, чтобы втащить тебя вверх
по склону.
   Тормон, как ни был озабочен, от души рассмеялся:
   - Опять нас выручает эта малявка!
   Канелла с притворной злостью ткнула его кулачком в плечо:
   - Не смей называть Эсмеральду  малявкой!  Пусть  она  невелика,  зато
честно отрабатывает свое пропитание.
   Она скрылась за фургоном и через  минуту  появилась,  ведя  в  поводу
низкорослую, промокшую до костей и не слишком довольную жизнью ослицу  -
бурую с белыми пятнами.
   При всем своем небольшом росте Эсмеральда была настоящей  труженицей.
Летом торговцы, навьючив на нее товар, брали ее с  собой  на  вылазки  в
самые труднодоступные места южных гор, куда не мог проехать  фургон.  На
привалах Эсмеральда таскала на себе дрова и воду, а в  конце  ежегодного
путешествия, когда фургон ломился от товаров, ослицу запрягали в  легкую
двухколесную  повозку,  чтобы  хоть  немного  облегчить  ношу  коней  на
нелегком и долгом подъеме в горы.
   Эсмеральда была для вольных торговцев почти что членом семьи.  Тормон
и Канелла отыскали ее во время первого своего  совместного  путешествия,
когда только-только решили  соединить  свои  судьбы.  Во  время  летнего
путешествия  они  наткнулись   на   крестьянина,   жестоко   избивавшего
изнуренную  ослицу,  которая  и  так  едва  не   падала   под   тяжестью
непосильного груза. При виде  этого  с  губ  Канеллы  сорвалось  крепкое
словцо, изрядно удивившее Тормона. С яростным  воплем  она  спрыгнула  с
козел фургона, вырвала у потрясенного мучителя  палку  и  с  ее  помощью
принялась втолковывать ему, как нехорошо он поступает. В  гневе  Канелла
забыла о том, как она мала ростом, и дело могло обернуться совсем  худо,
если бы Тормон, тоже обозленный жестокостью крестьянина, не поспешил  ей
на помощь. Негодяй удрал прочь, ругаясь на бегу, а Канелла опустилась на
колени рядом с избитой ослицей. Гневные и горестные слезы текли по  лицу
женщины - жизнь бедняжки уже ничто не могло спасти. И лишь когда Канелла
выпрямилась,  она  обнаружила,  что  за  бездыханным  материнским  телом
прячется перепуганный до полусмерти осленок.
   Жалкая худышка, "шкурка  да  кости",  как  отозвался  о  ней  Тормон,
осталась под опекой Канеллы, и вольный торговец с изумлением и  растущим
уважением наблюдал, как его подруга раскрывается перед ним с  совершенно
неожиданной стороны. Она нянчилась с малышкой  день  и  ночь,  не  желая
отступать, хотя жизнь в тощем тельце осленка едва теплилась;  и  наконец
(как рассказывал позднее  Тормон)  маленькая  Эсмеральда  признала  свое
поражение и решила, что, пожалуй, еще поживет на белом свете. С тех  пор
она вовсю наслаждалась жизнью и держалась так,  словно  в  этом  сборище
людей и коней она - самая главная.
   Сейчас Канелла отпрягла повозку, но снимать с  Эсмеральды  упряжь  не
стала. Тормон достал из фургона кусок веревки, обвязал один конец вокруг
своей талии, а другой крепко-накрепко привязал к прочным ремням  упряжи.
В груди у него ныло от недоброго предчувствия. Добром это, быть может, и
не кончится - но что же еще делать-то?
   Гладкий высокий лоб Канеллы прорезала обеспокоенная морщинка.
   - Будь осторожен, - сказала она Тормону. - Если увидишь,  что  дорога
совсем непроходима, не рискуй  понапрасну.  В  крайнем  случае  повернем
назад и зазимуем в Бризеле. Я скорее соглашусь лишиться прибыли за  весь
год, чем поставить на кон ваши жизни.
   - Не тревожься, солнышко, - ответил Тормон. - Я поберегусь.
   Он стоял в начале тропы, у поворота,  где  из  расселины  в  западном
склоне скалы низвергался с шумом и грохотом поток мутной воды - он-то  и
превратил горную тропу  в  опасно  бурлящий  ручей.  Эсмеральда,  прижав
длинные бурые уши, из-под косматой челки искоса глянула на хозяина и так
закатила глаза, что стали видны белки. Тормон  понял,  что  если  он  не
стронет ослицу с места прежде, чем она сообразит, к чему дело  клонится,
- Эсмеральда крепко упрется в землю всеми четырьмя ножками, и тогда уж с
ней никакими силами не справиться.
   - Ну, пошла! - Он легонько хлестнул ослицу по заду концом поводьев, и
та с недовольным видом двинулась по затопленной тропе.
   Вслед за нею Тормон шагнул в поток и невольно содрогнулся,  когда  за
отвороты сапог потекли струйки ледяной воды. Вначале  путь  оказался  не
так уж труден, как он  ожидал.  В  теснине  между  скал  поток  грохотал
оглушительно и грозно, однако выше по тропе вода едва доходила до колен.
Хотя бурное течение едва не сбивало Тормона с ног, с помощью  Эсмераль