дставляя из себя статую
Величайшего Недоумения.

  - Сейчас-сейчас, - рассмеялся Аббон. - Все поясню.

  Во-первых, тебе необходимо уяснить раз и навсегда - любой маг работает с
энергией мысли, и никогда не может сделать того, что противоречило бы
основным законам природы. Скажем, я не могу превратиться в волка или кота,
но я могу заставить тебя поверить, что я это сделал. Чем сильнее маг, тем
быстрее и легче у него это получается.

  - А как же внушить подобные мысли тысяче людей?

  - О! Это гораздо проще. Думаю, для тебя не секрет, что люди, собравшиеся в
толпу, думают и действуют иначе, чем поодиночке. Разум и воля толпы - сами
по себе серьезная магическая сила. И здесь основное умение заключается не в
том, чтобы убедить толпу, а в том, чтобы несколько десятков или сотен
людей, собравшихся в одном месте превратить в это особенное существо. Но
это уже искусство, далекое от магии. Великие правители, полководцы и люди
искусства владеют им в совершенстве.

  - То есть, маг не может обернуться птицей, перелететь океан, затем стать
каким-нибудь чудовищем, чтобы уничтожить воинов...

  - Что ты, что ты... Если бы все обстояло так просто, то мир принадлежал бы
нескольким чародеям. Нет, у них только дополнительные возможности. Назовем
это так.

  - А черный маг?

  - Он отличается только тем, какие энергии рискует использовать в своих
целях; и тем, что обычно не брезгует недопустимыми, страшными средствами.
Черная магия - это вопрос этики и распределения сил. Противоестественное
состояние души и разума.

  - Чем дальше, тем хуже, - расстроился Сивард. - Без стакана даже дышать
трудно. Приворожи меня, что ли, к кому-нибудь.

  А чем же тогда отличаются Агилольфинги?

  - Этого никто и никогда не мог понять, - честно отвечал Аббон. - Но
монхиганам вообще были подвластны такие силы, о которых нормальный чародей
даже мечтать не смеет. Представь себе, что ты решил столкнуть с места
хребет Хоанг, каково?

  - Называется, толкай себе на здоровье, - меланхолически откликнулся
рыжий.

  - Вот-вот. И вдруг ты видишь, что кому-то это удалось. Что ты на это
скажешь?

  - Караул!

  - Правильно. Ты сам и ответил на вопрос, что из себя представляет сила
монхиганов. И при этом, заметь, никакой особенной концентрации, никаких
заклинаний, чтобы войти в это состояние, никакого внушения. Они сливались с
окружающим пространством, что делало их чуть ли не равными богам.

  - А были существа сильнее их?

  - Конечно. Драконы были самыми сильными магами за всю историю Лунггара.
Опять же, вернее будет сказать, что драконы - то есть существа волшебные
- не столько были магами, сколько буквально выдыхали волшебство. Они в нем
жили, и это было отдельное пространство, подвластное им и только им. Потому
сильнее драконов человек быть не мог по определению.

  Но ты же прекрасно знаешь, что они давным-давно исчезли.

  - А чем это можно доказать?

  - То есть?

  - Очень просто. Кто из нас присутствовал при исчезновении драконов? Ты? Я?
Кто-то другой? Может, даже единственный дракон остался жив, и пытается
загрести в свои лапы власть над миром. Почему бы и нет? Кстати, в легендах
говорится, что вот драконы могли превращаться. Правда, не в кого угодно, а
только в человека. Не знаю уж, почему. Это действительно так?

  - Теоретически, - торопливо сказал Аббон. - Только теоретически. Не
сходи с ума, Сивард. Не пытайся отыскать древнего ящера, злоумышляющего
против Агилольфингов - это же абсурд.

  - Не меньший, чем похищение тела из старого склепа, которое зачем-то было
нужно всем и каждому.

  - Что значит, всем и каждому? - испуганно спросил маг.

  - А то, что один его крадет, а другой охраняет, как важную персону!

  - Похищение тела - дело совершенно особого рода... - начал Аббон, но
Сивард его перебил.

  - Хорошо, тогда скажи мне вот что, загадочный прорицатель. Когда на Совете
все говорили о том, как опасно отдать силу Агилольфингов в чужие руки, я
так увлекся решением проблемы, что не обратил внимание на некую
несуразицу...

  Он набрал в грудь побольше воздуха и спросил:

  - Какого Агилольфинга?!

  - Додумался все-таки, - пробормотал Аббон крайне недовольно. - И ведь
никуда не денешься. Умник рыжий! И откуда ты на мою голову взялся? Шел бы
себе к Аластеру и беседовал с ним в тенечке.

  - Я Аластера боюсь, - неожиданно откровенно ответил одноглазый. - А
дело-то делать нужно. У меня там такая каша заварилась, Аббон: три военных
корабля море процеживают - что-то ищут; людей перебили уже столько, что
кровь стынет; следователи мои до таких идей додумались, что уж и не знаю -
не то им памятники воздвигать, не то врача приглашать, причем опытного. А
ты глаза к потолку возводишь, как девственница в третью по счету первую
брачную ночь! Скажи, может на это хватить душевных сил, если даже зла не
хватает?

  - Я все понимаю, - чуть ли не простонал маг. - Просто...

  - Ничего не просто, - не на шутку разошелся Сивард. - Все Агилольфинги
мирно покоятся в фамильном склепе под Малахитовой базиликой, и я лично
сопровождаю императора, когда он один раз в году отправляется туда, чтобы
поклониться предкам. Девятнадцать монхиганов, павших в войне между Роаном и
Лотэром похоронены в дубовой роще. Я как-то никогда не задумывался над тем,
кому принадлежит двадцатая усыпальница, да еще и выстроенная и охраняемая
как крепость. Не до того было, к тому же и видел я ее издалека и всего
только раз. Какой там может быть похоронен Агилольфинг? И кому его тело
может понадобиться, а?!

  Аббон взял тяжелый табурет и приволок его в тот угол, где метался, словно
зверь в клетке, взбудораженный Сивард. Прочно утвердился напротив окна,
поймал рыжего за рукав, заглянул ему в глаза.

  - Видишь ли, Сивард. Ты все время забываешь, что Далихаджар тоже был
Агилольфингом. И что он единственный из монхиганов, кроме императора
Брагана и его прямых потомков, так и не отказался от своей силы.

  
(С) "Rara avis", 1999