что никто бы не
догадался об этом секрете, если бы не разная манера читать, листать
страницы. Тот, кто отвечает за вопросы безопасности, должен особо
присмотреться к подобным деталям.

  - Великий Боже! - выдохнул граф Шовелен, до сих пор не проронивший ни
слова.

  - А в чем заключалось ненормальное состояние государя? - спросил Аббон
Флерийский, которого мало сейчас интересовали подробности дедуктивного
метода барона-библиотекаря.

  - Ну, разве не достаточно того, что он переоделся другим? Я много лет служу
Агилольфингам: знал и покойного императора - Морона IV, и нынешнего знаю с
младых ногтей; но до сих пор ничего подобного не наблюдал. Ведь государи
стали отличаться друг от друга не так уж и давно. Иначе я бы нашел время
поговорить об этом с его светлостью.

  Барон даже не скрывал, что из всех присутствующих Аластер представляется
ему самым надежным и заслуживающим наибольшего доверия.

  - Как давно? - быстро спросил Сивард.

  - Месяцев пять или около того, - отвечал Олден, подумав. - Меньше полугода,
это точно. И потом, не истолковывайте мои слова превратно: я не говорил,
что все государи стали отличаться так уж разительно. Некоторая несхожесть
наблюдалась мной весьма давно, но была настолько терпимой, что я и полагал
большей доблестью хранить эту тайну, нежели тревожить окружающих по
пустякам. И не смотрите на меня волком, юноша, - обратился он к
одноглазому. - Не думайте, что если я догадался, то и другие вполне могли.
Другие не сидят с его величеством по три-четыре часа в замкнутом помещении
и не смотрят сквозь увеличительное стекло, как он листает книги. Понимаете,
если не знать, то подобная идея и в голову не придет... Да, о чем это я?
Ага... Около полугода тому государь, которого интересовала охота и холодное
оружие, долго не появлялся в хранилище. А когда появился, то я обратил
внимание на то, что его обращение с книгами стало другим: не таким бережным
и аккуратным. Он словно все время кипел изнутри, но ничем не выдавал себя
за исключением тех моментов, когда клал книги на стол или ставил их на
полку. Мелочь, скажете вы, но мелочей в моем деле не бывает.

  Когда человек небрежно сует не на свое место прежде любимый и бережно
хранимый том, дело неладно.

  - Что же Вы молчали до сих пор, барон? - с досадой воскликнул рыжий.

  - А кто я такой, чтобы обсуждать слова и поступки, а тем более - действия
моего государя? - спросил Олден. - Я ответил вам только потому, что
догадываюсь - речь идет о вещах очень серьезных.

  - Нам нужно идти, барон, - сказал Аластер. - Мы признательны за то, что Вы
помогли нам. До свидания.

  И он двинулся к выходу. За ним последовал, раскланявшись, граф Шовелен и
бледный и взволнованный Аббон Флерийский. Сивард на мгновение задержался у
выхода, разглядывая старика.

  - Должен выразить Вам свое искреннее восхищение, - сказал он. - Когда эта
заваруха закончится, если Вы позволите, явлюсь к Вам поговорить о том, о
сем.

  - С удвольствием, - церемонно поклонился Олден. - Думаю, у нас найдется
много тем для увлекательной беседы.

  Но когда одноглазый уже повернулся, берясь за ручку двери, старик
воскликнул:

  - Подождите, юноша! Один вопрос, всего один. Как же Вы сами их различаете?

  - А никак, - ответил Сивард со странной улыбкой. - Вообще не различаю. Для
этого есть Аластер и его гвардейцы: они просто знают наверняка.

  
  
  
  
  
  
  Тиррон, архонт Бангалора, вернулся в свои покои после торжественного
приема, на котором присутствовали послы более десяти иностранных
государств. Прием длился около трех часов, и архонт был окончательно
измучен их бесконечными речами. Переводчики старались вовсю, но большая
часть сказанного, была слишком невразумительной, чтобы хороший перевод мог
спасти дело.

  Жители Ходевенского континента были настоящими варварами: и те, что жили на
севере, и те, что обитали на юге. Их единственным занятием была война.
Правда, иногда они торговали, но это тоже больше было похоже на вооруженный
грабеж - во всяком случае, с точки зрения цивилизованных людей. Варварские
царьки очень долго делили между собой центральную часть континента, и более
шести или семи сотен лет история его представляла из себя сплошную цепь
кровопролитных войн и бессмысленных убийств. Однако ничто не может длиться
вечно; и ко времени описываемых нами событий на Ходевене установился шаткий
мир.

  Бангалор с его неисчислимыми богатствами и благословенным климатом всегда
привлекал завоевателей с Ходевена. Однако несколько внезапных смертей
подряд начисто отбили у тамошних правителей охоту выступать против
небольшого островного государства с оружием в руках. Теперь они налаживали
торговые и дружеские связи, утомляя и себя, и архонта бесконечными
посольствами.

  Тиррон едва стоял на ногах.

  С огромным трудом он перенес долгую и мучительную процедуру освобождения от
пышных парадных одежд и громоздкой, огромной короны-сооружения, давившей
ему на плечи невыносимой тяжестью. Архонт изнывал от усталости и его
тошнило от многочисленных сверкающих одежд и украшений, которые цепляли на
него во время торжественного выхода на люди. Он изумлялся своим придворным,
которые каждый день носили на себе эти драгоценные гири, и радовались, если
случалось перещеголять остальных так называемым великолепием. Тиррон
отказывался понимать их, таскающих на себе головные уборы из золота и
серебра, украшенные рогами, выполненные в виде птичьих голов или морд
свирепых хищников.

  Со стороны это выглядело внушительно и даже красиво - это он признавал. Но
ежедневное пребывание в этом сверкающем склепе, который нужно было таскать
на себе в любую жару - такое положение вещей было выше его понимания.
Правда, придворные, в отличие от архонта, не имели права ходить с закрытым
лицом; и в этом он им искренне завидовал. Его собственная корона была еще
более страшной и напоминала ему клетку. Как, впрочем, и все, что его
окружало.

  Архонт отказался от обеда и сразу повалился в постель, приказав укрыть себя
несколькими теплыми одеялами. Несмотря на это и на то, что в огромном
камине разожгли огонь, отчего в небольшой комнате на вершине башни стало
тепло, как на солнцепеке, его тело сотрясала крупная дрожь, и холодный пот
заливал простыни. Старый слуга, находившийся при Тирроне еще в дни его
молодости, несколько раз менял своему хозяину рубахи и постель.

  Лекаря не звали.

  Все знали, что архонта терзает страшный недуг, доставшийся ему по
наследству от предков. Ни одного мужчину из рода Аберайронов не миновала
эта тяжелая болезнь, и исцеления от нее не было.

  Тиррон лежал пластом, укрытый одеялами до подбородка и сходил с ума от боли
и сознания собственного бессилия. Временами он терял сознание, и тогда
оглушительная темнота и пустота наваливались на него, а затем вновь
отступали.

  Вечером, когда зажгли свечи и задернули шторы на окнах, к Тиррону явился
человек в серебряной маске.

  Он вошел без стука, внезапно и бесшумно, заставив архонта вздрогнуть от
ужаса при своем появлении.

  - Плохо? - спросил равнодушно.

  Тиррон едва нашел силы, чтобы разлепить пересохшие, шелушащиеся губы и
ответить:

  - Да. Сегодня еще хуже.

  Человек в серебряной маске протянул высохшую костлявую руку и нащупал
жесткими пальцами пульс. Жилка билась и вздрагивала под кожей бешено и
неровно.

  - Тебе недолго осталось, архонт, - процедил Эрлтон сквозь зубы. - Тебе
снова нужно принимать лекарство.

  - Дай, дай скорее, - прохрипел Тиррон.

  - Нет, сперва нам нужно договориться о цене.

  - Чего ты хочешь? - архонт не смог произнести слова вслух, и человек в
серебряной маске скорее догадался о смысле сказанного по движению его губ.

  - Новой услуги.

  - Я сделаю.

  - Ты отдашь приказ напасть на Великий Роан!

  Как бы ни было плохо архонту, как ни туманилось его сознание, как ни
безразличны были сейчас ему земные дела, он оторопел.

  - Ты безумен! - выдохнул он. - Это же самоубийство.

  - Я все продумал, - сказал человек в серебряной маске. - Не такое уж это
безумие, как кажется на первый взгляд. Да и потом, у тебя просто нет
выбора.

  - Выбор всегда есть, - молвил Тиррон, пытаясь взять в себя руки.

  Но слабое тело отозвалось такой волной боли и слабости, что минутная
вспышка воли тут же угасла.

  - Нет у тебя выбора, - сказал Эрлтон. - Ты прикажешь своим воинам одеться
эмденскими солдатами и горцами Рамона и нанести двойной удар по Ашкелону.

  Тиррон молчал. Все его силы сейчас уходили на то, чтобы не кричать от боли.
Ему казалось, что под ребрами у него поселилась змея, которая медленно
выгрызает его внутренности и пускает в зияющие раны свой страшный яд. Перед
глазами архонта плыл зеленый туман; в ушах стучали барабаны, адской болью
отдаваясь в затылочной части. Тело стало ватным и более не слушалось его.
Он знал, что умирает, но это было не столь страшно. Гораздо хуже было то,
что Тиррону было известно, какой долгой и мучительной может стать его
агония; что она затянется на долгие месяцы в течение которых он станет
молить о смерти, как об избавлении.

  То, что требовал от него Эрлтон, было ужасно. Но ему необходимо лекарство.

  - Ты подпишешь бумагу? - насмешливо спросил человек в серебряной маске.

  - Да...

  - Тогда я дам тебе лекарство, как только ты это сделаешь.

  И Эрлтон показал архонту маленький пузырек со спасительным снадобьем -
матового стекла с пробкой в виде змеи.

  - Давай, давай я подпишу! - выкрикнул архонт, и от этого крика кровь пошла
у него из ушей и носа, заливая белый шелк простыней.

  Эрлтон безразлично смотрел на страдающего человека. Он развернул перед
глазами измученного архонта длинный свиток, протянул ему неведомо откуда
добытое перо, и Тиррон торопливо нацарапал внизу несколько слов. Только
тогда маг откупорил пузырек и вручил его больному.

  
  
  
  
  
  
  
  
  Выйдя из библиотеки, герцог Дембийский отправился на второй этаж дворца. По
дороге к нему присоединились четверо гвардейцев. Граф Шовелен с изумлением
наблюдал за слаженными действиями великанов: он все время находился рядом с
Аластером и не спускал с него глаз, однако же не видел, чтобы тот подавал
какие-либо знаки своим воинам; тем более, не слышал, чтобы герцог издал
хоть один звук - членораздельный либо не вполне. Но все же гвардейцы
каким-то невероятным образом поняли своего командира и, не задавая
вопросов, двинулись за ним.

  Аббон Флерийский шел в стороне, будто сам по себе, погруженный в раздумья.
Казалось, все прожитые годы внезапно обрушились на него, и он выглядел как
дряхлый старец, погруженный, к тому же, в скорбь. А скорбь никого не
красит. Он напряженно раздумывал над тем, что и когда упустил; почему
близнец повел себя таким странным образом; почему он остался наедине со
своими проблемами, и не пришел за помощью ни к кому из своих верных друзей.
Чувствовал ли он, что у него есть друзья, или тяжесть ответственности и
оглушительное одиночество сломили его? Если это так, то кто станет
следующей жертвой?

  За все время существования династии Агилольфингов, а, следовательно, и
близнецов правящего государя, никогда не случалось подобных печальных
происшествий.

  Сивард Ру думал приблизительно о том же. Странно, но именно этот резкий и
грубоватый человек, которого никто не мог заподозрить в излишней
сентиментальности и добросердечности, надеялся, что близнец сможет
предоставить им простое и убедительное объяснение, которое снимет с него
подозрения в убийстве.

  Они еще не дошли до покоев близнеца , когда им навстречу выбежал
взволнованный слуга.

  - Ваша светлость! Ваша светлость! Как хорошо, что Вы здесь! Господин шут
умирает!!!

  Аластер оглянулся на своих спутников и бросился по коридору огромными
прыжками. В считанные секунды преодолев оставшееся расстояние, он скрылся
за дверью. Гвардейцы метнулись за ним, и уже следом торопились Сивард,
Аббон и посол Шовелен.

  Когда они вошли в маленький зал, оббитый голубым шелком, первое, что
бросилось им в глаза - это распростретое на ковре тело в пестрых одеждах.
Колпак и бубенцы валялись рядом.

  Сивард подошел к шуту и опустился на ковер рядом с ним. Лицо мертвеца было
спокойным и даже немного торжественным. Не было похоже, чтобы он чего-то
испугался или чувствовал, что умирает.

  - Ты успел? - поднял Сивард свой единственный глаз на застывшего в молчании
Аластера. - Он был ... жив?

  - Да, - тихо ответил герцог.

  - Он что-нибудь тебе сказал?

  - Нечто странное. Он сказал: "Там его больше нет." Я понятия не имею, что
он хотел сообщить нам.

  - А где же государь? - осторожно спросил Шовелен. - Что здесь делает шут?

  - Это не шут, - обернулся к нему Аластер. - Это и есть тот близнец, о
котором говорил нам библиотекарь. Он снова переоделся шутом.

  - Кто же убил его?

  - Не знаю. Надо, чтобы Сивард здесь все хорошенько осмотрел. А нам пока
делать тут нечего. Аббон, ты понимаешь, что могли значить его предсмертные
слова?

  - Догадываюсь. И упаси Боже, если я окажусь прав.

  - У меня странное ощущение, - молвил начальник Тайной службы, оглядываясь
по сторонам. - Где тот слуга, который нашел его?

  - В коридоре. Его охраняют Лекс и Нарда, - ответил одноглазому один из
гвардейцев.

  - Мне нужно немедленно допросить его. Я почти уверен, что этого близнеца не
убивал никто.

  - Ты хочешь сказать, что он сам..?

  - Похоже на то. Но с уверенностью я смогу говорить об этом только часа
два-три спустя. Аластер, вели кому-нибудь отправиться за моими
следователями: я сейчас напишу записку.

  Пока Сивард торопливо писал распоряжение своим подчиненным, то и дело
попадая пером мимо чернильницы и разрывая тонкую бумагу резкими движениями,
Аластер отвел Аббона Флерийского и Шовелена в сторону.

  - Ну, - сказал он, обращаясь к магу. - Теперь уже некуда тянуть:
рассказывай, что тебя так тревожит в последнее время.

  - Извините, граф, - молвил Аббон и потянул великана за рукав. - Наклонись,
дай ухо.

  И торопливо прошептал всего несколько слов. Насколько Шовелен разбирался в
людях, герцога эти короткие фразы потрясли до глубины души.

  - Нет, не может быть. Ну, причем тут... Я бы почувствовал.

  - А если нет? - спросил маг. - Я вот тоже ничего не могу обнаружить, и,
заметь, именно это меня и беспокоит. Я хочу, чтобы мы с тобой немедленно
выехали. Лучше сразу и навсегда уяснить себе, что происходит. Правда, еще
пару дней тому Сивард по моей просьбе проверял целость и сохранность
тайника, но береженого Бог бережет - давай убедимся лично.

  - Согласен, - пророкотал великан.

  Он обернулся к послу Шовелену и произнес с сожалением:

  - Граф, я вынужден просить Вас поскучать какое-то время без общества. Вам и
Вашему племяннику будет предоставлено все, что Вы ни пожелаете, а мы
покидаем Вас по неотложному делу.

  - Какие могут быть разговоры? - ответил посол. - Вы и так проявляете
чрезмерную любезность по отношению к моей персоне. Разумеется, я помню о
взятых на себя обязательствах, и буду рад хоть чем-то вам помочь.

  С этими словами он коротко поклонился присутствующим и отправился к себе,
чтобы отдохнуть от последних потрясений. Шовелен искренне рассчитывал
погрузиться в бассейн на несколько часов, а затем выспаться в течение
суток, а то и больше. Он не питал иллюзий, и понимал, что находится уже в
том возрасте, когда о здоровье нужно особенно заботиться, иначе оно
напомнит о себе самым неприятным и недвусмысленным образом.

  Сивард дождался прихода двух своих помощников, подающих огромные надежды в
сыскном деле, и занялся вместе с ними изучением тех мелочей, которые,
собственно, и решают все в ходе следствия.

  Аббон Флерийский и Аластер, взяв с собой отряд из десяти человек, выезжали
из ворот дворца, когда навстречу им попалась конная процессия, состоявшая
из императрицы Арианны, шута, нескольких вельмож и гвардейской охраны.
Позади держались многочисленные слуги, пажи и несколько фрейлин, ехавших в
экипаже.

  - Далеко ли собрались? - окликнул путешественников шут.

  - Довольно, - уклончиво отвечал Аластер.

  Он подъехал к шуту поближе и сказал ему так, чтобы не слышали остальные:

  - Передашь императору, что мы будем отсутствовать не больше суток; но в
течение двенадцати-пятнадцати часов нас точно не будет в городе. Пусть Его
величество не беспокоится. Если же государь захочет знать подробности, то
пусть прикажет вызвать к себе Сиварда.

  - И не сомневаюсь, что этот рыжий пройдоха окажется в курсе всех новостей,
- широко улыбнулся шут. - Ну, что же, дети мои. И не хотелось бы с вами
расставаться, да делать нечего. Поезжайте с Богом, возвращайтесь с удачей.

  - Спасибо, - кивнул Аббон. - Удача всегда пригодится!

  Они поклонились юной императрице, отметив про себя, что она так и цветет от
радости, и отправились в путь.

  - Что-то случилось? - спросила Арианна у шута, когда маленький отряд
скрылся вдали.

  - Нет, Ваше величество, не стоит беспокоиться. Обычные рутинные дела,
которые постоянно приходится решать власть предержащим. Развлекайтесь и не
думайте об этом.

  - А не много ли я бездельничаю? - кокетливо спросила Арианна у молодого
человека.

  Он негромко позвенел своими бубенцами, оглядел ее с ног до головы и
ответил:

  - Много. Но Вы так очаровательно это делаете, Ваше величество, что, право
слово, Вам стоит продолжать в том же духе.

  
  
  
  
  
  
  Арианна проводила с шутом все больше и больше времени. Он оказался веселым
собеседником и большим знатоком искусств. К тому же, шут явно
симпатизировал своей государыне, и все время, свободное от исполнения своих
обязанностей, с радостью посвящал ей.

  Особенно молодой государыне нравилось, как он шутил. Она долго
присматривалась к этому Ортону, чтобы понять, что он за человек, и пришла к
выводу, что он такой же достойный близнец императора, как и остальные. Само
собой разумеется, что Арианна ни с кем не делилась своими мыслями. Даже с
Алейей Кадоган и ее сестрой Ульрикой, которые были почти неразлучны со
своей повелительницей.

  Арианна давно заметила, что шут никогда не позволяет себе насмехаться над
единственным глазом Сиварда, горбом Аббона Даджарра, великанским ростом
Аластера и над множеством других вещей, хотя порой насмешка так и
напрашивалась во время разговора. Зато он охотно вышучивал императора и
самого себя - себя, особенно рьяно.

  Императрица заинтересовалась Ортоном-шутом после того памятного разговора в
парке. Она долгое время хранила подаренный им цветок - хотя и не придавала
этому особенного значения. Затем последовала еще одна совместная прогулка,
после которой Арианна все чаще в своих мыслях обращалась к шуту. Ее
внимание к нему стало вполне осознанным. Она заметила, что шута любят почти
все; но лучшей рекомендацией было для нее отношение Аластера, Теобальда и
великанов-гвардейцев. Похоже, они считали Ортона-шута своим близким другом,
и герцог Дембийский часто предпочитал его общество любому другому, если
имел возможность выбирать.

  К тому же, шут часто приносил Арианне цветы и мелкие подарки от имени
своего государя и от своего собственного, и делал это настолько
непринужденно и ласково, будто сам Ортон в эти минуты говорил со своей
возлюбленной. Была и еще одна мелочь.

  Котенок Сту, подаренный ей императором в день свадьбы, довольно сильно
подрос, и теперь уже никак не мог называться котенком. Правда, до своих
грозных родичей - горных львов - ему было еще очень и очень далеко, но
любого кота он превосходил размерами настолько, что эти отъевшиеся, важные
животные, которых очень любили при роанском дворе, завидев его, спасались
бегством. Собаки еще облаивали Сту, но уже не любили подходить близко, ибо
имели удовольствие познакомиться с его тяжелой лапой. Сту достигал Арианне
середины бедра и был все того же ослепительно-белого цвета. Он обожал
играть, как настоящий котенок, и мог часами гоняться за каким-нибудь
ба