чем идет речь. Замялся, но подумал, что невозможно
отмалчиваться все время.

  - Нет, государь, - ответил совершенно другим тоном, серьезно и сурово. - Я
еще не говорил с рыжим, но беда не в этом, а в том, что Аластеру пришла в
голову подобная идея. И это меня пугает сильнее всего. Аластер-то не
ошибается, как бы мне того ни хотелось.

  - Он мне ничего не говорил.

  - Он пришел ко мне за помощью, чтобы проверить некоторые свои соображения.
Ничего толкового мы с ним так и не придумали, однако и его, и меня смущает
нарочитость поступков нашего врага - я, конечно, не об убийстве говорю. Вся
эта история с подкупом, как в свое время и нападение бангалорского флота на
Анамур, слишком смахивает на авантюру, чтобы всерьез относится к такому
противнику.

  Двести пятьдесят лет назад твои предки решили не придавать особого значения
внезапной вспышке агрессии со стороны Бангалора - посчитали это чем-то
вроде мальчишества: детской болезни самоутверждения. И - верные заветам
Брагана - не сочли себя вправе пройти с огнем и мечом по всему архипелагу,
наказывая ни в чем не повинных жителей за глупость и злобность их владыки.
Признаюсь, тогда я был одним из самых ярых сторонников такого решения? И
когда наша армия все же высадилась на Алоре, всячески настаивал на том,
чтобы немедленно отозвать ее назад.

  Сейчас Бангалорские _друзья_ вновь ведут себя более чем странно, делая
очевидные глупости и привлекая к себе наше внимание своим враждебным
поведением. Странный расклад и тревожный - и мы с Аластером уже не можем
относиться к этому с прежней снисходительностью.

  - И что же в этом раскладе вас тревожит? - непонимающе пожал плечами Ортон.

  - Когда человек становится посреди рыночной площади и начинает орать во все
горло: "Я дурак! Я не могу сделать ни одной толковой вещи! Я полный идиот!"
- я ему не верю. Зачем оповещать об этом весь свет? А если это еще и
недешево обходится... Стал бы ты, будучи каким-нибудь мелким царьком,
нападать на Роан? Стал бы ты чуть ли не в открытую ходить по дворцу и
пытаться подкупить придворных?

  - Нет, конечно.

  - Вот и я думаю, что нет. И если человек поступает таким образом, то на уме
у него что-то другое, тебе не кажется?

  - Ты прав, - согласился император. - Что же теперь?

  - А ничего. Просто будем учитывать это обстоятельство. Расследовать
убийство. Готовиться к свадьбе. И главное - помнить, что жизнь
продолжается, несмотря ни на что!

  
  
  
  
  За обедом Арианна то и дело пыталась украдкой рассмотреть императора и
решить для себя, с кем она имеет дело на сей раз. Но в любом случае была
веселой, радостной и старалась держаться непринужденно. Она поддерживала
беседу, охотно смеялась любым шуткам; и короли, присутствовавшие на обеде,
были ею, безусловно, покорены. Арианну же согревала мысль о том, что Ортон
все равно видит ее и гордится ею.

  Остаток дня она провела с Алейей, с восторгом, словно ребенок, внимая ее
бесконечным рассказам. Когда стемнело, баронесса Кадоган послала за двумя
своими подругами, и вместе они помогли Арианне переодеться в кокетливый и
изысканный ночной наряд. Волосы ей распустили и расчесали так, чтобы они
пышным легким облаком лежали у нее за спиной. Затем Алейя смазала губы
принцессы смесью меда, лимонного сока и вина, отчего они стали еще более
свежими, полными и яркими. Брови девушки расчесали маленькой щеточкой,
уложив их красивыми дугами, а уголки глаз немного оттенили порошком сурьмы
- полезным для зрения и делающим взгляд более глубоким и притягательным.

  Арианна ждала императора часам к десяти, но его все не было. Алейя Кадоган
давно удалилась в свою комнату и улеглась спать; ее приятельницы
отправились в правое крыло дворца. Вскоре в коридорах стало тихо, и умолкли
голоса; и шагов больше не было слышно. В огромных стрельчатых окнах
напротив погасли огни. Принцесса сидела на постели, поджав под себя ноги, и
упрямо ждала. Рядом с ней, на низеньком столике, инкрустированной янтарем и
кошачьим глазом, лежала стопка книг и маленькие пяльца с заброшенным
вышиванием. Арианна то бралась за чтение, но перелистав пару страниц,
откладывала книгу в сторону; то принималась тыкать иголкой чуть ли не
наугад в белый шелк платка, на котором она задумала вышить монограмму
Ортона. Но и это занятие ее не занимало: она надолго прерывала работу,
напряженно прислушивалась, не раздадутся ли за дверью легкие, знакомые
шаги.

  Никогда в жизни Арианна так не мечтала увидеть другого человека. Это
чувство вовсе не было похоже на ее первую, юношескую влюбленность. Если
тогда она все время мечтала и была счастлива своими грезами, если могла
часами находиться в одиночестве, чтобы всласть напридумывать себе всяких
историй, в которых ее белокурый герой спасал ее от разбойников, диких
зверей, жестоких врагов или нелюбимого жениха; то теперь одиночество было
просто невыносимым. Принцесса пыталась мечтать, как и раньше, но мысли
путались, душа тосковала, и оказывалось, что самые простые слова,
произнесенные Ортоном были ей дороже любых - пусть даже самых прекрасных,
но придуманных ею. Ей хотелось не подвигов, совершенных во имя ее, не
опасных приключений, не пылких страстей, но тихих и безыскусных радостей:
светлого вечера, проведенного с любимым; куска хлеба, поделенного на двоих;
счастливой жизни и спокойной старости; красивых детей. За это она была
готова поступиться богатством, могуществом и властью.

  Арианна постигала сложную науку любви.

  А любовь жаждет все отдать, в отличие от влюбленности, которая жаждет все
получить.

  И принцесса, может сама того не сознавая, ждала Ортона, чтобы беззаветно
отдать ему все тепло и всю нежность души, пробужденной им к новой жизни и
новым надеждам.

  Ее упорство было вознаграждено. Ортон пришел около полуночи.

  - Здравствуй, - обрадовалась она. - А я уже соскучилась. Много дел?

  - Много, - ответил он, не зная, с чего начать.

  - Ты видел меня сегодня? - спросила принцесса. - Я тебе понравилась?
Прическу мне делала Алейя; и вообще я страшно рада, что мы с ней
подружились - никогда не видела женщины более прекрасной и умной. Я
восхищаюсь ею. Знаешь, я люблю свою мать, но восхищаться ею мне никогда не
приходило в голову - она вызывала только жалость и сострадание.

  - Арианна, - сказал император, хмурясь. - Подожди минуту, дорогая. Я должен
кое-что тебе сказать: я не видел тебя сегодня; не было у меня такой
возможности. Дело в том, что сегодня во дворце произошло глупое и
бессмысленное убийство.

  - Кто?! - выдохнула Арианна. - Кто умер?

  - Я. Точнее, убили моего двойника, но ведь целились-то в меня. А пострадали
невинные люди; представь, еще погиб маркграф Инарский - он видел убийцу, и
от него поспешили избавиться. Через день-другой должен приехать его сын.
Мальчик едет на свадебные торжества, а получит такой страшный удар - даже
не знаю, как ему об этом сказать.

  - Как это ужасно, - сказала принцесса с непритворной скорбью. - Как это
ужасно. При дворе Майнингенов умирают часто, и мне это не в диковинку. Но
здесь, у тебя, смерть выглядит нелепым и чудовищным недоразумением;
особенно, такая смерть.

  - Главное, - сказал Ортон, - что мне много раз твердили, что это и есть
бремя императора. И я честно был готов умереть, если так рассудит судьба.
Но как жить, зная, что из-за тебя погибли люди?

  - Их готовили к этому, - вздохнула принцесса. - Так же, как и меня. Они
знали, на что идут. Не казни себя: считай, что это солдаты, павшие на поле
битвы. В сущности, здесь и идет настоящая битва.

  - Какая ты мудрая, - восхитился Ортон, пользуясь случаем, чтобы поцеловать
ее. - О чем ты думаешь сейчас, милая?

  - Завтра свадьба, - сказала принцесса. - Что же нам делать?

  - Жениться. Если ты не боишься, конечно.

  - Меня всю жизнь готовили к тому, что будет очень страшно; невыносимо
страшно. Но мне никто и никогда не говорил, что страх за собственную жизнь
- каким бы всепоглощающим он ни был - отступает и уходит прочь, когда
начинаешь тревожиться за жизнь существа, гораздо более бесценного для тебя,
чем ты сам. Ортон! Что будет с нами? С тобой?

  Император подхватил ее на руки и закружил по комнате.

  - Не знаю, что со мной будет, но догадываюсь, что уже случилось! Арианна,
эти дни я, возможно, буду редко появляться у тебя; возможно, буду
невнимателен, но ты перетерпи.

  - Я понимаю, - прошептала она. - Бремя? Бремя императора...

  - Да. Но ты должна твердо помнить то, что я теперь скажу тебе... - он
осторожно опустил ее на пол, развернув спиной к окну; затем встал на одно
колено и произнес торжественно. - Я люблю тебя, Арианна, и прошу, чтобы ты
согласилась стать моей женой. Если ты не знаешь, что ответить, то лучше не
торопись; потому что для меня бесконечно важно, чтобы ты сказала "да".
Подумай, стою ли я твоей любви и привязанности?

  И принцесса покачнулась, схватилась рукой за горло, будто ее душили; и
разрыдалась так безудержно, так отчаянно, словно ей сообщили самую
горестную весть.

  - Что? Что? Что с тобой? - спрашивал Ортон, осыпая поцелуями ее руки и
мокрое лицо.

  - Я счастлива, я так счастлива, - твердила она, не переставая плакать.

  Арианна не знала, как объяснить ему - удивительному, ставшему таким родным
и близким - что ее всю жизнь готовили к жизни без любви и нежности; к
существованию в качестве живого залога или символа. И она заранее смирилась
с этим, нарастив на своей душе что-то вроде ледяного панциря, чтобы ничто
не могло ее ранить или причинить боль. А Ортон в несколько дней не только
растопил этот лед, но и достучался до ее сердца, и теперь оно нестерпимо
болело. Принцессе еще никто не успел рассказать, что любовь - это тяжкий
труд, и боль, и мука. И что счастье - это вовсе не абсолютный покой, и не
постоянная радость. Но она уже догадывалась об этом, прижимаясь к своему
жениху.

  - Я, я люблю тебя, Ортон? Я люблю... - повторяла она, не веря, не смея
поверить в то, что с ней случилось чудо, которое она до сих пор полагала
недоступным для себя.

  Они просидели около часа в полной темноте, смеясь, шепча всякие глупости и
целуясь. Наконец император поднялся:

  - Милая, мне жаль, но я должен уйти. Я и так задержался.

  - Ты уходишь?! - спросила Арианна, и глаза ее снова наполнились слезами. Но
она подумала, что Ортону и без того трудно, и потому мужественно
сдержалась.

  - Не хочу, но придется. Пора собирать совет и решать что-то с этими
убийствами. Я теперь слишком счастлив, чтобы позволить неведомо кому убить
меня.

  - Не говори так, - прошептала она истово. - Не смей говорить так. Я
только-только встретила тебя... Ты будешь жить, что бы ни произошло,
обещаешь?

  - Хорошо, - улыбнулся он. - И сегодня я оставлю в предпокое еще несколько
охранников. Так мне будет спокойнее. А сейчас ложись спать - завтра тебе
нужно рано вставать, и целый день ты проведешь на ногах.

  - Ну и пусть, - сказала Арианна. - Когда ты рядом, я не устаю вовсе. Ортон,
скажи мне одну-единственную вещь: может быть такое, чтобы и завтра со мной
был не ты, а кто-то другой?

  - На церемонии буду я, - ответил император. - А дальше, и сам не знаю.

  Когда он ушел, Арианна бросилась в кровать и сжала в объятиях пуховую
подушку. Ей хотелось с кем-нибудь поделиться своим нежданным счастьем, но
тех, кому она доверяла, рядом не было. Разве что, Алейя Кадоган... Но
будить баронессу среди ночи, чтобы поведать ей банальную историю о двух
счастливых влюбленных - это было бы совсем неприлично...

  Арианна так и заснула, не раздеваясь.

  
  
  
  
  
  
  
  
  - Император здесь, - раздался в кромешной тьме голос Аластера, герцога
Дембийского. - Все ли готовы?

  - Да, да, да... - зазвучали разные голоса.

  - Нет нужды говорить, зачем мы собрались, - молвил Аластер. - Через
несколько часов император женится на принцессе Арианне, и с этого мгновения
жизнь его будет подвергаться еще большей опасности; не говоря уже о жизни
нашей будущей императрицы.

  Прошу вас господа, высказывайте свои предложения; делитесь идеями...

  - Почему "еще большей"? - раздался немного растерянный голос Ортона.

  - Потому, Ваше величество, что каждый следующий после свадьбы день станет
приближать нас к тому счастливому и торжественному моменту, когда мы сможем
объявить о рождении наследника. Будущего императора Великого Роана. Так что
убийца постарается завершить свои дела как можно быстрее; чтобы наследник
не успел появиться.

  - Сейчас буду говорить я, Аббон Флерийский, - сказал маг. - Меня испугали и
насторожили предсмертные слова маркграфа Инарского, а также способ, которым
были убиты обе несчастные жертвы. Дело в том, что человек в зеленой одежде,
опирающийся на посох и рассылающий смерть с невидимыми ядовитыми иглами,
может быть только монхиганом. А этого как раз быть не может.

  - Положим, - возразил Аббон Сгорбленный, - вызвать фантом под силу любому
деревенскому колдуну. Да и такие трудности - это нечто лишнее% ведь можно
просто одеться соответствующим образом. Кто теперь, спустя столько сотен
лет, сумеет отличить подлинного монхигана от мнимого? Наш милый Финнгхайм,
о котором я стану глубоко скорбеть, не отличался умом - пусть простит мне
покойник нелестное это высказывание. Он мог увидеть монхигана и там, где
его в помине не было.

  Меня беспокоит другое - зачем это было сделано? И вопрос нужно ставить
иначе: тот, кто совершил это убийство, совершенно прозрачно намекнул нам о
том, что посвящен в тайну происхождения Ортона Агилольфинга. Ведь не так уж
много людей знали о том, что император Браган - не просто талантливый и
удачливый полководец, не просто великий государь, а еще и Саргонский
чародей. Вы же, господа, рассуждаете так, словно весь мир владеет теми же
тайнами, что и мы - избранные...

  На несколько секунд воцарилось молчание. Каждый думал о чем-то своем.

  - Яд, - сказал Аббон Флерийский. - Меня тревожит, что яд-то был необычный,
а тот самый...

  - Тут я не специалист, - вздохнул князь Даджарра, который считал эту
проблему не принципиальной и далеко не самой важной, - но думаю, что и
добыть соответствующий яд - это не самое трудное.

  - Как сказать, - с сомнением в голосе произнес маг. - Нужно же откуда-то
узнать рецептуру.

  - Вы же знаете, - заметил Далмеллин.

  - Ну, не хватало еще, чтобы кому-то, кроме членов нашего Совета, был открыт
доступ к тайнам Агилольфингов!

  - Придется привыкать, - отозвался Локлан Лэрдский, до котрого постепенно
начинала доходить вся сложность создавшегося положения.

  - Вот что мне неясно, - сказал внезапно Сивард Ру. - Я ведь человек
простой, конкретный; мне эти магические выкрутасы безразличны. По мне,
главное заключается в том, что на императора покушались и, строго говоря,
своей цели достигли - это уже дело случая да черзмерная
предусмотрительность предков не попустили смерти государя. И вопрос нужно
ставить так: кто и каким способом? Мы тут недавно рассуждали, что
теоретически - Его величество - самая видная мишень; главная цель любого
врага. Но я долго раздумывал над этим - кто же решится в действительности
на подобное злодеяние? Кто не побоится, что на него обрушится возмездие
такой мощи, о которой даже подумать жутко? Я бы побоялся, например.

  - Только не ты, - отозвался Теобальд. В его голосе звучали веселые нотки. -
Такие мелочи ты даже не замечал никогда.

  Члены Большого Совета захмыкали на разные голоса: они прекрасно знали, на
что он намекает.

  - Побоялся бы, - упрямо повторил Сивард. - А если бы не боялся, значит
держал бы в рукаве такой козырь, что с ним мне ничего не было бы страшно.
Что-то такое, что убедило бы моих противников перестать преследовать меня,
если задуманное мне удастся. Чем же можно купить лояльность огромной
империи? И вот еще что. Конкретно.

  Если убийца уже находился здесь в то время, как бангалорец пытался
подкупить приближенных императора, то зачем ему это было нужно? Только для
отвода глаз? Но стоило ли так рисковать и практически откровенно заявлять о
своих преступных намерениях вслух? Ведь его миссия закончилась тем, что ему
пришлось поспешно скрываться от моих людей, не солоно хлебавши. А и самому
скудоумному недотепе будет ясно, что своими действиями он побуждает охрану
Его величества удвоить и утроить усердие; возбуждает лишние подозрения;
ставит на ноги соглядатаев - то есть всячески затрудняет работу своему
напарнику. Если вы находите противоречия в моих рассуждениях, то скажите об
этом.

  - Нет, - ответил за всех Аббон Сгорбленный. - Пока ты рассуждаешь весьма
логично. Продолжай, наш добрый Сивард.

  - Я с малых лет привык следовать нехитрой истине, - сказал одноглазый. -
Самое простое объяснение обычно и оказывается тем, что соответствует
действительности. И если напрашивается вывод, что тот, кто подкупал
приближенных, и тот, кто покушался на убийство, работали врозь, не
подозревая друг о друге, то так оно и есть.

  - Но тогда выходит, что убийца был не с Бангалора?

  - Вот этого не скажу, пока не узнаю, - честно ответил начальник Тайной
службы. - Все может быть. Но это не главное; а главное - что теперь мне
нужно смотреть в оба.

  И сам захихикал над своим язвительным каламбуром.

  - А, может, мы недооцениваем наших потенциальных противников? - предположил
Локлан Лэрдский - Может, кто-то действительно собирается начать войну, и
подобными действиями просто рассчитывает посеять панику; чтобы, услышав
известие о смерти государя, тут же обрушиться на нас с войском?

  - Ну, паники не будет, - явственно ухмыльнулся наместник Ашкелона. -
Напротив, версия о неуязвимости императора получила новое подтверждение,
хоть мне и тягостно, что близнец заплатил за это собственной жизнью. Но, в
общем, в этом и состоял его долг - не перед императором, а перед всей нашей
империей. И он знал, на что соглашался.

  - Но кто из известных нам государей рискнул бы открыто противостоять
Великому Роану? - задал вопрос Далмеллин. - Лотэр? Аммелорд? Варварская и
нищая Самаана?

  - Может, существует заговор на уровне государей? - подбросил идею Локлан
Лэрдский.

  - Я бы знал об этом в тот же день, когда подобная мысль возникла в их
дубовых головах, - фыркнул Сивард Ру. - А если бы их головы не были
дубовыми, то и соседние страны процветали бы, а не благоговели перед нами.
Нет, заговора нет и быть не может.

  - Ходевенский континент тоже отпадает, - высказал свое мнение Теобальд. -
Большинство тамошних государств находятся на уровне варварства. Если бы их
не отделял от нас океан, я бы стал их опасаться: юные народы всегда
кровожадны и не считаются с собственными потерями при завоеваниях. Но им до
нас так просто не добраться. К тому же, они и между собой не разобрались.

  - У меня есть одно предположение, - взял слово Аббон Флерийский. - И оно
мне не нравится. Накануне убийства меня посещал Аластер и просил взглянуть
в мое Озерцо Слез...

  - Ты же отказался, - вмешался герцог Дембийский. - Или мне показалось?

  - Ну, не время сейчас об этом... Главное, я все-таки посмотрел в свое
Озерцо, и пролил немало горьких слез.

  - Это что - снова фигура речи? - сварливо спросил Далмеллин. - Сколько я ни
слушаю Вас в совете, Аббон, столько поражаюсь Вашему пристрастию к
недорогим эффектам.

  - Дешевым, - подал голос Гуммер.

  - Я так и сказал.

  Аббон Флерийский не стал ввязываться в очередной спор из тех, что редко, но
все же разгорались прямо на заседании Большого Ночного Совета. И это тоже
сказало его участникам о серьезности положения.

  - Мы снова вернулись к Бангалору, - молвил маг другим тоном - серьезным и
жестким. - Я обнаружил на Алоре средоточие силы, которой раньше там и в
помине не было. Звезды благоволят к этой земле, и всякий маг, решивший
заниматься там своим ремеслом, достигнет большего, чем где бы то ни было на
Лунггаре.

  - Пока магов нет, бояться особо нечего? - спросил Локлан граф Лэрд.

  - Но они уже есть, - громко сказал Аббон.