насколько же дурной у него был вкус, раз
он позволил своему имени звучать так по-дурацки претенциозно?

  - Далихаджар давно мертв, но, кто знает, что еще могло случиться на краю
мира? Нет никаких гарантий, что время от времени мир не будет порождать
такое же или большее зло, - откликнулся Локлан Лэрдский. - Если Вселенная
существует лишь потому, что в ней свято соблюдается принцип равновесия, то
на Великий Роан должно приходиться очень много горя и зла где-то там, по
иную сторону...В защиту же злого гения Далихаджара могу только заметить,
что по-дурацки звучит не само его имя, а перевод на наш язык. На
бангалорском это звучало не так уж и плохо.

  - Сегодня днем, - серьезно сказал Аббон, не ввязываясь в дальнейшую
дискуссию об именах и иностранных языках, - я намереваюсь посетить
принцессу Арианну и подробно расспросить ее о времени рождения, о
сопутствующей тому погоде и прочих мелочах. Буду весьма признателен Вам,
герцог Аластер, либо Вам, Ваше величество, если Вы познакомите меня с этой
очаровательной юной особой и попросите ее подробно и обстоятельно ответить
на мои вопросы.

  - Ты что, не сделал этого раньше? - возмутился Сивард Ру.

  - Конечно, сделал, - с неподражаемым достоинством отвечал маг. - Однако
теперь все может измениться в течение одной-двух ночей. Остаток сегодняшней
я собираюсь провести в наблюдениях за созвездиями и планетами; а днем
поговорю с принцессой.

  - Я займусь этим, - пророкотал Аластер.

  На том и разошлись - каждый в свою потайную дверь. Зал Совета опустел.


                  * * *

  
                

    Арианна проснулась около восьми утра и сладко потянулась. Несмотря на
обилие впечатлений вчерашнего дня и на то, что спать она легла далеко за
полночь, принцесса чувствовала себя свежей и отдохнувшей. К тому же она
находилась в состоянии приятного возбуждения, прежде ей незнакомого.
Будущее рисовалось самыми светлыми красками; а тайны императорского двора
казались теперь не страшными, но захватывающе интересными.

  Ее опочивальня, еще вчера видевшаяся тесной золотой клеткой, в которой ей
предстояло провести чуть ли не всю оставшуюся жизнь, сегодня была оценена
по достоинству: ее недаром заново отделывали и обставляли к приезду ее
высочества. Действительно небольшое помещение, находящееся в конце длинной
анфилады комнат, отведенных принцессе и ее ближайшим фрейлинам, было убрана
в светлых, пастельных тонах. Толстые ковры - бежевые в бледно-голубые розы
- устилали весь пол; небесно-голубой шелковый балдахин над кроватью был
украшен султаном из бежевых, розовых, белых и голубых перьев. Повсюду
стояли высокие вазы из оникса, опала и молочно-белого агата с
восхитительными цветами. Бежевые шелковые шпалеры были затканы серебристыми
пчелами; бледно-голубые занавеси в розовые цветы мерно колыхались под
дуновением нежного теплого ветра. Все вещи радовали глаз и успокаивали
мятущуюся душу. Внимание принцессы привлекло зеркало в раме из розового
дерева и маленький столик перед ним, уставленный крохотными, изящными
безделушками, коробочками, шкатулками и флакоными изысканной и благородной
формы.

  Арианну немного лихорадило, ей казалось, что кровь бежит по жилам как-то
быстрее; и даже пузырится, как кипящая вода в гейзере, каких было много на
ее родине.

  Первым делом ей пришло в голову поинтересоваться своей внешностью. Это тоже
было ново: воспитанная в суровых традициях предков, знающая о том, что она
предназначена Ортону, с первых же лет своей жизни, принцесса никогда не
задумывалась над тем, хороша ли она собой. Это не имело прежде никакого
значения. К тому же, девушка чуть ли не всерьез полагала себя дурнушкой:
этому сильно способствовало ее первое неудачное чувство, закончившееся
разочарованием. Но вчерашний разговор с императором, его доброта и
искреннее восхищение ею, а также его несомненная внешняя привлекательность
заставили Арианну всерьез переволноваться. Она уже думала, что слезы и
усталость после долгого пути безнадежно ее изуродовали и состарили, что она
не произвела на Ортона выгодного впечатления. Поэтому девушка резво
соскочила с постели и встала перед огромным зеркалом, в котором она
отражалась во весь рост.

  Из серебристой глади глянула на нее совершенно незнакомая, очаровательная
особа - немного, правда, заспанная и встрепанная, но невероятно
привлекательная. Принцесса была истинной северянкой: волосы у нее были того
светлого оттенка, который принято называть льняным; безупречный овал лица и
изысканная форма точеного, с тонкими, маленькими ноздрями носа поражали
воображение. Глаза казались осколками серого северного неба; брови были
густыми и изогнутыми, а ресницы - длинными и пушистыми. Могла Арианна
гордиться и своей белой, атласной кожей; и совершенным сложением. На
розовых пухлых губах витала мечтательная улыбка.

  - Что ж, - сказала принцесса, вдоволь налюбовавшись своим отражением. - Я
теперь очень даже мила; и будет вполне естественно и прилично позвать
служанок и принарядиться к утреннему выходу.

  И она нетерпеливо дернула шелковый шнур с привязанной к нему гроздью
маленьких золотых звоночков. Через несколько минут на пороге бесшумно
возникли две ее фрейлины и три служанки, приехавшие вслед за своей госпожой
из Лотэра.

  - Распакуйте мои сундуки и принесите мне побольше нарядов: я хочу выбрать
лучший, - приказала Арианна.

  Уезжая из дому, расставаясь с матерью и старой няней, она горько рыдала.
Поглощенная собственным горем и скорбью разлуки, она понятия не имела о
том, какое приданое дал ей отец; что находится в бесчисленных сундуках,
ларцах, шкатулках и плетеных коробах. Ее это не интересовало. Теперь же она
вспомнила о некоторых вещах, которые ей явно потребуются сию минуту, и
стала волноваться, додумались ли служанки захватить их с собой.

  Через двадцать минут ее опочивальня могла с успехом конкурировать с любой
городской ярмаркой по яркости и количеству разбросанных в живописном
беспорядке вещей, по бестолковости ведущихся тут разговоров и по тому, как
разбегались глаза у всех присутствующих.

  - Я надену это... Нет, вот это, - то и дело восклицала принцесса, крутясь
перед зеркалом. - Уложи мне волосы; нет, распусти... Ну, не знаю...

  Фрейлины улыбались и переглядывались: в отличие от своей госпожи они
неоднократно влюблялись сами и были любимы; а потому прекрасно знали, что
является причиной этой внезапной страсти к нарядам и влечению к столичной
моде. Арианна еще сама не понимала, что творится с ней, а ее служанки уже
шептались между собой о том, что, кажется, брак вовсе не династический и о
принуждении и долге говорить не приходится.

  Когда принцесса наконец нарядилась, даже женщины, которые, как известно,
скупы на похвалы соперницам любого ранга, тихо вздохнули от восхищения.
Арианна превзошла сама себя.

  Длинные густые волосы были собраны надо лбом в замысловатую прическу, но
зато свободно спускались по спине до самых подколенок; в этом светлом
водопаде то и дело мелькали слезинки жемчужин и небольших бриллиантов. На
принцессе было пышное платье с жемчужным лифом и тремя юбками - жемчужной,
жемчужно-голубой и голубовато-серой. Тонкие руки были полностью закрыты
пышными рукавами, зато плечи кокетливо обнажены. Крохотные башмачки,
расшитые жемчугом и опалами, ловко сидели на ее изящных ножках.
Драгоценностей же почти не было: перемерив целую груду ожерелий, браслетов
и серег, Арианна решила отказаться от них, и не прогадала - ибо варварская
пышность считалась в Великом Роане признаком отсутствия всякого вкуса. Не
зная об этом наверняка, но руководствуясь интуицией, принцесса с честью
вышла из этого положения.

  Однако сперва ее ждало глубокое разочарование. Когда она, сияя красотой и
очарованием, торопилась по огромному, уходящему вдаль коридору по
направлению к малой трапезной, император вышел ей навстречу. Принцесса
порозовела и взглянула на него блестящими глазами, но Ортон остался
совершенно равнодушен. Он просто любезно приветствовал ее, обронив пару
ничего не значащих фраз, и пригласил позавтракать.

  Если бы не это огорчение, Арианна воздала бы должное тем кулинарным
шедеврам, которыми потчевали ее императорские повара. Но от того, что Ортон
был с ней так холоден, она расстроилась, и с удивлением поняла, что вот-вот
расплачется. Прежде уравновешенной и невозмутимой принцессе было трудно
понять, что творится у нее на душе; и посоветоваться не с кем. Она в
отчаянии обвела глазами трапезную, ища, кого бы позвать на помощь; но, увы,
никого подходящего не обнаружила.

  Правда, у стен и за спинками их кресел стояли бесстрастные
великаны-гвардейцы; Арианна помнила, что в случае нужды она должна
обращаться именно к ним - но не во время же завтрака, когда на нее глазеют
десятки вельмож. Нет, она вовсе не забыла и о том, что император мог
оказаться не настоящим, а двойником; и тогда можно было объяснить его
равнодушный взгляд. Но Арианна втайне надеялась на встречу со своим будущим
супругом, она ведь так старалась, чтобы ему понравиться; и то, что все
старания пошли прахом, наполняло ее маленькое сердечко каким-то зимним
холодом, заставляя его сжиматься от тоски. Арианна уже грустила по
императору Великого Роана - Ортону I Агилольфингу; но рядом не было ее
доброй няни, чтобы объяснить, что означает подобная грусть.

  Она уткнулась в тарелку, надеясь, что никто не заметит ее не вовремя
покрасневших глаз.

  - Доброе утро, венценосный гриб! - внезапно произнес кто-то громким и
отчетливым голосом.

  В зале засмеялись; вельможи, придворные и даже лакеи оживились и
зашевелились. Арианна обернулась на звук этого удивительно знакомого
голоса, и увидела, что в двери входит шут.

  Правду говорили о тайнах императорского двора; если бы она вчера не слышала
от Ортона своими ушами о существовании двойников; если бы ее с детства к
этому не готовили, принцесса наверняка бы потеряла сознание от
неожиданности и изумления. Единственное, что различало двух молодых людей -
это их одежда. Император этим утром был наряжен в темно-синий строгий
костюм, шитый серебром и украшенный черными жемчужинами по вороту; а шут
красовался в своей разноцветной, пестрой одежде да позванивал бубенчиками.

  - Позволю себе заметить, братец мой, - обратился он к императору, - что ты
на самом деле гриб грибом. Перед тобой сидит сокровище - настоящее
украшение нашей страны; и ты, вместо того, чтобы говорить ей любезности,
жуешь вот эту куриную ножку! Ты невежа... А ножку отдай, отдай...

  Простите его, Ваше высочество! - обернулся он к принцессе. - Что с него
возьмешь? Государственная персона - никакого воображения.

  - Я как раз собирался сказать принцессе Арианне, что она великолепно
выглядит, - молвил император. - Но не хотел уточнять очевидное - нужно быть
слепым, чтобы не заметить ее красоты и очарования. Я покорен; и весь наш
двор тоже. Просто ты, братец, несправедлив ко мне; верно, встал не с той
ноги.

  - С какой бы ноги я ни встал, я счастлив! - пропел шут, кружась по залу с
куриной ножкой, отобранной у государя. - Я вот стану тут, в стороночке, у
окошка; буду любоваться на принцессу и завидовать тебе; а заодно расскажу,
что во дворе делается.

  Например, Лодовик Альворанский отправляется на охоту: ловчие и егеря
собрались внизу, а его все еще не могут добудиться. Звери скоро спать
лягут, а он все еще не готов...

  Принцесса невольно улыбнулась. Странное дело, казалось бы, что ей до мнения
шута; но приятно. И она уже весела и радостна. Может, все дело в том, что
она смотрит на него, слушает его голос и представляет, что это говорит с
ней Ортон, ее Ортон - не эти подделки, а настоящий император. Принцесса
была уже почти уверена в том, что ее супруг и намного красивее и гораздо
учтивее обоих своих двойников.

  - Аббон Флерийский входит во дворец с бокового входа, - продолжал
комментировать шут. - Сталкивается с Аббоном Сгорбленным, и оба шарахаются
друг от друга в разные стороны. Посланник Аммелорда идет со свитой в парк -
так что ты, братец, туда не ходи. Замучает.

  Все в трапезной на сей раз расхохотались уже вслух: слишком уж уморительную
рожицу скроил шут. А всем было известно, каким утомительным и скучным
собеседником может быть младший брат Аммелордского короля. Сам король не
смог прибыть по причине сломанной ноги: злые языки утверждали, что это он
пытался спустить своего братца с лестницы, да промахнулся ненароком.

  Следующие полчаса ничем не отличались от предыдущих: шут комментировал
увиденное и острил - когда удачно, когда не очень. Наконец император встал
и произнес:

  - Дорогая принцесса, я вынужден покинуть Вас, несмотря на глубокое
сожаление, которое я в связи с этим испытываю. Меня ждут дела чрезвычайной
важности.

  - Конечно, государь, - склонилась в поклоне Арианна. Император вышел, за
ним последовали большинство вельмож и гвардейцев.

  - Вы свободны, господа, - обратилась принцесса к тем придворным, которые из
вежливости присоединились к ней. Когда их шумная толпа покинула трапезную,
там остались только она сама, шут и несколько гвардейцев. Великаны
по-прежнему неподвижно стояли у дверей.

  - А я останусь с тобой, - обратился шут к принцессе. - Видишь ли, я очень
ценная персона: я неудачно шучу и говорю глупости; так что самую трудную
работу я за тебя буду выполнять. А ты можешь поговорить с Аббоном
Флерийским - он очень хотел побеседовать с тобой, но стесняется. Хочешь,
познакомлю? Он такое приворотное зелье варит! Но тс-сс, - приложил шут
палец к губам, - это секрет. О нем знает всего лишь половина империи; а
вторая половина до сих пор находится в счастливом неведении.

  - Как тебя зовут? - спросила Арианна. Она не слушала, что говорит шут, но
думала о том, что император разрешил ей обращаться за помощью именно к
этому человеку.

  - Как могут звать копию Ортона? Ортоном, конечно.

  - Я ..., - волнуясь начала принцесса, - я хотела бы поговорить с ним, ну,
ты понимаешь... Он сказал, что тебе можно всецело доверять; а у меня уже
голова кругом.

  - Как не понять, - серьезно и печально молвил шут. - Он тоже все понимает,
но иначе нельзя, ты уж потерпи. А вечером вы встретитесь. Честное слово.

  - Правда? - расцвела принцесса. И тут же горячо попросила, - ты только ему
не говори, что я им интересовалась. Просто мне нужно было побеседовать; а
так, я вполне всем довольна и не собираюсь докучать Его величеству.

  - Не скажу, - заверил ее шут. - Я все понимаю. Двери отворились, и в зал
вошел черноглазый человек лет сорока с небольшим, одетый со вкусом и весьма
нарядно. На нем была фиолетовая мантия, отороченная по рукавам мехом и
расшитая таким количеством драгоценных камней, что они стучали, словно град
по мостовой. Он быстрыми шагами пересек пространство от дверей до окна и
остановился возле принцессы.

  - Ваше высочество, позвольте представиться: я Аббон Флерийский -
императорский астролог. Это я считаю своим главным титулом; ну, есть и
другие - князь, барон и так далее, но их так много, что я все время путаюсь
и не рискую произносить вслух. Если пожелаете, зачитаю, где-то они у меня
записаны в свитке... И я рад засвидетельствовать не только свое искреннее
почтение, но и глубокое восхищение, ибо, как истинный ценитель красоты я
удовлетворен еще больше, чем верноподданный императора.

  - Это комплимент, - перевел шут. Принцесса улыбнулась. С этими двумя она
чувствовала себя легко и непринужденно.

  - У меня к Вам огромная просьба, - сказал придворный астролог. - Его
величество ее полностью поддерживает; и потому я нижайше прошу выслушать
меня.

  - Говорите, говорите.

  - Мне необходимо составить Ваш гороскоп, Ваше высочество; и сделать это, по
возможности, два раза - до и после Вашего бракосочетания. Могу ли я
рассчитывать на Ваше содействие?

  - Конечно, тем более, что мне все равно пока делать нечего.

  Принцесса оперлась на предложенную ей руку и вышла из трапезной вместе с
Аббоном. Шут проводил их долгим взглядом.

  - Ну, а мне чем бы заняться? - обратился он к гвардейцам. - Принцесса мне
недоступна, пойти что ли побеседовать с Сивардом - давненько он меня не
слышал. Наверное, живет спокойно. Непорядок...


                  * * *

  
                

    Уже сгущались сумерки, когда император посетил астролога в его лаборатории,
где все явственно - мудрый человек сказал бы, слишком даже явственно -
указывало на занятия ее обитателя. Здесь во множестве находились перегонные
кубы и причудливо изогнутые колбы и реторты; невероятное количество
запечатанных и распечатанных сосудов с едкими и остро пахнущими жидкостями;
огромная карта звездного неба; два глобуса и одна небесная сфера таких
размеров, то на нее было страшно смотреть. А также три стола, заваленные
горами свитков; и груды книг в тяжелых, темных, пыльных переплетах -
кожаных, с золотым тиснением и металлическими накладками - во всех углах.

  - Что? - поинтересовался Аббон. - Прием закончился? Или поток гостей иссяк?

  - Ни в коем случае. Но там ведь не требуется мое присутствие; в крайнем
случае Аластер и Теобальд справятся с проблемой. Да и Сиварда я попросил
присмотреть за близнецом.

  - Твоя правда. Маг потоптался возле самого большого перегонного куба,
выцедил из него полстакана светлой, прозрачной жидкости и спросил:

  - Хочешь?

  - А что это?

  - Приворотное зелье, конечно.

  - Нет, спасибо. Я как-нибудь обойдусь.

  - И зря, - сказал маг, залпом осушая стакан. - Хорошо охлажденный напиток,
освежает и бодрит. Я теперь добавляю еще немного кардамона и ма-аленькую
щепоточку перца, - он сложил пальцы щепотью, показывая, насколько маленькой
является упомянутая порция пряностей. - Стало гораздо вкуснее; и клиенты
утверждают, что быстрее действует.

  - Не томи, - сказал император. - Когда ты начинаешь рассказывать историю от
праотца и делиться секретами колдовского мастерства, дела обстоят из рук
вон плохо. Я тебя успел изучить за время знакомства.

  - Ага, - фыркнул Аббон. - Я сам себя за четыреста лет не познал, и для меня
моя душа потемки, а ты уже во всем разобрался... Правильно, мальчик, к
сожалению, правильно. Все очень плохо.

  - Так я и знал, - поморщился император. - Мне сегодня сон дурной снился.

  - Страшный?

  - Да нет, вроде; глупый и неприятный, так будет вернее. Только не
выспрашивай, что именно, я все равно не помню. Только вот ощущение и
осталось, как от грязи или нестерпимой боли. Что с Арианной?

  - Пока, ничего. Но это только пока, мальчик мой. Через несколько месяцев
наступит трагический, переломный момент в ее жизни - и тогда все будет
висеть на тоненьком волоске. А нам останется только молиться, чтобы этот
волосок не порвался над бездной.

  - Может, ее отправить отсюда куда-нибудь? В Гравелот, например. Там и
звезды другие, и планеты - ведь все немного иначе. Или я путаю?

  - Вроде бы и нет; в принципе так и поступают, сломя голову убегая от беды,
но я еще ни разу не слыхал, чтобы такой способ давал положительные
результаты. Есть даже история - как раз на такой случай. Рассказать?

  Император кивнул головой, и Аббон продолжил:

  - Говорят, как-то одному добродетельному и нестарому еще человеку
предсказали, что ему суждено умереть вечером следующего дня. И даже описали
обстоятельства, при которых это произойдет. Но человеку очень не хотелось
умирать, и потому он решил обмануть свою смерть. Согласно предсказанию, он
должен был умереть у себя дома; и вот, он наголо побрился, надел пеструю и
яркую одежду, совсем не похожую на то, что он носил прежде, и отправился в
кабак. Заказал там кувшин вина и стал попивать его. Рассуждал он при этом
приблизительно так: _смерть меня в этом виде никогда не признает* и пришел
я в другое место, и веду себя совершенно иначе_.

  И вот наступил урочный час. Заходит в кабачок злая-презлая смерть и говорит
сердито: _Уф, обыскалась везде этого негодника - нигде его нет. Посижу
чуточку, отдохну, а если он не появитс